Макиннес Хелен
Связь через Зальцбург
Макиннес Хелен
СВЯЗЬ ЧЕРЕЗ ЗАЛЬЦБУРГ
1
Кривая полоска холодной, черной, неприветливой водной глади примерно пятисот ярдов длиной и всего двухсот - шириной отражала холмистые берега, которые врезались в спокойную гладь и круто уходили вверх. Не видно было ни шоссе, ни огороженной дороги; только несколько тропинок узкими лентами причудливо извивались, то взлетая к вершинам гор вкруг глубоких ущелий, то спускаясь к редким кустикам вдоль прибрежной полосы. Восточная оконечность озера была отгорожена линией обрывов. Приблизиться к озеру можно было только с запада; здесь уступы были более пологими, затянутыми ковром альпийской травы, с редкими елями и вкраплениями скальника. Здесь сходила на нет тропа, бравшая свое начало с мощеной камнем дороги, соединявшей фермы и деревни среди холмов; здесь для желающих насладиться отталкивающим величием пейзажа стоял грубый деревянный стол с двумя скамейками, дабы гуляющая публика жевала здесь свои неизменные крутые яйца и бутерброды с ветчиной.
Но стояло уже начало октября, и туристы оставили эти районы Австрии. С июля по август они неустанно толклись вокруг Зальцкамергута - скопления бесчисленных озер, тянущихся к востоку от Зальцбурга через горную Штирию. Некоторые рисковали забираться в этот отдаленный район Зальцкамергута, хотя другие озера предлагали больше по части готовых развлечений: лодки, бассейны и живописные гостиницы, с петуньями на подоконниках, официантками в дриндлах, фольклорной музыкой и танцами.
До сентября задерживались лишь немногие туристы. Но и этого многовато, подумал Ричард Брайант, преодолев последний подъем извилистой тропинки и глядя на окутанные туманом очертания стола для пикников у самого обрыва. И все же в сентябре здесь для него вполне безопасно; конечно, могло бы быть потеплее, это существенно облегчило бы его задачу. Он никак не мог позволить себе даже малейший риск напороться на случайного туриста, вбившего себе в голову безумную затею - полюбоваться восходом солнца, к примеру.
Насколько он мог судить, за ним никто не следил. Он проехал через крохотную деревушку Унтервальд с погашенными фарами, на холостом ходу, так что был вполне уверен, что оставил жителей деревни и дальше наслаждаться сладкими предутренними снами. За последним домиком он увидел начало тропинки, почти под прямым углом сворачивавшей направо и вверх, к восточному побережью озера. Здесь ему пришлось завести двигатель, чтобы преодолеть крутой подъем за гостиницей, носившей пышное название "Вальдесрух" - даже с учетом того, что последнеяя гласная могла потеряться в пыли веков и не найти дорогу назад. Миновав луг за "Вальдесрухом", он не без опаски включил фары, чтобы не напороться на деревца, обрамлявшие тропинку. Оставалось только надеяться, что роща лиственниц и буков, через которую он проезжал, приглушит шум мотора. В полумиле от озера он припарковал свой "Фольксваген" в просеке между деревьями. Просеку оставили лесники, чтобы переправлять древесину вниз, на лесопилку Бад-Аузее, ловко шныряя на маленьком грузовичке между нависшими ветвями больших деревьев. Он закинул свой набитый рюкзак на плечо и вылез из машины. Оставшуюся часть пути безопасней проделать пешком.
Не доходя до луга, Брайант остановился, чтобы отдышаться, сбросил рюкзак и внимательно осмотрелся. Да, подумал он с удовлетворением, оглядев пустой стол для пикника и темную озерную гладь, он выбрал правильное время года. Может, немного раньше, чем он планировал, но вполне безопасно. Никаких туристов. И дровосеков, по крайней мере, до восхода. За последний месяц они расчистили берег от срубленных в начале лета деревьев, уже хорошо подсохших, и к этому времени даже последние грузы, обвязанные цепями, уже успели опустить в долину, так что Брайант нигде не видел леса, приготовленного к отправке. Одной заботой меньше. Даже отдельные поленья, пригодные разве что для растопки, уже сложены ровными штабелями под крышей из коры; их черед подойдет позже, когда поредеют поленницы вокруг деревенских домиков. Итак, лесников нет. Исчезли и альпинисты, хотя их много слонялось тут в ожидании хорошей погоды. А зря - в этом районе Штирии им следовало бы отложить свои планы до осени. Начался уже охотничий сезон, но и в погоде после ослепительного солнечного сияния наступил перелом - как раз мне на руку, подумал Брайант. Опытные охотники не станут торопиться; они переждут, пока туманы и мелкий дождик поднимутся из-за горных склонов. Что касается рыболовов, эту проблему решило само озеро, слишком глубокое, слишком темное, с многочисленными непонятными течениями. Форель предпочитает другие озера, с водопадами и мелкими ручейками, с ясным, прозрачной водой. А здешние притоки были такими же, как и само озеро: подземными потоками, укромными ручьями. Словно какие-то невидимые силы наполняли и опустошали его. Ну, а для конькобежцев пора придет не раньше декабря.
Да, снова подумал Брайант, время года выбрано точно. И время суток тоже. Рассвет ощущался только намеком, и солнцу предстояло пройти ещё долгий путь, прежде чем оно поднимется над высокими пиками восточной оконечности озера. К этому времени, самое большее через два часа, его работа будет закончена.
Эти места Брайант знал отлично. Он побывал здесь в мае, потом в июле, сделал много фотографий (это его нынешнее ремесло: снимки альпийских пейзажей, заполняющие страницы нарядных дорогих календарей, предназначенных для рождественских подарков), хорошо все запомнил, закрепив в памяти собственные отпечатки. Несмотря на это, он отказался от мысли начать работу в полночь и склонился к предрассветному времени. Темнота, конечно, укроет от любого любопытного глаза, озирающего голые склоны северной оконечности озера, но она же повредит и его собственным глазам: один неверный шаг, один покатившийся камень - и тишина будет нарушена. А на голых безлесых склонах возможен даже камнепад. Поэтому он и выбрал предрассветный час, когда тени едва различимы, а скопления деревьев кажутся темными пятнами, и только резкие очертания гор отчетливо видны на светлеющем небе. Можно шагать размашисто, уверенно; достигни цели, сделай свое дело - и назад в "Фольксваген", как только рассветет.
Он снова вскинул рюкзак на плечо и двинулся вперед тем же бодрым шагом. Не дойдя до луга, он свернул с дороги, держась края леса, становившегося все более редким по мере того, как начались уступы предгорья, на узенькую тропинку, которая вела на восток и вскоре раздваивалась. Одно из её ответвлений спускалось к озеру, - насколько это можно было понять по фотографиям, - к единственной зеленой заплатке на голом побережье. Это и было его целью: каменный берег, где камни удерживались вместе переплетенными корнями деревьев, не позволявшими им соскользнуть в воду. Случайного наблюдателя уходящая в воду горная цепь показалась бы бесконечной. На самом деле выступ у основания скалы уходил в воду не больше чем на двадцать футов. Отличный тайник выбрали себе нацисты.
Он позволил себе ещё одну короткую передышку у последней группы деревьев, прежде чем тропинка повела его круто вверх, по голому каменистому склону. Он был разгорячен, слишком разгорячен для того дела, которое ему предстояло выполнить. Положив на землю камеру и треногу, он осторожно снял рюкзак, стянул толстые шерстяные рукавицы и зеленую рабочую куртку и бессознательно спрятал куртку под нижними ветвями ели. Движения его были быстрыми и четкими. Он был среднего роста, крепко сбит, но довольно строен, даже худощав; темные волосы тронуты сединой, черты лица грубоваты, с заметным румянцем на скулах, там, где кожа больше всего страдает от ветра, солнца и снега. Он вполне мог сойти за австрийца - теперешний его зальцбургский выговор был практически неотличим от родного. Временами он и сам не мог понять, кто он. Экспатриированный англичанин? Это определение было ему не по душе. Но он так и не вернулся в Англию после того, как закончил свое сотрудничество с британской разведкой в Вене в 1946 году. И сейчас он снова был на работе, только трудился по своей сообственной воле, не ожидая ничьей просьбы или вознаграждения, рискуя всем, что имеет. Дурак? Едва ли. Это работа, которую ему следовало закончить двадцать лет назад; и она все ещё дожидается его.
Кроме того, подумал он, стоя под укрытием деревьев, пока глаза его пробегали по силуэтам голых скал впереди, ты знаешь об этом озере и том, что спрятано там, больше, чем любые умники в Лондоне и Вашингтоне. Если же ты попытаешься связаться с ними и поделиться информацией, они вполне могут поинтересоваться, отчего это ты не удосужился известить их обо всем ещё в 1946? А это очень сложно объяснить тому, кто не побывал в Вене, заполненной развалинами - как зданий, так и людей. Можно сказать им, что ты был сыт по горло этой проклятой войной; но это прозвучит неумно - война-то продолжается, только особым, скрытым путем. Ну, а теперь бывшие союзники стали врагами, их развело по разные стороны, и мир вокруг тебя раскололся. Ты устал от информаторов, от обрывков полуправды и слухов, и неправдоподобных вестей, выдуманных в расчете на спасительные деньги и документы. Ты устал от хриплого испуганного шепота над осклизлыми столиками кафе, плохо освещенными и плохо подогретыми стойками баров, за стенами которых витает тошнотворный сладкий душок смерти... Был среди этих людишек один, которого ты выслушал; ты выжал его досуха, заставив хорошенько попотеть, потому что он наверняка был нацистом, да ещё и членом СС, если его байка верна (а иначе - откуда бы ему знать об этом маленьком озере и о его названии - Финстерзее, которое известно только местным жителям; иначе откуда бы ему знать, что там спрятано?) А дослушав до конца его фантастическую историю, ты доставил себе удовольствие сообщить ему, что расчитывать на quid pro quo не стоит: ты теперь гражданское лицо, он опоздал всего лишь на два дня... Что до его истории - ты не стал предпринимать ровным счетом ничего. А сам он вряд ли сумел распорядиться ею с толком, добравшись до американцев, французов или русских; его нашли со сломанной шеей за грудой мусора неподалеку от кафе, где он так разболтался в надежде на проездные до Аргентины.
Пора двигаться, решил Брайант. Темные склоны тихи и неподвижны, а над пиками на другом берегу задымился туман. Поскорей бы он рассеялся... Он подхватил штатив и камеру, раздумывая, не оставить ли их вместе с курткой. Нет, решил он наконец; если случайный охотник попадется навстречу, ему понадобится правдоподобное объяснение. Все знают, что фотографы работают в самое неожиданное время и в самых необычных местах - он не в первый раз встает встречать рассвет. Так что камера и штатив - его пропуск, его прикрытие. Он перебросил свой неуклюжий рюкзак на спину и шагнул на голый склон, ступая осторожно, но уверенно. С удовлетворением отметил, что грубый серый свитер и серые брюки почти сливаются по цвету с обломками скал, и коротко усмехнулся: это не удачное совпадение, а результат кропотливой подготовки.
Смехотворно даже вообразить, что наци - после стольких-то лет - все ещё держат здесь часовых или завели наблюдателя в какой-нибудь деревушке у Финстерзее, вроде Унтервальда. Но достаточно припомнить озеро Топлитц, всего в трех милях к югу, - и никакая предосторожность не покажется излишней. Терпение и упорство горстки фанатиков трудно переоценить. Даже когда их армию разбили в северной Италии, когда уже пылал Берлин, и Гитлер был мертв, те, кто уцелел в Баварии и Австрийских Альпах, начинали, как это ни невероятно, строить планы на будущее. Свеорхесекретные досье - огромный источник силы для нарождающегося движения - были запечатаны в герметичные упаковки и спрятаны в озере Топлитц. Известие об этом пришло только несколькими годами позже, когда Топлитц доказало, что в его темных водах может таиться нечто ценное. Два британских агента - правда, они с таким же успехом могли быть американцами, французами или русскими - были брошены с распоротыми животами истекать кровью на утесах над Топлицем...
Он оторвал взгляд от высившихся перед ним отрогов и подумал, что Финстерзее отличается от Топлитца по меньшей мере одним: разведки огромной мощи до сих пор ничего не знают об этом маленьком озерце, и наци, по этой же самой причине, не ждут неприятностей. Его шансы были довольно неплохи, в особенности при густом тумане, затянувшем противоположный берег. Утро сулило облачность и мелкий дождик. Он отошел от последнего уступа, оставив тропу, которая снова взмывала вверх, - и едва не поскользнулся и не съехал к нескольким кривым деревьям у самой воды. Он с благодарностью уцепился за грубые камни и сел. Первая фаза окончена.
Совсем недурно, подумал он, взглянув на часы. Ему, между прочим, стукнуло сорок шесть, то есть на двадцать два года больше, чем в 1944, когда его сбросили с парашютом в Тироль, и он устанавливал связь со своими австрийскими агентами среди этих гор. И все же удивительно, как быстро возвращаются старые навыки. Это даже несколько обескураживает... Он выбрал ровную площадку, дабы разложить свое снаряжение, и уперся ногами в переплетенные узловатые корни, чтобы ненароком не соскользнуть в озеро досрочно. Фаза номер два займет не так много времени: проверка и сборка двигателя. В течение последней недели он постоянно тренировался: и проверял его, раз за разом, на такой же глубине, как здесь. Всего в двадцати футах под поверхностью воды находится невидимый выступ. В этом он тоже убедился заранее - прошлым летом, при помощи Иоганна. Иоганн был бы страшно разочарован, знай он, что в дальнейшие действия включать его не собираются. Но один человек выглядит не так подозрительно, как двое; и к чему рисковать двоим там, где и одного достаточно? Придя к этому заключению, Брайант исключил шурина из своих планов, стараясь не признаваться даже самому себе, что не вполне полагается на здравомыслие Иоганна после того, как контейнер будет вскрыт.
Брайант сосредоточился на распаковке и проверке. Он разложил костюм так называемый "сухой", сделанный из тонкой резины, в отличие от новомодного "мокрого", из пузырчатого неопрена, облегавшего тело, как вторая кожа. Но "сухой" костюм, вместе с капюшоном, состоял из одной детали, а не из пяти, его проще было упаковать, легче нести и - благодаря отверстию впереди - быстрее надевать и снимать. А в его целях скорость была определяющим фактором - при необходимости он может, выбравшись из воды, сорвать с себя костюм. Ему должно быть достаточно тепло в специально выбранном шерстяном белье: оставаться под водой больше тридцати минут он не намерен. Конечно, за летние месяцы теплые ручьи должны были немного согреть Финстерзее, но он предпочитал рассчитывать на худшее, не надеясь на лучшее.
Далее он продул клапан, носивший неуклюжее название - одношланговый регулятор. Один конец был снабжен нагубником, второй крепился к резервуару с воздухом. Сжатого воздуха наверняка должно было хватить на тридцать минут работы под водой. Он осторожно вытащил баллон из рюкзака. Он остановился на этой модели из-за размера ("детская игрушка", как назвал её его инструктор в Цюрихе прошлым летом) - её легко было нести и прятать в рюкзаке - и из-за простоты устройства. В баллоне стандартного объема он не нуждался: он ведь не спортсмен; ему достаточно спуститься на карниз в двадцати футах под водой. Попадалась работенка и похуже, мрачно напомнил он себе.
Он распаковал пояс с грузилом, который должен был облегчить ему погружение. Потом - темно-синие спортивные туфли, которые должны были обеспечить некоторое трение под водой и в то же время не создать проблем при подъеме. Перчатки из пенистого неопрена, туго облегавшие кисти; их легко стащить, если сначала слегка намочить руки. Нож, одно из лезвий зазубрено. Мощные клещи. (Последние два предмета он надежно прикрепит к ноге). Тридцатифутовый моток нейлонового троса в четверть дюйма толщиной, чтобы не сбиться с пути; прочная защелка, которой он прикрепит один конец троса к ближайшему к воде дереву. Резиновый обод-прокладка, чтобы трос не перетирался об кору дерева при раскачивании. Подводный фонарик. Водонепроницаемые часы со светящимся в темноте циферблатом. Плитка шоколада и фляжка бренди, которые он оставит около одежды и штатива, забросав сверху одеждой. Аккуратную стопку он обезопасил тяжелым камнем. И начал методично собирать двигатель.
Готово. Он резко потянул за шнур, смотанный кольцами на резиновой подушечке вокруг основания ствола, проверяя защелку. Должна выдержать. Второй конец веревки уже был обмотан вокруг пояса, свободные петли он надел на согнутую левую руку. Он взглянул на часы, закрепленные поверх перчатки на правом запястье, проверил, все ли в порядке с манжетами костюма;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24