– Моя жена Клара не хотела меня знать, но я отправлял ей все до последнего пенни, ведь нужно было покупать одежду и книги для Ника. Бедняжка! Она работала день и ночь, чтобы обеспечить Нику учебу и рано слегла в могилу. Я всегда себя винил… глупо жениться на девушке не своего круга.
– А разве Ник не говорил никогда Эдмунду, что вы здесь служите?
– Ник не знал.
– Не знал, где его отец?
– Нет. Видите ли, он рос с большим предубеждением против меня. Даже когда ему было всего десять лет, он уже презирал меня. Ему была ненавистна сама мысль о том, что его отец – слуга. Думаю, это у него – от матери, хотя убежден, что она никогда плохо обо мне ему не говорила. Когда я видел его в последний раз, ему было четырнадцать лет. Он разговаривал со мной очень резко, сказал, что никогда не будет служить никому: ни военному, ни гражданскому. Я попробовал объяснить ему, что это то общественное положение, которое я получил по рождению, и что я горжусь тем, что я – отличный слуга. Способный, надежный, заслуживающий доверия. Но Ник не видел в этом ничего хорошего. Когда он поступал в Белвуд, он взял девичью фамилию матери – Сэбин, с тех пор его так и зовут. Он не хотел иметь ничего общего с отцом, который не был сам себе хозяином.
– Это очень жестоко, – огорченно сказала я.
– Возможно. Но молодые часто склонны оценивать прошлое по меркам будущего, и сейчас я стал лучше понимать сына. Сегодня не многие гордятся тем, что у кого-то служат. И кто может утверждать, что они не правы? Но мне кажется, что за презрением Ника скрывалось что-то большее. Он видел, что о его матери забыли, как он считал, не заботились, что муж-солдат бросил ее на произвол судьбы, а сам проводит большую часть времени в колониях. Конечно, он был прав. Для жены солдата или моряка, брак – это одиночество.
– Значит… вы не видели его с тех пор, как он был ребенком?
– Я видел его случайно три года назад. Но я слышал о нем время от времени. Часто, прислуживая за столом, я слышал, как мистер Эдмунд рассказывал родителям о последних подвигах Ника, поэтому мне было кое-что известно о его приключениях.
– Когда вы его встретили, вы с ним разговаривали?
– Да. У меня был выходной. Мы столкнулись с ним лицом к лицу на Пиккадилли. Я сразу его узнал, но самое потрясающее, что он меня тоже узнал.
– Как он вел себя? Был рад видеть вас или нет?
– Я до сих пор не знаю, – Марш пожал плечами. «Привет, отец! – сказал он. – Вижу, ты все так же прямо держишь спину». Я не понял, что же он имел в виду, и не смог найти, что ответить, мисс Люси. По правде говоря, я едва сдержал слезы. Мы поговорили несколько минут, и я сказал, что служу дворецким у Грешемов. «Будь я проклят! – сказал он. – Надеюсь, они хорошо к тебе относятся, все-таки я пару раз спас от кровопролития нос этого сморчка Эдмунда».
Мистер Марш покачал головой.
– Чуть не сказал, что Нику со мной было неловко. Сомневаюсь, чтобы он хоть когда-нибудь себя неловко чувствовал. Он, возможно, по-своему насмехался надо мной. Я так никогда и не смог понять. На следующий день он отправился в Южную Америку. Легко догадаться, что мы не договаривались встретиться.
Мы долго молчали. Наконец, мистер Марш очнулся от воспоминаний и посмотрел на меня. Я все еще держала его руку.
– Пожалуйста, теперь сядьте, мисс Люси, – беспокойно сказал он. – Нехорошо, что я сижу, а вы стоите на коленях. Мне не положено.
Я не сдвинулась с места.
– Вам положено, мистер Марш. Странно чувствовать боль и счастье одновременно, но это так. Я вам сочувствую и себе сочувствую, но я уже привыкла к мысли, что Ника нет. И я счастлива. Я однажды сказала, что хотела бы иметь такого отца, как вы. Мистер Марш, по закону вы – мой отец. Мы поженились тогда в тюрьме в Ченгфу. Это – мое обручальное кольцо.
Мистер Марш замер, затем потер глаза, медленно покачал головой и посмотрел так, словно он не может понять смысла моих слов.
– Вы… поженились? – наконец произнес он.
– Да. Тогда он и подарил мне это кольцо, с тех пор я его ношу. – Теперь я рассказывала. Я повторила то, что уже говорила ему в поезде. Рассказала, как Роберт Фолкон предупреждал меня о Николасе Сэбине. Я закончила тем, как мы с доктором Ленгдоном пришли на могилу Ника. Мистер Марш немного пришел в себя и наблюдал за мной. Он печально улыбнулся.
– Люси, дитя мое, – прошептал он после долгого молчания, – для меня это – большая честь, – он наклонился и поцеловал меня в щеку.
Я поднялась и обняла его.
– Теперь встань, – хрипло сказал он и помог мне подняться, затем отошел и одобрительно посмотрел на меня, склонив голову набок. – Мы не должны говорить об этом никому, Люси. Пусть это будет нашей тайной. Ничего хорошего не выйдет, если хозяева узнают, что ты вышла замуж за сына их дворецкого.
Я удивилась.
– Почему нет? Я не стыжусь этого! – сердито сказала я.
– Просто не нужно говорить, – очень твердо сказал он. – Это невозможно по твоему положению в обществе, Люси. Ты – барышня, член семьи. А я – слуга. У тебя может быть еще больше неприятностей. Я прошу, послушай моего совета.
– Хорошо… конечно, я сделаю так, как вы хотите, мистер Марш, – неохотно ответила я. – А мы не могли бы с вами куда-нибудь уехать? Разве я не могла бы работать где-нибудь вместе с вами? Я не думаю, что из меня получится настоящая дама. Через несколько месяцев все изменится. Я получу деньги, много денег, которые мне оставил Ник. А позже я получу и «Луноловов», хотя мне этого и не хочется, честно говоря.
– «Луноловов»? Что ты хочешь этим сказать, Люси?
Я рассказала ему о завещании и о том, что получу закладную на «Луноловов». Он почесал лоб и озадаченно вздохнул. Не удивительно: за последний час Марш сделал не одно открытие.
– Мы еще об этом поговорим, Люси, а сейчас у меня голова идет кругом. – Он вынул часы. – Мне нужно работать. Вот, дитя мое, – он отдал мне кольцо. – У меня есть серебряная цепочка матери Ника. Я отдам ее тебе, и ты сможешь повесить кольцо на нее. – Он положил мне руку на плечо: – Мы оба не знали Ника, но он был моим сыном и твоим мужем. Мне приятно, что ты носишь это кольцо в память о нем.
Он расправил плечи, и лицо его приняло обычное спокойное выражение. Только бледность свидетельствовала о пережитом потрясении. Он снова был Маршем – дворецким, когда сказал:
– А теперь, с вашего разрешения, я уйду, мисс Люси. – Он поклонился, не спеша подошел к двери и тихо закрыл ее за собой.
Я сидела, делая вид, что занята вышивкой, и старалась привести в порядок мысли. Я решила, что не хочу теперь иметь никаких секретов от Марша и расскажу ему о Метью Фолконе. Другое дело с вечером пятого ноября. Я так и не знаю, что же все-таки произошло. Но я никому не смогу об этом рассказать, не упоминая того, что я видела, или мне показалось, что я видела, Николаса Сэбина. Я очень отчетливо, как в те страшные минуты, снова увидела его в клубах дыма. Но воображение могло сыграть со мной злую шутку. Ник Сэбин умер. И говорить его отцу о том, что мне померещилось – жестоко.
Мне было обидно, что я не могу сказать Грешемам, что мистер Марш – мой свекор. Я понимала, что его, скорей всего, сразу уволят. Нельзя было этого допустить, у меня еще не было денег, чтобы ему помочь, пока он будет искать новое место. Нужно терпеть, решила я, но как только у меня будут деньги, я попрошу мистера Марша увезти меня отсюда.
Я надеялась, что настроение мое станет лучше и мне будет легче прожить оставшееся время у Грешемов. Ведь теперь я знала, что Марш мне больше, чем друг. Но я ошиблась. Наше положение оказалось невыносимым. Мне было неприятно, когда он прислуживал мне в столовой или гостиной. Но еще тяжелее было наблюдать, как он прислуживает Эмили. Она была всегда недовольна слугами, постоянно дулась и вздыхала, как будто их глупость превращала ее жизнь в невыносимые страдания. Я видела, как краснел Альберт от ее колких замечаний, как она доводила Мэгги до слез. Мистер Марш всегда оставался невозмутимым. Но когда Эмили делала ему язвительное замечание, у меня чесались руки: мне хотелось вцепиться ей в волосы и услышать, как она завизжит.
Как-то после обеда я рассказала об этом мистеру Маршу. Он удивился.
– Господи, дитя мое! Неужели ты думаешь, что замечания мисс Эмили меня трогают? Хозяева срывают свое раздражение на слугах. Это часть нашей работы.
Я не стала спорить, но сама идея была мне ненавистна, и я поняла, что должен был чувствовать Ник Сэбин.
Аманда вернулась домой за неделю до Рождества, через день приехал Метью. Я не знала точно, когда он приедет, поэтому каждый день после обеда ждала его в нашем убежище, хотя уже было холодно. В этот день он уже был на месте, когда я пришла. Как я обрадовалась! Мы вместе приготовили горячий шоколад, и он с гордостью продемонстрировал мне ручного кролика, которого привез из школы. Садовник Фолконов сделал из старой корзины клетку и сетку из проволоки. Метью пронес все это по дорожке, которая идет через покрытый деревьями склон у подножия «Луноловов». Он без труда протащил свое имущество по мокрым листьям.
Я держала кролика, пока Метью устилал клетку соломой. Он поставил две небольшие плошки с водой и пищей.
– Вот, – наконец сказал он, – теперь можно посадить его сюда. Как ты думаешь, ему понравится, Люси?
– Это – крольчиха, – сказала я. – Уверена, что ей понравится. Но воду и пищу нужно приносить хотя бы раз в два дня. И Нужно сделать длинный поводок, чтобы она могла гулять.
– Я буду приходить каждый день.
– Разве ты сможешь прийти на Рождество?
– Да. У мамы с папой будут гости, и они не станут возражать, если я исчезну ненадолго, даже на Рождество. Они разрешают мне делать что захочу. Послушай, а ты сможешь прийти, Люси? Я принесу печенье, и мы с тобой отпразднуем. Приходи хоть на чуть-чуть.
– Мне бы очень хотелось, Метью. Я постараюсь, но боюсь, трудно будет уйти, а ты замерзнешь, пока будешь ждать.
Я шла домой и думала о том, что будет с Метью, когда Фолконы потеряют «Луноловов» из-за меня – его друга. Я стану предательницей. Я была в отчаянии, но ничего не могла сделать: Эдмунд был настроен решительно.
Вечером я снова страдала. Мистер Марш спросил Эмили, не желает ли она еще кусок ростбифа, и получил в ответ саркастическое замечание. Я легла спать с единственным желанием уехать из «Высоких зарослей» и никогда сюда не возвращаться.
Накануне Сочельника мы собрались после ужина в гостиной поиграть в анаграммы. Из-за сильного снегопада Эдмунд приехал позже чем обычно. До полудня небо было ясным, затем всего за час его заволокло серыми тучами. Снег повалил огромными белыми хлопьями, да так сильно, что к тому времени, когда мы сели пить чай, все было укрыто толстым белым покровом. Поезда задерживались, экипажи не могли проехать на холм со станции в Чизлхесте. Эдмунд сказал, что в сугробах прорыли дорожку, чтобы пассажиры могли выйти из вокзала. Из-за метели ему пришлось двадцать минут подниматься на холм, увязая по колено в снегу. Наверху в гостинице он нашел экипаж. Они не доехали двухсот ярдов до «Высоких зарослей»: извозчик отказался ехать дальше. Эдмунд считал, что тогда еще можно было проехать, но спорить не стал.
Снег все шел. В гостиной было тепло: в камине полыхали поленья. Нам было сытно и уютно, ночью мы будем спать в теплых постелях. Я вспомнила миссию. Интересно, что они сейчас делают, как празднуют?
У меня на коленях лежала карточка, на ней были записаны слова для анаграммы. Сейчас была очередь Эдмунда. Он дал нам слова «сан», «ритм» и «горн», нужно было составить одно слово. Аманда, забыв о том, что она теперь взрослая, выкрикивала слова, а потом обнаруживала, что в них есть другие буквы. Эмили смотрела на карточку, поедая шоколадные конфеты. Миссис Грешем сонно вертела в руке карандаш, а мистер Грешем сосредоточенно поджал губы.
Мне в голову ничего не шло. Я подумала, что эта игра невозможна в китайском языке, потому что там нет алфавита. Каждое слово – иероглиф или несколько иероглифов. Это все, что я знала, писать по-китайски я не умела. Без всякой цели я написала «Ченгфу», расположив буквы по кругу. В кружок у меня были записаны и другие слова, я считала, что так легче составить анаграмму. Все еще не задумываясь, я сделала еще один кружок из «Цин Кайфенг», а затем из слов «Тянь-цзинь» и «Шанхай». Интересно, получится ли английское слово из названия китайского города.
– Ох, я сдаюсь, – сказала Аманда. – Скажи, Эдмунд.
– Три минуты еще не прошли. У вас есть пятнадцать секунд, – подбодрил ее Эдмунд, глядя на часы. – Отец, что-нибудь придумал?
– Вертится на языке, – медленно сказал мистер Грешем, хмуро глядя в свою карточку. – Погоди…
– Время! – закричала Аманда. – Да, время вышло. Давай, Эдмунд, называй свое дурацкое слово.
– Морнингстар, – самодовольно улыбнулся Эдмунд.
– Но это же два слова! Папа, так нечестно! Это два слова, правда?
Эдмунд не дал мистеру Грешему вмешаться.
– А вот и нет, Аманда. Я имел в виду не звезду на небе, а древнее оружие типа булавы или дубинки с шипами, которое называется морнингстар.
– Все равно нечестно! Откуда мы можем знать такие слова? Папа, скажи, чтобы он не задавался!
Я не слышала, что ответил мистер Грешем, потому что, не мигая, смотрела на буквы в своей карточке. Остальной мир перестал существовать. Почему я раньше не увидела? Ведь это же так просто! Я затаила дыхание. Часть головоломки, которую шестьдесят лет назад составил Джон Фолкон, вдруг стала понятна. А за ней встали на место и остальные фрагменты. Я знала ответ.
Я судорожно вдохнула воздух, готовая победоносно закричать, что я решила загадку. Дверь гостиной отворилась, и вошел мистер Марш. Он был чем-то обеспокоен и, не дожидаясь, когда на него обратят внимание, вмешался в разговор.
– Прошу прощения, сэр. Дело особой важности. Мистер Гарри Фолкон просит вас уделить ему минуту внимания.
Стало тихо. Мистер Грешем медленно поднялся.
– Гарри Фолкон? Здесь?
– Да, сэр. Он ждет на крыльце. Весь в снегу.
– Неужели! – воскликнула миссис Грешем. – Скажите ему, нас нет дома, Марш.
– Прошу прощения, мадам. Это не простой визит, а неотложное дело. Так он мне сказал. Он очень обеспокоен.
– Мне лучше самому сходить и узнать, в чем дело, – неохотно сказал мистер Грешем.
Как только они вместе с мистером Маршем вышли и дверь за ними закрылась, в гостиной начался оживленный разговор. Мне было трудно переключиться на загадочный визит мистера Фолкона, я была одурманена ошеломляющим открытием, которое сделала несколько минут назад.
В это время Эдмунд говорил:
– Все ваши предположения, дамы, совершенно беспочвенны. Мы все узнаем в свое время, предлагаю приберечь свое любопытство и продолжить игру. Давай, Аманда. Твоя очередь. Ты что-нибудь приготовила?
Никто не хотел больше играть, но Эдмунд настоял, и мы продолжили в полсилы. Я пришла в себя, но слушала невнимательно. Теперь я была рада, что внезапное появление мистера Марша не дало мне выпалить о своем открытии. Я была не уверена, что хочу, чтобы разгадку знали одни Грешемы. Если изумруды китайского вождя существуют, если они спрятаны там, где я думаю, и если их можно привезти, то я хочу, чтобы они достались обеим семьям поровну, как этого и хотели Уильям Грешем и Джон Фолкон. Дело почти безнадежное. Но я решила не торопиться и хорошенько обдумать свое открытие.
Мистера Грешема не было целых десять минут. Мы слышали, как он звал кого-то из слуг, но, как мы ни прислушивались, больше ничего услышать не удалось. Он вернулся взволнованный. Жена и дочери засыпали его вопросами. Он нетерпеливо махнул рукой, чтобы они замолчали.
– Похоже, сын Фолконов пропал, – сказал он, часто моргая. – Они ищут, но такая метель, что двигаться трудно.
– Роберт? – изумленно спросила Эмили.
– Нет, нет. Младший, Метью. Он был дома около часу назад, а сейчас его нет. Фолкон говорит, он обычно много гуляет сам по себе, но они и представить себе не могли, что он выйдет в такую погоду, – мистер Грешем пожал плечами. – Ребенок, видимо, тоже ненормальный, как и родители. Роберт Фолкон со слугами сейчас его ищет.
– Зачем Фолкон-старший приходил к нам? – спросил Эдмунд.
– Для того, во-первых, чтобы узнать, не нашел ли мальчик у нас укрытие, ведь мы ближайшие соседи, и во-вторых, чтобы попросить помощи. Я велел Маршу и Альберту надеть пальто и резиновые сапоги и отправил их с Фолконом. – Он виновато посмотрел на жену: – Я должен был… при сложившихся обстоятельствах.
– И обсуждать нечего, – решительно сказал Эдмунд и встал. – Дело плохо. Если ребенок упал в сугроб, найти его будет трудно. Он долго не протянет на таком холоде. Я оденусь потеплее и пройдусь от конца аллеи до главной дороги.
– Ради всего святого, будь осторожен, дорогой! – крикнула ему вслед встревоженная миссис Грешем.
Слова доносились до меня издалека: я оцепенела. Мне было страшно, мои руки были холодными и влажными. Однажды ко мне в миссию пришла молодая женщина. Рыдая, она сказала, что муж отнял у нее дочь и выбросил в снег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
– А разве Ник не говорил никогда Эдмунду, что вы здесь служите?
– Ник не знал.
– Не знал, где его отец?
– Нет. Видите ли, он рос с большим предубеждением против меня. Даже когда ему было всего десять лет, он уже презирал меня. Ему была ненавистна сама мысль о том, что его отец – слуга. Думаю, это у него – от матери, хотя убежден, что она никогда плохо обо мне ему не говорила. Когда я видел его в последний раз, ему было четырнадцать лет. Он разговаривал со мной очень резко, сказал, что никогда не будет служить никому: ни военному, ни гражданскому. Я попробовал объяснить ему, что это то общественное положение, которое я получил по рождению, и что я горжусь тем, что я – отличный слуга. Способный, надежный, заслуживающий доверия. Но Ник не видел в этом ничего хорошего. Когда он поступал в Белвуд, он взял девичью фамилию матери – Сэбин, с тех пор его так и зовут. Он не хотел иметь ничего общего с отцом, который не был сам себе хозяином.
– Это очень жестоко, – огорченно сказала я.
– Возможно. Но молодые часто склонны оценивать прошлое по меркам будущего, и сейчас я стал лучше понимать сына. Сегодня не многие гордятся тем, что у кого-то служат. И кто может утверждать, что они не правы? Но мне кажется, что за презрением Ника скрывалось что-то большее. Он видел, что о его матери забыли, как он считал, не заботились, что муж-солдат бросил ее на произвол судьбы, а сам проводит большую часть времени в колониях. Конечно, он был прав. Для жены солдата или моряка, брак – это одиночество.
– Значит… вы не видели его с тех пор, как он был ребенком?
– Я видел его случайно три года назад. Но я слышал о нем время от времени. Часто, прислуживая за столом, я слышал, как мистер Эдмунд рассказывал родителям о последних подвигах Ника, поэтому мне было кое-что известно о его приключениях.
– Когда вы его встретили, вы с ним разговаривали?
– Да. У меня был выходной. Мы столкнулись с ним лицом к лицу на Пиккадилли. Я сразу его узнал, но самое потрясающее, что он меня тоже узнал.
– Как он вел себя? Был рад видеть вас или нет?
– Я до сих пор не знаю, – Марш пожал плечами. «Привет, отец! – сказал он. – Вижу, ты все так же прямо держишь спину». Я не понял, что же он имел в виду, и не смог найти, что ответить, мисс Люси. По правде говоря, я едва сдержал слезы. Мы поговорили несколько минут, и я сказал, что служу дворецким у Грешемов. «Будь я проклят! – сказал он. – Надеюсь, они хорошо к тебе относятся, все-таки я пару раз спас от кровопролития нос этого сморчка Эдмунда».
Мистер Марш покачал головой.
– Чуть не сказал, что Нику со мной было неловко. Сомневаюсь, чтобы он хоть когда-нибудь себя неловко чувствовал. Он, возможно, по-своему насмехался надо мной. Я так никогда и не смог понять. На следующий день он отправился в Южную Америку. Легко догадаться, что мы не договаривались встретиться.
Мы долго молчали. Наконец, мистер Марш очнулся от воспоминаний и посмотрел на меня. Я все еще держала его руку.
– Пожалуйста, теперь сядьте, мисс Люси, – беспокойно сказал он. – Нехорошо, что я сижу, а вы стоите на коленях. Мне не положено.
Я не сдвинулась с места.
– Вам положено, мистер Марш. Странно чувствовать боль и счастье одновременно, но это так. Я вам сочувствую и себе сочувствую, но я уже привыкла к мысли, что Ника нет. И я счастлива. Я однажды сказала, что хотела бы иметь такого отца, как вы. Мистер Марш, по закону вы – мой отец. Мы поженились тогда в тюрьме в Ченгфу. Это – мое обручальное кольцо.
Мистер Марш замер, затем потер глаза, медленно покачал головой и посмотрел так, словно он не может понять смысла моих слов.
– Вы… поженились? – наконец произнес он.
– Да. Тогда он и подарил мне это кольцо, с тех пор я его ношу. – Теперь я рассказывала. Я повторила то, что уже говорила ему в поезде. Рассказала, как Роберт Фолкон предупреждал меня о Николасе Сэбине. Я закончила тем, как мы с доктором Ленгдоном пришли на могилу Ника. Мистер Марш немного пришел в себя и наблюдал за мной. Он печально улыбнулся.
– Люси, дитя мое, – прошептал он после долгого молчания, – для меня это – большая честь, – он наклонился и поцеловал меня в щеку.
Я поднялась и обняла его.
– Теперь встань, – хрипло сказал он и помог мне подняться, затем отошел и одобрительно посмотрел на меня, склонив голову набок. – Мы не должны говорить об этом никому, Люси. Пусть это будет нашей тайной. Ничего хорошего не выйдет, если хозяева узнают, что ты вышла замуж за сына их дворецкого.
Я удивилась.
– Почему нет? Я не стыжусь этого! – сердито сказала я.
– Просто не нужно говорить, – очень твердо сказал он. – Это невозможно по твоему положению в обществе, Люси. Ты – барышня, член семьи. А я – слуга. У тебя может быть еще больше неприятностей. Я прошу, послушай моего совета.
– Хорошо… конечно, я сделаю так, как вы хотите, мистер Марш, – неохотно ответила я. – А мы не могли бы с вами куда-нибудь уехать? Разве я не могла бы работать где-нибудь вместе с вами? Я не думаю, что из меня получится настоящая дама. Через несколько месяцев все изменится. Я получу деньги, много денег, которые мне оставил Ник. А позже я получу и «Луноловов», хотя мне этого и не хочется, честно говоря.
– «Луноловов»? Что ты хочешь этим сказать, Люси?
Я рассказала ему о завещании и о том, что получу закладную на «Луноловов». Он почесал лоб и озадаченно вздохнул. Не удивительно: за последний час Марш сделал не одно открытие.
– Мы еще об этом поговорим, Люси, а сейчас у меня голова идет кругом. – Он вынул часы. – Мне нужно работать. Вот, дитя мое, – он отдал мне кольцо. – У меня есть серебряная цепочка матери Ника. Я отдам ее тебе, и ты сможешь повесить кольцо на нее. – Он положил мне руку на плечо: – Мы оба не знали Ника, но он был моим сыном и твоим мужем. Мне приятно, что ты носишь это кольцо в память о нем.
Он расправил плечи, и лицо его приняло обычное спокойное выражение. Только бледность свидетельствовала о пережитом потрясении. Он снова был Маршем – дворецким, когда сказал:
– А теперь, с вашего разрешения, я уйду, мисс Люси. – Он поклонился, не спеша подошел к двери и тихо закрыл ее за собой.
Я сидела, делая вид, что занята вышивкой, и старалась привести в порядок мысли. Я решила, что не хочу теперь иметь никаких секретов от Марша и расскажу ему о Метью Фолконе. Другое дело с вечером пятого ноября. Я так и не знаю, что же все-таки произошло. Но я никому не смогу об этом рассказать, не упоминая того, что я видела, или мне показалось, что я видела, Николаса Сэбина. Я очень отчетливо, как в те страшные минуты, снова увидела его в клубах дыма. Но воображение могло сыграть со мной злую шутку. Ник Сэбин умер. И говорить его отцу о том, что мне померещилось – жестоко.
Мне было обидно, что я не могу сказать Грешемам, что мистер Марш – мой свекор. Я понимала, что его, скорей всего, сразу уволят. Нельзя было этого допустить, у меня еще не было денег, чтобы ему помочь, пока он будет искать новое место. Нужно терпеть, решила я, но как только у меня будут деньги, я попрошу мистера Марша увезти меня отсюда.
Я надеялась, что настроение мое станет лучше и мне будет легче прожить оставшееся время у Грешемов. Ведь теперь я знала, что Марш мне больше, чем друг. Но я ошиблась. Наше положение оказалось невыносимым. Мне было неприятно, когда он прислуживал мне в столовой или гостиной. Но еще тяжелее было наблюдать, как он прислуживает Эмили. Она была всегда недовольна слугами, постоянно дулась и вздыхала, как будто их глупость превращала ее жизнь в невыносимые страдания. Я видела, как краснел Альберт от ее колких замечаний, как она доводила Мэгги до слез. Мистер Марш всегда оставался невозмутимым. Но когда Эмили делала ему язвительное замечание, у меня чесались руки: мне хотелось вцепиться ей в волосы и услышать, как она завизжит.
Как-то после обеда я рассказала об этом мистеру Маршу. Он удивился.
– Господи, дитя мое! Неужели ты думаешь, что замечания мисс Эмили меня трогают? Хозяева срывают свое раздражение на слугах. Это часть нашей работы.
Я не стала спорить, но сама идея была мне ненавистна, и я поняла, что должен был чувствовать Ник Сэбин.
Аманда вернулась домой за неделю до Рождества, через день приехал Метью. Я не знала точно, когда он приедет, поэтому каждый день после обеда ждала его в нашем убежище, хотя уже было холодно. В этот день он уже был на месте, когда я пришла. Как я обрадовалась! Мы вместе приготовили горячий шоколад, и он с гордостью продемонстрировал мне ручного кролика, которого привез из школы. Садовник Фолконов сделал из старой корзины клетку и сетку из проволоки. Метью пронес все это по дорожке, которая идет через покрытый деревьями склон у подножия «Луноловов». Он без труда протащил свое имущество по мокрым листьям.
Я держала кролика, пока Метью устилал клетку соломой. Он поставил две небольшие плошки с водой и пищей.
– Вот, – наконец сказал он, – теперь можно посадить его сюда. Как ты думаешь, ему понравится, Люси?
– Это – крольчиха, – сказала я. – Уверена, что ей понравится. Но воду и пищу нужно приносить хотя бы раз в два дня. И Нужно сделать длинный поводок, чтобы она могла гулять.
– Я буду приходить каждый день.
– Разве ты сможешь прийти на Рождество?
– Да. У мамы с папой будут гости, и они не станут возражать, если я исчезну ненадолго, даже на Рождество. Они разрешают мне делать что захочу. Послушай, а ты сможешь прийти, Люси? Я принесу печенье, и мы с тобой отпразднуем. Приходи хоть на чуть-чуть.
– Мне бы очень хотелось, Метью. Я постараюсь, но боюсь, трудно будет уйти, а ты замерзнешь, пока будешь ждать.
Я шла домой и думала о том, что будет с Метью, когда Фолконы потеряют «Луноловов» из-за меня – его друга. Я стану предательницей. Я была в отчаянии, но ничего не могла сделать: Эдмунд был настроен решительно.
Вечером я снова страдала. Мистер Марш спросил Эмили, не желает ли она еще кусок ростбифа, и получил в ответ саркастическое замечание. Я легла спать с единственным желанием уехать из «Высоких зарослей» и никогда сюда не возвращаться.
Накануне Сочельника мы собрались после ужина в гостиной поиграть в анаграммы. Из-за сильного снегопада Эдмунд приехал позже чем обычно. До полудня небо было ясным, затем всего за час его заволокло серыми тучами. Снег повалил огромными белыми хлопьями, да так сильно, что к тому времени, когда мы сели пить чай, все было укрыто толстым белым покровом. Поезда задерживались, экипажи не могли проехать на холм со станции в Чизлхесте. Эдмунд сказал, что в сугробах прорыли дорожку, чтобы пассажиры могли выйти из вокзала. Из-за метели ему пришлось двадцать минут подниматься на холм, увязая по колено в снегу. Наверху в гостинице он нашел экипаж. Они не доехали двухсот ярдов до «Высоких зарослей»: извозчик отказался ехать дальше. Эдмунд считал, что тогда еще можно было проехать, но спорить не стал.
Снег все шел. В гостиной было тепло: в камине полыхали поленья. Нам было сытно и уютно, ночью мы будем спать в теплых постелях. Я вспомнила миссию. Интересно, что они сейчас делают, как празднуют?
У меня на коленях лежала карточка, на ней были записаны слова для анаграммы. Сейчас была очередь Эдмунда. Он дал нам слова «сан», «ритм» и «горн», нужно было составить одно слово. Аманда, забыв о том, что она теперь взрослая, выкрикивала слова, а потом обнаруживала, что в них есть другие буквы. Эмили смотрела на карточку, поедая шоколадные конфеты. Миссис Грешем сонно вертела в руке карандаш, а мистер Грешем сосредоточенно поджал губы.
Мне в голову ничего не шло. Я подумала, что эта игра невозможна в китайском языке, потому что там нет алфавита. Каждое слово – иероглиф или несколько иероглифов. Это все, что я знала, писать по-китайски я не умела. Без всякой цели я написала «Ченгфу», расположив буквы по кругу. В кружок у меня были записаны и другие слова, я считала, что так легче составить анаграмму. Все еще не задумываясь, я сделала еще один кружок из «Цин Кайфенг», а затем из слов «Тянь-цзинь» и «Шанхай». Интересно, получится ли английское слово из названия китайского города.
– Ох, я сдаюсь, – сказала Аманда. – Скажи, Эдмунд.
– Три минуты еще не прошли. У вас есть пятнадцать секунд, – подбодрил ее Эдмунд, глядя на часы. – Отец, что-нибудь придумал?
– Вертится на языке, – медленно сказал мистер Грешем, хмуро глядя в свою карточку. – Погоди…
– Время! – закричала Аманда. – Да, время вышло. Давай, Эдмунд, называй свое дурацкое слово.
– Морнингстар, – самодовольно улыбнулся Эдмунд.
– Но это же два слова! Папа, так нечестно! Это два слова, правда?
Эдмунд не дал мистеру Грешему вмешаться.
– А вот и нет, Аманда. Я имел в виду не звезду на небе, а древнее оружие типа булавы или дубинки с шипами, которое называется морнингстар.
– Все равно нечестно! Откуда мы можем знать такие слова? Папа, скажи, чтобы он не задавался!
Я не слышала, что ответил мистер Грешем, потому что, не мигая, смотрела на буквы в своей карточке. Остальной мир перестал существовать. Почему я раньше не увидела? Ведь это же так просто! Я затаила дыхание. Часть головоломки, которую шестьдесят лет назад составил Джон Фолкон, вдруг стала понятна. А за ней встали на место и остальные фрагменты. Я знала ответ.
Я судорожно вдохнула воздух, готовая победоносно закричать, что я решила загадку. Дверь гостиной отворилась, и вошел мистер Марш. Он был чем-то обеспокоен и, не дожидаясь, когда на него обратят внимание, вмешался в разговор.
– Прошу прощения, сэр. Дело особой важности. Мистер Гарри Фолкон просит вас уделить ему минуту внимания.
Стало тихо. Мистер Грешем медленно поднялся.
– Гарри Фолкон? Здесь?
– Да, сэр. Он ждет на крыльце. Весь в снегу.
– Неужели! – воскликнула миссис Грешем. – Скажите ему, нас нет дома, Марш.
– Прошу прощения, мадам. Это не простой визит, а неотложное дело. Так он мне сказал. Он очень обеспокоен.
– Мне лучше самому сходить и узнать, в чем дело, – неохотно сказал мистер Грешем.
Как только они вместе с мистером Маршем вышли и дверь за ними закрылась, в гостиной начался оживленный разговор. Мне было трудно переключиться на загадочный визит мистера Фолкона, я была одурманена ошеломляющим открытием, которое сделала несколько минут назад.
В это время Эдмунд говорил:
– Все ваши предположения, дамы, совершенно беспочвенны. Мы все узнаем в свое время, предлагаю приберечь свое любопытство и продолжить игру. Давай, Аманда. Твоя очередь. Ты что-нибудь приготовила?
Никто не хотел больше играть, но Эдмунд настоял, и мы продолжили в полсилы. Я пришла в себя, но слушала невнимательно. Теперь я была рада, что внезапное появление мистера Марша не дало мне выпалить о своем открытии. Я была не уверена, что хочу, чтобы разгадку знали одни Грешемы. Если изумруды китайского вождя существуют, если они спрятаны там, где я думаю, и если их можно привезти, то я хочу, чтобы они достались обеим семьям поровну, как этого и хотели Уильям Грешем и Джон Фолкон. Дело почти безнадежное. Но я решила не торопиться и хорошенько обдумать свое открытие.
Мистера Грешема не было целых десять минут. Мы слышали, как он звал кого-то из слуг, но, как мы ни прислушивались, больше ничего услышать не удалось. Он вернулся взволнованный. Жена и дочери засыпали его вопросами. Он нетерпеливо махнул рукой, чтобы они замолчали.
– Похоже, сын Фолконов пропал, – сказал он, часто моргая. – Они ищут, но такая метель, что двигаться трудно.
– Роберт? – изумленно спросила Эмили.
– Нет, нет. Младший, Метью. Он был дома около часу назад, а сейчас его нет. Фолкон говорит, он обычно много гуляет сам по себе, но они и представить себе не могли, что он выйдет в такую погоду, – мистер Грешем пожал плечами. – Ребенок, видимо, тоже ненормальный, как и родители. Роберт Фолкон со слугами сейчас его ищет.
– Зачем Фолкон-старший приходил к нам? – спросил Эдмунд.
– Для того, во-первых, чтобы узнать, не нашел ли мальчик у нас укрытие, ведь мы ближайшие соседи, и во-вторых, чтобы попросить помощи. Я велел Маршу и Альберту надеть пальто и резиновые сапоги и отправил их с Фолконом. – Он виновато посмотрел на жену: – Я должен был… при сложившихся обстоятельствах.
– И обсуждать нечего, – решительно сказал Эдмунд и встал. – Дело плохо. Если ребенок упал в сугроб, найти его будет трудно. Он долго не протянет на таком холоде. Я оденусь потеплее и пройдусь от конца аллеи до главной дороги.
– Ради всего святого, будь осторожен, дорогой! – крикнула ему вслед встревоженная миссис Грешем.
Слова доносились до меня издалека: я оцепенела. Мне было страшно, мои руки были холодными и влажными. Однажды ко мне в миссию пришла молодая женщина. Рыдая, она сказала, что муж отнял у нее дочь и выбросил в снег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36