Словно сам великан Идрис [26], немытый, небритый, разлегся среди торчащих стоймя сланцевых плит с эпитафиями. Одна-одинешенька тощая кошка у ворот кладбища, маленький, облезлый серо-полосатый страж, единожды медленно моргает зелеными глазами, когда старая машина тащится мимо.
– Гля, Алли, ёптыть. Сорняков тут дофигища, а?
– Точно.
– Все вымерли. Какой-то призрачный город, бля.
– Деревня призраков.
– Угу.
Они проезжают мимо школы, на стене школьного двора кто-то что-то написал белыми печатными буквами, словно не просто хотел донести до людей свое послание, но еще заботился, чтобы оно аккуратно выглядело.
NID Y CYMRU
AR WERTH
RHYDDID!
DAL DY DIR
NA I'R MEWNLIFIAD[27]
Даррен показывает пальцем.
– Чё это значит?
– А я почем знаю?
– Ну ты ж базаришь по-ихнему, по-кретински, нет?
– Я тока несколько слов знаю, и все. Не значит, что говорю . Просто выучил несколько слов у бабки.
– Все равно, ты знаешь больше моего.
– Ну да, но все равно я не понимаю, что это значит.
– Что «это»?
– Вон то . - Алистер дергает головой назад. - Там, на стене.
– Да я просто подумал, может, ты знаешь, вот и все.
– Сказал, не знаю.
– Ну лана, хорошо; не знаешь. Чё злишься-то?
– Не злюсь я. Просто устал чё-та. Задрало все.
– Верно. Надо было б коксу прихватить. Рискнуть, типа, авось с легавыми обошлось бы.
Они покидают деревню и въезжают в лес. Сосновый лес, значит - молодой, но все же достаточно высокий - тени гнездятся у корней и меж строевыми стволами. Достаточно старый, чтобы ветви переплелись, чтобы деревья столпились плотно, как друзья, как заговорщики. Встали стеной.
– Страшновато, а, Дар.
– Да мне в этих местах ваще страшновато, братан. Оттяпаем ему эту хрень и свалим нахер отсюдова.
Алистер смотрит, как длинные тени падают на капот. Тонкие, темные тени, будто жидкие.
Вдруг машину кидает поперек дороги. Одним внезапным мощным рывком.
– В БОГА ДУШУ МАТЬ! ДАРРЕН! ЁПТВАЮ!
Машина благополучно уворачивается от столкновения с оградой, двигатель визжит - это Даррен спокойно выправляет курс. Широко ухмыляется.
– Ты чё, ебанулся?
– Да не, просто хотел попробовать, че такое вести машину одной рукой. Передачи переключать и всяко разно.
– Самоубийство, ёпть, вот что это такое. Господи. Я чуть не обосрался, ей-бо. Господисусе.
– Как ты думаешь, тот однорукий козел, он машину водит? Я чё хочу сказать, если ты без руки, типа, может, бывает какая-то специальная машина для этого? Рулить-то просто, а вот передачи переключать затрахаешься. Даже если автомат, все равно.
– Может, какая специальная штука бывает. Ногой передачи переключать или чё.
– Ногой?!
– Ну да. Видал машины для инвалидов? Наверно, чего-нибудь да придумали. Может, тока с одной передачей.
– Тада будет жутко медленно.
– Ну, всяко быстрее, чем пешком ходить.
– Эт точно. Вонять будет, небось.
– Да уж не больше, чем от тя , дебил.
Даррен ухмыляется.
– Ну ладно, хватит скулить. Я тя чуточку развлек, скажешь, нет?
– Да я бы мог сам без руки остаться, бля!
– Да? Чё это?
– Если б мы разбились, типа. Представь себе, мы возвращаемся к Томми, и оба теперь тоже однорукие. Смеху было бы, а?
– Я - однорукий? Не смешно.
– Да не, я чё хотел…
– Если б тебе хотели отрезать, ну, если б кто-нить сказал, выбирай, мы те отрежем руку либо ногу, либо совсем замочим, ты бы чё выбрал?
– Руку, канеш.
– А чё так?
– Птушта одной рукой еще можно все делать. С одной ногой даже и не походишь толком, а с одной рукой, ну, можно делать все то же самое, тока неудобно будет. Левую лучше, типа. Не так страшно.
– Ну, мне главно, чтоб конец не отрезали, а так все равно. Слушай, а глаз? Если б тебе дали выбирать, сказали, руку, ногу или глаз?
Алистер закрывает один глаз.
– Ну, не так плохо. Ведь все равно все видишь, так? Но представь себе, каково, када у тя глаз отнимают, господи. Выкалывают, типа. А обезболивание будут делать?
– Кто?
– Ну эти. Которые будут мучить.
– А, ну да, как же. Они ж не захотят, чтоб те было больно, пока они будут выковыривать твой ебаный глаз, типа.
– Ну тада ладно. Пускай глаз.
Даррен секунду смотрит на Алистера как-то так, словно себе не верит, потом качает головой и отводит взгляд.
– А зажги-ка нам сигаретку, сделай милость.
Алистер прикуривает две сигареты, одну передает Даррену, тот затягивается изо всех сил и выпускает струю дыма прямо в спидометр.
– Слуш, я те про свою тетку рассказывал?
– Которую?
– Одноглазую. Мамкину сеструху.
– Не-а, вроде нет.
– Ну вот, она была малость не в себе. Я те грю: у ней шариков не хватало. Она такая отроду была, ну и поддавала сильно, тоже, знашь, мозгам не полезно. Квасила по-черному. В общем, када я еще малой был, она осталась без одной фары…
– Как?
– Чё?
– Как она осталась без глаза?
– Нинаю, не помню. Мож, болела, а мож, в аварию попала, или еще чё, я хочу сказать, не в драке, она драться не любила, тетка-то. Короче, ей выдали искусственный глаз, стеклянный такой, знаешь? Карий, птушта у ней были карие глаза, но ей всегда хотелось синий. Нравились синие глаза, типа. И вот, другая старуха, на той же улице жила, у ней тож был глаз стеклянный, но синий как раз, и вот моя тетка все время к ней таскалась, наверно, хотела поймать момент, када та старуха будет без глаза, чтоб его свистнуть. Бывало, утром зайдет, када старуха еще в койке, а глаз в стакане воды или в чем там.
– То зубы.
– Чё?
– Это вставные челюсти держат в стакане воды. А чё делают со стеклянными глазами, не знаю.
– Ну лана, короче, как-то моя тетушка умудрилась свистнуть этот синий глаз и стала его носить, вместо своего, но фишка была в том, что глаз той бабки ей был не по размеру, мал был. И вот прикинь, она с тобой говорит, и один глаз, карий, на тя смотрит, все путем, а другой, синий, крутится в глазнице как ненормальный. Уссаться можно. Когда тетка наклюкается, бывало, глаз так и крутится у нее в голове, ну, знаешь, вроде какой-нибудь дыни в игровом автомате. Ваще. Просто уссаться можно. Хотя тетке это нравилось. Она жутко гордилась, что у нее глаз синий, хоть и не по мерке. Но мой братан его разбил, када играл в шарики, так что ей пришлось опять носить карий.
– Похож, у нее были не все дома.
– Точно.
– У меня тоже тетка была с приветом. Я из-за нее в футбольную команду записался, в школе.
– И чё в этом такого ненормального?
– Да не, я не то хотел сказать, не то чтоб она меня прям заставила , велела мне пойти и записаться или чё. Но я записался из-за нее.
– Как это?
– Ну она была жутко старая. На пеньсии. Кажись, она была даже не тетка, а сестра бабки. Мы к ней ходили в гости, по средам, типа чаю попить, и я это жутко не любил , потому как у нее внутри все кишки перепутались, все внутри слежалось, типа, так что мы сидели за столом, ели всякое, а она тут же за тем концом стола сидела на горшке.
– Да ты гонишь.
– Не, правда. Сидишь так, ешь какую-нить тушенку или там булочки, и стараешься не обращать внимания, что она прямо тут же и жрет и срет. И слышно, и вонь, и все такое. Я жутко ненавидел туда ходить, но мамка мя заставляла, так что я записался в школьную футбольную команду, потому что они тренировались по средам вечером, на лужайке, так что у меня была причина, чтоб не ходить к тетке. Чтоб вместо этого в футбол гонять. Так мамка взяла и поменяла день, когда к тетке ходить, на четверг. Жуть просто. Так что теперь у меня получился и футбол, и теткины говенные чаи. Да я ваще не хотел в эту дребаную команду вступать, но им вратарь нужен был. Первую игру мы проиграли со счетом 11-0.
Даррен щелчком выкидывает окурок в окно.
– А при чем тут ваще ампутация и всякое?
– Чё?
– Ну, эта твоя история при чем?
– Да ни при чем, но ты же рассказал про свою тетку, вот…
– Что «вот»?
– Вот и я про свою рассказал. Раз уж мы начали говорить про чокнутых теток.
– Мы говорили про то, када у человека тока один глаз. Ты, Алли, такой же тупой, как моя чокнутая тетка. Ей-бо.
Даррен опять качает головой, издав звук, средний между хрюканьем и вздохом. Бормочет что-то, не разобрать, ковыряет в носу указательным пальцем, скатывает козявку в шарик, щелчком отбрасывает через плечо. Алистер произносит тихо, заговорщически:
– Ладно. Зато я знаю, кто может нам рассказать, каково жить с одним-единственным глазом.
– Да ну? И кто ж это?
– А то ты не знаешь.
– Ты ваще рехнулся? Никого я не знаю с одним глазом. Тетка моя померла, чё ты несешь, дебил?
– Ну тот, болельщик «Блэкбернов». Которого ты вырубил в «Винограде» тада.
– Ой, тока не начинай опять про это, а? Уже тыщу раз говорили. Наши проиграли, этот мудак начал возникать, я его проучил. Вот и все, бля.
– Чуток далеко зашел, а, Даррен?
– Далеко? Далеко, бля? Эй, хуила, ты кто ваще такой, чтоб мне говорить, что я далеко зашел, бля? Ты засранец ебаный, какое ты имеешь право, бля, говорить мне, что я далеко зашел, бля?
Алистер будто съежился на своем сиденье. Невольно скрещивает руки на груди, бессознательным жестом, защищаясь.
– Ты, чё, борзеть начал, пацан? Как тот фан «Блэкбернов»; ну кто ж это вот так берет заходит в чужой район и начинает там орать свои речевки. Как будто не знаешь. Ну да, с этим козлом его малой был, но я -то этого не знал, да и чем он ваще думал, када привел пацана в пивнуху к противнику? Так что этот козел все правильно получил. Явился в мой город, бля, и начал про упадок и все такое, бля, жалкое подобие себя прежнего, тыры-пыры, какого черта он ждал ваще? О да, братан, канеш, мы все полное говно сравнительно с тем, как было раньше, распроеби твою налево. Нет уж, нахер, братан. Не потерплю, чтоб мне срали на голову в моем собственном районе. Да никто б не потерпел, бля. Я чё хочу сказать, раньше ж был богатый город, бля, крупнейший порт мира, бля, лучшая футбольная команда в мире, лучше не бывало, бля, и вдруг полная жопа, работы нет, у любого лоха в кармане пушка, бля, все здания разваливаются на глазах, бля, да еще у себя же дома проиграли какому-то сраному «Блэкберну» со счетом 1-0, ну чё тут скажешь, просто душа болит , братан. А человек приезжий мог бы к этому деликатно отнестись, нет? Типа, сострадание иметь. Бляди. Нет уж, он сам напросился.
Алистер вспоминает фонтанчик алой крови, дергающийся глаз, вскрытый, как яблоко, крик испуганного ребенка, в груди загорается пламя, в черепе что-то пульсирует, но голос у него ровный:
– Хотя теперь мы, должно быть, все вернем, а? Больше уж про нас не будут говорить всякую херню, а?
– Чё вернем?
– Ну, это, первое место, лучшая команда, все такое. Хульер [28], братан. Он гений, бля. Скоро люди будут, глядя на наш город, не про Хиллсборо вспоминать, не про портовых рабочих, не про Джейми Балджера [29], и не про этих дребаных «Спайс Бойз». Они будут вспоминать про наши победы, верно? Про всякие там кубки.
Даррен, глядя вперед на дорогу, невнятно соглашается.
– Верно. Этот французишка - гений, бля.
– Точно .
Напряжение вроде спало, какая-то тяжесть в замкнутом пространстве машины исчезла, лицо Алистера опять слегка порозовело. Кровоток чуть замедляется, пульс опять нормальный, адреналин больше не вливается в кровь. Алистер показывает на знак: Dolgellau.
– Дар, вон там, глянь, нам надо на кольцевую. Следующий поворот налево. Объехать стороной этот городишко, типа.
Даррен безмолвно следует указаниям, Алистер бросает пытливые взгляды на его лицо, стараясь это делать незаметно. С некоторым облегчением замечает, что жилка или мускул на щеке у Даррена больше не дергается. И синие веревки вен на виске уже не вздуты, и костяшки пальцев на руле больше не белые.
Алистер ныряет в коробку с помадкой, лежащую у ног.
– Дар, помадку будешь?
Мотает головой. Несколько секунд Алистер молча ест, машина сворачивает на кольцевую, справа сереет нахохлившийся в мороси городок Долгехлау, над ним - огромные волны гор, вечно накрывающие город своей влажной тенью, волнистые полосы растяжек и разрывов на этих горах словно мускулы, бугрящиеся под кожей. Голос Даррена:
– И ваще. Тот козел был похож на Роджера Мура [30].
– Какой?
– Да тот блэкбернский урод. На Роджера Мура, бля. Такой же цвет волос и все такое.
– Цвет волос?
– Ну да. Я такого рыжего не видал сроду. И поэтому тоже из себя вышел.
– А, - говорит Алистер, как будто до него дошло что-то, будто он что-то понял, в чем-то его убедили незаметно, против воли, а что можно противопоставить горящему скотомогильнику, приказам на уничтожение, распухшей плоти среди осколков? Где взять бальзам - укрепить кожу, чтоб была не такой тонкой, чтоб кровь не так легко вырывалась и убегала из тела? Не найти ничего такого на этих крутых склонах, по которым солнце разливает тень. Не найти ничего такого в этих облаках, где парят большие птицы, крылатые хищники, устремив взор вниз, ища слабое, зазевавшееся живое. Ничего такого не найти в этих домах, в этих спешащих по делу машинах; все жрут всех.
Знак:
АБЕРИСТУИТ
35
В городе, года два назад
Одни говорили, что корабль пришел из Колумбии, другие - что из России, третьи - что из Китая, а кто-то еще - что из Турции, но откуда б он ни пришел, в доках появился ящик чистейшего кокаина, и не успел этот кокаин достичь Гори, как его разбавили, а к тому времени, как он попал в Эвертон, и Тьюбрук, и все прочие места, его уже до того разбодяжили, что не отличить от обычного низкокачественного порошка, каким в городе торгуют. Но часть кокаина попала в китайский квартал и в Дингль [31], где сквоттеры и обитатели кирпичных бараков цвета сточной воды быстренько испекли из него крэк, в местных лавочках настал дефицит питьевой соды, кексы у бабушек выходили клеклые, а из открытых окон летним вечером доносились хлопки, словно вдали стреляли из пистолетов - это в кастрюлях, кипящих на огнях многочисленных плиток, чистая кокаиновая сущность отделялась от гидрохлоридного основания, иногда взрываясь, если воспламенялся летучий эфир, который некоторые применяют в этом процессе. Взгляни на шатающиеся фигуры, от волос и одежды валит пар. Этот кокаин, пришедший неизвестно откуда, превращенный в крэк, расфасованный по пакетикам, расползся по всему городу, по блюдцам, столь многочисленным, что если каждое пометить на карте красной точкой, у карты приключится ветрянка, ни одной улицы без блюдца, от Док-роуд до Хюйтона, некоторые - поближе к свалке, стало быть, с видом на пагоды китайского квартала, и пахнет в них едой, и музыка доносится в окна, что вечно закрыты занавесками, и в одной из этих блюдец он встретил Ребекку. Пришел как-то, поздней ночью, когда уже начались споры, свежеподжаренные мозги с хрустом сложились в паранойю, лицо ее было выжато, как мокрая тряпка, лицо ее, темное, в отца-сомалийца, глаза тусклые, густо накрашена, он поглядел ей в лицо и только подумал: « д-да ». А потом были только он и она, и пакетик крэка, и бутылка водки, где-то в квартире высоко над городом, и они начали думать о себе «мы», и у нее было много постоянных, надежных клиентов, а он все принимал как данность, и вот у них были деньги, и вот у них была выпивка, и тот ящик с кокаином из неведомой страны питал город, и все казалось под боком, только руку протяни, наркотики и бухло и секс и дружба все было просто все было надежно то были хорошие времена и конечно так вечно продолжаться не могло.
Она возвращается не с крэком, не с кокаином, но и не с пустыми руками: беленькие таблеточки в пакетике.
– Это чё?
– Темазики. Больше ничего не достала. От них бухло крепче забирает, типа.
– Лады.
Глотнул, запил, вырубился. Проснулся в синяках.
Она возвращается не с пустыми руками.
– Достала? Темазики?
– А как же.
– Ну все, живем.
– Ты бухло принес?
– Угу. Спер два пузыря в «Лондисе».
– Отлично. Классное бухло.
Глотнул, запил, вырубился. Проснулся в синяках.
Иногда забирает очень, очень быстро. Вот тогда как раз так и было.
Она держит дрожащий синий огонек под закопченной ложкой. Глядит, ждет, чтобы таблетки растворились в ложке, волосы, будто влажные, свисают на лицо, одна прядь слишком близко к дрожащему огоньку, а мужчина лежит на кровати, голова на подушке, глядит из-под тяжелеющих век и ждет, что эта прядь загорится. Ребекка что-то говорит, бормочет, так тихо, может, разговаривает с воображаемой фигурой у себя за плечом, а может, с самой ложкой или с зельем, что кипит в ложке, так близко к ее обвисшему лицу.
– Пятерых отобрали… пятеро детей… мне тока двадцать четыре было, и больше у меня ничего не было во всем свете… если б только детей мне оставили…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
– Гля, Алли, ёптыть. Сорняков тут дофигища, а?
– Точно.
– Все вымерли. Какой-то призрачный город, бля.
– Деревня призраков.
– Угу.
Они проезжают мимо школы, на стене школьного двора кто-то что-то написал белыми печатными буквами, словно не просто хотел донести до людей свое послание, но еще заботился, чтобы оно аккуратно выглядело.
NID Y CYMRU
AR WERTH
RHYDDID!
DAL DY DIR
NA I'R MEWNLIFIAD[27]
Даррен показывает пальцем.
– Чё это значит?
– А я почем знаю?
– Ну ты ж базаришь по-ихнему, по-кретински, нет?
– Я тока несколько слов знаю, и все. Не значит, что говорю . Просто выучил несколько слов у бабки.
– Все равно, ты знаешь больше моего.
– Ну да, но все равно я не понимаю, что это значит.
– Что «это»?
– Вон то . - Алистер дергает головой назад. - Там, на стене.
– Да я просто подумал, может, ты знаешь, вот и все.
– Сказал, не знаю.
– Ну лана, хорошо; не знаешь. Чё злишься-то?
– Не злюсь я. Просто устал чё-та. Задрало все.
– Верно. Надо было б коксу прихватить. Рискнуть, типа, авось с легавыми обошлось бы.
Они покидают деревню и въезжают в лес. Сосновый лес, значит - молодой, но все же достаточно высокий - тени гнездятся у корней и меж строевыми стволами. Достаточно старый, чтобы ветви переплелись, чтобы деревья столпились плотно, как друзья, как заговорщики. Встали стеной.
– Страшновато, а, Дар.
– Да мне в этих местах ваще страшновато, братан. Оттяпаем ему эту хрень и свалим нахер отсюдова.
Алистер смотрит, как длинные тени падают на капот. Тонкие, темные тени, будто жидкие.
Вдруг машину кидает поперек дороги. Одним внезапным мощным рывком.
– В БОГА ДУШУ МАТЬ! ДАРРЕН! ЁПТВАЮ!
Машина благополучно уворачивается от столкновения с оградой, двигатель визжит - это Даррен спокойно выправляет курс. Широко ухмыляется.
– Ты чё, ебанулся?
– Да не, просто хотел попробовать, че такое вести машину одной рукой. Передачи переключать и всяко разно.
– Самоубийство, ёпть, вот что это такое. Господи. Я чуть не обосрался, ей-бо. Господисусе.
– Как ты думаешь, тот однорукий козел, он машину водит? Я чё хочу сказать, если ты без руки, типа, может, бывает какая-то специальная машина для этого? Рулить-то просто, а вот передачи переключать затрахаешься. Даже если автомат, все равно.
– Может, какая специальная штука бывает. Ногой передачи переключать или чё.
– Ногой?!
– Ну да. Видал машины для инвалидов? Наверно, чего-нибудь да придумали. Может, тока с одной передачей.
– Тада будет жутко медленно.
– Ну, всяко быстрее, чем пешком ходить.
– Эт точно. Вонять будет, небось.
– Да уж не больше, чем от тя , дебил.
Даррен ухмыляется.
– Ну ладно, хватит скулить. Я тя чуточку развлек, скажешь, нет?
– Да я бы мог сам без руки остаться, бля!
– Да? Чё это?
– Если б мы разбились, типа. Представь себе, мы возвращаемся к Томми, и оба теперь тоже однорукие. Смеху было бы, а?
– Я - однорукий? Не смешно.
– Да не, я чё хотел…
– Если б тебе хотели отрезать, ну, если б кто-нить сказал, выбирай, мы те отрежем руку либо ногу, либо совсем замочим, ты бы чё выбрал?
– Руку, канеш.
– А чё так?
– Птушта одной рукой еще можно все делать. С одной ногой даже и не походишь толком, а с одной рукой, ну, можно делать все то же самое, тока неудобно будет. Левую лучше, типа. Не так страшно.
– Ну, мне главно, чтоб конец не отрезали, а так все равно. Слушай, а глаз? Если б тебе дали выбирать, сказали, руку, ногу или глаз?
Алистер закрывает один глаз.
– Ну, не так плохо. Ведь все равно все видишь, так? Но представь себе, каково, када у тя глаз отнимают, господи. Выкалывают, типа. А обезболивание будут делать?
– Кто?
– Ну эти. Которые будут мучить.
– А, ну да, как же. Они ж не захотят, чтоб те было больно, пока они будут выковыривать твой ебаный глаз, типа.
– Ну тада ладно. Пускай глаз.
Даррен секунду смотрит на Алистера как-то так, словно себе не верит, потом качает головой и отводит взгляд.
– А зажги-ка нам сигаретку, сделай милость.
Алистер прикуривает две сигареты, одну передает Даррену, тот затягивается изо всех сил и выпускает струю дыма прямо в спидометр.
– Слуш, я те про свою тетку рассказывал?
– Которую?
– Одноглазую. Мамкину сеструху.
– Не-а, вроде нет.
– Ну вот, она была малость не в себе. Я те грю: у ней шариков не хватало. Она такая отроду была, ну и поддавала сильно, тоже, знашь, мозгам не полезно. Квасила по-черному. В общем, када я еще малой был, она осталась без одной фары…
– Как?
– Чё?
– Как она осталась без глаза?
– Нинаю, не помню. Мож, болела, а мож, в аварию попала, или еще чё, я хочу сказать, не в драке, она драться не любила, тетка-то. Короче, ей выдали искусственный глаз, стеклянный такой, знаешь? Карий, птушта у ней были карие глаза, но ей всегда хотелось синий. Нравились синие глаза, типа. И вот, другая старуха, на той же улице жила, у ней тож был глаз стеклянный, но синий как раз, и вот моя тетка все время к ней таскалась, наверно, хотела поймать момент, када та старуха будет без глаза, чтоб его свистнуть. Бывало, утром зайдет, када старуха еще в койке, а глаз в стакане воды или в чем там.
– То зубы.
– Чё?
– Это вставные челюсти держат в стакане воды. А чё делают со стеклянными глазами, не знаю.
– Ну лана, короче, как-то моя тетушка умудрилась свистнуть этот синий глаз и стала его носить, вместо своего, но фишка была в том, что глаз той бабки ей был не по размеру, мал был. И вот прикинь, она с тобой говорит, и один глаз, карий, на тя смотрит, все путем, а другой, синий, крутится в глазнице как ненормальный. Уссаться можно. Когда тетка наклюкается, бывало, глаз так и крутится у нее в голове, ну, знаешь, вроде какой-нибудь дыни в игровом автомате. Ваще. Просто уссаться можно. Хотя тетке это нравилось. Она жутко гордилась, что у нее глаз синий, хоть и не по мерке. Но мой братан его разбил, када играл в шарики, так что ей пришлось опять носить карий.
– Похож, у нее были не все дома.
– Точно.
– У меня тоже тетка была с приветом. Я из-за нее в футбольную команду записался, в школе.
– И чё в этом такого ненормального?
– Да не, я не то хотел сказать, не то чтоб она меня прям заставила , велела мне пойти и записаться или чё. Но я записался из-за нее.
– Как это?
– Ну она была жутко старая. На пеньсии. Кажись, она была даже не тетка, а сестра бабки. Мы к ней ходили в гости, по средам, типа чаю попить, и я это жутко не любил , потому как у нее внутри все кишки перепутались, все внутри слежалось, типа, так что мы сидели за столом, ели всякое, а она тут же за тем концом стола сидела на горшке.
– Да ты гонишь.
– Не, правда. Сидишь так, ешь какую-нить тушенку или там булочки, и стараешься не обращать внимания, что она прямо тут же и жрет и срет. И слышно, и вонь, и все такое. Я жутко ненавидел туда ходить, но мамка мя заставляла, так что я записался в школьную футбольную команду, потому что они тренировались по средам вечером, на лужайке, так что у меня была причина, чтоб не ходить к тетке. Чтоб вместо этого в футбол гонять. Так мамка взяла и поменяла день, когда к тетке ходить, на четверг. Жуть просто. Так что теперь у меня получился и футбол, и теткины говенные чаи. Да я ваще не хотел в эту дребаную команду вступать, но им вратарь нужен был. Первую игру мы проиграли со счетом 11-0.
Даррен щелчком выкидывает окурок в окно.
– А при чем тут ваще ампутация и всякое?
– Чё?
– Ну, эта твоя история при чем?
– Да ни при чем, но ты же рассказал про свою тетку, вот…
– Что «вот»?
– Вот и я про свою рассказал. Раз уж мы начали говорить про чокнутых теток.
– Мы говорили про то, када у человека тока один глаз. Ты, Алли, такой же тупой, как моя чокнутая тетка. Ей-бо.
Даррен опять качает головой, издав звук, средний между хрюканьем и вздохом. Бормочет что-то, не разобрать, ковыряет в носу указательным пальцем, скатывает козявку в шарик, щелчком отбрасывает через плечо. Алистер произносит тихо, заговорщически:
– Ладно. Зато я знаю, кто может нам рассказать, каково жить с одним-единственным глазом.
– Да ну? И кто ж это?
– А то ты не знаешь.
– Ты ваще рехнулся? Никого я не знаю с одним глазом. Тетка моя померла, чё ты несешь, дебил?
– Ну тот, болельщик «Блэкбернов». Которого ты вырубил в «Винограде» тада.
– Ой, тока не начинай опять про это, а? Уже тыщу раз говорили. Наши проиграли, этот мудак начал возникать, я его проучил. Вот и все, бля.
– Чуток далеко зашел, а, Даррен?
– Далеко? Далеко, бля? Эй, хуила, ты кто ваще такой, чтоб мне говорить, что я далеко зашел, бля? Ты засранец ебаный, какое ты имеешь право, бля, говорить мне, что я далеко зашел, бля?
Алистер будто съежился на своем сиденье. Невольно скрещивает руки на груди, бессознательным жестом, защищаясь.
– Ты, чё, борзеть начал, пацан? Как тот фан «Блэкбернов»; ну кто ж это вот так берет заходит в чужой район и начинает там орать свои речевки. Как будто не знаешь. Ну да, с этим козлом его малой был, но я -то этого не знал, да и чем он ваще думал, када привел пацана в пивнуху к противнику? Так что этот козел все правильно получил. Явился в мой город, бля, и начал про упадок и все такое, бля, жалкое подобие себя прежнего, тыры-пыры, какого черта он ждал ваще? О да, братан, канеш, мы все полное говно сравнительно с тем, как было раньше, распроеби твою налево. Нет уж, нахер, братан. Не потерплю, чтоб мне срали на голову в моем собственном районе. Да никто б не потерпел, бля. Я чё хочу сказать, раньше ж был богатый город, бля, крупнейший порт мира, бля, лучшая футбольная команда в мире, лучше не бывало, бля, и вдруг полная жопа, работы нет, у любого лоха в кармане пушка, бля, все здания разваливаются на глазах, бля, да еще у себя же дома проиграли какому-то сраному «Блэкберну» со счетом 1-0, ну чё тут скажешь, просто душа болит , братан. А человек приезжий мог бы к этому деликатно отнестись, нет? Типа, сострадание иметь. Бляди. Нет уж, он сам напросился.
Алистер вспоминает фонтанчик алой крови, дергающийся глаз, вскрытый, как яблоко, крик испуганного ребенка, в груди загорается пламя, в черепе что-то пульсирует, но голос у него ровный:
– Хотя теперь мы, должно быть, все вернем, а? Больше уж про нас не будут говорить всякую херню, а?
– Чё вернем?
– Ну, это, первое место, лучшая команда, все такое. Хульер [28], братан. Он гений, бля. Скоро люди будут, глядя на наш город, не про Хиллсборо вспоминать, не про портовых рабочих, не про Джейми Балджера [29], и не про этих дребаных «Спайс Бойз». Они будут вспоминать про наши победы, верно? Про всякие там кубки.
Даррен, глядя вперед на дорогу, невнятно соглашается.
– Верно. Этот французишка - гений, бля.
– Точно .
Напряжение вроде спало, какая-то тяжесть в замкнутом пространстве машины исчезла, лицо Алистера опять слегка порозовело. Кровоток чуть замедляется, пульс опять нормальный, адреналин больше не вливается в кровь. Алистер показывает на знак: Dolgellau.
– Дар, вон там, глянь, нам надо на кольцевую. Следующий поворот налево. Объехать стороной этот городишко, типа.
Даррен безмолвно следует указаниям, Алистер бросает пытливые взгляды на его лицо, стараясь это делать незаметно. С некоторым облегчением замечает, что жилка или мускул на щеке у Даррена больше не дергается. И синие веревки вен на виске уже не вздуты, и костяшки пальцев на руле больше не белые.
Алистер ныряет в коробку с помадкой, лежащую у ног.
– Дар, помадку будешь?
Мотает головой. Несколько секунд Алистер молча ест, машина сворачивает на кольцевую, справа сереет нахохлившийся в мороси городок Долгехлау, над ним - огромные волны гор, вечно накрывающие город своей влажной тенью, волнистые полосы растяжек и разрывов на этих горах словно мускулы, бугрящиеся под кожей. Голос Даррена:
– И ваще. Тот козел был похож на Роджера Мура [30].
– Какой?
– Да тот блэкбернский урод. На Роджера Мура, бля. Такой же цвет волос и все такое.
– Цвет волос?
– Ну да. Я такого рыжего не видал сроду. И поэтому тоже из себя вышел.
– А, - говорит Алистер, как будто до него дошло что-то, будто он что-то понял, в чем-то его убедили незаметно, против воли, а что можно противопоставить горящему скотомогильнику, приказам на уничтожение, распухшей плоти среди осколков? Где взять бальзам - укрепить кожу, чтоб была не такой тонкой, чтоб кровь не так легко вырывалась и убегала из тела? Не найти ничего такого на этих крутых склонах, по которым солнце разливает тень. Не найти ничего такого в этих облаках, где парят большие птицы, крылатые хищники, устремив взор вниз, ища слабое, зазевавшееся живое. Ничего такого не найти в этих домах, в этих спешащих по делу машинах; все жрут всех.
Знак:
АБЕРИСТУИТ
35
В городе, года два назад
Одни говорили, что корабль пришел из Колумбии, другие - что из России, третьи - что из Китая, а кто-то еще - что из Турции, но откуда б он ни пришел, в доках появился ящик чистейшего кокаина, и не успел этот кокаин достичь Гори, как его разбавили, а к тому времени, как он попал в Эвертон, и Тьюбрук, и все прочие места, его уже до того разбодяжили, что не отличить от обычного низкокачественного порошка, каким в городе торгуют. Но часть кокаина попала в китайский квартал и в Дингль [31], где сквоттеры и обитатели кирпичных бараков цвета сточной воды быстренько испекли из него крэк, в местных лавочках настал дефицит питьевой соды, кексы у бабушек выходили клеклые, а из открытых окон летним вечером доносились хлопки, словно вдали стреляли из пистолетов - это в кастрюлях, кипящих на огнях многочисленных плиток, чистая кокаиновая сущность отделялась от гидрохлоридного основания, иногда взрываясь, если воспламенялся летучий эфир, который некоторые применяют в этом процессе. Взгляни на шатающиеся фигуры, от волос и одежды валит пар. Этот кокаин, пришедший неизвестно откуда, превращенный в крэк, расфасованный по пакетикам, расползся по всему городу, по блюдцам, столь многочисленным, что если каждое пометить на карте красной точкой, у карты приключится ветрянка, ни одной улицы без блюдца, от Док-роуд до Хюйтона, некоторые - поближе к свалке, стало быть, с видом на пагоды китайского квартала, и пахнет в них едой, и музыка доносится в окна, что вечно закрыты занавесками, и в одной из этих блюдец он встретил Ребекку. Пришел как-то, поздней ночью, когда уже начались споры, свежеподжаренные мозги с хрустом сложились в паранойю, лицо ее было выжато, как мокрая тряпка, лицо ее, темное, в отца-сомалийца, глаза тусклые, густо накрашена, он поглядел ей в лицо и только подумал: « д-да ». А потом были только он и она, и пакетик крэка, и бутылка водки, где-то в квартире высоко над городом, и они начали думать о себе «мы», и у нее было много постоянных, надежных клиентов, а он все принимал как данность, и вот у них были деньги, и вот у них была выпивка, и тот ящик с кокаином из неведомой страны питал город, и все казалось под боком, только руку протяни, наркотики и бухло и секс и дружба все было просто все было надежно то были хорошие времена и конечно так вечно продолжаться не могло.
Она возвращается не с крэком, не с кокаином, но и не с пустыми руками: беленькие таблеточки в пакетике.
– Это чё?
– Темазики. Больше ничего не достала. От них бухло крепче забирает, типа.
– Лады.
Глотнул, запил, вырубился. Проснулся в синяках.
Она возвращается не с пустыми руками.
– Достала? Темазики?
– А как же.
– Ну все, живем.
– Ты бухло принес?
– Угу. Спер два пузыря в «Лондисе».
– Отлично. Классное бухло.
Глотнул, запил, вырубился. Проснулся в синяках.
Иногда забирает очень, очень быстро. Вот тогда как раз так и было.
Она держит дрожащий синий огонек под закопченной ложкой. Глядит, ждет, чтобы таблетки растворились в ложке, волосы, будто влажные, свисают на лицо, одна прядь слишком близко к дрожащему огоньку, а мужчина лежит на кровати, голова на подушке, глядит из-под тяжелеющих век и ждет, что эта прядь загорится. Ребекка что-то говорит, бормочет, так тихо, может, разговаривает с воображаемой фигурой у себя за плечом, а может, с самой ложкой или с зельем, что кипит в ложке, так близко к ее обвисшему лицу.
– Пятерых отобрали… пятеро детей… мне тока двадцать четыре было, и больше у меня ничего не было во всем свете… если б только детей мне оставили…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20