-- Девятнадцать! -- с непонятной радостью объявила Нина.
-- Поздравляю, -- повернула к нему свое усталое лицо Покаровская и растянула густо накрашенные губы улыбкой.
-- С чем? -- не понял он.
-- Вы выступаете последними, -- ответила за нее Нина.
Санька только теперь посмотрел в зал. Место, где сидел Андрей, пустовало. Полумрак зала над раскачивающимся сидением был гуще, чем где-либо. Санька выиграл в лотерею, которой уже не существовало.
-- Спасибо, -- непонятно за что поблагодарила Нина, а он бросился со сцены в зал.
Пробежал мимо вытянутых ног, кроссовок, туфель, сандалий, сумок, влетел в фойе и окриком попытался остановить Андрея. Тот, не подчиняясь, толкнул от себя стеклянную дверь и вышел на улицу. Только на ступеньках Санька догнал его.
-- Отстань! -- вырвал Андрей рукав рубашки из вцепившихся в нее санькиных пальцев.
-- Ну, чего ты психуешь! Ты же сам говорил, что конкурс -- это шанс!
-- Отстань!
-- Ты других слов не знаешь?
-- Отстань!
-- Нет, точно не знаешь!
-- Иди ты со своими шуточками!
-- Я серьезно говорю: аппаратура для репетиции будет. А играть-то все равно на их технике, а не на нашей.
Андрей сошел с самой низкой ступеньки на уже почти высохший, пятнистый асфальт, посмотрел на плотную очередь, стоящую у касс дома культуры, и громко ухмыльнулся:
-- Смотри какие смелые! Билеты на конкурс покупают! А если их этот маньяк вместе с залом рванет?
-- Мы можем спокойно поговорить?
-- А что, я не спокойно говорю?
-- Ладно. Эразма не вернуть. Но можно же попытаться выступить без него.
-- Ты где-нибудь видел группу без соло-гитариста?
-- Давай на это место поставим Игорька?
-- А бас-гитару кому? Мне на грудь? Чтоб палочками по ним водил? Как виолончелист?
-- На бас-гитару поставим местного парня. Нина обещала вечером с ним познакомить...
-- Нет, старичок... Такие экспромты не по мне. Ты просил меня прийти на жеребьевку? Я пришел. Все. А теперь не мешай. Мужики уже, наверно, собрались и ждут меня одного. Если ты хочешь и дальше кувыркаться в этом гадюшнике, пожалуйста! Я не против!
-- Вам опасно уезжать, -- тихо произнес Санька.
-- С чего это? Опасно оставаться...
-- Нет, уезжать, -- упрямо сплюнул на ступени Санька. -- Самый крутой местный воротила попросил, чтоб мы завтра вечером сыграли у него на фазенде. В виде премии, если ему понравится, он отдаст нам классную аппаратуру. Включая "Гибсон"...
-- И ты согласился? -- помрачнел Андрей. -- Ты...
-- Стой! -- снова вцепился в рукав его рубашки Санька.
-- Ты...
-- Не двигайся, -- так старательно процедил он слова сквозь зубы, что Андрей сразу забыл, что же он хотел сказать.
-- Санька, ты что, перегрелся?
-- Нет... Там, в очереди за билетами, стоит один человек. Он -- из тех...
-- Из каких?
В глазах Андрея появилась жалость. Он стоял спиной к очереди, и для него эта очередь теперь вообще не существовала. Но если бы даже существовала, то, обернувшись, он бы вряд ли смог хоть кого-то выделить из нее. И оттого, что у Саньки это получилось, он ощутил и удивление, и испуг, и жалость. Жалость к бывшему другу.
-- Он не видит меня, -- шагнул левее, спрятавшись за Андрея, Санька.
-- И что?
-- Подождем, пусть он купит билеты.
-- А с чего ты взял, что он...
-- Тихо! Он -- у окошечка. Пошли.
Таким возбужденным Андрей еще никогда не видел Саньку. Жалость к нему становилась все сильнее. Но и испуг -- тоже сильнее. Он заставил его пойти за сузившейся, напрягшейся спиной в синей джинсовой рубашке, заставил сделать резкий зигзаг вокруг хвоста очереди, потом скользнуть сквозь нее, вдоль дома культуры, остановиться у земли, где преследуемый оставил след, потом перебежать улицу перед взвизгнувшей машиной и нырнуть под арку.
Санька замер и чуть не умер с испугу, когда Андрей сходу налетел на него. И без того по-воробьиному молотившее сердце взлетело к вискам, забилось и в левом, и в правом ухе одновременно.
-- Ты чего? -- тоже посмотрел вверх, на небо, клочок которого виднелся в колодце двора, Андрей.
-- Вот он, сучара! -- показал на пожарную лестницу Санька.
Как он заметил человека в сумеречном, хранящем ночь углу двора,
Андрей так и не понял. Он сначала бросился к лестнице, а уже потом
увидел чем-то торопливые ноги, то и дело скользящие по ржавым
трубам ступенек.
-- Стой внизу! -- скомандовал Санька. -- Если он спустится, сшибай с ног! Он -- мой!
-- А это...
Задавать вопрос оказалось некому. Санька нырнул в подъезд, хлопнула металлическая дверь, и нечто похожее на лифт, во всяком случае по звуку похожее, завыло на весь двор. А в зрачках Андрея, уменьшаясь и становясь все менее заметными, мелькали и мелькали белые подошвы. Неожиданно левую из них пересекло что-то черное, и плохое предчувствие заставило барабанщика отшатнуться. Тут же с недовольным хряском к ногам упал зонтик. Он был усеян серыми высохшими каплями.
-- А-ах! -- вскрикнула крыша, и двор, удивленно уловивший новый звук, сразу же эхом начал его повторять: "Ах-ах-ах..." Будто хотел навеки запомнить.
С лестницы, несмотря на санькины предположения, никто не думал спускаться. Возможно, ему хватило бомбежки зонтиком. Второго ведь у него явно не было.
Тишина все больше и больше не нравилась Андрею, и он бросился в подъезд. Лифт не хотел подчиняться его требовательным нажатиям на кнопку. Наверное, ему надоело возить чужаков.
Набрав в легкие воздуха, Андрей бросился по лестнице вверх. Перепрыгивая через ступеньки и часто соскальзывая с их выщербленных, издолбанных камней, добрался до верхней площадки, без всякой мысли, под сжигающее все нутро дыхание, посмотрел на распахнутую дверцу лифта и сквозь ее решетку увидел короткую лестницу на крышу. Люк был отброшен. Через него сверху втекала в подъезд прокаленная солнцем, желтая тишина, и Андрею впервые стало по-настоящему страшно. Забыв об одышке, о боли в груди, о гудящих, онемевших ногах, он взлетел по лестнице, прогрохотал каблучищами по совсем сухой, уже забывшей о дожде зеленой жести и чуть не вскрикнул.
У каменной стены вентиляшки лежал на спине Санька. Закрытые глаза делали его спящим. Когда же он издал скребущийся звук, страх и вовсе сделал боль в груди Андрея невыносимой.
-- Санек... Са-ашенька, -- позвав его, сделал он шаг.
И снова вздрогнул от скребущегося звука. Но теперь к нему добавилось еще и постанывание. Санькины губы не сделали ни малейшего движения, но это уже не так пугало. Стонать можно и с закрытым ртом. А скребущийся звук вдруг сменился на гулкий удар по жести, и уши заставили Андрея вскинуть взгляд от санькиного лица на край крыши.
Над ней появилось что-то белое, и то, что предыдущим белым пятном, виденным им, была подошва беглеца, заставило Андрея забыть о Саньке. Обойдя его спящую, ничем не интересующуюся голову, он вышел к краю крыши на метр левее белого пятна и чуть не вскрикнул.
На головокружительной высоте висел над колодцем двора парень с красным, искаженным лицом и силился перекинуть ногу за карниз.
Как он вообще сумел уцепиться кончиками пальцев на три-четыре сантиметра жести, было непонятно.
-- Ру-у... ру-у... а-ай, -- простонал он.
Схватившись за лестницу, на полметра возвышающуюся над крышей, Андрей согнулся, уперся ногой в завернувшийся кусок жести и все-таки протянул ладонь.
-- На!
-- А-ах! -- резко бросил к ладони левую кисть парень, сжал ее, и Андрея удивила сила, таившаяся в этих хрупких пальчиках.
Страх опять начал возвращаться в сердце и делать его ощутимым. Он вдруг понял, что между сидящим Санькой и висящим над колодцем парнем есть связь, и он потянул его не так сильно, как мог бы.
-- Еще... еще... -- умолял беглец.
-- Ты это... кто?
-- Тащи-и...
И под долгое "и-и", с неожиданной резвостью вытолкнув себя ногой от края крыши, бросился на Андрея. А тот, не рассчитав, что больше не нужно будет тянуть, просел, и парень, проткнув руками воздух, ударился животом о бедро Андрея, легко, будто набивная кукла, перевернулся в воздухе и с грохотом упал на жесть.
-- Ах ты, гад! -- оттолкнувшись от лестницы, навалился на него Андрей. -- Я тебя, а ты...
-- Пу-у... пу-усти...
Парень без остановки двигал худыми, жесткими руками и ногами. Он был похож на жука, упавшего на спину и силившегося перевернуться. Андрей то ловил его руки, то терял, то снова ловил. Удары ногами по бедрам он даже не замечал. Но когда коленка врага попала в пах, и дыхание Андрея замерло, будто забыло, зачем оно нужно, он тут же забыл о неуловимых руках, схватил парня за волосы и со всей силы впечатал его затылок в жесть. И сразу стало слышно, что где-то на самом дне колодца гнусаво поет радио.
Глава девятнадцатая
ОН, НЕ ОН, ОН
Бывают телевизоры, для включения которых не требуется электричество.
Санька стоял в полуметре от экрана и ощущал себя воришкой. Казалось, что в любую минуту с той стороны стекла, в которое он смотрел, его заметят.
-- Заморская вещь! -- радостно сообщил громко сопящий сквозь пышные пшеничные усищи майор милиции. -- В одном кине на видике такую штуку увидел. Решил -- надо и мне ее в отделении завести. Теперь любой допрос, как фильм, могу посмотреть. И самое главное, следователи, зная это, на подкуп не идут. Вот так, оказывается, можно двух зайцев убить!
-- А с той стороны нас не видят? -- все-таки шагнул чуть левее Санька.
-- Нет. Там будто бы зеркало рядом с сейфом висит. Старое, засиженное мухами зеркало.
-- Понятно, -- все равно не поверил Санька.
В голове до сих пор кипел густой мутный бульон. Когда Санька взлетел по лестнице на крышу, беглец уже по пояс высунулся над нею. До него оставалось совсем немного. Каких-нибудь пять-шесть метров. Санька пролетел их на едином духу. Еще при первом прыжке на крышу ему почудилось, что между ним и преследуемым воздух стал каким-то иным. Он вроде бы уплотнился. И когда он метнулся к человеку на пожарной лестнице, то почувствовал, что этот плотный воздух неминуемо толкнет врага вниз, заставит его нырнуть по лестнице, но парень почему-то сам вспрыгнул на край крыши. Наверное, он не знал об уплотнившемся воздухе.
Он тоже метнулся навстречу, и их взаимное движение заставило столкнуться Саньку и парня. Тот как-то странно, по-волейбольному, в сцепке, выбросил перед собой костистые руки, и Санька, отброшенный ими, врезался затылком в кирпичную кладку вентиляционной шахты. Впрочем, в ту секунду ему было все равно, во что он врезался. Просто мир сразу исчез, стал ему безразличен, и он, падая на горячую жесть, не видел, что часть этого ненужного ему мира -- парень в куртке-ветровке -- этим же встречным движением был отброшен к краю крыши и, пытаясь найти опору, проткнул ногой пустой прозрачный воздух, и, скорее всего, уже через пару секунд лежал бы на асфальтном дне двора-колодца, если бы не совершил немыслимый для обычного человека проворот в воздухе и не зацепился за карниз кончиками пальцев.
Сейчас этот парень сидел в соседней комнате, устало прислонившись затылком к стене и, когда лейтенантик-следователь, одетый, впрочем, по-штатски, в белую курортную рубашонку и светло-кремовые брючки, опускал глаза к бумагам, чтобы отыскать вопросы, в которых он пока ничего не понимал, этот парень с невероятной для сонного лица резкостью бросал взгляды то влево, на зарешеченное окно, то на дверь. Ни то, ни другое ему явно не нравилось, потому что на подглазьях все плотнее и плотнее собиралась синева. Когда он взглянул на зеркало, а значит, на Саньку, ощущение воришки снова вернулось, и ноздри у солиста группы перестали дышать.
-- Пусть смотрит, -- успокоил его майор. -- Все равно мозгов не хватит додуматься...
-- А если хватит?
-- Без толку. К тому же мы их слышим, а они нас нет.
Майор милиции Лучников, начальник перевальненского отделения, напоминал запорожского казака, во всяком случае, такого, какими их рисовал Илья Репин. Не хватало только оселедця на макушке, хотя, впрочем, его и без того некуда было бы приделывать. В том месте, где ему полагалось расти, лаковой полировкой блестела лысина. Зато таких усов не было ни у одного героя Репина. Создавалось ощущение, что все волосы, потерянные им на макушке, проросли между носом и верхней губой.
-- Не наш герой, не местный, -- с трудом вытягивая воздух из комнаты сквозь густые усищи, проговорил Лучников. -- И не приморский. Я тех героев тоже всех знаю...
-- Разрешите, товарищ майор? -- неслышно вошел в комнату пожилой мужчина.
-- А-а, химик-алхимик, ну что там у тебя? -- обрадовался его приходу Лучников.
-- Отпечатки почти совпадают. В смысле, подозреваемого и те, что остались на подоконнике дома и досках забора. Хотя и много проблем. На отпечатках, что на подоконнике и досках, след сильно смазан...
-- А кровь?
-- Рано еще! -- густо покраснел мужчина, и от этого седина на его висках проступила еще четче. -- К вечеру будут результаты.
-- У тебя все, химик-алхимик?
-- Скорее всего, паспорт у него поддельный. Но это, товарищ майор, лишь подозрение. Надо в город паспорт отослать. У них аппаратура лучше.
-- В городе все лучше. Иди, химик-алхимик.
Санька проводил взглядом маленького, похожего по внешнему виду на колхозного счетовода, мужичка и хотел уж спросить, долго ли тот работает экспертом и можно ли ему доверять, как в фильме на стекле-экране после паузы, вызванной замешательством следователя, раздался интересный вопрос:
-- Скажите, где вы находились в ночь с понедельника на вторник?
Именно в эту ночь пропал Эразм.
-- Не помню, -- вяло огрызнулся парень. -- А какое это имеет значение?
-- Сейчас все имеет значение, -- пофилософствовал следователь.
-- В какую-такую ночь?
-- С понедельника на вторник.
-- А-а, это легко проверить! У меня алиби!
Парень оттолкнулся затылком от стены, и его худощавое, с четко прочерченными линиями скул лицо стало на экране чуть крупнее. Судя по глазам, спокойствие давалось ему все труднее и труднее.
-- Я был в лагере альпинистов. На высоте двух двести над уровнем моря. Можете запросить ребят. Они там до их пор.
-- Хорошо. Мы вызовем их на допрос, -- пообещал следователь.
У него были такие уши, что любой его вопрос вызывал улыбку. Но никто не улыбался. Ни по ту сторону стены, ни по эту. Иногда из комиков получаются неплохие трагики.
-- А где вы были прошлой ночью? -- старательно вычитал с бумажки следователь.
Ворот его рубашки посерел от пота.
-- Башлыков, -- впервые назвал Саньку по фамилии Лучников, -- ты мне объясни, как ты его вычислил?
-- Он стоял у дома Букахи, когда я был у него.
-- А-а, значит, по физиономии!
-- Нет, было далеко. Я не мог разглядеть черты лица.
-- А как же тогда?
-- По зонту.
Усы Лучникова медленно подвигались влево-вправо, замерли и просвистели вырвавшимся из ноздрей потоком. Судя по звуку, майор милиции мог за раз вогнать в себя весь воздух комнаты. Тогда бы Саньке только и осталось, что потерять сознание. А возможно так и было, раз надсадно гудело что-то в ушах.
-- Зонт же обычный, черный, -- все-таки выпустил сомнение из-под усищ Лучников.
-- Да, черный, -- вяло согласился Санька. -- Но он был весь в серых грязных точках. Обычно после дождя, если зонт просох, то он чистенький. А если ты стоял под деревом, то капли смыли с листьев пыль, и она потом обязательно при просыхании оставит серые пятна. С прежнюю, советскую, копейку размером...
-- М-м-да.
Теперь уже сверху вниз и обратно подвигал усами Лучников. Видимо, усы заменяли у него все сразу.
-- Ну, а предположим, -- все-таки нашел он довод против санькиной логики, -- а предположим, что не он один стоял в тот день под деревом... Что ж ты, стал бы всех с грязными зонтами ловить?
-- Всех бы не стал. К тому же у него была довольно похожая куртка-ветровка. А когда он отошел от кассы и оставил отпечаток подошвы на грязном газоне, я нагнулся и увидел уже знакомый треугольник...
-- В каком смысле?
-- Точно такой же или примерно такой я видел в огороде у нашей хозяйки. Рядом с забором.
-- Получается, аж три совпадения?
-- Да, три.
-- Штурманский вариант...
-- Что? -- не понял Санька.
-- Я до службы в мореходке учился. Штурманское дело у нас было. Так преподаватель -- а химик-алхимик еще тот был! -- учил, что надежнее всего место в море определить по трем береговым ориентирам. Два могут ошибку дать. А три -- никогда!
После этих слов Санька ощутил себя еще мельче, чем до этого. Рассказом о зонтике увеличил, а от воспоминания Лучникова тут же свою значимость уменьшил. Майор оказался еще и бывшим моряком. И все у него выглядело цельным, литым. Даже усы хорошо подходили под образ. А Санька, бросивший службу и ничегошеньки в пении не достигший, самому себе показался хлипким и ни к чему не пригодным.
Одного-единственного бандита и то не смог сам взять. Андрей, ушедший прямо из отделения уговаривать ребят остаться, больше не спорил с ним о конкурсе. Погоня примирила их.
-- У меня к вам просьба, -- после вздоха произнес Санька.
Честно говоря, ничего не хотелось делать. Но идти к Буйносу, чтобы отказаться от своих обещаний, выглядело уже глупо и не по-мужски. Хотя и до бандитов дела не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46