Кто останется с детьми? Мать – опора семьи, Бри».
Я почувствовала, как к горлу подступают слезы, и резко повернулась к мадам, стиснув в руках пальто.
– Я не хочу быть цементом.
– Что? Каким цементом? – На лице Габриэллы отразилась тревога.
– Я не хочу быть цементом. Не хочу быть опорой. Я хочу быть певицей, оперной певицей. И у меня это хорошо получается. Так что я не сдамся и не стану гигантской поющей мышью, а вы не умрете в одиночестве, под покровом стыда. Я смогу, Я добьюсь. Стану великой. – Подбородок затрясся, но я сдержала слезы.
Я уже слышала это раньше: «Глупая Бри. Слезливая Бри».
Нет, не в этот раз.
Мадам Габриэлла сложила руки на груди и посмотрела па меня долгим, испытующим взглядом. Затем улыбнулась:
– Bella Брианна. Конечно, ты всего добьешься. Я никогда и не сомневалась. А теперь ступай домой и отдохни. На ночь – горячий чай с лимоном и медом. Можно немножечко водки. Увидимся завтра и изумительно проведем вместе час. – Она обняла меня и подтолкнула к двери, тихонько посмеиваясь и покачивая головой. – «Поющая мышь». Вот сумасбродная девчонка. Ступай домой, отдыхай.
Я улыбнулась, почувствовав себя лучше, и вышла на улицу, на ходу набрасывая пальто и ощущая, как под него пробирается сырой и холодный воздух Сиэтла. Хорошо бы он раз будил меня настолько, чтобы я сумела доехать до дома.
– Да, и еще, Бри…
Я настороженно поворачиваюсь. Мадам обязательно говорит что-нибудь на прощание, оставляя за собой послед нее слово.
– Если хорошо споешь завтра; мы сожжем подушку. Наконец-то! Прощальная фраза, которая дает надежду.
5
Кирби
Una bottiglia di vino locale, per favore (Бутылку местного вина, пожалуйста)
«Джули, позвони мне. Позвони сейчас же. Позвони. Как можно скорее. Позвони. Мне. Сейчас». Оставляя на автоответчике сотового телефона Джули третье сообщение в течение трех часов, чувствую, как в глубине души ревную и завидую ее счастью с новым парнем, Сэмом, и злюсь, что теперь подруга не всегда в моем полном распоряжении, как было раньше. А кто возился с ней во время неудачного романа с Марком, бросившим ее перед самой свадьбой? «Если бы не я с обильным запасом вина, она не пережила бы этого», – обиженно думаю я, открывая вторую бутылку из частного резерва «Беринджера».
Прекрасно, осталось только выпятить губу посильнее, и превращение в обиженного ребенка трех лет от роду будет завершено. По крайней мере, я еще достаточно трезвая, чтобы посмеяться над собой. Ну, или вроде того.
Осторожно ставлю фужер на антикварный кофейный столик красного дерева и плюхаюсь на роскошный, мягчайший диван, обтянутый кожей цвета жженого сахара. Тот факт, что я могу позволить себе страдать в двухэтажной квартире, в окружении заботливо подобранных предметов, накопленных за последние несколько лет, дает мне странное, извращенное утешение. Отсюда далеко до Якимы, это уж точно. Воспоминание о первых двенадцати годах жизни, проведенных в захолустном городке штата Вашингтон, в доме с поли этиленовыми чехлами на кушетках, покрытых шотландскими пледами (чтобы не пролить виноградный «Кулэйд» на превосходную материю, пригодную как для дома, так и для выездов на природу), заставило меня издать вопль. В переводе он означал: «Зачем покупать отличные занавески за пару сотен баксов, если можно украсить окна настоящим итальянским шелком, отдав за него чуть больше тысячи?»
Поверьте, я не зря содрогаюсь каждый месяц, когда приходится просматривать счета по погашению кредита. С тех пор как я обналичила свой «401 (к)», оставшийся со времен работы в рекламном агентстве, чтобы оплатить долги по кредитным картам, все могло бы пойти замечательно, если бы не проблема с «дворниками» на лобовом стекле моей машины.
Они сломались.
Поэтому, конечно, придется купить новый автомобиль. Нельзя ведь ездить по Сиэтлу, где всегда идет дождь, без «дворников», правда? А маленький красный кабриолет, который я каждый день вижу в салоне «Мерседес» по пути на работу, тут совсем ни при чем.
Так или иначе, обещанная зарплата на новой работе на тридцать тысяч больше, чем раньше, и я заслужила новый автомобиль. Правда, когда дошло до дела, оказалось, что тридцать тысяч включали в себя премию по результатам работы. Так что мой чистый месячный заработок увеличился лишь на пару сотен долларов по сравнению с доходами в агентстве, а это мало что меняет при выплате кредита за автомобиль.
И при оплате счетов по карточке «Виза».
И по «Мастер-кард».
И при погашении студенческого займа.
В сущности, у меня есть прекрасный дом, полный красивых вещей, великолепный автомобиль, но при этом я вся в долгах, по самые мои красивые ушки и глазки (кстати, воск для бровей из бутика «Наташа» – тридцать два доллара, хватает на три недели).
Полагаете, все дело в комплексе, выражающемся в попытке компенсировать пережитые в детстве лишения? Вы действительно так считаете?
Во всяком случае, так говорит мой консультант по профориентации. Он вроде психотерапевта, но оплата его услуг включена в налоговый вычет, как часть предпринимательских затрат. И как гласит мудрость Налоговой службы, да сэкономлю я себе на пару новых туфель. Может, именно это должно стать моим новым девизом? Надо заказать майку с соответствующей надписью.
Я бросаю взгляд на свою потрепанную и выцветшую синюю футболку. На ней прошлогодний девиз:
Если не можешь быть хорош им примером, стань зловещим предостережением. Персональные лозунги полезны для личностного роста, полагает доктор Уоллес, консультант с завышенной зарплатой, он же психотерапевт, он же мой налоговый вычет. Не уверена, правда, что личностный рост так уж важен. Меня все устраивает, если не считать небольших долговых обязательств. Я вдали от Якимы. Вдали от дома, куда стыдно было привести подруг. Вдали от одноклассников, которые смеялись надо мной или еще того хуже – жалели.
«Мне так жаль твою маму, Кирби», – сказала тогда Ханна, подмигивая подружкам, стоявшим в раздевалке у своих шкафчиков.
Те избегали смотреть мне в глаза – значит, она им все рассказала.
Ханна фальшиво улыбалась, глаза из-под крашеной белокурой челки сияли притворным участием. «Надеюсь, она поправится? Она… не налетела снова на дверь?»
«Вот стерва», – подумала я, сжимая кулаки и чувствуя, как ногти впились в ладони.
«Она в порядке. Но я не смогу пойти с вами в магазин – у меня дела. Я вас потом найду».
Я быстро зашагала прочь, с трудом сдерживая желание пуститься бегом и стараясь не заплакать. Накануне вечером я подумала, что мы одни в доме. Родители должны были уйти к Майерсонам играть в карты. Иначе я ни за что никого не пригласила бы домой. Даже Джули. Но Ханна очень захотела в туалет, когда мы шли с ней в библиотеку, а мой дом был рядом. И как я могла отказать, даже если бы знала, что на самом деле она просто хочет туда проникнуть, сгорая от любопытства?
Как только Ханна закрылась в ванной комнате, послышались крики – родители никуда не ушли. Они были дома.
«С чего ты взяла, что если идешь играть в карты, то можно одеваться как шлюха? Ты что, запала на Майерсона? Или на Руди? На кого из них?»
Мама бормотала что-то в оправдание, пытаясь успокоить отца, но он продолжал:
«Мне никогда не нравилось это платье! Уйди с глаз долой!»
Мамин крик. Папа в бешенстве сбежал вниз по ступенькам и хлопнул дверью. Я затаила дыхание, разрываясь между желанием посмотреть, как там мама, и желанием поскорее выпроводить Ханну. Шагнула к лестнице, и тут же открылась дверь ванной комнаты. Ханна смотрела на меня, вытаращив глаза.
«Что случилось?»
«Я…»
Мамины шаги на лестнице. Изумленный вздох Ханны. Я медленно повернула голову. Не хотелось этого видеть. Но пришлось. У мамы из носа капала кровь.
Гримаса, замаскированная под улыбку.
«Ой, Ханна! Рада тебя видеть. Кирби никогда не приглашает друзей. Девочки, приготовить вам что-нибудь перекусить?»
Снова крик. На этот раз мой.
«Нет! Нет! Нам пора. Надо идти. Прямо сейчас!»
Я потащила Ханну за собой, рассказывая историю о покоробленной дверной коробке, из-за которой дверь очень резко хлопает. Лицо, разбитое деревянной дверью. Ничего особенного. Никаких пьяных отцов. Никаких мигалок и полицейских раций, хрипло вещающих о семейной ссоре, – код «Что там, черт побери, у них опять стряслось?».
Просто большая дружная семья.
Я щурюсь и пристально смотрю на подушку в шелковой наволочке, теребя и сжимая ее. Разглаживаю складки ткани, давлю все сильнее и сильнее и смеюсь, стараясь не слышать, как горько звучит мой смех.
Большая, дружная семья.
Я даже не была на его похоронах. Послала цветы, но не смогла лицемерно притворяться, будто скорблю по нему. Джули уверяла, что потом я буду об этом жалеть. Может, когда-нибудь. Но не сегодня.
Сегодня я радуюсь жизни, сидя дома, в своем собственном доме, где не нужно опасаться дверей, которые бьют по лицу. Но вскоре моя радость меркнет от сознания, что всего полторы зарплаты отделяют меня от положения бездомной.
Это не способствует душевному равновесию, особенно если учесть, что мое дальнейшее пребывание в компании под очень большим вопросом.
Сую подушку под голову и закрываю глаза. Самое время поиграть в Скарлетт О'Хара. Я подумаю об этом завтра.
Я танцую на Соборной площади с мужчиной неописуемой красоты – должно быть, это одна из древних статуй Флоренции, чудом ожившая. Темноволосый, темноглазый римский бог, со скулами, точно высеченными из мрамора, крепко держит меня в мускулистых руках и шепчет на ухо: «Vende assorbenti igienici?»
Пока я поднимаю глаза, стараясь выглядеть соблазнительной и передавая телепатическое сообщение о том, что на мне нет трусиков, и одновременно пытаюсь точно понять, какую восхитительно порочную разновидность полового сношения он предлагает попробовать, мужчина необычно высоким голосом переводит вопрос: «У вас продаются гигиенические прокладки?» Затем его нога начинает звенеть.
– Вот дерьмо! – Падая с дивана, ударяюсь головой о кофейный столик.
Держась одной рукой за висок – вероятно, у меня сотрясение, – пытаюсь нащупать проигрыватель компакт-дисков, чтобы выключить запись урока итальянского языка (материал явно устарел – какой дурак в наше время будет спрашивать про гигиенические прокладки?). Потом понимаю, что звенит моя нога. То есть телефон лежит на полу, у ног, там, куда я его сбросила, разбуженная звонком, не давшим досмотреть прекрасный, хотя и немного странный сон. Хватаю его:
– Ну, и что вам от меня надо?
– Привет, я тоже рада тебя слышать, Кирби. Еще только семь, какого черта ты сидишь дома в такую рань? Так недолго остаться без премии «Трудоголик года»! – Джули смеется, и я почти вижу ее лукавое лицо.
Скучаю по ней.
– На этот раз я действительно облажалась, Джули. Та кого натворила… – Поднимаюсь с пола и направляюсь в кухню поискать льда – в голове пульсирует боль после столкновения с кофейным столиком и, судя по пустой по суде на столешнице, распития почти двух бутылок вина менее чем за четыре часа.
– Кирби, я не уверена, что правильно поняла: твои слова звучат весьма таинственно. Но кажется, ты что-то на творила?
– О-о-ой… Помнишь мою маленькую проблему в отношениях с начальством? – Я плечом прижимаю трубку к уху, роюсь в ведерке со льдом, заворачиваю пару кусков во влажное кухонное полотенце и прикладываю ко лбу. – Аи! – Вот это действительно больно.
Наверное, у меня на лице будет громадный черно-зеленый синяк, для полного счастья. Да уж, год начался – лучше некуда.
– Что значит «аи»? Что у тебя стряслось? Может, ты прекратишь наконец стонать и изложишь факты? – Могу поспорить, что именно новая работа в качестве пастуха для толпы подростков с играющими гормонами в одном из самых популярных реалити-шоу Америки превратила мою подругу в новую Джули с твердым и властным голосом.
– Ладно. Сегодня я умудрилась настроить против себя новую помощницу, уволить трех человек и поссориться с шефом. А еще я поставила свою работу на кон глупого пари.
Последовало молчание. Длительное.
– Джули? Эй, ты здесь?
Слышу ее дыхание. О нет! Если Джули приходится дышать по Ламазу, значит, у меня неприятности. (Нет, она никогда не рожала; долго рассказывать.)
– Ты хотя бы выиграла?
– Что выиграла?
– Пари, Кирби! Ты хотя бы выиграла пари, сохранив работу? – Мы бы не дружили с двенадцати лет, если бы я не научилась определять значение ее интонаций.
Сейчас это был многострадальный, с трудом сохраняющий терпение голос. Подруга давала понять, что лучше мне поскорее рассказать всю историю или она разозлится.
– Э-э… не совсем. Но это легко. Просто в течение следующих четырех недель кто-нибудь должен назвать меня хорошей, славной, милой и тому подобное, или я не поеду в Италию, вот и все.
– Это действительно все? – Ее голос определенно становится громче.
– Ну, вообще-то нет. Я еще и потеряю работу. Но если… когда я одержу победу, Бэннингу придется передо мной извиниться. Публично. Перед всем отделом. Ха! – Я очень довольна поставленными мной условиями.
В конце концов, Джули моя лучшая подруга. Уж если в данной ситуации кто и будет на моей стороне, так это она.
И снова долгое молчание.
– Ты можешь заставить его отказаться от пари?
– Что? Не верю, что именно ты говоришь мне это, Джули. Ты же моя лучшая подруга! Или по крайней мере была, пока не стала знаменитостью и не забыла о тех твоих друзьях, кто не может похвастаться регулярным появлением на страницах «Энтертейнмент уикли». – Я с силой бросаю лед в раковину, разбивая фужер, который только что сама туда поставила, и злобно кричу: – А-а-ах!
– Я остаюсь твоей лучшей подругой, ты, глупая, обидчивая, вздорная особа! Теперь прекрати искать со мной ссоры, чтобы не рассказывать о случившемся, и выкладывай все.
Так я и сделала. Рассказала все, без обиняков и прикрас, что вряд ли улучшило мою репутацию. Джули глубоко вздохнула:
– Эх, Кирби, Кирби! Неужели ты думаешь, что можешь так говорить с людьми – особенно со своим начальником – и тебе за это ничего не будет? Неужели плохие отзывы в течение многих лет ничему тебя не научили? «Слишком агрессивна, не уважает начальство, не умеет работать в команде»? Удивляюсь, что он сразу тебя не уволил.
– Меня любит новый председатель совета директоров. Точнее, председательница. Говорит, я похожа на нее, какой она была в старые, добрые времена, – молодую и не обремененную сомнениями. – Ухмыляюсь, вспоминая неутомимую воительницу Матильду Джеймисон.
– Кирби, я бы не назвала это комплиментом, ну да ладно. Предположим, ее расположение спасло тебя от немедленного увольнения. Но твой шеф тут же обошел это препятствие, предложив «глупое пари», не так ли? Не слишком ли скоро ты перебралась из ранга всеобщей любимицы в черный список Стюарта?
Я понимаю, что скоро протопчу на ковре тропинку, и снова плюхаюсь на диван.
– Сегодня я уволила трех человек, практически всех оставшихся сотрудников моего отдела. Наверное, он немного удивлен этим.
Мы болтаем еще какое-то время, но у Джули не возникает никаких идей, кроме «никогда не доверяй мужчине по имени Бэннинг». В любом случае после общения с ней становится легче, хотя, вешая трубку, я не припоминаю с ее стороны ни одной попытки убедить меня в том, что найти того, кто назовет меня хорошим человеком, совсем не трудно.
Озираясь и видя в раковине немытую посуду после завтрака, а на столе два пустых фужера и остатки пиццы, вздыхаю и думаю: не лучше ли пойти спать и разобраться со всем этим утром? Моя лень начинает побеждать в ожесточенной схватке с пуританскими принципами трудовой этики, присущими среднему классу, и тут раздается звонок в дверь.
Подавляю стон. Я никого не жду и уж точно не в настроении трепаться с кем-нибудь из моих чрезмерно общительных соседей. Каждый день кто-нибудь приглашает меня на барбекю, или на благотворительную вечеринку, или… впрочем, это, кажется, было прошлым летом. Но праздничные вечеринки и тусовки, посвященные совместной обрезке деревьев, последний месяц устраивались практически через день. Я, правда, не была ни на одной из них. На самом деле нет ничего хорошего в слишком тесных контактах с соседями. А вдруг вы кому-то не понравитесь? Тогда придется ловить на себе неодобрительные взгляды, подбираясь к общему столу. Гораздо лучше держать дистанцию и ограничиваться сдержанной улыбкой, когда проезжаешь мимо на своем автомобиле, по пути на работу.
Иду к двери и замечаю свое отражение в зеркале у входа. На этот раз стон сдержать не удается. Как я могу так ужасно выглядеть? Растекшаяся тушь образовала рисунок, напоминающий глаза енота, – причиной тому, наверное, nappus interruptus, волосы, как в рубрике «До» телевизионного шоу «Экстрим мэйковер», красные глаза с мутным взглядом. Отлично.
Да, если я покажусь кому-либо в таком виде, можно забыть о назойливых приглашениях.
Глубоко вдыхаю и выдыхаю. Зря я это сделала. Неужели этот запах исходит от меня?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Я почувствовала, как к горлу подступают слезы, и резко повернулась к мадам, стиснув в руках пальто.
– Я не хочу быть цементом.
– Что? Каким цементом? – На лице Габриэллы отразилась тревога.
– Я не хочу быть цементом. Не хочу быть опорой. Я хочу быть певицей, оперной певицей. И у меня это хорошо получается. Так что я не сдамся и не стану гигантской поющей мышью, а вы не умрете в одиночестве, под покровом стыда. Я смогу, Я добьюсь. Стану великой. – Подбородок затрясся, но я сдержала слезы.
Я уже слышала это раньше: «Глупая Бри. Слезливая Бри».
Нет, не в этот раз.
Мадам Габриэлла сложила руки на груди и посмотрела па меня долгим, испытующим взглядом. Затем улыбнулась:
– Bella Брианна. Конечно, ты всего добьешься. Я никогда и не сомневалась. А теперь ступай домой и отдохни. На ночь – горячий чай с лимоном и медом. Можно немножечко водки. Увидимся завтра и изумительно проведем вместе час. – Она обняла меня и подтолкнула к двери, тихонько посмеиваясь и покачивая головой. – «Поющая мышь». Вот сумасбродная девчонка. Ступай домой, отдыхай.
Я улыбнулась, почувствовав себя лучше, и вышла на улицу, на ходу набрасывая пальто и ощущая, как под него пробирается сырой и холодный воздух Сиэтла. Хорошо бы он раз будил меня настолько, чтобы я сумела доехать до дома.
– Да, и еще, Бри…
Я настороженно поворачиваюсь. Мадам обязательно говорит что-нибудь на прощание, оставляя за собой послед нее слово.
– Если хорошо споешь завтра; мы сожжем подушку. Наконец-то! Прощальная фраза, которая дает надежду.
5
Кирби
Una bottiglia di vino locale, per favore (Бутылку местного вина, пожалуйста)
«Джули, позвони мне. Позвони сейчас же. Позвони. Как можно скорее. Позвони. Мне. Сейчас». Оставляя на автоответчике сотового телефона Джули третье сообщение в течение трех часов, чувствую, как в глубине души ревную и завидую ее счастью с новым парнем, Сэмом, и злюсь, что теперь подруга не всегда в моем полном распоряжении, как было раньше. А кто возился с ней во время неудачного романа с Марком, бросившим ее перед самой свадьбой? «Если бы не я с обильным запасом вина, она не пережила бы этого», – обиженно думаю я, открывая вторую бутылку из частного резерва «Беринджера».
Прекрасно, осталось только выпятить губу посильнее, и превращение в обиженного ребенка трех лет от роду будет завершено. По крайней мере, я еще достаточно трезвая, чтобы посмеяться над собой. Ну, или вроде того.
Осторожно ставлю фужер на антикварный кофейный столик красного дерева и плюхаюсь на роскошный, мягчайший диван, обтянутый кожей цвета жженого сахара. Тот факт, что я могу позволить себе страдать в двухэтажной квартире, в окружении заботливо подобранных предметов, накопленных за последние несколько лет, дает мне странное, извращенное утешение. Отсюда далеко до Якимы, это уж точно. Воспоминание о первых двенадцати годах жизни, проведенных в захолустном городке штата Вашингтон, в доме с поли этиленовыми чехлами на кушетках, покрытых шотландскими пледами (чтобы не пролить виноградный «Кулэйд» на превосходную материю, пригодную как для дома, так и для выездов на природу), заставило меня издать вопль. В переводе он означал: «Зачем покупать отличные занавески за пару сотен баксов, если можно украсить окна настоящим итальянским шелком, отдав за него чуть больше тысячи?»
Поверьте, я не зря содрогаюсь каждый месяц, когда приходится просматривать счета по погашению кредита. С тех пор как я обналичила свой «401 (к)», оставшийся со времен работы в рекламном агентстве, чтобы оплатить долги по кредитным картам, все могло бы пойти замечательно, если бы не проблема с «дворниками» на лобовом стекле моей машины.
Они сломались.
Поэтому, конечно, придется купить новый автомобиль. Нельзя ведь ездить по Сиэтлу, где всегда идет дождь, без «дворников», правда? А маленький красный кабриолет, который я каждый день вижу в салоне «Мерседес» по пути на работу, тут совсем ни при чем.
Так или иначе, обещанная зарплата на новой работе на тридцать тысяч больше, чем раньше, и я заслужила новый автомобиль. Правда, когда дошло до дела, оказалось, что тридцать тысяч включали в себя премию по результатам работы. Так что мой чистый месячный заработок увеличился лишь на пару сотен долларов по сравнению с доходами в агентстве, а это мало что меняет при выплате кредита за автомобиль.
И при оплате счетов по карточке «Виза».
И по «Мастер-кард».
И при погашении студенческого займа.
В сущности, у меня есть прекрасный дом, полный красивых вещей, великолепный автомобиль, но при этом я вся в долгах, по самые мои красивые ушки и глазки (кстати, воск для бровей из бутика «Наташа» – тридцать два доллара, хватает на три недели).
Полагаете, все дело в комплексе, выражающемся в попытке компенсировать пережитые в детстве лишения? Вы действительно так считаете?
Во всяком случае, так говорит мой консультант по профориентации. Он вроде психотерапевта, но оплата его услуг включена в налоговый вычет, как часть предпринимательских затрат. И как гласит мудрость Налоговой службы, да сэкономлю я себе на пару новых туфель. Может, именно это должно стать моим новым девизом? Надо заказать майку с соответствующей надписью.
Я бросаю взгляд на свою потрепанную и выцветшую синюю футболку. На ней прошлогодний девиз:
Если не можешь быть хорош им примером, стань зловещим предостережением. Персональные лозунги полезны для личностного роста, полагает доктор Уоллес, консультант с завышенной зарплатой, он же психотерапевт, он же мой налоговый вычет. Не уверена, правда, что личностный рост так уж важен. Меня все устраивает, если не считать небольших долговых обязательств. Я вдали от Якимы. Вдали от дома, куда стыдно было привести подруг. Вдали от одноклассников, которые смеялись надо мной или еще того хуже – жалели.
«Мне так жаль твою маму, Кирби», – сказала тогда Ханна, подмигивая подружкам, стоявшим в раздевалке у своих шкафчиков.
Те избегали смотреть мне в глаза – значит, она им все рассказала.
Ханна фальшиво улыбалась, глаза из-под крашеной белокурой челки сияли притворным участием. «Надеюсь, она поправится? Она… не налетела снова на дверь?»
«Вот стерва», – подумала я, сжимая кулаки и чувствуя, как ногти впились в ладони.
«Она в порядке. Но я не смогу пойти с вами в магазин – у меня дела. Я вас потом найду».
Я быстро зашагала прочь, с трудом сдерживая желание пуститься бегом и стараясь не заплакать. Накануне вечером я подумала, что мы одни в доме. Родители должны были уйти к Майерсонам играть в карты. Иначе я ни за что никого не пригласила бы домой. Даже Джули. Но Ханна очень захотела в туалет, когда мы шли с ней в библиотеку, а мой дом был рядом. И как я могла отказать, даже если бы знала, что на самом деле она просто хочет туда проникнуть, сгорая от любопытства?
Как только Ханна закрылась в ванной комнате, послышались крики – родители никуда не ушли. Они были дома.
«С чего ты взяла, что если идешь играть в карты, то можно одеваться как шлюха? Ты что, запала на Майерсона? Или на Руди? На кого из них?»
Мама бормотала что-то в оправдание, пытаясь успокоить отца, но он продолжал:
«Мне никогда не нравилось это платье! Уйди с глаз долой!»
Мамин крик. Папа в бешенстве сбежал вниз по ступенькам и хлопнул дверью. Я затаила дыхание, разрываясь между желанием посмотреть, как там мама, и желанием поскорее выпроводить Ханну. Шагнула к лестнице, и тут же открылась дверь ванной комнаты. Ханна смотрела на меня, вытаращив глаза.
«Что случилось?»
«Я…»
Мамины шаги на лестнице. Изумленный вздох Ханны. Я медленно повернула голову. Не хотелось этого видеть. Но пришлось. У мамы из носа капала кровь.
Гримаса, замаскированная под улыбку.
«Ой, Ханна! Рада тебя видеть. Кирби никогда не приглашает друзей. Девочки, приготовить вам что-нибудь перекусить?»
Снова крик. На этот раз мой.
«Нет! Нет! Нам пора. Надо идти. Прямо сейчас!»
Я потащила Ханну за собой, рассказывая историю о покоробленной дверной коробке, из-за которой дверь очень резко хлопает. Лицо, разбитое деревянной дверью. Ничего особенного. Никаких пьяных отцов. Никаких мигалок и полицейских раций, хрипло вещающих о семейной ссоре, – код «Что там, черт побери, у них опять стряслось?».
Просто большая дружная семья.
Я щурюсь и пристально смотрю на подушку в шелковой наволочке, теребя и сжимая ее. Разглаживаю складки ткани, давлю все сильнее и сильнее и смеюсь, стараясь не слышать, как горько звучит мой смех.
Большая, дружная семья.
Я даже не была на его похоронах. Послала цветы, но не смогла лицемерно притворяться, будто скорблю по нему. Джули уверяла, что потом я буду об этом жалеть. Может, когда-нибудь. Но не сегодня.
Сегодня я радуюсь жизни, сидя дома, в своем собственном доме, где не нужно опасаться дверей, которые бьют по лицу. Но вскоре моя радость меркнет от сознания, что всего полторы зарплаты отделяют меня от положения бездомной.
Это не способствует душевному равновесию, особенно если учесть, что мое дальнейшее пребывание в компании под очень большим вопросом.
Сую подушку под голову и закрываю глаза. Самое время поиграть в Скарлетт О'Хара. Я подумаю об этом завтра.
Я танцую на Соборной площади с мужчиной неописуемой красоты – должно быть, это одна из древних статуй Флоренции, чудом ожившая. Темноволосый, темноглазый римский бог, со скулами, точно высеченными из мрамора, крепко держит меня в мускулистых руках и шепчет на ухо: «Vende assorbenti igienici?»
Пока я поднимаю глаза, стараясь выглядеть соблазнительной и передавая телепатическое сообщение о том, что на мне нет трусиков, и одновременно пытаюсь точно понять, какую восхитительно порочную разновидность полового сношения он предлагает попробовать, мужчина необычно высоким голосом переводит вопрос: «У вас продаются гигиенические прокладки?» Затем его нога начинает звенеть.
– Вот дерьмо! – Падая с дивана, ударяюсь головой о кофейный столик.
Держась одной рукой за висок – вероятно, у меня сотрясение, – пытаюсь нащупать проигрыватель компакт-дисков, чтобы выключить запись урока итальянского языка (материал явно устарел – какой дурак в наше время будет спрашивать про гигиенические прокладки?). Потом понимаю, что звенит моя нога. То есть телефон лежит на полу, у ног, там, куда я его сбросила, разбуженная звонком, не давшим досмотреть прекрасный, хотя и немного странный сон. Хватаю его:
– Ну, и что вам от меня надо?
– Привет, я тоже рада тебя слышать, Кирби. Еще только семь, какого черта ты сидишь дома в такую рань? Так недолго остаться без премии «Трудоголик года»! – Джули смеется, и я почти вижу ее лукавое лицо.
Скучаю по ней.
– На этот раз я действительно облажалась, Джули. Та кого натворила… – Поднимаюсь с пола и направляюсь в кухню поискать льда – в голове пульсирует боль после столкновения с кофейным столиком и, судя по пустой по суде на столешнице, распития почти двух бутылок вина менее чем за четыре часа.
– Кирби, я не уверена, что правильно поняла: твои слова звучат весьма таинственно. Но кажется, ты что-то на творила?
– О-о-ой… Помнишь мою маленькую проблему в отношениях с начальством? – Я плечом прижимаю трубку к уху, роюсь в ведерке со льдом, заворачиваю пару кусков во влажное кухонное полотенце и прикладываю ко лбу. – Аи! – Вот это действительно больно.
Наверное, у меня на лице будет громадный черно-зеленый синяк, для полного счастья. Да уж, год начался – лучше некуда.
– Что значит «аи»? Что у тебя стряслось? Может, ты прекратишь наконец стонать и изложишь факты? – Могу поспорить, что именно новая работа в качестве пастуха для толпы подростков с играющими гормонами в одном из самых популярных реалити-шоу Америки превратила мою подругу в новую Джули с твердым и властным голосом.
– Ладно. Сегодня я умудрилась настроить против себя новую помощницу, уволить трех человек и поссориться с шефом. А еще я поставила свою работу на кон глупого пари.
Последовало молчание. Длительное.
– Джули? Эй, ты здесь?
Слышу ее дыхание. О нет! Если Джули приходится дышать по Ламазу, значит, у меня неприятности. (Нет, она никогда не рожала; долго рассказывать.)
– Ты хотя бы выиграла?
– Что выиграла?
– Пари, Кирби! Ты хотя бы выиграла пари, сохранив работу? – Мы бы не дружили с двенадцати лет, если бы я не научилась определять значение ее интонаций.
Сейчас это был многострадальный, с трудом сохраняющий терпение голос. Подруга давала понять, что лучше мне поскорее рассказать всю историю или она разозлится.
– Э-э… не совсем. Но это легко. Просто в течение следующих четырех недель кто-нибудь должен назвать меня хорошей, славной, милой и тому подобное, или я не поеду в Италию, вот и все.
– Это действительно все? – Ее голос определенно становится громче.
– Ну, вообще-то нет. Я еще и потеряю работу. Но если… когда я одержу победу, Бэннингу придется передо мной извиниться. Публично. Перед всем отделом. Ха! – Я очень довольна поставленными мной условиями.
В конце концов, Джули моя лучшая подруга. Уж если в данной ситуации кто и будет на моей стороне, так это она.
И снова долгое молчание.
– Ты можешь заставить его отказаться от пари?
– Что? Не верю, что именно ты говоришь мне это, Джули. Ты же моя лучшая подруга! Или по крайней мере была, пока не стала знаменитостью и не забыла о тех твоих друзьях, кто не может похвастаться регулярным появлением на страницах «Энтертейнмент уикли». – Я с силой бросаю лед в раковину, разбивая фужер, который только что сама туда поставила, и злобно кричу: – А-а-ах!
– Я остаюсь твоей лучшей подругой, ты, глупая, обидчивая, вздорная особа! Теперь прекрати искать со мной ссоры, чтобы не рассказывать о случившемся, и выкладывай все.
Так я и сделала. Рассказала все, без обиняков и прикрас, что вряд ли улучшило мою репутацию. Джули глубоко вздохнула:
– Эх, Кирби, Кирби! Неужели ты думаешь, что можешь так говорить с людьми – особенно со своим начальником – и тебе за это ничего не будет? Неужели плохие отзывы в течение многих лет ничему тебя не научили? «Слишком агрессивна, не уважает начальство, не умеет работать в команде»? Удивляюсь, что он сразу тебя не уволил.
– Меня любит новый председатель совета директоров. Точнее, председательница. Говорит, я похожа на нее, какой она была в старые, добрые времена, – молодую и не обремененную сомнениями. – Ухмыляюсь, вспоминая неутомимую воительницу Матильду Джеймисон.
– Кирби, я бы не назвала это комплиментом, ну да ладно. Предположим, ее расположение спасло тебя от немедленного увольнения. Но твой шеф тут же обошел это препятствие, предложив «глупое пари», не так ли? Не слишком ли скоро ты перебралась из ранга всеобщей любимицы в черный список Стюарта?
Я понимаю, что скоро протопчу на ковре тропинку, и снова плюхаюсь на диван.
– Сегодня я уволила трех человек, практически всех оставшихся сотрудников моего отдела. Наверное, он немного удивлен этим.
Мы болтаем еще какое-то время, но у Джули не возникает никаких идей, кроме «никогда не доверяй мужчине по имени Бэннинг». В любом случае после общения с ней становится легче, хотя, вешая трубку, я не припоминаю с ее стороны ни одной попытки убедить меня в том, что найти того, кто назовет меня хорошим человеком, совсем не трудно.
Озираясь и видя в раковине немытую посуду после завтрака, а на столе два пустых фужера и остатки пиццы, вздыхаю и думаю: не лучше ли пойти спать и разобраться со всем этим утром? Моя лень начинает побеждать в ожесточенной схватке с пуританскими принципами трудовой этики, присущими среднему классу, и тут раздается звонок в дверь.
Подавляю стон. Я никого не жду и уж точно не в настроении трепаться с кем-нибудь из моих чрезмерно общительных соседей. Каждый день кто-нибудь приглашает меня на барбекю, или на благотворительную вечеринку, или… впрочем, это, кажется, было прошлым летом. Но праздничные вечеринки и тусовки, посвященные совместной обрезке деревьев, последний месяц устраивались практически через день. Я, правда, не была ни на одной из них. На самом деле нет ничего хорошего в слишком тесных контактах с соседями. А вдруг вы кому-то не понравитесь? Тогда придется ловить на себе неодобрительные взгляды, подбираясь к общему столу. Гораздо лучше держать дистанцию и ограничиваться сдержанной улыбкой, когда проезжаешь мимо на своем автомобиле, по пути на работу.
Иду к двери и замечаю свое отражение в зеркале у входа. На этот раз стон сдержать не удается. Как я могу так ужасно выглядеть? Растекшаяся тушь образовала рисунок, напоминающий глаза енота, – причиной тому, наверное, nappus interruptus, волосы, как в рубрике «До» телевизионного шоу «Экстрим мэйковер», красные глаза с мутным взглядом. Отлично.
Да, если я покажусь кому-либо в таком виде, можно забыть о назойливых приглашениях.
Глубоко вдыхаю и выдыхаю. Зря я это сделала. Неужели этот запах исходит от меня?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31