А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


– Дерзкая рабыня, ты еще пожалеешь, что осмелилась перечить мне, – злобно пообещала принцесса.
Затем она высоко вздернула свой узкий подбородок и быстро вошла в широко распахнутые двери бань.
Внезапно Элизабет ощутила, как внутри поднимается чувство, похожее на тошноту. В одну минуту вся эта кричащая роскошь гарема и его прекрасных садов показалась ей отвратительной и враждебной, а его обитательницы напомнили стадо кривляющихся обезьян. Она только сейчас осознала, что происходящее более чем реально и из одной западни они с Розалин угодили в другую, возможно, не менее чудовищную. Ощущение того, что ее стремительно засасывает болото, сделалось настолько реальным, что Элизабет начала задыхаться. Ей вдруг стало холодно, по телу пошел колючий озноб, ноги подкосились, и девушка мягко опустилась на траву, сжавшись в дрожащий комочек.
– Что с ней, лалла Хинд? – услышала она над своей головой встревоженный голос Розалин, но у Элизабет даже не было сил взглянуть на подругу.
Чья-то ладонь мягко коснулась ее лба.
– У нее начинается жар, – объявила смотрительница. – Сейчас я позову евнуха, чтобы он отнес Амину в ее комнату.
Глава 7
Изменить ход событий было не в силах Элизабет. Пришлось покориться неизбежному и вести ту странную жизнь, на которую обрекла ее судьба. Когда она оправилась от горячки, вызванной нервным перенапряжением, ее вместе с Розалин начали обучать премудростям гаремной жизни. Уроки музыки, танцев и этикета длились по нескольку часов в день и помогали заполнить медленно тянувшееся время. Не желая растравлять душу мучительными думами о Леоне, сходящих с ума от неведения родителях и собственной горестной участи, Элизабет с головой окунулась в новые занятия. И вскоре, к неимоверному восторгу госпожи Хинд, она достигла значительных успехов.
Так незаметно миновало три месяца. Знойное лето сменила мягкая южная осень. Воздух заметно посвежел, и теперь за высокие стены дворца частенько долетали запахи моря, будоража уснувшее желание вырваться на свободу.
Свободное от занятий время Элизабет с Розалин проводили, как и многие обитательницы гарема, в хаммаме – обширных банях, имевших несколько просторных залов с бассейнами и лавками для массажа. С наступлением ноябрьской прохлады большинство женщин стали собираться в розовом зале, где находился огромный бассейн с теплой водой, от которой к высокому потолку поднимались густые клубы пара. Выкупавшись, наложницы располагались вокруг водоема на мягких шелковых одеялах и посвящали несколько часов разговорам и сплетням.
За это время у девушек появилась подруга – веселая темноглазая гречанка двадцати трех лет. Звали ее Надия. Она попала в гарем, когда ей было всего тринадцать лет, и почти не помнила своей прошлой жизни. Став наложницей бея, Надия, подобно многим другим невольницам, приняла мусульманство, а вместе с ним восточные правила поведения и обычаи. За все десять лет она ни разу не покидала стен дворца. Тем не менее Надия оказалась сведуща в различных житейских вопросах и была в курсе всех событий, происходящих в гаремах правителя и его сыновей.
– Лучше всего живется наложницам младшего сына бея, Джамиля, – как-то рассказала она. – Им не приходится месяцами томиться в ожидании, пока господин обратит на них свое внимание. Говорят, он успевает в течение двух месяцев уделить его всем своим тридцати наложницам, не говоря уже о трех женах. Вот только… гм, гм… Джамиль слишком сластолюбив и предпочитает изощренные формы любовных утех.
– Что значит – изощренные формы? – заинтересованно спросила Элизабет.
– Это значит, – Надия понизила голос, – что он не довольствуется обычными способами удовлетворения мужских потребностей. Иногда он берет женщин как-нибудь иначе.
Элизабет невольно поежилась.
– Кажется, я понимаю, о чем ты говоришь. Но тогда, скажу тебе, не хотела бы оказаться в его гареме.
– А если ты попадешь к Азиму, тебе придется еще хуже, – возразила Надия. – Азим довольно жестокий человек и плохо обращается со своими женщинами. За малейшую провинность их наказывают плетьми, а потом на долгие месяцы предают забвению.
Элизабет тяжко вздохнула, рассеянно поглядывая на купальщиц. За три месяца, проведенных в гареме, ей два раза приходилось видеть, как происходит наказание наложниц. Госпожа Хинд заставляла их с Розалин присутствовать при этих тяжелых сценах и выражала недовольство, когда они порывались уйти. Надо было понимать, что смотрительница делала это из самых лучших побуждений, надеясь, что подобные зрелища научат новых наложниц покорности и благоразумию.
– Тогда лучше уж оставаться здесь, в гареме самого Мехмет-Али.
– И годами страдать от воздержания, не зная мужских объятий? Ну уж нет. Ты так легко об этом говоришь, потому что не знаешь, что это такое, любезная Амина. Если бы тебя целых четыре года не призывали к господину, как меня, клянусь Аллахом, ты запела бы по-другому. А ведь здесь есть наложницы, которые не испытывали это благодеяние господина уже лет десять, а то и дольше.
Окинув тревожным взглядом зал, кишащий голыми располневшими телами, Элизабет погрузилась в мрачную задумчивость. Недели проходили за неделями, а бей все не изъявлял желания увидеть новых наложниц. Сколько же будет продолжаться такая жизнь? Порой она уже отчаивалась встретить человека, которому можно будет рассказать о своем родстве с Касим-беем. Элизабет понимала, что, если она заговорит об этом с госпожой Хинд, та даже не станет ее слушать, а то еще и прикажет наказать, чтобы не выдумывала лишнего. Вот если бы поговорить с самим беем… Конечно, он подвергнет ее слова большим сомнениям, но наверняка решит проверить их правоту и свяжется с правителем Туниса. Но не затянется ли томительное ожидание на долгие месяцы, как предсказывает Надия?
– А жены мусульман? – спросила Розалин. – Их положение так же бесправно, как и наложниц?
– Положение жены не сравнить с положением наложницы, – возразила Надия. – Жена имеет определенные права. Она может сама распоряжаться своим приданым, иметь собственные деньги, выходить из дома, когда пожелает. Может даже развестись с мужем, если он плохо к ней относится или не выполняет супружеских обязанностей. А наложница – всего лишь рабыня, у нее нет никаких прав. Если бы я родилась свободной мусульманкой, сейчас была бы чьей-нибудь женой и, может быть, еще и помыкала своим мужем. Бывает, что и наложница становится женой, если у господина еще нет четырех жен – именно столько разрешается иметь правоверному мусульманину. Кстати, мать Джамиля тоже сначала была наложницей. А когда одна из жен Мехмет-Али умерла, стала его любимой женой и властвовала над всеми женщинами гарема.
– А кем была мать принцессы Ясмин? Тоже одалиской бея?
– Нет. Ее мать была дочерью правителя одного из берберских племен и сразу стала женой бея. Поэтому принцесса так заносчива. Она гордится тем, что ее происхождение выше, чем у многих сестер и братьев. А между тем, – Надия склонилась к самому уху Элизабет, – поговаривают, что для своих постельных утех Ясмин предпочитает брать рабов!
– Да разве такое возможно? – Элизабет с сомнением посмотрела на подругу. – Ведь считается, что мусульманские женщины должны вести себя скромно и во всем подчиняться мужчине. Удел женщины на Востоке – жить в гареме и носить чадру.
– Все это так, но ты забываешь, что принцесса Ясмин – вдова. А значит, теперь она не зависит от мужчины. Вот она и выбирает себе того, кто ей больше по нраву.
– Но почему рабов, а не свободных мусульман? Ведь она – высокородная принцесса. Разве ей пристало обращать свой взор на каких-то жалких невольников?
– Говорят, что ей нравится повелевать мужчинами, а какой свободный мусульманин потерпит это? Ходят слухи, что в последнее время Ясмин завела шашни с рабом-христианином, который принадлежит Джамилю. Но смотри, Амина, не вздумай кому-нибудь рассказывать об этом! Иначе нас обеих вздуют плетьми, а то и того хуже.
* * *
Три гарема – бея и двух его сыновей – занимали отдельные строения, располагающиеся вокруг просторных внутренних дворов. Каждый гарем имел свою кухню, свою баню, штат евнухов и многочисленных слуг и служанок. Общим для всех гаремов был только обширный сад, и, как правило, наложницы Мехмет-Али и принцев встречались только там. Заходить на территорию другого гарема не возбранялось. Однако этим правом редко кто пользовался, так как между женщинами разных гаремов издавна шла вражда. Мелкие стычки происходили почти каждый день, но до крупных ссор дело доходило редко: за нарушение порядка невольниц могло постигнуть суровое наказание.
Поэтому Элизабет очень удивилась, когда однажды к ней подошла Зарифа, фаворитка принца Джамиля. В это время девушки находились в беседке, скрытой от посторонних глаз отцветающими розовыми кустами. Элизабет только что научилась играть на цимбалах новую мелодию и показывала свое искусство подругам.
Надия уже поведала новым наложницам историю Зарифы. Она была француженкой, несколько лет назад попавшей в плен к пиратам. Ее купили для гарема Джамиля, и вскоре она умудрилась занять там завидное положение фаворитки. Зарифа была обаятельной девушкой, однако никто не назвал бы ее красавицей. Ее круглое лицо было усыпано золотистыми веснушками, из-под накрашенных ресниц смотрели лукавые серые глаза. Волосы Зарифы были такими же медно-рыжими, как у Элизабет, хотя злые языки уверяли, что она красит их хной. Те же завистницы утверждали, что она завоевала симпатию Джамиля при помощи приворотного зелья, а не своих достоинств.
Раздвинув колючие ветви, закрывающие вход в беседку, Зарифа направилась прямо к Элизабет. – Приветствую тебя, блистательная Амина, наложница Мехмет-Али, – проговорила она сладким, певучим голоском. – Я пришла к тебе с большой просьбой. Только что я слышала твою чудесную игру. Не откажись прийти сегодня вечером в мои покои и обучить меня этой волшебной мелодии. Я хочу порадовать ею своего господина, когда он снова призовет меня к себе.
С минуту Элизабет молчала, обдумывая предложение фаворитки Джамиля.
– Мне очень лестны твои слова, прекрасная Зарифа, свет очей высокочтимого принца, – осторожно проговорила она. – Однако я не сомневаюсь, что среди женщин гарема Джамиля найдутся более искусные мастерицы игры на цимбалах. Отчего ты не хочешь обратиться к ним?
– Ты же знаешь, как завистливы наложницы, – вздохнула Зарифа, наморщив свой веснушчатый носик. – Они не станут мне помогать. Но я знаю, что ты совсем не похожа на них.
– Хорошо, – ответила Элизабет, чуть помедлив, – я приду к тебе сегодня вечером.
– Не сомневайся, ты не уйдешь назад без награды. Я пришлю своего евнуха, чтобы он проводил тебя в мои покои.
Блеснув подведенными очами, Зарифа покинула беседку. Элизабет встревожено посмотрела на гречанку, ожидая, что скажет на это ее более опытная подруга.
– Ты поступила несколько опрометчиво, согласившись навестить фаворитку Джамиля, – оценила поступок Элизабет Надия. – Однако не стоит сильно пугаться. Мне почему-то кажется, что Зарифа неспроста затеяла все это. На всякий случай принарядись, когда придет время отправиться в ее покои.
Элизабет недоуменно пожала плечами, но решила последовать совету подруги. Собираясь в гости, она надела короткую жилетку из оранжево-желтого шифона, затканную тонкими золотыми узорами, и такие же шаровары. Опасаясь вечерней прохлады, девушка набросила на голову просторное покрывало из лазурного шелка, прикрепив его к волосам жемчужным обручем.
В назначенное время за ней пришел евнух Зарифы. В его сопровождении Элизабет миновала ряд маленьких двориков и оказалась у низкого строения, стоящего особняком от остальных помещений гарема Джамиля. К ее изумлению, покои фаворитки оказались совсем не похожи на те маленькие, просто обставленные комнатки, которые занимали они с Розалин. Здесь царила истинно восточная роскошь. Стены и полы покрывали прекрасные персидские ковры. Вокруг низких лежанок, обтянутых темно-красным бархатом, было разбросано множество шелковых подушек. С низкого потолка свисала золотая люстра на кованых цепях. Она напоминала древнегреческие светильники и была щедро усыпана аметистами и рубинами. Бронзовые курительницы на изящных треногах источали ароматы сандала и мускуса с примесью каких-то фруктовых запахов. Забранные ажурными решетками окна выходили в замкнутый внутренний садик, где вовсю цвели пышные хризантемы и астры.
Зарифа усадила гостью на один из диванчиков и любезно предложила ей отведать вина и фруктов. Из вежливости Элизабет не стала отказываться, хотя в ее памяти невольно всплыли разные истории об отравлениях. Но зачем Зарифе причинять ей вред? Они находились в разных гаремах и не могли быть соперницами.
– А теперь сыграй для меня что-нибудь, любезная Амина, – попросила фаворитка.
Элизабет взяла в руки цимбалы, закинула ногу на ногу и начала наигрывать уже знакомую мелодию. Прихлопывая ладонью в такт музыке, Зарифа стала негромко напевать, и вскоре Элизабет сама не заметила, как запела вслед за фавориткой. Трогательная песня о несчастной любви девушки, разлученной со своим любимым, напомнила ей собственную историю. Сердце невольно наполнилось тоской и болью, голос зазвучал с непривычной силой и чувством. Когда же песня закончилась, Элизабет с изумлением поняла, что несколько последних минут в этих покоях звучал лишь ее голос.
Откинув с лица лазурное покрывало, девушка отложила цимбалы в сторону и поднялась, покашливая от смущения. Ее щеки невольно окрасились румянцем, когда Зарифа принялась хвалить ее игру и пение.
– Наверное, ты очень старательна и терпелива, Амина, раз овладела этими искусствами всего за несколько недель, – с хитрой улыбкой заметила фаворитка. – Мне для этого понадобился целый год.
– Терпелива? О нет, Зарифа, ты ошибаешься, – смущенно проговорила Элизабет. – Дело совсем не в терпении. Просто… мне пришлось заставить себя быть старательной.
Элизабет вспомнила, как мучались с ней учителя в родительском доме. Вот уж кому нужно было иметь адское терпение! И все равно дело часто заканчивалось тем, что с ней отказывались заниматься. Из всех искусств она овладела лишь танцами, да и то когда поняла, что без этого девушка не может показаться в свете и завоевать поклонников. Но здесь, в гареме Мехмет-Али, ей пришлось проявить максимум усилий. Страх наказания действовал сильнее долгих уговоров. Пришлось забыть о своих капризах и учиться терпению, покорности, умению прислушиваться к словам других. Всему, чем она пренебрегала в Англии.
Поднявшись с лежанки, Зарифа приблизилась к ней и дотронулась до ее жемчужного обруча.
– Позволь мне снять с тебя это покрывало, Амина, – сказала она. – В моих покоях достаточно тепло, чтобы прятаться под одеждой. Не пугайся того, что сейчас произойдет, и во всем слушайся меня! – внезапно прошептала фаворитка по-французски.
Глаза Элизабет округлились от изумления. Она хотела возразить, но язык отказывался повиноваться. Между тем Зарифа уже сняла с ее головы покрывало и отбросила его на диван, а затем легонько взбила надушенные локоны наложницы. Потом подошла к девушке сзади и мягко обняла ее за талию. Оцепенев от неожиданности, Элизабет почувствовала, как руки фаворитки неторопливо движутся по ее животу и груди, плавно обводя изгибы ее стройного тела. Зарифа нащупала застежку ее жилетки и, расстегнув ее, проворно сняла с девушки. Теплые ладони обхватили прохладные холмики ее грудей и принялись нежно массировать их, поддразнивая пальцами розовые бугорки.
Внезапно муслиновые драпировки, закрывающие вход в соседнее помещение, шумно всколыхнулись. Испуганно вскрикнув, Элизабет оттолкнула Зарифу и бросилась к дверям. Но убежать ей не удалось. Стоило фаворитке громко захлопать в ладоши, как из коридора вышли две чернокожие невольницы и преградили девушке дорогу.
– Проклятая развратница, немедленно выпусти меня отсюда! – гневно приказала Элизабет, оборачиваясь к улыбающейся Зарифе. – Если ты посмеешь еще хоть пальцем коснуться меня, я расскажу о твоих проделках главному евнуху и лалле Хинд!
Зарифа звонко рассмеялась и сделала какой-то знак темнокожим рабыням. Вне себя от ужаса, Элизабет смотрела, как они медленно надвигаются на нее, заставляя отступать в глубину просторной комнаты. Эфиопки подхватили одну из низких лежанок и перенесли ее на середину покоя. Затем проворно бросились к девушке, схватили ее своими цепкими руками и уложили на это ложе.
Элизабет из последних сил пыталась вырваться, она отчаянно царапалась и кусалась. Не прошло и пяти минут, как ее руки были закинуты наверх и крепко привязаны шелковым шарфом к какому-то выступу в изголовье лежанки. Таким же шарфом невольницы завязали ей глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35