Пусть талант Жюля Верна бесконечно уступает таланту великих реалистов, его современников, но писатель стоит к ним ближе, чем ко всем авторам приключенческих романов XIX столетия. Даже односторонний, весьма условный реализм Жюля Верна возвышает его над приключенческой литературой его времени. Это крылья, поднявшие его к свету и солнцу.
Не нужно, конечно, представлять себе Жюля Верна каким-то сверхчеловеком, а его романы лишенными недостатков. Мы любим и ценим то лучшее в его творчестве, что живо и сейчас, и забываем то, что умерло.
Его сильные стороны и его слабости принадлежали его веку. В какой-то степени и он был человеком толпы, и он был немного заражен литературной скорописью, и не все его книги дожили до наших дней. Но вспомним, что таков был дух эпохи, что даже «сам» Ламартин, которому в то время уже шел седьмой десяток, за годы империи успел написать «Историю революции 1848 года», «Историю реставрации» в восьми томах, «Историю Турции» в шести томах, двухтомную «Историю России», несколько повестей, драму «Туссен Лувертюр», том «Признаний» и дополнительный том «Новых признаний». Вспомним, что даже Жорж Санд, в те годы укрывшаяся в деревенском уединении, считала необходимым в каждой комнате своего огромного дома держать наготове письменный стол со всеми принадлежностями, чтобы не потерять ни мгновения в тот момент, когда захочется писать. Сто девять томов собрания сочинений Жорж Санд достаточно беспристрастно свидетельствуют о продуктивности ее пера.
Литературоведы напрасно не отвели Жюлю Верну места под солнцем. Впрочем, он сам его сумел завоевать и сам нашел пути – через моря, материки, годы и десятилетия – к сердцам читателей, минуя «официальные каналы» критики и истории литературы. Но нужно было обладать огромной внутренней силой, чтобы этого добиться. И недаром в приключенческой литературе Жюль Верн так одинок.
Что это так, свидетельствует литературная судьба Паскаля Груссе. После побега с Новой Каледонии он обосновался в Лондоне и стал писателем-профессионалом. Он писал на разные темы и под многими псевдонимами – Филипп Дариль, Андре Лори, Тибюрс Морай, доктор Блазиус, Леопольд Вирей. Нелегко было бывшему коммунару печататься в республиканской Франции. После амнистии l88o года он вернулся на родину и, окончательно остановившись на псевдониме Андре Лори, избрал себе область приключенческой литературы.
Романы Андре Лори несправедливо забыты; они принадлежат к «классическому» типу, и многие не потеряли интереса до наших дней. Лори был близок к Жюлю Верну, часто шел по его следам, писал даже фантастические романы (например, о путешествии на Луну). Совместно с Жюлем Верном им написан роман «Обломки Цинтии», вошедший в издаваемую Этселем серию «Необыкновенные путешествия». И все же творчество Лори так же далеко от созданного Жюлем Верном направления, как и литературная деятельность Эмара, Жаколио или Буссенара.
Объясняется это не отсутствием у Андре Лори литературного таланта, но его идейной слабостью: за годы каторги и изгнания он порастерял свои идеалы, стал добропорядочным умеренным республиканцем и окончил свои дни членом парламента Третьей республики. Ему не хватало великой любви к человеку и великой веры в его силы, которые подняли Жюля Верна над веком.
Одинокий в литературе, Жюль Верн, однако, в общественном смысле совсем не был одинок. Живая связь его творчества с идеями народа говорит нам, что могло быть много писателей, могущих стать с ним рядом, но слишком трудно было подлинным представителям народа пробиться к солнцу сквозь жестокие путы буржуазного общества, перерастающего в стадию империализма.
Что это так, говорит нам пример Луизы Мишель. Достоверно известно, что она писала научно-фантастические романы, но они не увидели света или их унес леденящий ветер эпохи. «Сколько стихов развеяно по свету, – писала она, – затеряно по большим дорогам на колючих кустарниках, сколько забыто в школе, в учительском столике! А после! Спросите у моря, у бури, поищите за тюремной решеткой. А, пожалуй, всего больше нашли бы вы в мусорной корзине господина Бонапарта!..»
«Сен-Мишель-III»
В глазах всего мира Жюль Верн, добровольно похоронивший себя в амьенской глуши, очень скоро превратился в «путешественника, который никогда не покидает своего кабинета». Сам писатель охотно поддерживал эту легенду. И все же каждую весну в нем просыпалась неукротимая тоска о море, и каждое лето он покидал свое почти отшельническое уединение и отправлялся в Ле Кротуа.
Маленький «Сен-Мишель», сооруженный после войны усилиями Сандра, Альфреда и все того же старого плотника из Ле Кротуа и получивший, словно коронованная особа, прозвище «Второй», верно служил своему хозяину, каждый год храбро отправляясь в открытое море. Но Жюля Верна обуревали гордые замыслы. Он мечтал уже не о каботажных плаваниях, но о далеких путешествиях. Наряду с людьми, такими же героями его романов, все чаще становились корабли: яхта «Дункан» лорда Гленарвана, «форвард» капитана Гаттераса, «Наутилус», шлюп «Благополучный», построенный колонистами острова Линкольна своими руками, даже «Анриетта», купленная Филеасом Фоггом, – сколько любви вложил Жюль Верн в описание этих, таких различных, кораблей! Ведь каждый из них был его собственным судном, хотя бы в мечтах, и каждым из них командовал капитан Верн.
И когда грянул час славы и золотой дождь обрушился на плечи писателя, сделав возможными самые затаенные мечты, только одно магическое слово «корабль», как и в детстве, волновало его. Ведь в своем кабинете он бережно хранил потрепанный журнал, где на первой странице каллиграфическим почерком было выведено: «Судовладелец и капитан Жюль Верн».
Но Жюль Верн был терпелив: он ждал, он присматривался, он выбирал. И случай, наконец, представился – и какой случай!
Маркиз де Прео пожелал продать свою великолепную паровую яхту, «судно, достойное императора», как он ее оценивал. Маркиз не преувеличивал: это была одна из лучших в мире яхт, построенная по заказу бельгийского короля Леопольда I и только из-за его смерти в 1865 году перешедшая в другие руки.
Посетитель, навестивший маркиза в Нанте, отвечал его требованиям: он был знаменит не менее, чем любой император, и знал и любил море, как ученый и как моряк. Сделка заняла всего двадцать минут, и корабль перешел в собственность Жюля Верна за 60 000 франков. Шестьдесят тысяч франков! Вспоминал ли писатель в ту минуту, когда отсчитывал деньги, те шестьсот франков в год, которые он получал в конторе Гимара двадцать пять лет назад? Почувствовал ли он, хоть на мгновенье, ту дрожь, которую он ощутил при виде своего первого рассказа, напечатанного в «Семейном музее»?
Корабль был настоящим красавцем. Построенный в Нанте прославленными инженерами-судостроителями Жолле и Бабэном, он имел железный корпус длиною в 53 метра, а его водоизмещение равнялось 67 тоннам. Белая, сильно наклоненная назад труба и две мачты с полным рангоутом придавали ему необыкновенное изящество. Паровая машина мощностью в 25 сил позволяла развивать скорость в 9 –11 узлов – 17–20 километров в час. Кают-компания была отделана красным деревом, остальные каюты – светлым дубом.
– На этом судне мы сможем совершить путешествие вокруг света, – сказал Жюль своему брату, когда они осматривали новое приобретение.
Жюль Верн вступил во владение кораблем в 1876 году и дал ему название «Сен-Мишель Третий».
Но годы шли, а кругосветное путешествие все откладывалось. «Сен-Мишель» совершал только каботажные рейсы, и лишь в 1878 году, в ознаменование своего пятидесятилетия, Жюль Верн решил отправиться в дальнее плавание.
На борту яхты были: сам писатель, его брат Поль, Этсель-младший и молодой депутат Рауль Дюваль, друг семьи Вернов. Команда состояла из капитана Оллив, также уроженца Нанта, штурмана Оллив – сына капитана, машиниста, двух кочегаров, трех матросов, юнги и повара.
«Великий романтик на море», – писали газеты Франции, Испании и Португалии. Каждый маленький порт надеялся, что «Сен-Мишель» его посетит. Корабль плыл вдоль западного побережья Европы и североафриканского берега, но бросал якорь лишь в больших городах: Виго, Лиссабон, Кадикс, Танжер, Гибралтар, Малага, Тетуан, Алжир. «Описать прелесть этого путешествия было бы очень трудно, – вспоминал позже Поль Верн. – Может быть, мой брат когда-нибудь напишет мемуары „Сен-Мишеля“…»
Но эти мемуары так и не были написаны. Воображение писателя блуждало в межпланетном пространстве, вместе с кометой Галлией, унесшей с собой отважного Гектора Сервадака, создавало фантастический подземный город «углеград» в заброшенных копях «Черной Индии», бродило по свету с китайцем Кин-фо, пересекало Индию на сказочном паровом слоне, герое романа «Паровой дом». Замыслы превращались в беглые заметки, но теперь Жюль Верн уже не работал во время путешествий. На море он лишь отдыхал и мечтал, зная, что в тишине амьенского кабинета его ждет старая конторка, стопка аккуратно нарезанной бумаги и связка тонко отточенных карандашей.
Но море жило в его воображении, – не синие океаны географических карт, а живые зеленые волны, бьющие в борта корабля. «Море, музыка и свобода – вот все, что я люблю», – сказал он когда-то, и эта любовь ждала от него воплощения.
Весной l880 года «Сен-Мишель» крейсировал у берегов Норвегии, Ирландии и Шотландии. Писатель работал над новым романом «Зеленый луч». Это было произведение, не похожее на прежние книги Жюля Верна. Его героями были не смелые путешественники, исследователи, инженеры или изобретатели. По сути дела, единственным действующим лицом романа было море.
Трудно даже назвать «Зеленый луч» романом, скорее, это поэма о водной стихии. На его страницах писатель, обычно столь сдержанный, даже скрытный, раскрыл свое сердце и рассказал о своей затаенной любви.
«У моря нет собственного цвета: это только громадное отражение неба. Синее оно? Его синей краской не изобразить. Зеленое? Зеленой не изобразить. Его легче схватить в его ярости, когда оно мрачно, бледно, когда кажется, что небо в нем смешало все облака, которые развесило над ним… Ах, чем больше я смотрю на этот океан, тем все величественнее он мне представляется. Океан! Одним этим словом сказано все! Океан! Это громада! На недосягаемых глубинах он скрывает безграничные луга, рядом с которыми наши луга – пустыня, как говорит Дарвин. Что материки, даже самые обширные, по сравнению с ним! Простые острова, окруженные его водами. Он покрывает четыре пятых земного шара. Путем непрерывного круговращения, словно живое существо, сердце которого бьется на экваторе, он питается парами, которые сам же испускает, он питает ими источники, и они к нему возвращаются реками или непосредственно в виде дождей! Да, океан – это бесконечность, которой не охватить, но которую чувствуешь, по выражению поэта. Бесконечность, подобная тому небесному пространству, которое он отражает в своих водах!»
Быть может, впервые Жюль Верн сам, наяву, следовал за своими героями. Он не совершал воздушных полетов, когда писал «Пять недель на воздушном шаре», не спускался в кратеры вулканов, чтобы увидеть внутренность Земли, не бывал в Арктике, не блуждал в дебрях Африки и Южной Америки и не парил в межпланетных безднах. До сих пор его мечта обгоняла его любимый корабль. Но сейчас каждый залив, каждая бухта, каждый полуостров скалистого шотландского побережья навеки становился бессмертным под его волшебным пером.
На маленьком базальтовом островке Стаффа, одном из группы Гебридских, Жюль Верн спустился в удивительную пещеру «грот фингала». Двадцать лет назад он не захотел ее видеть, теперь она стала для него олицетворением моря.
«Вода, вся облитая светом, не препятствовала видеть дно, состоявшее из оконечностей столбов, имевших от четырех до семи граней, прильнувших друг к другу и образовавших подобие мозаики. На боковых стенах отражалась удивительная игра света и теней. Все это гасло, когда против отверстия пещеры останавливалось облако, подобно газовому занавесу на сцене театра. И наоборот, когда сноп лучей врывался в пещеру и отражался от кристаллов на дне пещеры и потом поднимался длинными лучами к своду, вся пещера начинала сиять и сверкать всеми семью цветами призмы…
«Свет, проникавший снаружи, играл на этих блестящих гранях. Отражаясь в воде внутри пещеры, как в зеркале, он придавал сверкающий блеск этой воде и в то же время доходил до подводных камней и водорослей, которые давали отблески разных цветов, от зеленого и тёмнокрасного до светложелтого; от воды свет отражался, в свою очередь, выступающими участками базальта, которые громоздились неправильными грудами на своде этого единственного в мире подземелья, где царило какое-то звонкое безмолвие, если только возможно сочетать эти два слова».
…А кругосветное путешествие? Оно все откладывалось. Не напоминало ли это Полю давнюю историю их несостоявшегося бегства?…
В следующем году «Сен-Мишель» посетил Роттердам и Копенгаген. Нет, он не искал новых путей, скорей наоборот: все снова и снова его владелец направлял путь корабля по знакомым маршрутам, казалось, отыскивая в этих водах годы молодости и свои мечты…
В 1884 году Жюль Верн впервые почувствовал себя очень усталым. Нужно было сделать большой перерыв в работе. Прогулка вдоль побережья не казалась уже достаточной, большие моря и заморские страны снова, как в юности, стали манить стареющего писателя.
«Сен-Мишель» отправлялся в плавание более длительное, нежели обычно.
– Вы отправляетесь в Бразилию? – спрашивали любопытные.
– Жюль Верн едет открывать остров Линкольн?
– Вы плывете к истокам Амазонки?
– Ба, – отвечал капитан Оллив, не вынимая трубки изо рта, – гораздо дальше! Мы отплываем в Страну мечты…
В это путешествие Жюль Верн пригласил только самых близких людей: Поля и его сына Гастона; Онорина и Мишель присоединились к ним в Оране.
Плавание это ознаменовалось целым рядом триумфов. В Лиссабоне их посетил португальский министр, в Гибралтаре писателя чествовала группа молодых английских офицеров. Тунисский бей прислал за прославленным романистом экипаж, украшенный цветами, губернатор Мальты лорд Симмонс устроил праздник в честь гостей. Перед путешественниками прошли берега Франции, Португалии, Испаний, Марокко, Алжира, Туниса, Италии… На Сицилии они поднимались на вершину Этны, в Неаполе осматривали Везувий и пресловутую Собачью пещеру.
В Чивитта-Веккиа Онорина почувствовала себя нездоровой, и Жюль Верн решился на время расстаться со своим кораблем. Супруги побывали в Риме, где писатель был принят воинственным папой Львом XIII, затем направились во Флоренцию, Милан и Венецию. Венецианцы устроили им встречу, похожую на фантасмагорию. Город был иллюминирован, балконы и карнизы украшены светящимися транспарантами. «Эввива Джулио Верне!» – кричала толпа. Маленькая девочка поднесла герою празднества лавровый венок…
Однако здоровье Онорины все ухудшалось, и муж и жена решили возвратиться в Амьен по железной дороге. Путешествие было прервано – на время.
…8 февраля 18З5 года, в день рождения Жюля Верна, в доме на Лонгевилльском бульваре был устроен костюмированный бал. у входа висела большая афиша: «Гостиница для путешественников вокруг света, разрешается бесплатно пить, есть и танцевать». Хозяин был одет трактирщиком, хозяйка – трактирщицей; они несли огромный котел с вареными овощами и большими ложками раздавали угощение желающим. На галерее был организован уже настоящий великолепный буфет. Гости были одеты китайцами, русскими, неграми, американцами, шотландцами, турками, арабами, испанцами, индийцами… Все народы мира окружали творца «Необыкновенных путешествий»!
Конец века
Ну, а все-таки, как же кругосветное путешествие? Оно было совершено, но… в мечтах. За месяцы последнего плавания по морю Жюль Верн закончил новый роман «Робур Завоеватель».
В этом произведении писатель словно вступил в единоборство с самим собой – тем Жюлем Верном, каким он был четверть века тому назад. Темой новой книги было соревнование воздухоплавания и авиации, столкновение двух систем «легче» и «тяжелее» воздуха.
Казалось бы, что воздух уже был завоеван Жюлем Верном в романе «Пять недель на воздушном шаре». Но ведь с тех пор прошло больше двух десятилетий. Жизнь далеко обогнала мечты писателя, но мечты писателя теперь снова обгоняли жизнь.
Одним из героев нового романа был управляемый аэростат «Вперед». Надаровский «Гигант», – а вспомним, что «Гигант» был прототипом «Виктории», – показался бы перед ним игрушкой: «Велик ли был объем надаровского „Гиганта“? – писал сам Жюль Верн. – Шесть тысяч кубических метров…
Хорошо, сравните теперь его с воздушной машиной Велдонского института, объем которой равнялся сорока тысячам кубических метров, и вы согласитесь, что было чем гордиться дяде Прюдану и его почтенным коллегам».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31