Закончилось курево. Купил в палатке у метро Малборо. Распечатал пачку, закурил. Воглый, перележалый табак плохо разгорался, отдавал прелью. Пачка свиду такая-же что у водителя черной волжанки, только содержимое отличалось как небо от земли. *** Стены домов, забывшие о ремонте, шелушились старой краской и пятнами сырости. Улицы просто вопили, взывали к строителям. Но самое страшное творилось на тротуарах. Со всех сторон в глаза лезла нищета. Она протягивала руки с обочин, из подземных переходов, в вагонах метро. Женщины в невообразимых лохмотьях, старики, мужики с испитыми лицами, золотушные тощие дети просили, орали, требовали на все голоса Дай!, Подай!, Помоги!. Нищенствующие рассказывали о бегстве из родных краев охваченных войной. О том как уносили ноги от вчерашних хороших соседей и друзей, ранее лебезивших и заискивавших, а ныне оказавшихся вдруг титульной нацией, возжелавшей привилегий, проклеймившей всех остальных оккупантами, мигрантами, выталкивавшей взашей на вокзал, в Россию, в прорубь, в море, в реку... Беженцы из Молдовы, Таджикистана, Прибалтики, Кавказа... На папертях церквей сидели гроздья побирушек и нищенок, невесть откуда взявшихся грязных юродивых и чистеньких богомольных старушек со скорбными лицами. Вдоль стен зданий пробирались, жалко озираясь в поисках съедобного, несчастные старики, несущие на лицах остатки былой интеллигентности, а на скукошенных телах обрывки прошедшего благополучия - состарившиеся, лоснящиеся дубленки, вытертыее шубейки, облысевшие на сгибах пыжиковые и норковые шапки. Голодные, грустные глаза метались по сторонам в поисках пищи, обшаривали мусорные ящики, кучи тары возле комерческих палаток. По дворам рыскали стаи таких же потерянных, брошенных, оупустившихся как и покинувшие их хозяева, собак. Вчерашние любимцы и баловни, члены семей, обладатели персональных мисок, ковриков, игрушек, оказались ныне лишними, прожорливыми ртами и были изгнаны обедневшими, голодными людьми на улицу. Наравне с бомжами и пенсионерами псы азартно рылись в помойках, порыкивая злобно на двуногих конкурентов, выхватывая из старческих дрожащих рук наиболее привлекательные куски съедобного. Среди всего этого бардака летали черными птицами гордые тяжелые бронированные мерседесы с правительственными трехколерами на бамперах, с милицейскими проблесковыми маячками и сиренами. Новоявленные монстры распихивали ржавые, тусклые жигуленки и москвичи, заезжали на тротуары, тесня проходящих людей к стенам, не замечая и презирая само их тщедушное, слабосильное существование. Из полированных, выложенных красной кожей автомобильных туш вываливали уголовные авторитеты ставшие бизнесменами, вчерашние пылкие комсомольские лидеры, ставшие уголовными авторитетами, партийные секретари вырядившиеся демократами, завлабы - неудачники вдруг объявившие себя экономическими гениями, экстрасенсы, провидцы, колдуны, прорицатели... Вылезали отдуваясь адмиралы распродавшие свои флота на металлолом и генералы шустро толкнувшие оптовым покупателям военное имущество и секреты. Новые люди шли презрительно глядя на серый сбор неудачников, копошащийся внизу у ног, не нашедший местечка у сытного корытца новой жизни. Перед нуворишами словно по волшебству распахивались двери шикарных магазинов с запредельными ценами, склонялись кабаньи заросшие шеи быков-охранников, швейцаров и продавцов. Им заискивающе улыбались разнокалиберные проститутки, заполнившие Тверскую, подходы к Красной Площади, вокзалы. Новые русские словно дети в песочнице радовались высоким ценам, наворованные деньги ворочались в карманах, рвались наружу, демонстрируя зеленое обилие во всей красе и славе. Женщины разных возрастов, красивые и не очень, стройные и полные, продавали тела всем желающим. Кто за валюту, кто за рубли, кто за стакан водки или бутылку пива. Совсем молоденькие девчонки подмигивали, отзывали в сторонку, жестами показывали какого рода услуги быстро и недорого могут оказать в ближайшей подворотне. Становилось страшно. Россия пропадала. В подземном переходе неожиданно столкнулся с бывшим сослуживцем по полку стратегической авиации. В старой, обтерханной по краям шинели, с обвисшими погонами, тусклыми пуговицами, в явно неуставных теплых, давно не видевших щетки и крема ботинках, вчерашний сверхсекретный небожитель смотрелся словно карикатура на самого себя. Ранее в таком виде летчики не позволяли себе выносить мусор в военном городке. Мы отошли в сторонку и закурили. Невеселый наш разговор проходил на фоне слезливых речитативов попрошаек, аккордеонных всхлипов, шаркания подошв молчаливой, серой, недоброжелательной, угрюмой толпы. Рассказал ему немного о себе. Об Афгане, Кавказе, фактическом уходе из армии. Сослуживец только горестно, безнадежно махнул рукой. - Ну я в армии. Что толку? Довольствие не платят по три месяца. И это еще считается хорошо. Нас все таки пока ценят. Привечают на всякий случай. Изредка даже летаем. Поддерживаем форму. Да и бытовые условия получше чем у других родов войск. Сегодня ты не узнаешь гарнизон. Денег на ремонт никто не выделяет, дома обветшали. Трубы текут. Стены трескаются. Офицерское общежитие вообще в аварийном состоянии. Окна перекосило, туалеты не работают. Полы прогнили. Крысы шастают. Мерзость и запустение. ... Как впрочем и всюду. Но в армейских частях еще хуже. Довел Борька страну и армию до ручки. Офицеры уже стреляются - нечем детей кормить. На хлеб, мать его разтак, денег не хватает. - Встретил на днях возле базара друзей. - Продолжил сослуживец. - Вместе Суворовское заканчивали. Их часть вывели из Западной группы войск. Обещали - в новый городок, построенный на деньги немцев. Всем женатым офицерам - отдельные квартиры. ... Райские кущи. Соцкультбыт. Торговый центр. Дивизия в Восточной Германии все шустро побросала. То есть немцам оставила. Домой побыстрее, в новые квартиры захотелось. Ну, естественно, начальство в накладе не осталось. Да и офицеры прибарахлились немного. Машины подержанные купили - Ауди, Опели, даже Мерседесы. Приехали, А тут - нате вам... Чистое поле, а вместо домов столбики с номерами. Местные деловары постарались. Денежки тю-тю.... - Так и живут. Начальство, никто и не сомневался, в соседнем городе жилье быстренько получило. Как же, как же - демократияс. Мать ее... Офицеры с семьями расположились в корпусах вертолетов и транспортных бортов. О полетах и боевой учебе даже говорить не приходится. Денег не платят. Вот бедолаги пока привезенное на барахолках толкают. Потом очередь до машин дойдет.... В концеконцов, глядишь и вретолеты толкнут, а сами разбредутся кто куда. Гвардейский штурмовой полк. Гордость авиации. Служить там раньше за честь считалось.... Может и на бомберы покупатель сыщется, а? Загоним за милую душу, со всем комплектом ракет и бомб... Он смачно харканул под ноги. Не расчитал немного и плевок попал на ботинок. Знакомый машинально потер заплеванный мысок кожи о штанину. - Мой полк тоже раньше назывался штурмовой, гвардейский - Меланхолически уточнил я. - Три последних вертолета со стопроцентной степенью износа достались новоявленной армии великой независимой державы. - Вот, - Знакомый боязливо осмотрелся по сторонам. Снизил до шепота голос. - Со стопроцентным износом! А в авиации, что твориться? В стратегической, дальнебомбандировочной! Все более-менее новое, современное режут автогеном, распродают, растаскивают, просто уничтожают на металлолом, вроде по договору. Оставляют старый хлам, вроде твоих вертушек. На нем не то, что воевать, просто летать опасно! Но, - он предостерегающе поднял палец, - это между нами. Даже в нашем полку это происходит. Во всей дивизии. Самые новые машины перегнали на Украину. Они там и застряли. Жуть, что творится. - Ты тут в командировке? Знакомый рассмеялся. - Какие теперь командировки. Оглянись! Просто отпросился у командира. Ему, что, больше всех надо? Все равно делать нечего. Отпустил на неделю. Кое-что толкнул... - Он прервал смех и сказал тихо. - Мне для ребенка лекарства купить нужно было. .. В военную гостиницу не устроился, там теперь полно азиатов с товарами. Ночевал... на вокзалах... В уголке глаза показалась мутная слеза. Он стряхнул ее грязноватым, немытым пальцем, оставив на скуле около виска чуть более светлое чем остальная повержность, пятнышко кожи. Сжало сердце. Стало до одури жалко давнего знакомца. Офицера. Человека, призванного защищать страну. ... А себя, не жалко? ... Армию? ... Державу? Эх, Борис, Борис... Нежели и ты обманул. В пьяном бреду довел страну до ручки. Не лег на рельсы, как обещал... Может ты действительно был не прав?... А? Если это так, то слово демократия вновь на десятки лет станет на Русси синонимом лжи, низкого обмана, прохиндейства и тупости... Бранным словом. Бедная, несчастная Россия... На мятые грязные мелкие купюры выуженные из потертых, замацаных портмоне мы пили поддельное грузинское вино заедая пирожками, сварганенными проворными грузинами из неподдающегося определению сорта мяса. Вино с гордой этикеткой Самтреста, отдавало пережженой пробкой и горчило. Наверняка поддельное, но выбора не было. Времена посещения ресторанов прошли для нас словно полуденный сон. Два старших офицера, авиатора, пили на скамеечке в загаженном собаками и людьми, заваленном, неделями не убираемым мусором скверике, в центре тусклой, сумрачной Москвы. С двух сторон скверика, обрамленного сереньким бетонным бордюрчиком, бежали потоки машин. Все больше преобладали в них мерседесы и вольво, ауди и кадиллаки, несущие мимо нашего островка дорого оцениваемые киллерами жизни новых хозяев страны. Вечерело. Утерев пьяные слезы, знакомец, оттер ладони о замасленную бумагу из под пирожков, посмотрел на них оценивающе и нашедши недостаточно чистыми вытер снова, использовав на этот раз в качестве салфетки подкладку шинели. Пришла пора ему собираться на вокзал. Толи ночевать, то ли ехать обратно в гарнизон. Мы попрощались. После выпитого собутыльник нетвердо держался на ногах, мелко семенил, да и внешне казался далек от былых московских воинских стандартов. Днем по улицам города шаталось множество разнообразно одетого военного люда, но мне не пришлось видеть камендантских патрулей, ранее зверствовавших в белокаменной. Возможно патрульная служба начиналась только вечером, а вокзалы всегда излюбленное месо комендантской охоты. Пришлось провожать бывшего сослуживца до вокзала. По дороге выяснилось, что у него действительно есть билет на сегодняшний поезд. Мы успели к отправлению и я благополучно сдал свой полуживой груз вместе с билетом с рук на руки проводнице плацкартного вагона. Проводив зашел в здание вокзала. Залы ожидания под завязку заполненны толпами снующего, сидящего, лежащего народа. Проходы между скамейками зававлены потертыми чемоданами, узлами, баулами, портфелями. Создавалось впечатление, что вся обиженная окраинная Россия снялась с места и рванула на поиски счастья в Москву, Добравшись до желанной цели, но не найдя в Первопрестольной ласки и утешения собралась было вся несчастная голытьба в обратную дорогу, но так и застряла в немощной растерянности на полпути, забив до невозможности все станционные закутки. Пробираясь между телами людей в густом настое запаха несвежего белья, немытого тела, дешевой еды, в затхлом воздухе непроветриваемого помещения, сдерживая позывы тошноты еле продрался к выходу. На ступенях, ведущих на привокзальную площадь, толпился народ. Кто курил, кто просто дышал свежим воздухом, очумев от вокзальной свалки и шума. Среди толпы шныряли подозрительные личности с вострыми, настороженными глазками. Чтото шепотом предлагали, подскакивали, кивали головой, убегали и возвращались, передавали товар и получали взамен скомканные, неопрятные пучки мятых денег. Приставали со своими незамысловатыми услугами проститутки последнего разбора, пьяненькие, в дырявых колготках, с испитыми лицами, с давно нечесанными, пыльными, больными волосами. Мужчины их отгоняли, вяло словно от назойливых мух, отмахиваясь руками. Вышел на площадь, глубоко вздохнул свежий воздух. Закурил и пошел неторопясь пешком до следующей станции метро, выветривая из головы вместе с невеселыми мыслями алкогольный горький дурман дешевого вина. Уже темнело, но вдоль привокзальных улиц еще продолжалась торговля. Прямо на земле, растелив газеты выставляли разнообразный товар приезжие челноки из Украины, Белоруссии. Торговали в основном нехитрым, домашнего производства, продуктом. Стояли на земле миски с кващенной капустой, банки с солеными и маринованными помидорами, огурцами, перцами, лежали ломти сала, круги домашней украинской колбасы. Тетки приезжали на пару дней, распродавали товар и возвращались с крепкой валютой в родные страны непутевых купонов, карбованьцив, зайчиков. В поездах метро я невольно становился свидетелем разговоров москвичей об этих стихийных торжищах. Цены на них оказывались гораздо доступнее, чем на оккупированных мафиями разных национальностей официальных московских рынках, где бравые кавказские оптовики, скупали у приезжих товар, не допуская их к прилавкам, не позволяя сбивать цены, жестоко, кроваво расправляясь с ослушниками. Люди поговаривали, что милиция, подчиненная мэру, ранее либерально относилась к привокзальным торговкам, а теперь неожиданно стала свирепствовать, арестовывать, забирать товар. Пассажирки намекали на заинтересованность в этих действиях московских властей, договорившихся с кавказцами и получивших от них хорошую мзду. Мужики поддерживали действия милиции, доказывая несоблюдение санитарных норм при торговле с газетки, без проверки продаваемого санинспекцией. Поговаривали даже, что возле вокзалов торгуют чернобыльскими продуктами. Торговый день уже закончился и женщины распродавали остатки, соглашаясь на предлогаемые покупателями цены, испуганно озирась по сторонам. Пахнуло забытым запахом детства, когда мама приносила с базара колхозную квашеную капусту. Мелко шинкованную, с лучком, морковочкой, перчиком, редкими ягодками клюквы, запутавшимися среди белоснежных, кружевных прядей. Захотелось вновь попробывать живого, чуть кисловатого вкуса. Я остановился около сидящей на корточках возле своего товара женщины. Опустил руку в карман. Нащупал остатки денег. Неожиданно из проулка выскочила милицейский микроавтобус. Дверки распахнулись и вывалили на улицу человек семь здоровенных ребят в камуфляжной форме, с резиновыми демократизаторами, с натянутыми на головы темными масками, сверкающими через прорези белками глаз и зубами. Омон! Омон! - пронеслось по улице. Тетки начали сваливать в сумки нераспроданное, бросать все как есть на газетных прилавках, разбегаться по подворотням и подъездам. Без лишних разговоров бойцы опрокидывали сумки, давили тяжелыми армейскими башмаками продукты, разбивали дубинками банки. Доставалось и теткам, особо тем, кто пытался прибрать, прихватить с собой товар. Женщин охаживали дубинками по спинам, плечам, ногам. По головам, правда, не лупили. Не трогали и москвичей-покупателей, давая им возможность убираться по добрупоздорову. Я стоял оцепенев, обалдело наблюдая родную милицию в действии. Раньше не пришлось видеть людей в армейской форме избивающих собственный народ, который призваны защищать. Снизу на меня смотрели высильковые глаза молодой женщины. Не знаю почему она не кинулась удирать вместе с товарками, должно быть растерялась, возможно наподобии меня попала в такую переделку впервые. Башмак омоновца с размаху опрокинул белую эмалированную кастрюлю с капустой и она покатилась звеня ручками по булыжной мостовой, мелькая красными наивными мальвами на боках, теряя аппетитное содержимое, выливая душистый забористый сок на заплеванную московскую землю. Взлетела дубинка, нацеленная на женское тонкое плечо в коричневой сельской кацавейке. Рефлекторно, незадумавшись перехватил черное резиновое тело, отвел его в сторону. Тут же ко мне подскочили двое, заломили руки, перехватили дубинкой горло, повалили, придавили ботинками к земле, распяли по асфальту. Жесткие руки профессионально обшарили тело в поисках оружия, выхватили из кармана документы. - Встать! - Приказ подкрепили толчком дубинки в спину. Поднялся на ноги. Попытался отряхнуться, но получил удар по руке. - Стоять, сволочь! - Сам ты, сволочь! А я - майор Советской Армии! В ответ взлетел кулак, но неожиданно оказался перехвачен рукой в черной кожанной перчатке. Приготовившийся принять новый удар, я увидал краем глаза, как подошедший омоновец удержал собравшуюся ударить руку. - Это успеется. Сначала отведем к командиру. Пусть разбирается. Они оставили оцепеневшую от всего происшедшего женщину возле горки вывалившейся капусты и почти не пострадавшего прилавка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38