А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z


 

слушатель восприни­мает все дальнейшее сквозь призму начального пейзажа, который как бы проецируется на всю последующую му­зыку: не просто пять контрастных вальсов, а целостное живописное полотно, изображающее праздник, разверты­вающийся в течение дня «на прекрасном голубом Дунае». Так в программной изобразительности интродукции по­лучает образное оправдание поэтичное название вальса.
Сама гирлянда вальсов изумительно хороша. Здесь щедрый мелодический дар Штрауса, его умение изобре­тать все новые и новые танцевальные ритмические фигу­ры в рамках единого генерального ритма вальса, ма­стерство композитора-симфониста, умеющего разверты­вать музыкальное действие в нескольких плоскостях, оттенять основные темы выразительными подголосками, тонко пользоваться инструментальными красками, - все это проявилось полно и всесторонне. Особенно должно быть подчеркнуто мелодическое богатство: в одном вальсе более десяти прекрасных мелодий; все они мажорны, отличаются светлым, жизнерадостным колоритом, вместе с тем они контрастны - от широкой распевности, плав­ного и спокойного движения до остроимпульсивной, стре­мительной полетности - и воплощают самые различные оттенки радостного, праздничного настроения.
Мажорность - в прямом (использование только ма­жорных тональностей) и переносном (мажорное на­строение) смысле - абсолютно господствует в вальсе «Голубой Дунай», как, впрочем, в подавляющем боль­шинстве других произведений Иоганна Штрауса. Это связано с характером его дарования. Композитору не свойственно было повествовать своей музыкой о траги­ческих событиях или драматических переживаниях, пре­даваться элегически-грустным настроениям. Призвание его музы - воспевать молодость, радость жизни, и эту сторону человеческого бытия композитор отразил весь­ма разнообразно, с тонкими оттенками, с подлинным душевным богатством и глубиной чувств. А «строки пе­чали и грусти», что порой встречаются в его веселых и жизнерадостных вальсах, являются той «минорной ре­тушью», которая призвана еще больше оттенить общий мажорный колорит. Таков и вальс «Голубой Дунай», мажорный - за одним небольшим исключением - от начала до конца.
Кода - третий, завершающий раздел произведения. Если интродукция картинно-изобразительна, а гирлянда вальсов танцевальна, то в коде сочетаются оба начала. День карнавала подходит к концу, немного грустно рас­ставаться с праздником - здесь появляется на один мо­мент островок минорной музыки, тонкий «минорный ма­зок», - танцевальный импульс постепенно иссякает, наступил вечер; музыка прощания с «голубым Дунаем» полна проникновенной поэзии.
После первой - хоровой - премьеры вальса «На прекрасном голубом Дунае» Иоганн Штраус, расстроенный неудачей, сказал с горечью своему брату Йозефу: «В конце концов, черт с ним, с этим вальсом! Жаль толь­ко коду: она, по-моему, вполне удалась и заслуживает похвалы». Композитор был прав: кода вполне удалась, как, впрочем, хорош и весь вальс - прекрасная симфони­ческая партитура, одно из высших творческих свершений «короля венского вальса».
«Сказки Венского леса»... Какое поэтичное, полное романтики название... Заглянем в географический спра­вочник: «Венский лес - один из отрогов Альп, спускаю­щийся буковыми и дубовыми лесистыми склонами к за­падной окраине Вены». Венцы любят этот лес, столь отличный своей естественной красотой от городских пар­ков, с их ухоженными дорожками и клумбами, от Пратера, с его шумными аттракционами. Здесь живописные группы деревьев и кустов, изумрудные поляны и лужай­ки, на которых пасутся стада животных, здесь поют птицы, а порою мелькнет на лесной тропинке силуэт охотника на лошади, трубящего в свой рог. Народные гуляния в Венском лесу отличаются непринужденностью и весельем, здесь играют танцевальную музыку не баль­ные оркестры, а многочисленные «шрамели», нисколько не мешающие друг другу, создающие своеобразную поли­фонию народных мелодий - австрийских, венгерских, славянских.
Именно такое живописное полотно и нарисовал Штра­ус в вальсе «Сказки Венского леса». Структура здесь та же, что и в «Голубом Дунае», но образный строй, естественно, совсем иной. Интродукция - это симфони­ческая картина, пейзаж Венского леса. Слышны кличи охотничьих рогов, пастушеские свирельные наигрыши, рулады певчих птиц; в эту симфонию звуков природы и окружающего мира врываются шумные мелодии вальса, праздничного веселья. Особый колорит интродукции придает одна характерная деталь этой пестрой картины: «шрамель» в составе нескольких струнных инструментов - скрипки, виолончель, цитра - играет лендлер, полный очарования деревенской старины. Но темп лендлера постепенно ускоряется, и вальс вступает в свои права.
Гирлянда вальсов в «Сказках Венского леса» так же хороша, как и в «Голубом Дунае»: такая же неистощимая фантазия, мелодическая щедрость, богатство оттенков, разнообразие ритмов, тот же светлый мажорный колорит. Особенно привлекателен первый вальс. Его тема словно родилась в лесу, выросла из интонаций птичьего щебета­ния, но сколько в ней теплоты человеческого чувства, как выразительны ее «мотивы томления»! Четкие рамки танцевальных структур (построения в 8, 16 и 32 такта) здесь уже оказываются тесны; мелодия, словно перепол­ненная чувствами, разрывает эти рамки и выплескивается через край (в первой части танцевального колена 16 так­тов, а вторая часть расширена до 28 тактов). Примеча­телен и второй вальс, где тема лендлера из интродукции приобрела уже типично вальсовые черты. Штраус на­глядно показывает, как старинный лендлер стал совре­менным вальсом, как на празднике в Венском лесу нахо­дят себе место и деревенские, и городские танцы.
В богатой и многоплановой по структуре коде отметим две детали. Первая: здесь, как и в «Голубом Дунае», есть островок минорной музыки, оттеняющий общий мажорный колорит. Вторая деталь: музыка лендлера звучит опять в «деревенском варианте», с солирующими скрипками и цитрой. Так композитор возвращает музыку от танцевальности к симфонической картинности. Но вальс есть вальс, и последние такты коды полны стреми­тельного вращения.
В городском саду Вены высится знаменитый памят­ник Иоганну Штраусу: бронзовая фигура композитора со скрипкой в руках обрамлена беломраморной аркой, словно сплетенной из аллегорических фигур, увлекаемых в вихревое кружение мелодиями, которые льются из-под волшебного смычка. Недалеко от памятника стоит не­большая эстрада - на ней когда-то выступал сам Штраус со своей капеллой. Но и в наши дни каждый летний ве­чер с этой эстрады раздаются мелодии вальсов, под звуки которых публика городского сада танцует. И только ког­да в программе наступает очередь вальса «На прекрасном голубом Дунае», дирижер обращается к присутствующим с просьбой не танцевать: эту мелодию, ставшую австрий­ской национальной святыней, следует лишь благоговейно слушать.
* * *
Во многих вальсах Иоганна Штрауса (сына) есть подлинные народные мелодии. Одну из них, звучащую в вальсе «Вино, женщи­ны и песни», композитор записал от извозчика Братиша, услугами которого часто пользовался.
Этот вальс очень любили и высоко ценили столь разные компо­зиторы, как Рихард Вагнер и Иоганнес Брамс. Когда музыканты, чествуя Вагнера в день его рождения, заиграли этот вальс, Вагнер не удержался, взял дирижерскую палочку и сам с большим вооду­шевлением продирижировал им.
Брамс, близкий друг Штрауса, сделал фортепианное переложе­ние вальса «Вино, женщины и песни». Не без влияния «короля венского вальса» создал Брамс несколько циклов вальсов для фор­тепиано в четыре руки (для домашнего музицирования). На венском Центральном кладбище могилы Брамса и Штрауса находятся рядом.

«Травиата» - опера-вальс
Вальс в опере - не редкость. Воспомним, что начало вен­ского вальса связано с оперой Мартина-и-Солера «Редкая вещь». Во многих других операх первой половины XIX ве­ка вальс встречается довольно часто. Но это были лишь случайные эпизоды. Только после того, как вальс утвер­дился в быту и стал одним из модных и популярных танцев, он и на оперной сцене занял видное место. Да­вайте познакомимся «с точки зрения вальса» с оперой Верди «Травиата».
В Италии меньше, чем в других странах Европы, рас­пространился вальс как бытовой танец, но и итальянские композиторы не могли пройти мимо этой новинки. Осо­бенно Верди - композитор, столь чуткий к веяниям вре­мени. В творческой биографии Джузеппе Верди особое место занимают три оперы, написанные им в начале 50-х годов прошлого века: «Риголетто», «Трубадур» и «Травиата». Именно они принесли великому композито­ру огромный успех и устойчивую всемирную популяр­ность. И во всех трех шедеврах есть приметные вальсо­вые страницы. В «Риголетто» это знаменитая «Песенка Герцога», играющая столь важную роль в его характери­стике и в драматургии всей оперы. В «Трубадуре» это песня старой цыганки Азучены, вспоминающей страш­ные события молодости, когда в пламени костра сгорело ее дитя.
Правда, в операх «Риголетто» и «Трубадур» действие происходит в период, когда вальс еще не существовал, но подобная условность вполне допустима. Достаточно вспомнить оперу французского композитора Шарля Гуно «Фауст», в которой одна из колоритнейших массо­вых сцен развертывается на музыке знаменитого вальса, хотя в ту отдаленную эпоху, к которой относится дей­ствие «Фауста» Гете, немецкий народ не только вальса, но и лендлера еще не знал. Однако Гуно, создавая в 50-х годах XIX века своего «Фауста», заботился о попу­лярности и доступности своей музыки и смело обратился к столь модному в его годы жанру вальса. Тем более достойно похвалы, если тот или иной жанр использован с соблюдением принципа исторической достоверности, как, скажем, в опере «Травиата».
История этой оперы косвенно связана с именем зна­менитого французского писателя Александра Дюма, ав­тора прославленных романов «Граф Монте-Кристо» и «Три мушкетера». У писателя был сын Александр, впоследствии также писатель. Когда сыну исполнилось чуть больше двадцати лет, он стал посещать салон зна­менитой Мари Дюплесси. Простая крестьянская девушка, приехавшая в Париж на заработки, очень красивая и очень умная, она вскоре стала центром притяжения са­лона, которому оказывала внимание в 40-е годы прошлого века артистическая молодежь французской столицы. Во­сторженные строки, посвященные Мари Дюплесси, оста­вили Ференц Лист и Теофиль Готье.
Юный Александр Дюма серьезно увлекся красавицей Мари; это не понравилось его отцу, усмотревшему здесь нарушение буржуазных норм благопристойности. Он отправил сына в длительное путешествие, надеясь, что к моменту его возвращения рука и сердце Мари будут уже заняты. Но случилось по-другому: когда Дюма-сын возвратился в Париж, он не застал Мари Дюплесси в живых; она умерла от туберкулеза. Потрясенный этой смертью, начинающий литератор написал роман «Дама с камелиями», где воспроизвел в общих чертах случив­шуюся трагедию. Имена героев в романе, естественно, другие: Маргарита Готье и Арман Дюваль. Впоследствии, на склоне жизни, Александр Дюма-сын опровергал авто­биографичность романа «Дама с камелиями», утверждая, что в облике Маргариты Готье он воссоздал лишь внеш­ние черты Мари Дюплесси, а произведение в целом не является ее биографией. Однако, когда роман появился в 1848 году в печати (писателю было тогда 24 года), чи­тающая публика считала, что в основе его сюжета лежат реальные факты из жизни Мари Дюплесси и Александра Дюма-сына.
Роман, имевший успех, был вскоре переработа» авто­ром в драму, поставленную на сцене одного из парижских театров в начале 1852 года. На премьере присутствовал находившийся тогда в Париже Джузеппе Верди, обра­тивший внимание, что эта пьеса - почти готовое либретто, что ее сюжет - очень оперный. Литературный текст будущей оперы написал постоянный либреттист компо­зитора А. Пиаве, давший героям новые имена: Виолетта Валери и Альфред Жермон. Верди написал оперу очень быстро, всего за несколько месяцев, и в марте 1853 го­да состоялась в Венеции премьера «Травиаты».
Сюжет, взятый из французской жизни, картины парижского быта, нравы великосветских салонов той эпохи не могли не повлиять на музыкальный строй «Травиаты». Сказалось это в том, что Верди использовал жанры быто­вой танцевальной музыки, прежде всего вальс, тогда в Париже очень модный. Достаточно перелистать пар­титуру «Травиаты», чтобы стало ясным, как виртуозно, многопланово и совершенно по-разному использовал Верди мелодии и ритмы вальса.
Первое действие: в салоне у Виолетты Валери. Соби­раются ее друзья, звучит легкий, изящный, веселый га­лоп - модная французская новинка, популярная тогда в Париже не меньше вальса. Съезжаются гости, и среди них - юноша Альфред Жермон. Виолетта, Альфред и их друзья поют «Застольную песню», воспевающую легкие радости жизни: «Высоко поднимем все кубок веселья»; это первый в опере вальс. После «Застольной» гости тан­цуют; звучит второй вальс - быстрый, стремительный, действительно танцевальный.
Танцующие устремились в другой зал, Виолетта и Альфред остались вдвоем; следует их дуэт. Альфред признается в том, что давно уже увлечен Виолеттой: «В тот день счастливый, как дивный сон, вы предо мной предстали»; его мелодии - в характере медленного валь­са - полны глубокого искреннего чувства. Ответные фра­зы Виолетты - также в ритме вальса - изящно-кокет­ливы: «Ах, не любовь, а дружбу лишь вам предложить могу я». Возвращаются гости, продолжающие танцевать под звуки уже знакомого быстрого вальса. Вальс окончен, вновь звучит галоп, гости разъезжаются. Итак, первая большая сцена построена следующим образом: галоп - несколько вальсов - галоп.
Виолетта осталась одна; она тронута неожиданным признанием Альфреда, искренностью его чувств и взвол­нована: может быть, ей засияла звезда счастья? Свои чув­ства Виолетта выражает в большой арии, состоящей из двух частей: медленной, с признаками вальса («Не ты ли мне в тиши ночной в сладких мечтах являлся?»), и быстрой, уже откровенно вальсовой («Быть свободной, быть беспечной, в вихре света мчаться вечно»). Так ком­позитор рисует две грани образа Виолетты: глубину чувств и душевное богатство - и внешний блеск ее жизни, искрометное веселье.
Если теперь еще раз обозреть все первое действие оперы, то окажется, что в нем звучало шесть весьма разнообразных вальсов: песенных и танцевальных, весе­лых и грустных, парадных и интимно-лирических, ис­полненных глубоких чувств или внешнего блеска.
Первая картина второго действия: маленький деревен­ский домик под Парижем. Удалившись от светских развлечений, Виолетта и Альфред обрели свое счастье. Но является отец Альфреда, Жорж Жермон; в большой сцене происходит его объяснение с Виолеттой. Компози­тор здесь противопоставляет вальсовым фразам Виолетты «невальсовые», чаще всего на четыре четверти, разме­ренно-сдержанные реплики Жермона-отца. Но и Жермон, тронутый благородством и отзывчивостью Виолетты (она поет: «Дочери вашей, юной и чистой, вы рассказать должны, как я страдаю»), включается в ее вальсовый ритм; это особенно ощутимо в трогательной фразе, кото­рой он пытается утешить Виолетту: «Плачьте, плачьте, слезы вас облегчат».
Вторая картина второго действия: гостиная Флоры, подруги Виолетты. Здесь сегодня бал-маскарад, собирают­ся гости, их развлекают цыганки. Один из гостей, в ис­панском костюме, поет песенку об отважном матадоре Пикильо: «Жил Пикильо, сильный, смелый андалузский матадор; о боях его чудесных ходит слава до сих пор»; эта песня - быстрый вальс испано-цыганского колорита. На балу появляется Альфред, один, без Виолетты - между ними произошла размолвка. Потом приходит и Виолетта, атмосфера бала становится тревожной, назре­вает скандал... Звучит музыка быстрого вальса, перекликающегося с самым первым вальсом: оба, так сказать, «вальсы гостей на балу». Но в первом действии господ­ствовала атмосфера радостно-праздничная, и вальс был радостный. Здесь атмосфера тревожная - и вальс тре­вожный. Примечательна горестная фраза Виолетты, триж­ды вплетающаяся в его музыку, точнее, всплывающая над ним: «Ах, зачем я здесь».
Третье действие: сцена у Виолетты. Она очень больна, одинока; трагедия ее жизни раскрылась во всей полноте. Виолетта поет свою трогательную арию прощания с жиз­нью: «Простите вы навеки, о счастье мечтанья, я гибну, как роза, от бури дыханья». Это одна из самых вдохно­венных лирических страниц творчества Верди - и сно­ва вальс, сдержанный, элегически-грустный. Приходит Альфред; они помирились - звучит их последний дуэт, музыка которого полна светлой умиротворенности, тро­гательной надежды: «Край мы покинем, где так страда­ли, где было столько мук и печали, мир светлый счастья вновь к нам вернется в тихом приюте дальней страны!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17