Андреас больше ничего не сказал. Он надеялся, что она никогда не узнает о его звонке Бернарди. В собственных чувствах ему трудно было разобраться. Вина? Пожалуй, но совсем немного. Он не сомневался, что Бернарди сыграл свою роль в ужасной судьбе Натали. Но жалость? Конечно, паралич подобен погребению заживо… А потом он подумал о Даниэле, о Барбаре и о ребенке и понял, что не испытывает ни малейшей жалости.
Ранним утром в день Рождества Андреас пришел в квартиру Даниэля на 11-й улице и, не говоря ни слова, выложил перед ним на столе вырезки из «Геральд трибюн», «Монд» и «Франс суар».
Даниэль прочел заметки молча, кивнул Андреасу и вышел из комнаты. В ванной его буквально вывернуло наизнанку, пока в желудке ничего не осталось, после чего он вышел в коридор и взял на руки Кота. Он отнес Кота в спальню и сел, усадив верного друга к себе на колени. Он склонил голову, зарылся лицом в мягкую черную шерстку и наконец зарыдал.

Онфлер, Франция. 1983 год
45
«…Ты начинаешь понимать, Бобби, как все это было? Как нам стало тяжело?
После убийства Дэн вел себя мужественно. Было мучительно смотреть со стороны, как он протащил себя через тот первый год, как заново построил свою жизнь, жизнь одинокого холостяка. Он сказал мне как-то раз, что иногда ему кажется, будто Барбара ему приснилась, будто ее на самом деле не было. Время, проведенное с ней, наполненное весельем и теплом, так отличалось от всей его остальной жизни, что он мог бы вычленить его словно замкнутое кольцо, вырезать, как вырезают идеальный круг из раскатанного теста формочкой для печенья, и запереть навечно в дальнем ящике памяти, оставив все остальное нетронутым.
Смерть Барбары стала тяжелым испытанием для всех нас. Фанни так мучилась сознанием собственной вины, что чуть не превратилась в калеку. Не думаю, что она сумела по-настоящему возненавидеть Натали, обреченную на полную неподвижность. Говорят, каждый в жизни имеет право на одну ошибку. Так вот, ошибается тот, кто так говорит.
А что могла я сделать для Дэна? По прошествии нескольких первых недель я уже не могла вот так запросто пойти к нему, обнять его, утешить, хотя, признаю, мне этого очень хотелось. Я не могла заменить ему жену и ребенка, которых он потерял. День за днем я вглядывалась в твои глазки, дорогая моя доченька, изучала твои жесты, мимику и думала, думала, думала…
После твоего рождения, когда ты была еще совсем маленькая и во всем зависела от нас, центр нашей вселенной надежно переместился в наш дом, а когда Дэн и Барбара тоже устроили свое гнездо, Андреас наконец обрел способность свести вместе дорогих ему людей, а не отгораживать их друг от друга. Мне кажется, мы образовали какой-то зачарованный круг в его сознании, и когда этот круг оказался жестоко разрушенным, вместе с ним твоего отца покинуло и чувство уверенности. Ты выросла, и наш уютный домашний триумвират распался. Ты пошла в детский сад, у тебя появились новые друзья, твои ровесники. Я вернулась к работе и опять оказалась в центре общественного внимания. Существование художника на Манхэттене не слишком уединенно и идиллично, оно тесно связано с торговцами и хозяевами картинных галерей, а кроме них, есть еще менеджеры, адвокаты и консультанты по налогам! Ото всего этого невозможно было отгородиться, запираясь каждый день на несколько часов в мастерской, пока ты была в детском саду. Короче, твоя мать была слишком занята и не видела, что творится у нее под носом.
А творилось вот что: Андреас решил, что он мне больше не нужен. Он мне сам признался как-то раз, когда было уже поздно: сказал, что я красива, преуспела в жизни, могу сама о себе позаботиться, даже ребенка родила без его помощи! Он начал обращаться со мной, как многие итальянские мужчины обращаются со своими женами: уважал меня как мать своего ребенка, но перестал быть мне любовником и другом. Я не могла винить его за то, что он стал интересоваться другими, более молодыми женщинами: они не служили ему постоянным напоминанием о том, что он ошибочно считал собственной никчемностью.
Что же мне оставалось делать? Я еще больше погрузилась в работу, и это лишь укрепило Андреаса в его ошибочном мнении обо мне. Ты была главным смыслом, надеждой и опорой моей жизни. Ты поддерживала меня, когда наш брак покатился под откос. Моя работа в конечном счете тоже пострадала. Я все больше обращалась к скульптуре, потому что она оказывала на меня терапевтическое воздействие. По мере того как счастье покидало меня, мои скульптуры становились все более безобразными, но критики были от них в восторге. Казалось, в профессиональном плане я была обречена на успех…»

ЧАСТЬ V
46
Однажды, в знойный августовский полдень 1970 года, Александра вышла из квартиры, чтобы забрать Бобби, гостившую у подруги. Обычно по средам они отправлялись прямо в танцкласс на другом конце города. Александра наблюдала за занятиями дочери или коротала время вместе с другими мамашами, но в этот день Бобби неважно себя чувствовала, и они отправились домой.
Александра ощутила присутствие чужой женщины в квартире, не успев переступить порог: до нее донесся запах незнакомых духов. Она окликнула Бобби, но было уже слишком поздно. Девочка отбросила в сторону сумку с балетным костюмом и устремилась бегом вверх по винтовой лестнице, ища своего папочку.
Александра бросилась за ней. Дверь в спальню распахнулась раньше, чем она добралась до площадки, и жуткое, мучительное молчание, наступившее в квартире, оглушило ее громче, чем колокола на соборе Святого Патрика.
Они сидели на кровати, обнаженные и словно окаменевшие. Девица оказалась миниатюрной блондинкой с маленькими вздернутыми грудями и пылающими щеками. На ее коже тут и там поблескивали ручейки пота. Андреас был бледен, его полный ужаса взгляд был прикован к Бобби.
Александра схватила дочь за руку, силой вытащила ее в коридор и завела в детскую.
– Оставайся здесь, солнышко.
Бобби заплакала.
– Побудь у себя в комнате. Я скоро вернусь.
Она заперла дверь и опустила ключ в карман юбки.
В хозяйской спальне царила суета: любовники торопливо натягивали на себя одежду. Александра схватила чулки и туфли незваной гостьи и подняла их высоко в воздух.
– Убирайся отсюда немедленно, – тихо и грозно скомандовала она.
– Мои туфли… – блондинка протянула руку.
– Там обуешься, – Александра прошла к открытому окну и вышвырнула их наружу.
– Ты с ума сошла! – заорал Андреас. – Ты же могла убить кого-нибудь!
Александра не обратила на него внимания.
– Разве я не велела тебе убираться? – осведомилась она, обращаясь к девушке.
Та выскочила из спальни и молнией пролетела по квартире.
– Он мне не говорил, что у него ребенок! – пронзительно закричала она уже у входной двери. Дверь захлопнулась с грохотом, прокатившимся по всему дому.
Из коридора до Александры доносился плач Бобби, но она повернулась к Андреасу, стараясь унять охватившую ее нервную дрожь.
– Я многое терпела, Андреас, – сказала она дрожащим голосом. – Я знала о твоих изменах и мирилась с этим; почти все свое свободное время ты проводил с Дэном и Фанни, но только не со мной; все, что с тобой происходит, хорошее или плохое, ты скрываешь от меня… – Слезы жгли ей глаза, но она сдерживала их. – Всему есть предел. Это конец.
Андреас упрямо выдвинул вперед подбородок.
– Я понятия не имел, что вы с Бобби вернетесь домой.
– Это очевидно.
Он двинулся к двери.
– Дай мне поговорить с ней.
Александра преградила ему путь.
– Не смей даже близко к ней подходить! Я заперла Бобби в ее комнате, и она останется там, пока ты не уйдешь.
– Прочь с дороги!
Он оттолкнул ее, подбежал к двери Бобби и нажал на ручку. За закрытой дверью детский плач перешел в испуганный рев.
– Все хорошо, солнышко, – окликнул ее Андреас из-за двери. – Не плачь, Бобби, все хорошо. – Он повернулся. Александра стояла у него за спиной. – Дай мне ключ! – потребовал он.
– Ни за что. Ты в таком состоянии, что напугаешь ее.
– Дай мне ключ!
– Нет!
Андреас в бешенстве протопал вниз по лестнице в ее мастерскую и, как бешеный зверь, принялся громить помещение, разрывая холсты руками и разбивая скульптуры об пол. Гипс, глина и терракота кусками раскатились по полу, пыль облаком повисла в воздухе. С треском, похожим на выстрелы, ломались деревянные рамы, стеклянные банки с карандашами, кистями и грифелями разбивались со звоном. Андреас уже готов был схватить упакованную картину, стоявшую в дальнем углу, когда его остановил звенящий от гнева голос Александры:
– Посмей только прикоснуться к этой картине, Андреас, и я богом клянусь, ни меня, ни Бобби ты больше никогда не увидишь!
Она слишком поздно заметила взметнувшийся в воздух кулак, не успела уклониться… удар отбросил ее к двери, свалил с ног.
Когда зрение вернулось, нечеткое и расплывчатое, она с трудом различила его бледное перепуганное лицо, склонившееся над ней.
– Не беспокойся, – пробормотала она сквозь стиснутые зубы, – со мной все в порядке. Ты меня не убил.
– Я не хотел, – проговорил он, запинаясь. – Али, я…
Она поднялась на дрожащие, непослушные ноги, не желая демонстрировать ему свою слабость.
– Прощай, Андреас.
Позже, когда Бобби немного успокоилась, а Александра поцелуями осушила ее слезы, они спустились вниз, легко поужинали, а потом прошли в библиотеку.
– Посиди здесь немножко, милая, пока я кое-что принесу из мастерской.
– Не запирай дверь, мамочка!
У Александры разрывалось сердце.
– Больше не буду, честное слово.
Она вернулась действительно минуту спустя с завернутой в упаковочную бумагу картиной, той самой, которую не дала Андреасу уничтожить несколькими часами ранее.
– Давай повесим ее вместе, хорошо?
Пальцы у нее дрожали, когда она разрывала коричневую оберточную бумагу.
– Что это, мамочка?
Девочка осторожно, уважительно, как учила ее мать, прикоснулась к холсту.
– Для меня это самая важная картина из всех, что я успела написать за свою жизнь. – Александра выпрямилась и оглядела стену. – Пожалуй, мы повесим ее вон там, над камином.
Бобби закусила нижнюю губку, изучая туманные силуэты и маленькую сияющую фигурку в середине холста.
– Не понимаю, что здесь нарисовано, мамочка.
– Да, детка, – тихо откликнулась Александра, – тебе пока трудно это понять. Но когда-нибудь я тебе объясню.
Бобби перевела взгляд на мать.
– Почему эта леди была в твоей постели с папой?
До чего же мучительно смотреть в эти невинные серо-зеленые глаза, похожие на твои собственные, словно зеркальное отражение!
– Они… играли.
– А почему вы с папой так рассердились?
Александра протянула руку и взъерошила мягкие кудряшки.
– Давай повесим картину.
Нижняя губка ее дочери задрожала.
– А когда папочка вернется домой?
Четыре дня и ночи Александра ждала его. «Я та пресловутая жена, которая, – думала она, – готова простить все, что угодно, ради своего ребенка». Внешне она держалась как обычно ради Бобби.
– Конечно, папа вернется домой, солнышко. Он уехал по делам на несколько дней, вот и все. А теперь поторопись и доедай свой завтрак.
«Пусть он хоть позвонит, – молилась Александра. А потом: – Пусть он вернется».
В своей квартире на 11-й улице Даниэль как мог пытался помочь Андреасу.
– Почему ты не хочешь ей позвонить? Ты ведь ее любишь… Да, ты совершил ошибку, очень скверную, но вполне обычную… и ее никак нельзя назвать непоправимой.
Мрачный, подавленный Андреас продолжал молча почесывать Кота за ушами.
– Ничего не выйдет, Дэн. Теперь уже ничего не выйдет.
Даниэль в бессильной досаде уставился на друга.
– Что с тобой, Андреас? Что это, новый способ самоуничтожения? Ты с ума сошел!
– Вот тут ты попал в самую точку, – вздохнул Андреас.
– Нет, ты не сошел с ума, ты просто притворяешься. – Даниэль сжал его плечо. – Сделай одолжение нам всем и возвращайся домой.
– Нет смысла, – упрямо покачал головой Андреас. – Все кончено, Дэн.
На пятый день он позвонил домой.
– Прости, – проговорил он глухо.
– Это ты? – воскликнула она. – Я с ума схожу от беспокойства.
– Я был у Дэна.
– Я так и подумала, но все равно волновалась. Андреас?
– Да.
– Возвращайся домой.
– Я не могу. – Он выждал секунду. – Я хочу, чтобы ты оформила развод, Али.
– Что?! Нет, Андреас, нет!
– Поверь мне, так будет лучше.
Александра стиснула свободную руку в кулак.
– Я тебе не верю. – Ей хотелось наорать на него, но Бобби спала за стеной, и это ее удержало. Она почувствовала себя как боксер, оглушенный и отброшенный на канаты. – Ты не можешь говорить всерьез. Подумай как следует.
– Я только об этом и думаю. – Его голос звучал все так же глухо и безучастно.
– Возвращайся домой. Давай по крайней мере вместе все обсудим. – Отчаяние прорвалось в ее голосе. – Двенадцать лет! У нас есть ребенок! Мы любим друг друга!
– Я знаю, – сказал он.
В первый раз с начала разговора она почувствовала трещинку в его броне.
– Ну тогда я тебя очень, очень, очень прошу – возвращайся домой!
Но трещина вновь сомкнулась.
– Я хочу, чтобы ты подала на развод, Али.
– Нет, – ответила она, – ни за что. Я отказываюсь своими руками разводить костер подо всем, что мне дорого в этой жизни.
– Тогда я сделаю это сам.
Все произошло очень быстро. Впоследствии им обоим пришло в голову, что все случилось как бы само собой, без их участия. Они были главными героями представления, однако основную партию спел хор. С той самой минуты, как за дело взялись адвокаты, брак был обречен. Александра отправилась на первую встречу со своим адвокатом в робкой надежде уцепиться за ниточку и как-то распутать завязавшуюся неразбериху, но ниточка порвалась у нее в руках, а потом и весь клубок вспыхнул, подожженный солидной золотой адвокатской зажигалкой от Дюпона, загорелся и превратился в кучку пепла.
– Полагаю, мы понимаем друг друга, – сказал он. – Мы потребуем все.
– Нет, – растерялась она. – Я не хочу все…
– Ну, конечно, вы не хотите, – перебил ее адвокат, – но вы тем не менее обязаны подумать о будущем и о вашем ребенке… – он сверился с бумагами на столе, – о Роберте.
– Мой муж желает только добра нашей дочери.
Он снисходительно улыбнулся:
– Я в этом не сомневаюсь, миссис Алессандро. Но ведь у него превосходный адвокат, не так ли?
– Я не знаю.
– А я знаю. Это мое дело – все знать.
– А я знаю своего мужа.
– Который нанял первоклассного адвоката, чтобы защищать свои интересы.
Александра ощутила к нему острую неприязнь.
– Он нанял хорошего адвоката, потому что он не хочет затягивать… – ей все еще с трудом давалось это слово, – с разводом.
Адвокат невесело рассмеялся.
– Советник мистера Алессандро будет защищать от нас своего клиента всеми возможными способами, поверьте мне. Мне понятно ваше нежелание взглянуть в лицо неприятным фактам, но от этого их суть не изменится. – Он постучал холеным, тщательно отполированным ногтем по папке из крокодиловой кожи, в которой лежали документы. – А теперь, я полагаю, нам следует перейти к делу, миссис Алессандро.
Александра дважды меняла адвокатов, пока не нашла такого, который понял ее нравственные колебания. Андреас тоже даром времени не терял, хотя и прилагал усилия в несколько ином направлении: он искал лучшего в городе специалиста по опеке над детьми. Ему больно было терять Али, но мысль о расставании с Бобби была для него хуже ада. Тот самый демон разрушения, что толкнул его на расторжение брака, внушил Андреасу еще одну безумную мысль: он вдруг уверовал, что Александра, особенно если ее надоумит адвокат, попытается использовать его бесплодие, чтобы отнять у него Бобби.
– Этого спора следует всеми силами избегать, мистер Алессандро, – пытался внушить ему его адвокат. – Предупреждаю, у вас нет ни единого шанса выиграть. Гораздо разумнее настаивать на возможно более широком праве посещения.
– Нет! – взорвался Андреас. – Я вам уже говорил: не позволю сделать из себя «воскресного папочку»! Бобби не будет болтаться между нами как чертик на ниточке! Я не стану покупать любовь дочери экскурсиями в зоопарк! Я ее не отдам!
Его адвокат сокрушенно покачал головой.
– Боюсь, вам придется это сделать.
Андреас грохнул кулаком по столу.
– Мне говорили, что вы лучший специалист по опеке во всем этом проклятом городе! Это так или нет?
Адвокат пожал плечами.
– Бывает и так, когда повезет. – Он устало вздохнул. – Почему бы вам не попытать счастья с кем-то другим, мистер Алессандро? Я не против. У меня за спиной действительно внушительный список выигранных дел. Я вовсе не жажду его испортить.
17 мая 1971 года судья присудила Александре единоличную опеку над дочерью. Андреаса она проинформировала о том, что его превосходные отцовские качества никем не ставятся под сомнение, и ознакомила с расписанием свиданий, включающим посещения каждое второе воскресенье, два выходных раз в месяц и ежегодные двухнедельные каникулы либо единовременно, либо поделенные на два недельных периода по соглашению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48