- Надёжный в тайге, надёжный Сольджут товарищ... Сольджут по-русски... как сказать, не знаю... Как, Кристеп?
- Тот, кто по следу находит, называется "сольджут", - отозвался Кристеп.
- Вот верно... Находит по следу... Мы с ним медведя брали матёрого, поднимали зимой из берлоги. Рысь, однако, встречалась много раз. Он страха не знает, он всегда выручит. Надо будет - и в пожар кинется. Кристеп помнит, наверно: совсем маленького принёс я Сольджута домой; глаза у него недавно открылись - ещё мутные были. Когда принёс, он только молоко лакал, а вкус мяса, вкус хлеба не понимал. Так лучше: малыша когда берёшь, сам его воспитываешь, он хорошо учится промыслу.
Спиридон Иннокентьевич говорил, а Сольджут понимал, что это его хвалят. Он ёрзал по полу, вилял своим крючковатым хвостом, скалился улыбался. Снова подошёл ко мне, уселся на задние лапы и облизнулся. Сейчас он казался меньше, чем когда лаял на меня у ворот, не хотел пускать.
- Оксэ! Вот какой!.. - погрозил ему Кристеп кулаком. - Ты уходи! погнал он его. - В другой раз будешь хорошо знакомиться, сейчас нам некогда: в школу опоздаем из-за тебя.
Мы оделись, хотели уходить, но тут меня подозвал Спиридон Иннокентьевич. Он вынул изо рта трубку:
- Ты к нам приходи чаще, каждый день приходи. Ладно, Ыйген? Мы долго жили в тайге, на зимовье. У Кристепа товарищей не было. Он с белкой дружил, - я принёс ему маленькую. Будешь приходить?
- Конечно, буду, - сказал я. - Мы с Кристепом сразу подружились, как только узнали друг друга. И пока ни разу с ним не поссорились.
- Зачем ссориться? Не надо, охотники в дружбе живут, помогают друг другу, - сказал Спиридон Иннокентьевич.
- Мы тоже, - сказал я, - сегодня помогали, когда готовили уроки.
Нам с Кристепом было пора идти, и Спиридон Иннокентьевич стал собираться к знакомым охотникам. Скоро он с ними на всю зиму уйдёт в тайгу, далеко-далеко. У него такая работа: стрелять без промаха и ставить капканы и ловушки, добывать шкурки пушных зверей.
Сольджут выбежал за нами следом и во дворе вертелся около Кристепа. Тот гнал его, но пёс не послушался, не отстал от нас: хвост задрал и проводил до ворот школы, подождал, когда мы войдём, и медленно потрусил домой.
Примчались мы в самый раз.
Тётка Марфа, наша няня, стояла на крыльце с колокольчиком в руке и размахивала им из стороны в сторону. Очень хорошо, что мы с Кристепом успели. Наша учительница Вера Петровна никак не может терпеть, когда опаздывают. С самого начала, говорит она, надо приучать себя к твёрдому распорядку.
В коридоре на вешалке мы посрывали с себя телогрейки и пошли в класс. Только уселись за парты, отдышаться не успели, как отворилась дверь и через порог шагнула Вера Петровна с портфелем и журналом в руках. Там, в журнале, всё про каждого подробно написано: и какие отметки получает, и как себя ведёт. Если журнал случайно потеряется, я думаю, никто не станет плакать...
Первым уроком была арифметика. Мы достали тетрадки и положили их перед собой раскрытыми. Вера Петровна медленно прошла по всем трём рядам и посмотрела, кто решил, а кто нет... С этого у нас всегда начинается арифметика. Кристеп с соседней парты взглянул на меня и подмигнул. И я подмигнул в ответ.
Учительница вернулась к столу, обвела всех нас глазами - от парты к парте, потом достала из портфеля свою записную книжечку и заглянула в неё. В эту минуту в классе бывает очень тихо. Каждому хочется скорей накрыться шапкой-невидимкой.
Она постучала по столу крашеными ногтями и сказала:
- Сейчас мы все вместе проверим решение задачи, которую я задавала на дом. К доске пойдёт... так... Женя Савельев пойдёт сегодня к доске. А вы, ребята, смотрите: так у вас сделано или не так.
Кристеп прикрыл рот рукой и стал быстро-быстро шептать, не глядя на меня. Но разве в такой спешке разберёшь, что он там шепчет? И что поделаешь, когда тебе говорят: Женя Савельев, иди к доске... Надо идти.
Я остановился у доски, по левую руку от Веры Петровны. Половица под ногой скрипнула.
- Все помнят условие задачи? - спросила Вера Петровна. - Прочитай ещё раз, чтобы освежить в памяти... Читай, Савельев, условие...
Это ещё удачно получилось!.. А то ведь я позабыл, о чём там говорилось. Вера Петровна протянула мне свой новенький задачник в чистой белой обёртке, и я стал громко читать (читаю-то я хорошо):
- "Отец, сын и дочь нашли вместе 200 белых грибов. Отец и сын нашли 175 белых грибов, а сын и дочь 96 белых грибов. Сколько белых грибов нашёл каждый из них в отдельности?"
Я нарочно медленно читал, с выражением. Надо же было успеть придумать, как объяснить!.. Ясно, я же не сумею решить, а она видела - в моей тетрадке всё правильно. Вот спросит: что надо узнать первым действием?.. А мне почему-то считалка в голову лезла: "Пошли вместе, нашли двести".
Кристеп что-то показывал на пальцах, но мы, дураки, не догадались заранее договориться, как показывать сложение, как вычитание и все другие действия... Прохлопали, а теперь стой тут и молчи...
В пионерском лагере под Москвой прошлым летом я много раз ходил по грибы. Но столько ни разу не собирал. Мы с Вовкой, с товарищем моим, вдвоём принесли шестьдесят три, и то все нас хвалили: говорили, что много. А это какая-то глупая задача! Так уж они ровным счётом двести грибов и нашли?.. Разве так бывает? И почему только белые собирали? А опёнки, а рыжики, подосиновики, сыроежки, маслята, лисички - их пропускали, что ли?! И какая разница, кто сколько собрал?! Всё равно на одной большой сковородке будут жариться, все вместе станут их есть. У нас в лагере только так и делали. Попробовал бы кто пожадничать, ему бы показали...
Наверно, я долго уже молчал, потому что Вера Петровна погладила свой мясистый нос и спросила:
- Как же ты хочешь решать эту задачу - задачу такого типа? Расскажи нам. Мы ждём.
Я никак не хотел её решать... Я написал на доске цифру "1", отделил её скобкой, рядом со скобкой поставил жирную точку. Но скобка вышла кривая, я стёр её начисто мокрой тряпкой и написал новую.
- Отнять... нужно отнять, - сказал я: больше нельзя было молчать.
- Подожди... - остановила меня Вера Петровна. - Надо прежде всего рассуждать. А то я скажу - сложить, Костя Макаров - умножить, ещё кто-нибудь предложит разделить! Ты объясни нам, что ты хочешь отнять и почему.
Кажется, и в самом деле нужно было отнять, а что от чего, я не знал. Теперь мне не понравилось, как написана единица, и я подрисовал ей снизу поперечную палочку, чтобы в точности было, как у печатной в книжке.
- Ты самостоятельно решал задачу?
Начинается...
Я, конечно, знал - списывать нехорошо. Но не мог же я подводить Кристепа! Давать списывать кому-нибудь, даже лучшему другу, тоже считается нехорошо. Пришлось ответить учительнице, что да, самостоятельно.
- Значит, сам... А мне вот кажется: просто списал.
Что я мог поделать, если так ей кажется?
- Ладно, Савельев, всё ясно, можешь садиться. Только учти, лучше бы сказать правду.
Я положил мел и пошёл на своё место. И ещё обернулся посмотреть: поставит мне Вера Петровна двойку или, может быть, обойдётся - просто вызовет следующего. Но нет, она посмотрела, как я обернулся, вздохнула и вывела что-то в журнале своей зелёной прозрачной ручкой, как будто нарисовала рыболовный крючок.
Задачу пошёл решать Костя Макаров.
Он у нас арифметику знает лучше всех. Ему двадцать задач решить - всё равно что мне теперь набить двадцать патронов. Костя так застучал мелом по доске, что только осколки сыпались на пол. Потом повернулся лицом к классу и стал, как по книжке, объяснять, что да почему. Вера Петровна сидела на стуле и всё время кивала ему головой. Вдруг на меня посмотрела и сказала:
- Ты, Савельев, слушай внимательно и запоминай...
Я не отрываясь смотрел на доску и думал, когда мне сказать про двойку маме: сегодня или лучше в понедельник утром?
Как день в школе неудачно начался, так он и дальше продолжался!..
На уроке русского языка Вера Петровна снова посоветовалась со своей книжечкой и спросила у Кристепа то самое правило, на которое мы дома писали упражнение. Тут уж настала моя очередь шептать, но он не расслышал, запутался и ничего не мог сказать. Она опять удивилась: как же сумел Кристеп выполнить домашнее задание?.. И - двойку ему!
На последней перемене в коридоре у окна Костя Макаров ни с того ни с сего стал задираться.
- На двоих одну четвёрку получили? - сказал он. - Как будете делить? Домой-то её донесёте?
- А ты как учительница, - сказал я. - Почесал бы ещё нос и в книжечку бы заглянул - так не отличишь от неё, от Веры Петровны.
- А хоть как кто! Двойку свою куда денешь? Ишь, говорит у доски, что сам решал! А сам глазами хлоп-хлоп и сказать ничего не может, тряпкой водит по доске, как тётка Марфа! Ну ещё раз скажи, что сам решал...
- А хоть бы и списал?! Подумаешь, двойка! Я тебе её подарю. Вот мы возьмёмся с Кристепом вместе... Он мне по арифметике поможет, а я ему по русскому. У меня в Москве по русскому меньше четвёрки в четверти никогда не было!
- В Москве, может, и не было. А в Ыйылы попал - двоек нахватал!
Я хотел дать ему раз по уху, чтобы он знал, но тут почему-то Оля вмешалась. Оля Груздева. Маленькая она ростом, её за партой не разглядишь, а говорит так, будто все обязаны её слушаться.
Вот Оля и выпалила:
- И чего ты, Костя, всё про двойки? У тебя их, что ли, не было в школе, да? Верно Женя говорит - совсем как Вера Петровна!
- А ну его, твоего Костю... - сказал я, чтобы ребята не подумали, что я испугался сам с Костей до конца говорить. - Подумаешь, заладил одно и тоже, как попка-дурак...
Костя руки из карманов вынул, прищурил один глаз и нехорошо посмотрел на меня сбоку.
Наверно, мы бы всё-таки подрались, но тут Вера Петровна подошла к нам и сказала:
- Последнего урока у вас не будет: заболел учитель пения, а я должна идти в районо.
Мы с Кристепом первыми побежали на вешалку и шапки, телогрейки надевали уже во дворе, на ходу. А то бы Оля увязалась с нами по дороге. А с девчонками водиться - самое последнее дело!
Мы отбежали подальше и потом пошли медленно. Всегда идёшь медленно, когда несёшь двойку. Тяжёлая она, что ли?
- Плохо, ой плохо... - вздыхал Кристеп. - Ты Веру Петровну хорошо не знаешь... Если у кого есть двойка, она того спрашивает часто. Караулит его...
Я что - я тоже вздохнул. Если будет много двоек, Спиридон Иннокентьевич близко нас не подпустит к патронам, а то и весновать с собой не возьмёт.
Мы уже дошли до нашего домика, отсюда Кристепу шагать одному.
Окна в темноте светились. Значит, мама дома.
2
Всё-таки я решил сказать про двойку в понедельник. Зачем огорчать маму? Ей трудно приходится: она много времени проводит в больнице, устаёт, я же вижу. Так пусть хоть в воскресенье спокойно отдохнёт.
Утром нам некуда было торопиться, и мама жарила оладьи, чтобы я получше поправился, а то, говорит, у меня одни рёбра торчат. Она снимала оладьи со сковородки, поливала сметаной из пузатого глиняного горшочка и ещё успевала рассказывать...
К ним в больницу позавчера привезли девочку из пятого класса нашей школы. Она заболела потому, что мало ела. У неё в крови не хватает этих, ну, красных кровяных шариков... Такая болезнь очень опасная, она называется "белокровие". Я представил себе: порежешь руку или поцарапаешь - и кровь течёт белая, как молоко.
А дальше мама принялась за меня. И я вот тоже ничего не хочу есть по утрам, а только дую кофе. А кофе, если много его пить, особенно в раннем возрасте, крайне вредно действует на сердце. Если же у человека сердце больное, то ему...
Ох, ну и жизнь, когда у тебя дома есть врач!.. Как только мама не позволит мне что-нибудь сделать или не пустит куда-нибудь, обязательно зовёт на помощь медицину. И про бактерии расскажет, и про микробы, сколько их умещается на острие булавки, как будто кто-то мог сосчитать.
А я ел оладьи, пил кофе со сгущённым молоком. Мне о чём рассказывать?.. О школьных делах? Так это получится, что я вру, раз молчу про двойку.
- Ты, Женя, что собираешься делать сегодня? - спросила она меня, когда кончила про белокровие, про витамины, про кофе и про сердце.
Тут я вспомнил, что меня теперь зовут иначе...
- Знаешь, мама, а я больше не Женя, нет... Меня теперь зовут Ыйген...
- Как-как?
- Ыйген, - повторил я.
- Это что же такое, как это надо понимать?
Я объяснил, что так меня назвал отец Кристепа - Спиридон Иннокентьевич. По-якутски Евгений - Ыйген.
Мама выслушала меня и махнула рукой: это что же, когда, допустим, я женюсь, ещё и моя жена начнёт меня как-нибудь по-другому называть, выходит, маме заново придётся привыкать?.. Она не согласна.
Я хотел ей сказать, что никогда не женюсь, буду всегда с ней, но тут она спросила:
- И всё же, будь ты Женя, будь ты Ыйген, что ты собираешься делать?
- Мы договорились с Кристепом - пойдём в кино. Я должен за ним зайти.
После завтрака мама подошла к зеркалу и поправила причёску. Она недавно постриглась под мальчика и никак не может понять, идёт ей или не идёт. И сейчас она тоже не поняла и стала мыть посуду. Я помогал ей: вытирал и ничего не разбил - ни чашки, ни тарелочки. Потом она начала одеваться, а я выскочил во двор.
Погода была хорошая. Очень много солнца и тихо-тихо. А когда мы уезжали, все в Москве говорили, что в это время здесь уже зима и пора надевать шубы и валенки... Вот и слушай их! Сами не знают, а говорят! Какие там валенки, если и в телогрейке невозможно жарко и надо её расстёгивать!
Мама вышла из дому на невысокое крыльцо. Она была в новой шляпке и натягивала кожаные перчатки.
- Ты куда? - спросил я.
- Мне надо в больницу.
- Сегодня ж выходной!
- У болезней выходных не бывает, - сказала она. - На днях к нам привезли одного зоотехника, из дальнего посёлка за рекой. Нужно взглянуть, как он провёл ночь... Если хочешь, если ты пока свободен, пойдём со мной. Я в больнице совсем недолго пробуду, оттуда заглянем в магазин. Может быть, привезли пальто на твой рост.
Я пошёл с ней и всё время вертел головой по сторонам: не столкнуться бы с Верой Петровной... Хоть и воскресенье, она всё равно пожалуется маме, что я плохо учусь. Ну да ничего! Она живёт возле школы, где все учительские квартиры, а больница и магазин в другой стороне. Не встретим.
- Смотри шею вывихнешь, - сказала мама.
- А мне не страшно, - сказал я. - Если вывихну шею, ты мне её и починишь.
Уже возле больницы, почти у самых ворот, нам навстречу попался здоровый высокий дядька в тёмно-синем пальто и жёлтой мохнатой шапке.
Он, когда поравнялся с нами, голову наклонил и посмотрел на маму сверху:
- Здравствуйте, Нина Игнатьевна...
И остановился, сверху на нас смотрел.
- Здравствуйте, - отозвалась мама и тоже остановилась, хотела снять перчатку, чтобы с ним поздороваться, но он ей не дал этого сделать и пожал руку. - Что, Фёдор Григорьевич, вышли пройтись? - спросила мама, хотя и без того было понятно, что вот воскресенье и человек гуляет.
А он ничего, не удивился.
- Да, такой погоды, как сегодня, теперь до весны не дождёшься... Последние деньки... И, понимаете, просто жалко дома сидеть. Но я-то гуляю, а вы, кажется, и сегодня направляетесь в больницу?
- Только на минутку... Пошли вот вместе... - Она положила руку мне на плечо. - Вместе с моим птенцом.
Я незаметно дёрнул её сзади за рукав. Сколько же раз, сколько говорить, чтобы она меня так никогда не называла, особенно при чужих!
- А ты, Женя, тоже хочешь стать врачом? - заговорил Фёдор Григорьевич со мной.
Смотри-ка!.. Знает, как меня зовут.
- Почему врачом, нет...
- Наверное, космонавтом, - улыбнулся он и показал два передних стальных зуба.
- И не космонавтом вовсе, - ответил я, а сам подумал: "Что мне, пять лет, что ли?.. Это в детском саду все хотят быть обязательно космонавтами, а больше никем".
- А ты смог бы быть космонавтом или, допустим, лётчиком, - продолжал Фёдор Григорьевич. - Ты разве не помнишь?.. Мы же в самолёте из Якутска вместе летели в Ыйылы. Высоко забирались, до трёх тысяч метров, до трёх с половиной... А ты хорошо держался, значит, полёт переносишь.
Верно, мы летели вместе. То-то он сразу показался мне знакомым и по имени меня назвал. Его место было как раз позади наших кресел, и он ещё на стоянке всё советовал маме оба уха заткнуть ватой: так, он говорил, лучше, когда самолёт набирает высоту или начинает спускаться.
- Нет, я всё равно не хочу лётчиком, - сказал я.
- Скорей всего, он у меня будет путешественником, - вступила мама в разговор. - Путешественником по разным неизведанным странам. Вот и на Крайний Север меня затащил, говорил, никуда больше не поедет.
Я снова дёрнул рукав маминого пальто. Кто её просит? Я же вот не спрашиваю, не надоедаю, кем Фёдор этот Григорьевич работает, что он тут, на Севере, делает. А он уже тогда, в самолёте, разведывал у мамы, кто она такая, и откуда, и надолго ли собирается в Ыйылы... Надоедливый он просто!..
- И молодец, что затащил! - с чего-то обрадовался он. - Я с первого дня это утверждал. Помните?.. - Он к маме обращался, потом опять заговорил со мной:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13