И читатели полюбили доктора Фергюсона за великое изобретение, открывающее перед человечеством новую эру, за смелую мечту, за бескорыстную преданность науке, которая, по мнению Жюля Верна, разрешит в будущем все социальные противоречия и даст людям свободу и изобилие. И образ Фергюсона потому и покорял сердца читателей, что он был первой – пусть робкой – попыткой воплотить черты человека завтрашнего дня…
Ну, а «Гигант», воздушный шар Надара, двойник или близнец «Виктории», – какова была его судьба?
Сходство между аэростатами было так велико, что в умах парижан разница давно стерлась. И когда 4 октября 1863 года «король аэростатов» поднялся в воздух, многие зрители дружно кричали: «Да здравствует доктор Фергюсон!» В числе многочисленных пассажиров, разместившихся в двухэтажной корзине «Гиганта», зеваки заметили негра. Почему негр? Для многих журналистов это было непонятно, но зеваки, присутствующие на старте, приветствовали чернокожего пассажира, как представителя Черного материка, столь же дружным «ура».
Первый полет был неудачным: аэростат совершил вынужденную посадку в Mo. Только в третий полет «Гигант» совершил огромный прыжок в Ганновер. Существует легенда, ни на чем не основанная, что во время третьего полета в числе пассажиров воздушного корабля Надара был и Жюль Верн.
В те дни, когда воздушный шар «Виктория» и роман о нем завоевывали мир, Жюлю Верну, как и его герою, только что исполнилось тридцать пять лет – как раз середина жизни, по мнению Данте: именно в этом возрасте, в день своего рождения, великий флорентинец отправился в свое путешествие по девяти кругам Ада. Но для французского писателя этот день был только утром новой жизни.
В полете! Это необыкновенное ощущение стремительного движения не оставляли Жюля Верна весь год. В середине зимы его юная слава перешагнула границы Франции: с далекого севера пришла весть, что Жюль Верн стал и русским писателем. Очень бережно писатель поставил на полку маленький томик, напечатанный буквами непривычного рисунка. Титул книги гласил:
«Воздушное путешествие через Африку. Составлено по запискам доктора Фергюсона Жюлем Верн. Перевод с французского. Издание А. Головачева. Москва, 1864 год. Цена один рубль».
Французский карикатурист был вправе изобразить Жюля Верна в полете: стоящим на катящемся по воздуху крылатом колесе, рядом с фортуной, богиней счастья, осыпающей своего любимца дарами из рога изобилия!
Биография жанра
Биография человека отступает на второй план, и ее заменяет биография писателя, когда из-под его пера появляются произведения, его пережившие, – те, ради которых, собственно говоря, и пишется история его жизни. Таким переломным моментом в биографии Жюля Верна является выход в свет первой книги из серии «Необыкновенные путешествия». Для читателей книги о Жюле Верне наступает момент, когда можно не принимать на веру обобщений и выводов автора, опирающихся на малоизвестные факты, но должно самому стать прокурором и судьей. Теперь Жюль Верн уже не человек в маске, про которого можно сочинить любую романтическую историю, но автор многих книг, – а их можно читать и перечитывать, сличать и анализировать. Теперь наступил момент нарисовать тот фон, на который для его современников проектировались его романы, нанести сетку широт и долгот на то небо, где вспыхнула его звезда.
Научная фантастика! Каким привычным стал ныне для нас этот термин и сколь разное содержание вкладывают в него спорщики, ибо ни для кого не секрет, что всякий разговор об этом жанре немедленно же превращается в яростный спор. Для одних научная фантастика – это сказка, она существовала всегда (здесь следует лишь оговорка, что это «всегда» нужно понимать фигурально, сиречь с того времени, как обезьяна уже очеловечилась) и будет существовать до тех пор, пока человек будет мечтать. Для других она лишь болезненное порождение каменной, железной, бензинной, механической страны, где единственная плодородная почва – асфальт, где высятся густые дебри фабричных труб, между которыми рыскают звери лишь одной породы – автомобили, окутанные весенним благоуханием бензина. И естественно, что в нашем веке должны были вырасти свои железные, автомобильные лешие, свои механические, химические сказки. Но и в том и в другом случае образы этой литературы лишь свободный вымысел художника или даже предпочтительнее Художника с прописной буквы, который, как Иегова в библии, творит для себя свой особенный мир, со своими, особенными законами, творит по своему образу и подобию. А так как настоящего художника никогда не уложить в уже созданный семидневный, отвердевший мир, соглашаются защитники обеих точек зрения, то нам остается лишь восхищаться им и… все. Точка.
Существует и еще точка зрения, пожалуй, наиболее распространенная, что научная фантастика – лишь одна из разновидностей литературы научно-популярной. После этого утверждения (или молчаливого положения) слово «литература» выносится за скобки и яростные споры завязываются около какой-либо частной научной или технической проблемы, фигурирующей в обсуждаемом произведении. В этих случаях само произведение остается в стороне, а его замысел, герои, сюжет, стиль оказываются оттесненными в область «приемов популяризации» или способов «оживления материала».
Что же это за удивительный жанр, который никак не определен, не имеет видимых границ и единственным представителем коего является Жюль Верн? (Это единственная фигура, на которой сходятся все исследователи, любой же другой писатель может быть отведен по тем или иным мотивам.) Попытаемся обратиться к истокам этого жанра и отыскать таинственную причину столь прискорбного расхождения современных литературоведов.
Утопическая литература – вот что сразу приходит на ум. Ведь авторы утопических произведений трактовали о будущем, и, естественно, именно здесь нужно искать первоисточники современной научной фантастики.
Но во всех классических утопиях – для придирчивых читателей с эрудицией приведу список десяти наиболее значительных; Платон – «республика», Томас Мор – «утопия», Ленгленд – «Виденье Петра Пахаря», Кампанелла – «Город Солнца», Гаррингтон – «Оцеана», Мелье – «Завещание», Морелли – «Базилиада, или плавающие острова», Кабе – «Путешествие в Икарию», Беллами – «Взгляд назад» («Через сто лет»), Моррис – «Вести Ниоткуда»; во всех этих произведениях нет даже намека на развитие каких-либо научных или технических идей. И если мы немного поразмыслим, то это станет нам ясным и покажется логически необходимым: ведь все эти писатели утверждали возможность осуществления идеального строя именно в свое время, при существующих технических средствах и производственных отношениях.
Потянем за эту путеводную нить. Идея нового, положенная в основу произведения, – вот, пожалуй, наиболее общее определение сущности научной фантастики, так сказать, ее сердце. И нового не любого, не только необыкновенного, но вырастающего из существующего органически, путем развития уже существующих прогрессивных тенденций в любой области – науке, технике, быте – и, в конечном счете, в области социальных отношений.
Но идея прогресса была очень смутной в эпоху античности и совершенно чужда средневековью. Вот почему вся фантастика (без приставки «научная») эпох до Возрождения носит не прогрессивный, научный, но сказочный характер.
О древневосточной и античной фантастике можно было бы написать неплохую книгу, но, к сожалению, даже отдельной главы на эту тему не выдержит книга о Жюле Верне – в ней не найдется для нее места. Поэтому просто упомянем о египетской, вавилонской и сирийской мифологии, сошлемся на греческие мифы, хотя бы на всемирно известный рассказ об Икаре, и перечислим бегло наиболее интересные произведения греческой литературы: платоновская сказка об Атлантиде («Тимей», «Критий»), до сих пор не дающая спать многим писателям на Западе, «Киропедия» Ксенофонта, переполненная чудесами, «Меропия» Феопомпа, «Страна гипербореев» Гекатея Абдерского, Евгемер с его романом «Священное писание», «Остров великанов» Ямбулоса, «Истинное повествование» Лукиана Самосского (о нем будет случай позже рассказать подробнее), повесть Мениппа о корабле, унесенном ветром… – все это волшебные сказки детства человечества. А описанные в них страны чудес – создания природы и богов, но никак не плоды человеческого гения и труда.
Темные средние века, с их господством веры над разумом, еще меньше могли стать колыбелью научной фантастики. Для этой эпохи пределом человеческого воображения является путешествие паломника на небо… пешком. А рыцарские романы, с их волшебниками и великанами, относятся уже к другому генетическому ряду, имеющему свои истоки в греческом разбойничьем романе и по нисходящей линии идущему к современному приключенческому роману (экзотическому, морскому) и к детективному рассказу.
И вот, наконец, Возрождение с его научной литературой, полной веры в могущество человеческого разума (Коперник, Кардан, Стевин, Тихо де Браге, Галилей, Джордано Бруно, Кеплер), с его литературой путешествий, где фантастический вымысел еще неотделим от точных географических и этнографических сведений (Колумб, Америго Веспуччи, Торн, Никольс, Ченслор). На скрещении всех трех линий – утопии, научные трактаты, путешествия – родится произведение, на котором стоит остановиться подробно.
«Nova Atlantis, opus imperfertum», в просторечии «Новая Атлантида», вышла из-под пера Френсиса Бекона – философа, естествоиспытателя, политического деятеля – в 1624 году, но была опубликована лишь в 1635 году, после смерти автора.
Внешне это нечто среднее между утопией и романом-путешествием. Группа потерпевших кораблекрушение высаживается на неизвестном острове, где после несложных приключений попадает в «Храм Соломоны» – столицу Новой Атлантиды, святилище науки, удивительное место, где чудеса природы и богов далеко оставлены позади волшебными подвигами человеческого ума.
Книгу Бекона нельзя отнести к классическим утопиям: по своим социальным идеям она значительно беднее сочинения Томаса Мора, написанного столетием раньше. Литературно она совершенно беспомощна (как не вспомнить здесь о фанатиках беконовской ереси, приписывающих Бекону авторство всех шекспировских пьес!). Действие, собственно говоря, прерывается с того момента, как путешественники попадают в храм, дальше – длинный рассказ жреца о научных достижениях жителей Новой Атлантиды.
Царь Соломона, основатель этого храма науки, – по понятиям того времени это нечто среднее между монастырем и университетской корпорацией, мы анахронистически назвали бы его научно-исследовательским институтом, – поставил перед его жрецами (читай: научными сотрудниками) задачу: овладеть скрытыми силами природы и использовать их на службу человеку. И вот в этих-то подлинно научно-фантастических прогнозах Бекон настолько опередил свое время, что… Но трудно удержаться от искушения привести из этого полузабытого произведения несколько цитат:
«…Использовали скалы, находящиеся среди моря, а также солнечные места на самом морском берегу, для таких работ, для которых требуется морской ветер».
«Мы использовали также быстрые водовороты и пороги, чтобы вызвать разные движения, требующие большой затраты сил…»
«Есть приборы, создающие теплоту одним своим движением…»
«…военные орудия и машины всякого рода. Порох по новым рецептам и греческий огонь, горящий в воде и неугасимый…»
«Мы имеем корабли и лодки, которые могут плавать под водой и лучше обыкновенных переносить ураганы…»
«Мы знаем свойства и пропорции, необходимые для полета по воздуху, наподобие крылатых животных…»
«…печи, легко регулируемые и даже дающие теплоту солнца и небесных тел…»
«…добились различного усиления лучей, так что нам удается отбрасывать свет на огромные расстояния…»
«Нашли приспособление, приближающее вплотную к нашим глазам отдаленнейшие предметы…»
«…стекло из металлов…»
«Приборы, имитирующие все членораздельные звуки речи, слова и пенье как людей, так зверей и птиц…»
«…приборы для усиления и замедления звука…»
«Нашли способ переносить звуки на большое расстояние в трубах и других полых предметах, а также в извилистых тонких трубочках…»
«…пояса для плавания…»
«…хронометры, основанные на движении воздуха и воды…»
«Удалось воспроизвести всяческие иллюзии и обманы зрения, появление всякого рода теней и летающих изображений…»
«…искусственные драгоценные камни…»
«При помощи освещенных прозрачных тел мы получаем изображения отдельных простых цветов…»
«В садах делаем опыты засева и прививки деревьев лесных и фруктовых. Мы делаем деревья больше, плоды их крупнее и приятнее, отличные от обычного вида…»
«Животных можем выводить больше обычных размеров или делать карликами, скрещивая их…»
«…комнаты здоровья, где воздух по желанию делается более влажным или более сухим…»
На мгновение необыкновенный мир возникает перед нашими глазами. Огромные самолеты летят над землей, подводные корабли прокладывают путь под волнами. В этом деятельном мире мощные гидростанции и солнечные двигатели снабжают энергией мастерские и лаборатории с жаркими печами и мудрыми механизмами. На полях и в садах зреет урожай необычайных злаков и плодов, созданных человеком; в лугах пасется чудесный скот новых пород. Прожекторы освещают темное небо, и громкоговорители перекликаются сквозь туман и ночь… На ум нам приходят такие слова, как: пластмассы, телескопы, кондиционирование воздуха… И вдруг последняя фраза возвращает нас к реальности: «Нам удалось построить перпетуум-мобиле», – и мы вспоминаем, что это написано в начале XVII века, что это наш блистательный день, увиденный сквозь тьму и бурю трех с половиной столетий!
«Новая Атлантида» – исток, дающий начало многим литературным ручьям. Но если мы проследим их течение, то увидим, что они не сливаются вместе, не превращаются в могучие реки, но чаще всего иссякают на полпути или теряются где-то в ненаселенных пустынях. И малая жизнеспособность многочисленных произведений, рожденных к жизни сочинением Бекона, заставляет нас снова и снова возвращаться к первоисточнику, чтобы на его скелете, как в анатомическом театре, изучить причины болезней хилого потомства этого гения нового века, родившегося во всеоружии, как Афина Паллада.
Вглядимся внимательнее. Вся эта искусственная вселенная не живой мир, полный борьбы и движения, увиденный, как при вспышке молнии, в момент мгновенного прозрения, или, более прозаически, не кинофильм, остановленный в разгаре действия. Скорее, это похоже на узор, вытканный на ковре рукой терпеливого мастера – пышный и холодный, как бенгальский огонь. Это, если можно так выразиться, «потребительская» научная фантастика, не достижимая – пусть далекая – действительность, завоеванная трудом и борьбой, но умозрительный идеал, родившийся в мозгу – пусть гениального – одиночки. Это даль, куда не указаны пути, куда не ведут дороги, край без победы и поражения, не остановка во время трудного путешествия из прошлого в будущее, но страна, где нет времени, тень от призрака, весомая не больше, чем запах или сновидение.
Как рисунок на ковре населен фигурами, а не людьми, так и в Новой Атлантиде только бледные фигуранты проходят перед нашими глазами. В схеме Бекона, где над миром господствует Высший разум, человек – лишь досадное исключение, нарушающее холодную прелесть геометрически точных схем. Плоти и крови нет места на чудесном острове, населенном мудрыми жрецами храма Соломоны – читай, разума.
Итак, резюмируем. Научная фантастика возникла на грани XVI–XVII веков вместе с появлением новой (буржуазной) философии, науки, литературы, как мечта о будущем нового прогрессивного класса.
«Новая Атлантида» на два века вперед определила дальнейшее развитие научно-фантастической литературы: она статична и бесчеловечна; необыкновенный мир, открываемый ею, не создается и не завоевывается, а открывается случайностью или чудом, и человек-исследователь, человек-работник, человек-творец никогда не появляется на ее страницах.
Легко прослеживаются в этой литературе две основные струи: первая – космические романы – о путешествиях на другие планеты и иные миры, и вторая – рассказы о будущем.
И это легко объяснимо. Ведь в первом случае можно уйти от людей и показать чудеса иного мира, созданные иными, высшими умами. Говоря же о будущем, так легко уйти от трудной борьбы за это будущее, происходящей сегодня, и показать грядущий день светлым и спокойным отдыхом уставшего от труда человечества.
«Открытие нового мира», «Человек на Луне», «Путешествие в мир Декарта», «Путешествие Питера Вилкинса на Луну», «Путешествие милорда Сетона на семь планет» – таковы характерные названия произведений первого цикла (Д.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31