- Успокоил лейтенант. - Исстребители обеспечивают безопасность при посадке. У духов появились Стингеры, вот ребята и рассредотачивают внимание духов. Сейчас и они, и мы начнем отстреливать тепловые ловушки, уводить на ложные цели инфракрасные головки наведения ракет. Бог милостив, авось пронесет. - Что, сбивали? - спросил артиллерист в зеленой свежей панаме и необмятом полевом обмундировании. - В основном, афганские транспортники. ... Женщины, дети. ... Страшное дело. Наш транспортный Ил- 76 подстрелили, но экипаж посадил машину на трех движках. На земле потушили возгорание. Прислали новый движок, промудохались с ним порядочно, поставили и ушли в Союз. С тех пор всегда высылают навстречу истребители прикрытия. Духи их побаиваются. Ведь если летчики заметят с воздуха пуск ракеты или зенитный пулемет, то считай стопроцентный копец. Живым им не уйти. Они это знают. Кроме всего, духи то духи, да на хозрасчете. Хочешь ракету - плати хорошие бабки, мало денег - покупай ДШК. - Что, так за свои бабки и покупают? - За наши, - вздохнул лейтенант. - Как так? - Пленными подторговывают. Раньше стопроцентно резали, замучивали насмерть, издевались. Теперь, смотря к кому попадешь. Есть такие, что только этим и занимаются, с того и живут. - На кой им рубли? - Доллары, не хотели? Зелеными берут. Иногда, правда, соглашаются мукой, горючим, керосином.... оружием. На своих меняют. Такой, бля, торг идет. У нас уже и свои спецы по торговой части появились, туда-сюда шастают. Их знают, не трогают. Разве, какой новенький отряд появляется. Но таких и духи не жалуют. Давят друг друга, грызутся. Ничего, скоро больше моего знать будете. Мы ведь люди временные. Прилетел, сел, улетел. Вам здесь жить, воевать. Странная, очень странная ситуация. Куда это я попал? Возможно армейцы, летевшие рядом имели больше информиции, ведь в наземных частях происходила ротация. Кто-то возвращался, делился знаниями обстановки с убывающими на смену. Нам, авиаторам стратегической авиации, эта война была в подробностях не известна, хоть и пришлось уже в ней поучаствовать. Теперь приходилось отрабатывать полученную Звездочку непосредственно на земле, ранее рассматриваемой с безопасной высоты многих сотен метров. Произошло все так неожиданно, круто изменилась жизнь, события навалились одно за другим, так споро, что до сих пор не мог опомниться. Север, могила отца, оборот в который попали сначала боцман, а затем и я. Ощущение предательства, хотя вроде бы, чего-то удалось добиться. Липкие объятиях невидимых тенет, в которых бился словно муха в паутине. Штаб полка куда явился после отпуска. Странное, скоропалительное предписание. Самолет. Ташкент. Новое назначение. Госпиталь. Прививки от которых ломило тело, давило голову, тошнило. Этот военнотранспортный борт. Время летело, мельтишили события будто в калейдоскопе. Не успевал выстроить одну картинку как на смену неслась следующая. Все решалось так удивительно быстро и гладко, что казалось меня передают из одних рук в другие, не давая даже случайно задержаться, опоздать на рейс. Билеты ожидали меня в кассах, предписания в штабах, даже шприцы оказывались заранее наполненны разноцветной дрянью и покоились в карманах халатов ташкентских медсестричек. Вот и истребители выслали... Но это уже вряд ли, перебор. Самолет резко клюнул носом и по крутой спирали, отстреливая гирлянды полыхавших белым жарким пламенем шаров пошел на посадку. Разом выпустил предкрылки, закрылки, элероны, воздушные тормоза, шасси. Рядом вертелись истребители, распуская тепловые ловушки, ища признаки живого в окружающих аэродром горах, готовые при малейшем шевелении превратить замеченное в огнедышащий вулкан десятками неуправляемых ракетных снарядов, огненными трассами скорострельных авиационных пушек выпускающих сотни снарядов в считанные секунды. Сегодня земля молчала. Для одних, мы прибывали самыми желанными гостями на этой земле, защитниками и друзьями, для других - смертельными врагами. Самолет пробежал по полосе и подрулил к стоянке вслед за армейским уазиком. Следом сели истребители прикрытия. Смолк грохот турбин. Сонное обманчивое спокйствие воцарилось над пропыленным аэродромом. Стоянка воинских бортов находилась в стороне от ярко раскрашенных машин Афганской национальной компании, сгрудившихся возле блестящей стеклами окон стены аэропорта, выходящей на летное поле. Прилетевшие офицеры подхватили чемоданы, спустились по трапу и собрались в тени под брюхом транспорта. Предполагалось пройти некие формальности и узнать дальнейший маршрут движения. Большинству предстояло получить предписания в штабе пятдесят восьмой армии. Подрулил зеленый армейский автобусик и принял нас в свое нагретое, пахнущее бензином и краской нутро. Неожиданно в стороне гражданского аэропорта что-то тяжело громыхнуло, автобус ткнуло в борт и качнуло упругим ударом взрывной волны, мотор заглох, кузов заскрипев закачался на рессорах. Окна, сделанные из триплекса выдержали напор воздуха и не развалились. Через секунду все находившиеся внутри салона замерли, наблюдая как блестящими струйками осыпапаются остатки остекления аэровокзала и сквозняк вытягивает сквозь оконные, пустые проемы трепещущие полотнища желтых штор и клубы дыма. Завыли запоздалые сирены, взревели моторы, промелькнули над головой хищные тела боевых вертолетов, затем рванули полотнище неба дежурные истребители. - Жми к вокзалу! - Заорал на остолбеневшего водителя капитан, приехавший с автобусом. - Там гражданские, дети, женщины. Полный зал ожидания. Рейсы на Джелалобад, Хост. Провожающие. Встречающие. - Пояснил уже на ходу. Мотор взревел, завизжала по бетонке резина колес, автобусик сорвался и во всю прыть понесся к месту взрыва сквозь летящие навстречу из выбитых окон и дверей охапки бумажных листов, тряпки, клочья дыма и звериный крик боли сотен людей. Через несколько минут тормоза заскрипели, дверца рапахнулась и побросав в салоне все лишнее мы выпрыгнули на нагретый солнцем бетон. В лицо ударил запах сгоревшей взрывчатки, паленой резины, крови. На плитах закручивались ветром вихри мелкой песочной колючей пыли, подхватывали вынесенный воздушной волной хлам и уволакивали его все дальше и дальше. Сквозь серое полотно дыма и взвешенной в воздухе пыли проскакивали языки пламени, слизывающего краску кузовов с припаркованных возле стены машин. Автомобили осели дисками на бетонку беспомощно сморщив пробитые осколками, сдутые покрышки. У некоторых нелепо задрались отскочившие багажники и капоты, почти все лобовые стекла покрылись паутиной трещин. Лавируя между остовами машин офицеры начали пробираться к дверному проему. Навстречу нам пошатываясь и припадая на раненую ногу вышел афганский солдатик с белым то ли от пыли то ли от ужаса лицом, в засыпанном штукатуркой и залитом кровью обмундировании. Левой рукой он неловко прихватил автомат, а растопыренной неестественно красной ладонью правой пытался преградить пришельцам путь в здание, лопоча что-то на своем, непонятном языке. Старший машины подскочил к нему, залопотал что-то в ответ, но солдатик только мотал головой и тыкал растопыренной, лишенной кожи ладонью перед собой. Вдруг он остановился на полуслове, закатил глаза и сложившись словно перочинный ножик завалился набок. Мы подхватили его под руки, подскочивший прапорщик схватил за ноги в грубых ботинках, торчавшие из раскромсанных лохмотьев брючин и понесли к автобусу. - Осторожно! Ложим на живот! - просипел прапорщик. - У него в спине стекло торчит. Осторожно положили афганца худым мальчишеским животом на шершавый бетон. В распоротой спине парнишки торчал врезавшийся кинжалом треуголный осколок толстого оконного стекла окрашенный розовой кровью пузырящейся по краям раны. - В легком сидит. Не знаю можно ли вынимать. Как бы хуже не сделать. Сказал прапорщик и выжидательно посмотрел на меня. Звание обязывало принять решение. Но какое? Я не был морально готов взять на себя ответственность за жизнь человека в эти первые минуты на проклятой, чужой афганской земле. - Ладно, пусть пока лежит на животе. Выймем, может сильное кровотечение начаться. Чем его остановим? Даже индивидуальных пакетов нет. А так кровь не идет почти, осколок ее тампонирует. Медики приедут - разберутся. - Есть, товарищ майор. - С облегчением произнес прапор, снимая с себя бремя ненавистной всякому ответственности за чужую жизнь. Мы донесли солдатика до автобуса и положили животом на заднее сидение. Шофер сидел на своем месте и курил, зло сплевывая в опущенное окно. - Постелили бы чего, седушки замараете, товарищи офицеры. Потом во век не отмоешь. - Пробурчал и кинул нам пахнущий бензином кусок брезента. - Помог бы лучше, - усовестил водилу прапорщик. - Мое место здесь, у руля, а не с падалью возиться. Хоть так, хоть так подохнет. - Разговорчики, - заорал я на водилу. - Ко мне! - Не рви глотку, майор. Я не по вашему ведомству. - Спокойно отозвался водила и повернулся к нам спиной. - Всякого и всяких насмотрелся, наелся этого дерьма по ноздри, так что не советую нервы рвать. Здесь, Афган, потому спокойней и без эмоций, а то долго не выдержите, не проживете. - Хрен с тобой, мудила. Потом поговорим. - Поговорить можно, но вряд ли будет желание, майор. - Пошли, товарищ майор, ну его на хрен, там наши других несут. Поможем. Мы с прапором кинулись навстречу военным и гражданским несущим на руках какие-то пестрые свертки в раздуваемых сквозняками лоскутах материи. Ветер снес пелену дыма и стало ясно видно, что это завернутые в лоскутья одежд, одеял, остатков штор дети. Я остановился, не в силах оторвать глаз от скорбной процессии. Люди шли медленно, осторожно и плавно ступая, стараясь не делать резких движений, не причинить лишнюю боль тем кого держали на руках. На меня с застывшим ужасом смотрели широко раскрытые глаза маленькой девочки. Она не плакала, только смотрела скорбно, не отрываясь. По ее личику тянулась уже подсыхающая струйка крови, над глазом багровела ссадина, волосики на голове казались реденькими и какими то истонченными. Приглядевшись я понял, что большая часть их просто выгорела, оставшиеся стали скорее обугленными столбиками пепла. Личико девочки лежало на погоне капитана-десантника, ее маленькие худые пальчики судорожно вцепились в ткань кителя оставив на чистой поверхности пять тоненьких грязно-розовых полосок. Глаза наполненные болью задавали немой вопрос - За что?.
Из оцепенения меня вывел перепачканный чужой кровью афганец, ухвативший за руку, оттащивший в сторону от скорбной процессии, увлекший за собой к зданию, к полным невыносимой боли крикам о помощи на незнакомом языке. Заскочив в помещение где еще несолько минут тому назад находился зал ожидания, наткнулся на лежащего на полу, неестественно вытянутого мужчину в синих джинсах и белоснежных новеньких кроссовках. Казалось он спал натянув на голову полу адидасовской спортивной куртки и обхватив для верности ее сверху обеими руками, не желая видеть и слышать все творящееся вокруг. Место он выбрал однако не самое подходящее, все вбегающие в зал спотыкались и обходили его стороной. Мне пришла в голову нелепая мысль попросить его выйти на воздух, или по крайней мере отодвинуться в сторону. Наклонился и покачал его рукой. Тело на ощупь казалось еще теплое, живое, но по тому как безвольно колыхнулось от прикосновения руки, понял - человек мертв. Мы приподняли его и отнесли ближе к стене, в сторону от прохода по которому двигалась к выходу цепочка спасателей с ранеными на руках. Остаток дня мы выносили на носилках из разодранного взрывом помещения сначала живых, а затем мертвых пассажиров несостоявшихся рейсов, встречавших и провожавших, их родных и друзей, женщин и детей, стариков и молодых, обезображенных взрывом, обгоревших, истерзанных болью и страхом. Прибывшие афганские пожарные и ХАДовцы затушили пожар и принялись обследовать место взрыва, делая все как-то замедленно, гортанно переговариваясь, жестикулируя. Их работа не производила серьезного впечатления. Я поделился своими наблюдениями с прапором, ставшим моим постоянным напарником. В ответ он угрюмо махнул рукой, - Не будет здесь толку! Вот свои своих, мусульмане мусульман изничтожают, детей, женщин. Ведь одной веры, как никак. Значит уже и это не препона. Если Бог не остановил, то уж людям и говорить нечего. Я здесь второй срок в рембате пашу. Всего понасмотрелся. Вначале к нашему брату тоже по другому относились. Шурави, то да се. Теперь, зверем смотрят. И не поймешь уже кто за кого... - Свои убивают своих. Идет бойня, самая настоящая гражданская война. Террор... - Думал я сидя в автобусе по дороге в цитадель, где распологалось общежитие офицеров, ожидающих направления в разбросанные по стране полки и бригады. Как и предполагал вопрос мой и здесь оказался заранее решен и предписание не заставило себя долго ждать. Неведомая сила посчитала Кабул слишком спокойным и уютным для меня местом на Земле. В полдень я уже летел на зеленом военнотранспортном АН-12 вместе с запчастями к вертолетам и сопровождавшими их технарями в свою новую часть. Потянулись заполненные делами дни. Все светлое время суток вертушки мотались над дорогами сопровождая колонны грузовиков, заправлялись, пополняли боеприпас и уходили на перехват выявленных разведкой караванов на высокогорных тропах, на пустынных плоскогорьях. Не успевали техники и вооруженцы проверить и обслужить машины как приходил приказ выкуривать душманов из горных убежищ, поддерживать пехотинцев или десантников, в очередной раз выручать попавших в западню афганских вояк. Скучать не приходилось, единственной отрадой становились нелетные дни, но такими погода радовала не часто. Сначала жилось невероятно трудно. Приходилось параллельно привыкать к чужому, неласковому климату, к новой технике, ушедшей довольно далеко со времени моего общения с вертолетами, востанавливать подзабытое, учить новое, знакомиться с людьми, находить общий язык с подчиненными и начальством, с летчиками, операторами и штурманами боевых и транспортных машин, учиться у них, перенимать опыт. Ошущал, чувствовал, вертится у многих на языке заветный вопросик - Как это бортинженер стратегического бомбера оказался инженером отдельного вертолетного отряда, за какие такие грехи снесло мужика с этакой высоты в афганскую пустыню?. Но люди тактично сдерживали любопытство, откладывали до лучших времен. Справедливо, видимо, предполагая, что со временем человек рано или поздно не выдержит молчанки, расколится и все словно на духу выложит. Особых тайн, а тем более позорных причин у меня не имелось, но выставлять напоказ перед всем честным людом семейное белье не хотелось. Вряд-ли народ меня понял. К тому же добрый совет держать язык за зубами накрепко запад в память. Усвоил... Правда дальше Афгана посылать меня некуда. Разве на тот свет, а это здесь проще простого организовать. Постепенно все стало на свои места, техника раскрыла секреты, личный состав оказался хорошо подготовленным и знающим. Пулевые пробоины заделывались, разбитые узлы и приборы заменялись. Если их приходилось ждать из Кабула, то летчики получали незапланированный отдых, валялись в койках, играли на гитаре, пели песни, потихоньку дули под картишки водку, судачили о недоступных бабах и отсыпались впрок. Изредка душманы пытались подобраться к аэродрому, дотянуться до столь лакомого куска, сжечь ненавистные вертушки, перестрелять или перерезать вертолетчиков, самых пожалуй ими ненавидимых из шурави. Но вертолеты надежно охранялись и душманы неся потери убирались в свои горы несолоно хлебавши, только пару раз им удалось с дальней дистанции выпустить несколько снарядов не причинивших никакого вреда ни машинам ни людям. Случалось, что вертушки не возвращались с боевого вылета. Душманские Стингеры и крупнокалиберные пулеметы настигали их над горами, в ущельях, где не имелось возможности для маневра, где не помогали отстреливаемые экипажем термические ловушки. Вертолет - не штурмовик, не самолет, пилот которого имел шанс катапультироваться, выжить, быть спасенным высланными на помощь десантниками или разведгруппой. Летчик, даже попав в плен к душманам мог стать предметом торга, оказаться выкупленным или обмененным на пленных духов, муку, керосин, доллары. Выбрасываясь с парашютом из падающей подбитой машины вертолетчик имел верный шанс оказаться порубанным в мясной фарш своими же лопастями винтов. У экипажей вертолетов вся надежда оставалась только на себя, свое умение совершить вынужденную посадку используя вращение лопастей будто парашют, да на клочок ровной земли, и еще на собственную удачу. Случалось удача изменяла, и тогда вертолет заваливаясь винтом вниз, распуская за собой огненно-дымный шлеф врезался в уступы скал сминая в общее месиво металл и людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38