высокие крутые берега его поросли елями, вдали виднелся остров с развалинами какого-то обширного, разрушенного временем здания. Мэгги удивилась: как это она не заметила такой красоты по пути сюда.– Что это? – спросила она, и Гиллон вынужден был оторваться от созерцания вагона и посмотреть в окно. Дело в том, что он никогда еще не ездил в поезде.– Я совсем забыл, что его может быть видно отсюда. Это – замок.– Замок, замок! – передразнила она его. – Да какой замок-то?– Камеронов замок.– Ого!Она была потрясена теми возможностями, какие это открывало перед ней. На такое она даже и не рассчитывала. Фамильный замок… Ей сразу полюбилось слово «замок» – оно звучало так же сладостно, как «силлер» – серебро.«Мой замок… Наш замок… Камеронов замок».– И мы имеем на него право?Он не заметил этого «мы».– Все Камероны имеют на него право. Моей семье принадлежат два-три кирпича в подземной темнице.Она молчала, пока замок не скрылся из виду и поезд не вошел во тьму туннеля. Хотя в купе с ними был еще один пассажир, Гиллон осмелел и поцеловал ее.– Вот это уже безобразие, – шепнула Мэгги.– Так оно и было задумано.Он даже продержал ее в объятиях часть ночи.Утром они уже были в горах – в Кейрнгормсе, где, несмотря на конец мая, еще лежал глубокий снег. Когда солнце взошло, сине-черные пики стали багрово-красными, а потом, по мере того как занимался день, побелели. Мэгги с Гиллоном поели овсяных галет и выпили холодного чая, – Гиллон купил все это накануне вечером на одной из остановок. Их сосед по купе все еще спал.– Что такое «землерой»? – спросил Гиллон.– Крот.– А ты сказала, что произошла от них.– Это, видишь ли, была шутка. Землерой. Кроты. Углекопы. Углекопы копаются в земле.Это уже давно не давало Гиллону покоя. Ничего веселого он тут не видел, что она и прочла на его лице. Его тревожила мысль о предстоящей работе.– Быть углекопом совсем не так плохо, как люди думают, – сказала Мэгги.Ему не хотелось сейчас говорить об этом. Хотелось посмотреть на край, которого он никогда прежде не видел. Далеко внизу, в лощине, бежала зеленоватая река, питаемая тающими снегами. На склоне горы виднелась небольшая ферма, вроде той, где он вырос, – бурая прелая солома и пятна ярко-зеленых всходов. В загоне для коров кое-где еще лежал снег, и почему-то Гиллону стало грустно, и он вспомнил о своем отце, о матери и о сестрах.– Работа в шахте – это ведь как на нее смотреть. Ты меня слушаешь?Гиллон кивнул.– Можно рубить уголь и не быть углекопом.Он снова кивнул.– Если ты станешь вести себя как углекоп, тогда, конечно, и будешь углекопом, но только Камероны углекопами никогда не будут.Желая показать Мэгги выгон, где паслись длинношерстные шотландские коровы, он повернулся было к ней, но увидел, что глаза ее устремлены вдаль и мыслями она не с ним и не в поезде, а где-то в своем собственном мире.– Мы будем рубить уголь, да, будем, но когда, мы отложим достаточно денежек, то займемся другим.– Угу.– Чем-нибудь получше.Пассажир, ехавший с ними в купе, проснулся и, приоткрыв рот, смотрел на Мэгги.– То, что держит углекопа в плену, нам даст свободу. – Она произнесла это с победоносным видом.– Да.– Потому что мы стремимся к лучшему.Он не слушал ее. Они проезжали мимо богатых ферм – таких он никогда еще не видел, – где уже взошла озимая пшеница и стояла в полях, высокая, зеленая, и вишни и яблони были в полном цвету. Земля здесь казалась жирной, плодородной, а амбары возле побеленных домиков были огромные и чистые. Сам бог не погнушался бы поспать в таком амбаре, подумал Гиллон.– Это похоже на то, как в Питманго? Там вот так же?Мэгги огромным усилием воли вернулась мыслями к поезду и к тому, что было за окном.– М-м, нет, – сказала она, – не так.И увидела, как улыбнулся сосед по купе.– Вы знаете Питманго? – спросила она его.– Я знаю, на что это может быть похоже, – сказал тот, поднялся и вышел в коридор.Поезд, пыхтя, остановился в небольшом прокопченном промышленном городке, где делали линолеум, и от запаха джута и льняного масла Гиллон закашлялся. Он увидел мужчин, женщин и детей, работавших на фабрике, – рот у них был повязан тряпкой. Они были все черные, выпачканные в масле.– Как только люди могут тут жить?! – воскликнул Гиллон.– Привыкают.– Я бы не мог.– И ты привыкнешь, вот увидишь.Их сосед выходил тут.– Очень хорошая у вас мечта, хозяюшка. Надеюсь, что она сбудется.– И сбудется – я позабочусь об этом.– Да уж придется, потому как ни у кого другого она еще не сбывалась.– Мы – это мы, а не кто-то другой.– Да уж, конечно. Но время покажет. А пока до свиданьица.– Что это он вдруг? – спросил Гиллон.– Подлый человечишка с подлой душонкой.Гиллон повернулся к окну и продолжил знакомство с Шотландией.Так они проехали все утро, затем утро перешло в день, и местность за окном стала более холмистой, все больше стало попадаться прокопченных промышленных городков, и тут Мэгги вдруг задала Гиллону странный вопрос:– А ты хорошо дерешься?Он недоуменно уставился на нее.– Я имею в виду: мог бы ты драться не на жизнь, а на смерть, если кто-то захотел бы сломать тебе хребет?Он подумал и сказал, что не знает.– Выдержишь ты, если тебя молотить будут, сумеешь выстоять?– Надо посмотреть. А что?Она взглянула на его правильное лицо, на острые скулы, которые так легко расквасить, на тонкий нос, и ей стало немного стыдно.– Я крепкий и могу долго выдержать, – сказал Гиллон. – В армии, когда случались драки, я всегда держал противника на расстоянии – понимаешь, руки-то у меня ведь длинные; вот я и дожидался, когда он устанет, а потом вмазывал ему как следует.Мэгги это не очень успокоило. Они уже проезжали через Верхний Кингласси, и она сообщила Гиллону, что следующая остановка Кауденбит: пора было собирать вещи.Никто их не встречал.– Что же мы будем делать? – спросил Гиллон. – Может, наймем экипаж или что еще?– Пойдем пешком.Они пошли вниз по Кингласской дороге, спускавшейся к реке, затем свернули на дорогу в Питманго.– Почему дома здесь стоят рядами и все точно смотрят друг на друга?– Так уж они построены. Оно дешевле выходит.– Мне это не нравится.– Ничего, привыкнешь.Окрестности Кауденбита выглядели довольно приятно, и страхи Гиллона немного улеглись – если бы не река.– Почему вода тут такая черная? – спросил он.– Это из-за шахт.– А где шахты?– Сейчас увидишь.Он шел за ней и не мог оторвать глаз от того, как играли мускулы на ее смуглых ногах, словно рябь на воде: мышца в икре сжималась, толчок – и расходилась рябью, словно растекалась по ноге. «Крепко сбитая – вот правильное определение для Мэгги», – подумал Гиллон, наблюдая за ней: все у нее на месте, и хоть она и крепко сбитая, а гибкая, такая гибкая, что во рту у него пересыхало от желания.Справа от дороги наверху, среди пустоши, стояла рощица плакучих буков. «Там под ними темно и покойно», – подумал Гиллон.– Мне хочется подняться туда, посмотреть на эти деревья, – сказал Гиллон. Произнес он это звонким, слегка срывающимся голосом. – Никогда еще таких не видел.Она поняла, что у него на уме, но последовала за ним. Она где-то читала, что накануне битвы индийцы или африканцы – словом, какие-то народы – предаются любви, чтобы прогнать страх. В рощице листья на деревьях были влажные, зато там было действительно темно и тихо.– А ведь ты пришел сюда не для того, чтобы смотреть на деревья, – сказала Мэгги.– Даю слово, именно для этого, – заявил Гиллон и крепко обнял ее, сам не очень сознавая, что делает. Но она не противилась.Когда все было позади, она засмотрелась на яркую синеву неба сквозь прорези в темных ржавых листьях.– Ты что-то стал отбиваться от рук, за тобой нужен глаз да глаз, – сказала она. Без злости – сказала и всё. Ее юбка, застегивавшаяся сбоку на пуговицы, сейчас была распахнута, а на опушке рощицы появилось несколько овец – они стояли и смотрели на Гиллона и Мэгги.– Они нас видели? – спросил Гиллон и потянулся к Мэгги, чтобы запахнуть ей юбку.– Ох, Гиллон, ради бога! – вздохнула Мэгги, но он все-таки попытался застегнуть ей пуговицы: не правилось ему, что овцы могут увидеть ее такой. – Когда тебе что-то взбредет в голову, ты уже ни на что не смотришь. Неужели не видишь, чего тут недостает? – И она указала на овец.Гиллон внимательно оглядел вытянутые глупые овечьи морды и признался, что ничего не видит.– Барана-то среди них нет. А знаешь почему? – Гиллон не знал. – Он привязан. Пасется где-то там, потому как, если его отпустить, знаешь, что он наделает?Гиллон сказал, что нет, не знает.– Он доведет себя до смерти, – сказала она и решительным жестом запахнула юбку. Гиллон вспыхнул как маков цвет. – И таковы все бараны. – Она обмотала его шею ленточкой от своей шляпки, завязала ее узелком, дернула – быстро, резко – и, рассмеявшись, вскочила на ноги.Они пошли по Горной пустоши – вверх, все выше и выше, так что Гиллону даже стало казаться, что они идут куда-то прямо в небо. Недалеко от перевала там, внизу, они вдруг увидели простор Фёрт-оф-Форта.– У вас тут есть море? Почему ты мне этого не сказала? – У Гиллона сразу полегчало на душе.– А никто к нему никогда не ходит. И ты тоже не пойдешь.«Нет, уж я-то пойду, – подумал Гиллон, – я пойду». Тут они перевалили через седловину, и под ногами у них, далеко внизу, возник поселок.Поселок; прижатый к земле. Черный, в глубине черной долины, у черной реки. Гиллон сразу понял, что это за поселок, но ему не хотелось верить.– Что это?– То самое. Мы дома. Это – Питманго.Он опустился на землю среди густого вереска и смотрел вниз, в долину.– Я не хочу жить в таком месте.– Но именно тут мы живем.Она пожалела, что день стоял такой яркий и здесь, среди вереска, была такая красота – от этого Питманго казался особенно мрачным. А Гиллон все смотрел вниз на надшахтные постройки и тесные ряды черных домишек.– Я не полезу под землю. Найдем другой способ зарабатывать себе на жизнь.– Нет, полезешь – ради меня, – сказала Мэгги. – И ты это знаешь. Ты же мне обещал.Он долго смотрел вниз на поселок, потом вернулся назад, встал на перевале и посмотрел на Фёрт-оф-Форт и издали увидел Мэгги, одну, посреди пустоши, и понял, что она права: он в самом деле обещал ей, более того – ему хотелось жить с ней, хотелось иметь от нее ребенка. Эта мысль удивила его. Ведь он же сошелся с этой женщиной, этой девчонкой, и теперь она, возможно, уже носит под сердцем его дитя. И он бегом вернулся к ней.– Сколько же времени нам придется тут жить?– Пока не накопим столько, чтобы начать новую жизнь.– Ладно. Пошли вниз.Он вскинул на плечо ее саквояж, взял ее за руку – пустошь здесь была каменистая, – и они двинулись вниз.И он дал себе слово: «Я стану углекопом и буду хорошим углекопом – каким только смогу», но когда он выполнит свой долг, они уедут, навсегда расстанутся с этой чернотой. Потому что он дал себе и другое слово: не станет он ради того, чтобы заработать лишний грош, жить всю жизнь в грязи и мраке. 10 Когда они спустились через сад Белой Горлицы и вышли из-под цветущих фруктовых деревьев, они увидели толпу у Десятниковых ворот – люди сидели на воротах и у стены.– По поводу чего это они собрались?– Не останавливайся, Гиллон, иди, как шел.До них донеслись крики. Толпа увидела их.– Как бы громко они ни орали, и виду не подавай, что испугался.Ветер на пустоши задрал поля Гиллоновой шляпы с одной стороны, и олений хвост на ней зашевелился – этакий лихач, подумала Мэгги. Может, хоть шляпа заставит их почтительно отнестись к нему. В одном она была твердо уверена: никогда еще не было у них в Питманго такого, как он. Миссис Гиллон Форбс Камерон возвращалась домой со своим супругом-джентльменом. Может, это заставит их почтительно отнестись к нему.– Что же это все-таки значит? – снова спросил Гиллон. И слегка замедлил шаг.– Не сбивайся с шага, не выказывай нерешительности. Пройди мимо них, точно ты племянник самого лорда Файфа.А сердце у нее колотилось где-то в горле, точно пойманная птица. Несколько низкорослых парней из числа самых смелых, с серыми, изъеденными угольной пылью лицами, оторвались от ворот и пошли по дорожке навстречу Мэгги и Гиллону. Неверно она рассчитала время. Смена как раз кончилась, и углекопы вышли из шахты. Но в общем-то, это не имело значения. Если бы они не встретили его у ворот, то подловили бы у шахтного колодца – там, где год назад окружили тех восьмерых из Гленрота и измолотили до полусмерти. Угледобывающая и железорудная компания привезла их ночью в надежде, что утром страсти не будут так полыхать, но компания просчиталась.Тем временем гул толпы нарастал – это был уже не гул, а неистовый рев толпы, которая ничего не боится и жаждет крови. Несмотря на предупреждения Мэгги, Гиллон остановился.– Ради Христа, Мэгги, да что же это?Она еще ни разу не видела его в такой ярости. Но может, оно и к лучшему.– Не хотят они, чтобы чужаки приезжали сюда и рубили их уголь.– Но откуда они узнали, что я должен приехать?– Они все знают, всегда. – Теперь она пожалела о том, что дала телеграмму.– Но ты же говорила, что здесь полно работы.– Так оно и есть. И компания хочет нанять побольше людей, но рабочие их прогоняют.– Прогоняют?– Словом, так устраивают, что люди сами здесь не остаются, – сказала Мэгги. И взяла его за руку. – Держись меня, Гиллон, а я буду держаться тебя. – Он знал, что она это выполнит.– Как же они это делают? Скажи мне. – И он схватил ее за плечи.– Только не при них, – непререкаемо заявила она. – Так лупят, так колошматят, что человек потом работать не может.«Вот незадача», – подумал Гиллон: он только примирился с этим поселком и с ожидавшей его тут работой, а теперь, оказывается, поселок не желает допускать его к работе и даже готов для этого, если придется, переломать ему кости.– Надо было тебе сказать мне об этом, Мэг. Надо было, чтоб я знал. – И он так посмотрел на нее, что ей стало не по себе. Ведь промолчав, она обманула его. – Ну, ладно, – сказал он, – пошли.Вскоре после этого мальчишки-углекопы окружили их – они скакали и прыгали, выкрикивая непристойности.– Не смотри на них, – сказала Мэгги. – Не давай им повода. Делай вид, что ты их не замечаешь. Это же всего-навсего горлопаны.Чумазые мальчишки, черные от угольной пыли и грязи, с лицами, лоснящимися от пота. Гиллону они казались омерзительными, уродливыми гномами в черных масках, под которыми вырисовывались костлявые, ввалившиеся от голода узенькие лица, маленькие и злые, как у ласок, темные глазки, редкие гнилые зубы.– Мы сейчас отделаем твою высокогорную задницу! – крикнул один из них.– Что это он крикнул?– Что он исколошматит тебя, – сказала Мэгги.– Смотрите, как выпялился, экий щеголь, а еще хочет рубить уголь с народом! – крикнул другой и, подскочив к ним, приложил мокрую черную руку к спине твидового сюртука Гиллона. Другой полез ему в лицо и провел рукой по губам. Гиллон впервые ощутил вкус угольной пыли. Он поднял было руку, но Мэгги остановила его.– Ты должен быть выше их.Больше всего раздражала парней шляпа.– Шляпа… – орали они. – Давай сюда шляпу! – Крик этот был подхвачен теми, кто стоял у ворот. – Да сбейте вы чертову шляпу с этой чертовой башки! – Но мальчишкам это оказалось не под силу: Гиллон был много выше их.Когда Гиллон и Мэгги находились уже ярдах в пятидесяти от ворот, толпа умолкла и лишь смотрела, как они шли рука об руку, глядя прямо перед собой, глядя сквозь и поверх тех, что ожидали их. Они все приближались, и толпа начала пятиться – перед ней был чужой и непонятный человек, не просто углекоп с другой шахты, который, в общем-то, такой же, как они, но человек, который вроде принадлежал к совсем другому сословию, и Гиллон с Мэгги уже почти одержали победу, уже почти прошли, когда какой-то углекоп вдруг встал на их пути и загородил дорогу.– А вот дальше не пустим.– О, господи! – вырвалось у Мэгги. Она произнесла это бессознательно, но она знала остановившего их человека – самозваного блюстителя законов Питманго. Она дернула Гиллона за руку, но он продолжал идти, пока не очутился нос к носу с угрожавшим ему углекопом.– Я сказал: дальше не пустим. В эти ворота ты не пройдешь.– Мне тут обещали работу, – сказал Гиллон, но углекоп лишь покачал головой.– В Питманго уголь рубят те, кто живет в Питманго. Мы никому не дадим войти в эти ворота.– И кто же остановит меня? – Это была чистая риторика. Гиллон чувствовал, как отчаянно стучит у него сердце. Углекоп походил на молодого быка, а от угольной пыли казался лишь более грозным.– Эндро Бегг.– Вот этой киркой?– Вот этим. – И он показал Гиллону свои руки. Они были как две кувалды из черного камня.Бегг вытянул кирку из-под ремня и швырнул ее на булыжник. Гиллон не знал, что в угольных поселках это все равно как бросить перчатку. Не успело острие кирки со звоном ударить по булыжнику, как углекоп развернулся и ударил Гиллона в грудь – у того даже дух перехватило. Тогда Гиллон поднял руку, давая понять углекопу, чтобы тот повременил, и принялся не спеша снимать пиджак и галстук, стараясь выиграть время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56