Аттила помолчал, перед его мысленным взором возникла золотоволосая красавица. — Пусть он умрет быстро и легко. Скорее всего, он был хорошим солдатом. Его смерть усыпит бдительность настоящих виновников, и нам будет легче вызнать правду.
Аттила держал в руке синюю тунику. Но, вместо того, чтобы надеть ее, швырнул на кровать.
— Я не могу одевать лучший наряд, когда эта крошка лежит со стрелой в груди, — он шагнул к Айе. — Они думают, что я откажусь от привычки выбирать новых жен? — вскричал он. — Передай мои слова этим интриганткам и предательницам, что окружают тебя во Дворе. Пусть убийца невинной девушки тоже это услышит. Я намерен вновь жениться. Знаешь, кто моя новая избранница? Сестра императора Рима! Скажи им, что с этого часа я ввожу новый порядок. У меня будет одна жена, принцесса Гонория. Она будет жить в собственном дворце, ей будут прислуживать благородные дамы, у нее будет своя охрана. А остальные станут наложницами. Скажи им это, моя Айя, и понаблюдай, как побелеют их лица и наполнятся страхом глаза. Тотчас же ступай к ним.
Айю как ветром сдуло. Настроение же Аттилы изменилось. Он грустно вздохнул.
— Я говорил серьезно, Онегезий. Я хочу, чтобы у меня была одна жена, которая будет сидеть на троне рядом со мной. Императрица всего мира. Если Микка сказал о принцессе правду, этой женой будет она. Но я думаю, что, скорее всего, этой новой женой станет другая девушка, которую ты мне найдешь, — он положил руку на плечо Онегезия. — Да, ты мне ее найдешь.
— Я? — вскричал Онегезий. — Кого я найду? Где?
— Вот что я поручаю тебе. Ты должен найти мне жену, которая заставит меня забыть крошку, что убили этой ночью. Если понадобится, обыщи весь мир. Пусть твои люди побывают везде и всюду. Дай знать, что мы дадим награду тому, кто укажет, где найти красавицу, которая нам нужна. Трудную задачу возлагаю я на тебя, Онегезий, поскольку не так-то просто стереть Сванхильду из моей памяти.
Она должна быть еще прекраснее, — продолжал Аттила после короткой паузы. — С золотыми, как солнечные лучи, волосами. Мне не нужны восточные девушки с их черными глазами. Таких у меня полно. Глаза у нее должны быть синими как небо. Талия — осиной. Я устал от полногрудых гусынь. Ты знаешь, где можно найти мне такую жену, Онегезий?
Тот поник головой.
— Нет, о король королей. Но я найду ее для тебя.
— И найди ее побыстрее, — в голосе Аттилы послышалась угроза. — Задержки я не потерплю. Мне нужно забыть Сванхильду.
6
С облегчением Аттила переключился на военные дела. Ковыляя на коротеньких ножках, спустился в залу под спальней. Нашел Всегда-одетого за столом, где днем раньше сидели его военачальники. Николан Ильдербурф работал всю ночь, но выполнил поручение Аттилы. На длинном столе лежали четыре стопки листов пергамента, по одной для каждой из армий, идущих с Востока.
Еще юный, высокий, стройный, (в компании ширококостных гуннов он казался просто хрупким), темноволосый и черноглазый, Николан чем-то напоминал грека, умными глазами, высоким лбом, может, изящными руками. По первому взгляду складывалось впечатление, что ему самое место за глыбой мрамора или перед чистым холстом, но хватало нескольких секунд, чтобы понять обманчивость артистической внешности. За столом сидел человек действия, активный, энергичный, схватывающий все на лету и с ходу использующий полученные сведения. И сравнивать его стоило не с греком, а с закаленным клинком, с острейшим из лезвий и с великолепной рукоятью.
— Я закончил, великий хан, — доложил Николан, указывая на стопки пергаментов. — Вот твои приказы.
Аттила не счел нужным задавать какие-либо вопросы. Он знал, что в документах содержится исчерпывающая информация. Армии, движущиеся с Востока, узнают из них, когда сниматься с места, по каким дорогам, сколько проходить в день, где найти съестные припасы и воду, где и когда форсировать реки. Все было расписано ясно и понятно. Четыре армии друг за другом пересекут Дакию и проследуют вдоль Дуная, нигде не столкнувшись с другими частями. Следовать приказам не составляло труда. Более того, они не требовали невозможного, а потому помешать их выполнению могла лишь полная некомпетентность командующих. И в этом случае поиск виноватого не занял бы много времени.
— Их нужно отправить немедленно, — распорядился Аттила. Пристально посмотрел на своего помощника. — Ты устал?
— Немного, о король.
Солнце уже ярко светило в окна, в зале было душно и тепло. Николан, однако, оставался в плотной тунике, застегнутой у ворота. Он потер глаза, отгоняя сон.
Аттила присел к столу.
— Я награжу тебя еще одним важным поручением. Тебе придется выехать после полудня.
Николан согласно кивнул.
— Несколько часов сна и я смогу ехать, — и добавил, показывая, что, в отличие от многих, не испытывает к правителю никакого страха. — Давным давно ты обещал мне другую награду, и мне пора ее получить. Я говорю о возвращении моих земель, о король королей. Их надобно отобрать у Финнинальдеров. Они незаконно купили их у Ванния после убийства моего отца. Ты должен восстановить справедливость, о могущественный король. Ванний не имел законного права захватывать эти земли. Из денег, заплаченных Финнинальдерами, казна не получила ни единой сестерции. Ванний все оставил себе. Он ограбил и тебя, главу государства. Разве не пришло время воздать виновным по заслугам?
Аттила нахмурился. И ответил после долгой паузы.
— Я недостаточно хорошо знаком с этим делом. Могу лишь пообещать тебе, что во всем разберусь.
Но Николана такой ответ не устроил.
— Это обещание я уже слышал несколько раз, — его лицо полыхнуло злым румянцем. — Разве я плохо служу тебе? Я не прошу награды, о великий Танджо, я лишь пекусь о восстановлении справедливости.
— Нечего давить на меня! — возвысил голос и Аттила. — Мы готовимся к войне. Когда мы победим, у нас будет много земель и золота, так что ты получишь свою, и, уверяю тебя, немалую, долю. Не предпочтешь ли ты поместья в теплой Италии тому клочку земли, из-за которого ты не даешь мне покоя?
Николан покачал головой.
— Мне ничего не нужно в этом мире, кроме земель моего отца.
— Туда я и посылаю тебя. Отправляйся. Отложим этот разговор. Выполни мое поручение, а потом мы поговорим о твоих землях, — и взмахом руки остановил возражения Николана, показывая, что тема закрыта. — Странно, что я никогда не бывал в стране, откуда ты родом, хотя находится она совсем рядом. И известно мне о ней лишь одно: тамошний народ выращивает хороших лошадей. Говорят, правда, что у вас много красивых женщин.
Николан гордо вскинул голову.
— Наши лошади — лучшие в мире, о могущественный Танджо.
— Лучшие? Голословное утверждение. Ты пробыл у нас достаточно долго, чтобы увидеть, лошади гуннов лучше всех.
— Приезжай на плоскогорье, о великий король, и ты все увидишь своими глазами. Наши лошади не уступают в скорости арабским, но более выносливые. Они большие и красивые. Сравнимых с ними не найдешь нигде.
— Ты еще скажешь, что твои соотечественники лучшие всадники, чем гунны.
Николан вновь кивнул.
— Думаю, это так. Они обходятся без седел.
Аттила рассмеялся.
— Пока я вижу, что на плоскогорье выращивают отличных болтунов. Ладно, скоро я побываю там и оценю достоинства как людей, так и лошадей. Жди меня там через полмесяца. Но влекут меня на плоскогорье не лошади. Я также хочу найти себе новую жену, с золотистыми волосами и белоснежной кожей, со стройной, как тростинка, фигурой. Мне сказали, что вы черноволосый народ, но иногда ваши женщины рождаются с волосами, как солнце. Мне хочется повидать все самому, и великолепных лошадей, быстрых, как ветер, и золотоволосых женщин.
Николан помрачнел. Теперь визит Аттилы на плоскогорье, мягко говоря, не радовал его.
— Ты хочешь, чтобы я поехал с тобой, великий Танджо?
Аттила покачал головой.
— Я хочу, чтобы ты поехал первым. Мой отъезд не скроешь. Народ у нас ушлый, так что они спрячут все то, что не захотят мне показать. Лучшие лошади исчезнут до того, как я пересеку границу. Прекрасные дочери растворятся в воздухе как дым. Я знаю все трюки моих подданных. Так что ты поедешь раньше меня, а потом доложишь обо всем, что увидел.
— Ты хочешь, чтобы я шпионил для тебя, — в тоне Николана послышались возмущенные нотки.
Глаза Аттилы сузились.
— Ты что, не хочешь мне служить? Ставишь интересы своего народа выше моих?
Николан взглянул вождю прямо в глаза, зная, что правитель половины мира может взорваться после его ответа словно вулкан.
— Ты прав, о король, к такому поручению у меня не лежит душа. Но я поеду перед тобой и предоставлю тебе полный отчет об увиденном. Позволишь сказать, почему?
Аттила кивнул. Николан поднялся, снял тунику, повернулся, чтобы император гуннов мог увидеть его спину. Она представляла собой месиво ужасных шрамов, перекрещивающихся, глубоких, отвратительных на вид, хотя раны, вызвавшие их, давно зажили.
Люди содрогаются, когда видят мою спину, поэтому я никогда не выставляю ее напоказ. Отсюда и прозвище Тогалатий, или Всегда-одетый. Это сделали римляне, о король королей, — он вновь надел тунику. — Они убили моего отца, отвезли меня и мою мать в Рим и продали там как рабов. Моя любимая мама умерла, к счастью для нее. Она не смогла вынести такой жизни. Я же стал рабом во дворце Аэция…
Глаза Аттилы блеснули.
— Во дворце Аэция? Моего давнего, доброго друга Аэция. Скажи мне, Тогалатий, каким он показался тебе хозяином?
— Ты видел мою спину, — ответил Николан. — Нужно ли что добавлять? Кроме разве одного: поскольку Аэций командует армиями Рима, я сделаю все, чтобы твои войска не испытывали недостатка в лошадях.
Тут заговорил Аттила.
— Он был таким красивым и одаренным мальчиком, этот мой давний друг. Со своими длинными ногами он легко обгонял меня. Он мог читать и говорить на нескольких языках, играть на лютне, петь. Как он смеялся, если побеждал меня в чем-либо, — он повернулся к Николану. — Ненависть к нему движила тобой, когда ты принялся за работу вчера вечером, и позволила избежать малейших ошибок в этих приказах?
Николан коротко кивнул, на его щеках затеплился гневный румянец.
— Я все перепроверял дважды, о король. Потому-то и успел закончить работу только к утру. Я хотел, чтобы твои армии прибыли с Востока вовремя и в полной боевой готовности.
Аттила уже позабыл о трагической смерти Сванхильды. Он довольно хохотнул.
— Похоже, мне повезло, мой юный Тогалатий, что в Риме ты попал именно к Аэцию.
После того, как правитель гуннов отбыл, кто-то зашевелился в груде тряпья под столом, за которым он сидел. Тряпье отлетело в сторону и из-под стола вылез мужчина с рыжими волосами и широким, добродушным лицом. Когда он поднялся, стало ясно, что он выше большинства на многие дюймы. Мужчина потянулся, зевнул.
— Я голоден, — объявил он.
— Ты всегда голоден, Ивар, — отметил Николан.
Бритонец, которого предлагали выставить против Улдина Булгарского, рассмеялся.
— У меня большое тело, мой деловой, быстро пишущий друг. Как ты думаешь, добудем мы здесь еды?
Николан подошел к двери.
— Сайлес, ленивый бездельник! — крикнул он. — Принеси еды. Самой лучшей да побольше. Если у тебя есть сомнения, в праве ли я требовать чего-то от тебя, спроси человека, чьи шаги сейчас слышатся над нами. Он скажет тебе, что ты должен как следует накормить нас, — он вернулся к Ивару, возвышающему над ним на добрые полголовы. — Это будет единственная награда за мою ночную работу. Ты слышал, о чем мы говорили, великий вождь и я?
Ивар кивнул.
— Я проснулся, когда гроза всех народов вошел в залу. И решил, что лучше всего не высовываться и не привлекать к себе внимания. Но я все слышал. Ник, друг мой, ты сделаешь все, что он приказал? Станешь его шпионом на родной земле?
Молодой человек с плоскогорья, которому Аттила доверял организовывать движение армий, посмотрел Ивару в глаза.
— Ты слышал мой ответ. Полагаешь, мне не следовало соглашаться?
По выражению лица бритонца чувствовалось, что он сильно сомневается в правильности принятого решения.
— Даже не знаю. Трудно, знаешь ли, идти против своего народа.
— Да, трудно, — согласился Николан. — Но мой народ находится в сложном положении. Мы живем на плоскогорье и нас очень мало в сравнении с теми, кто нас окружает. У нас не было возможности сохранить независимость. Сначала нас поглотили и развратили римляне, навязавшие нам свои законы и обычаи. Потом пришли гунны. Многие поколения прожили в подчинении у других народов. Большинство моих соотечественников предпочитают римлян гуннам. Я — нет. Они, в отличие от меня, не знают, сколь ленивы, жестоки и продажны нынешние римляне. За гуннами, по крайней мере, сила. Если уж служить, то сильному человеку, а не изнеженному завсегдатаю бань.
— Но, друг мой, вопрос не в том, кому служить, а сколь далеко может зайти твоя служба, — заметил бритонец. — Я почти не рассказывал о себе. Мой отец был рабом у богатого латифундиста. Он ходил с железным ярмом на шее, и когда я научился ходить, мне подвесили точно такое же. Достаточно большое, чтобы я проносил его всю жизнь. Но они не ожидали, что я вырасту такой большой. Когда мне исполнилось пятнадцать, старое ярмо заменили на более увесистое. Когда стало ясно, что я очень силен, меня продали римскому торговцу, который полагал, что из меня получится хороший гладиатор. Но Рим принял христианство, и гладиаторские бои запретили до того, как я закончил школу гладиаторов, — его глаза затуманились. Ты можешь подумать, что я ничем не обязан стране, в которой родился. Они лишь награждала меня побоями да отняла право стоять во весь рост и зваться человеком. И все же, друг мой, меня тянет туда. Я все время вспоминаю сладкий воздух и плодородные поля, дававшие столько еды, что и мне, рабу, хватало ее вволю, — он тряхнул головой. — Я не могу причинить моей стране вреда. Придет день, когда я туда вернусь.
— Я люблю свою страну не меньше твоего, — воскликнул Николан. — Воздух там столь же сладок, а поля плодородны. Более всего на свете я хотел бы вновь побывать на празднике скачек, Трампинг-оф-Бау. Там осталась девушка, с которой я мечтаю встретиться, хотя, возможно, ее уже выдали замуж. Девушка с золотистыми волосами и искоркой в глазах, — он положил руку на массивное плечо друга. — Вот чем я могу утешить тебя, мой могучий Ивар. Я решил, что вернувшись в мою страну, первым делом загляну к христианскому священнику. Он живет там с дней моего детства, главным образом, в тайных убежищах, поскольку Аттила не жалует миссионеров. Он прибыл с того острова, откуда родом твой отец.
Ивар удивленно изогнул бровь.
— Каким образом бритонский священник проповедует христианство в твоем краю? Почему он не остался со своим народом?
— Я задам ему этот вопрос, — улыбнулся Николан. Он очень мудр и сразу видит суть проблемы. Я расскажу, что от меня требуют, и спрошу, что же мне делать. Он наверняка найдет правильный ответ, этот улыбающийся старый священник. А я последую его совету. Тебя это устраивает?
В залу вошел Черный Сайлес. Он принес блюдо с мясом и чашу с кумысом. Поставил и то, и другое, на стол. Проголодавшийся Ивар, не теряя ни секунды, набросился на еду.
— Не удивительно, что ты такой большой, — усмехнулся повар. — У тебя отменный аппетит. С этим булгарином ты бы расправился в два счета, не так?
По их возвращении в столицу, Николану и Ивару рассказали о том, что произошло в обеденном зале. Бритонец кивнул, не отрываясь от еды.
— Полагаю, ты прав, Сайлес. Но я рад, что ты прикончил его за меня.
Николану есть не хотелось. После ухода повара он подошел к окну у потолка, в которое вливался яркий солнечный свет, второй раз снял тунику, сел к солнцу исполосованной спиной.
Ночное бдение и солнечное тепло навели его на воспоминания. Перед его мысленном взором пронеслось все то, что случилось с ним после того ужасного дня, когда римский работорговец с изуродованным шрамом лицом вошел в дом Ильдербурфов. Он помнил охватившую его панику, крики испуганных слуг, неистовое ржание лошадей, и старуху Маффу, выкрикивающую проклятия.
7
Старая Маффа кричала и кричала, пока один из солдат не положил этому конец. По взмаху толстой, в веснушках, руки римлянина, изменившего своей стране, он подошел к сердитой старой женщине. Короткий удар меча, разверзшаяся рана на шее служанки, и тишина.
В то утро Николан проснулся рано. Ночью он спал плохо, взволнованный жарким спором, разгоревшимся предыдущим вечером между отцом и матерью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Аттила держал в руке синюю тунику. Но, вместо того, чтобы надеть ее, швырнул на кровать.
— Я не могу одевать лучший наряд, когда эта крошка лежит со стрелой в груди, — он шагнул к Айе. — Они думают, что я откажусь от привычки выбирать новых жен? — вскричал он. — Передай мои слова этим интриганткам и предательницам, что окружают тебя во Дворе. Пусть убийца невинной девушки тоже это услышит. Я намерен вновь жениться. Знаешь, кто моя новая избранница? Сестра императора Рима! Скажи им, что с этого часа я ввожу новый порядок. У меня будет одна жена, принцесса Гонория. Она будет жить в собственном дворце, ей будут прислуживать благородные дамы, у нее будет своя охрана. А остальные станут наложницами. Скажи им это, моя Айя, и понаблюдай, как побелеют их лица и наполнятся страхом глаза. Тотчас же ступай к ним.
Айю как ветром сдуло. Настроение же Аттилы изменилось. Он грустно вздохнул.
— Я говорил серьезно, Онегезий. Я хочу, чтобы у меня была одна жена, которая будет сидеть на троне рядом со мной. Императрица всего мира. Если Микка сказал о принцессе правду, этой женой будет она. Но я думаю, что, скорее всего, этой новой женой станет другая девушка, которую ты мне найдешь, — он положил руку на плечо Онегезия. — Да, ты мне ее найдешь.
— Я? — вскричал Онегезий. — Кого я найду? Где?
— Вот что я поручаю тебе. Ты должен найти мне жену, которая заставит меня забыть крошку, что убили этой ночью. Если понадобится, обыщи весь мир. Пусть твои люди побывают везде и всюду. Дай знать, что мы дадим награду тому, кто укажет, где найти красавицу, которая нам нужна. Трудную задачу возлагаю я на тебя, Онегезий, поскольку не так-то просто стереть Сванхильду из моей памяти.
Она должна быть еще прекраснее, — продолжал Аттила после короткой паузы. — С золотыми, как солнечные лучи, волосами. Мне не нужны восточные девушки с их черными глазами. Таких у меня полно. Глаза у нее должны быть синими как небо. Талия — осиной. Я устал от полногрудых гусынь. Ты знаешь, где можно найти мне такую жену, Онегезий?
Тот поник головой.
— Нет, о король королей. Но я найду ее для тебя.
— И найди ее побыстрее, — в голосе Аттилы послышалась угроза. — Задержки я не потерплю. Мне нужно забыть Сванхильду.
6
С облегчением Аттила переключился на военные дела. Ковыляя на коротеньких ножках, спустился в залу под спальней. Нашел Всегда-одетого за столом, где днем раньше сидели его военачальники. Николан Ильдербурф работал всю ночь, но выполнил поручение Аттилы. На длинном столе лежали четыре стопки листов пергамента, по одной для каждой из армий, идущих с Востока.
Еще юный, высокий, стройный, (в компании ширококостных гуннов он казался просто хрупким), темноволосый и черноглазый, Николан чем-то напоминал грека, умными глазами, высоким лбом, может, изящными руками. По первому взгляду складывалось впечатление, что ему самое место за глыбой мрамора или перед чистым холстом, но хватало нескольких секунд, чтобы понять обманчивость артистической внешности. За столом сидел человек действия, активный, энергичный, схватывающий все на лету и с ходу использующий полученные сведения. И сравнивать его стоило не с греком, а с закаленным клинком, с острейшим из лезвий и с великолепной рукоятью.
— Я закончил, великий хан, — доложил Николан, указывая на стопки пергаментов. — Вот твои приказы.
Аттила не счел нужным задавать какие-либо вопросы. Он знал, что в документах содержится исчерпывающая информация. Армии, движущиеся с Востока, узнают из них, когда сниматься с места, по каким дорогам, сколько проходить в день, где найти съестные припасы и воду, где и когда форсировать реки. Все было расписано ясно и понятно. Четыре армии друг за другом пересекут Дакию и проследуют вдоль Дуная, нигде не столкнувшись с другими частями. Следовать приказам не составляло труда. Более того, они не требовали невозможного, а потому помешать их выполнению могла лишь полная некомпетентность командующих. И в этом случае поиск виноватого не занял бы много времени.
— Их нужно отправить немедленно, — распорядился Аттила. Пристально посмотрел на своего помощника. — Ты устал?
— Немного, о король.
Солнце уже ярко светило в окна, в зале было душно и тепло. Николан, однако, оставался в плотной тунике, застегнутой у ворота. Он потер глаза, отгоняя сон.
Аттила присел к столу.
— Я награжу тебя еще одним важным поручением. Тебе придется выехать после полудня.
Николан согласно кивнул.
— Несколько часов сна и я смогу ехать, — и добавил, показывая, что, в отличие от многих, не испытывает к правителю никакого страха. — Давным давно ты обещал мне другую награду, и мне пора ее получить. Я говорю о возвращении моих земель, о король королей. Их надобно отобрать у Финнинальдеров. Они незаконно купили их у Ванния после убийства моего отца. Ты должен восстановить справедливость, о могущественный король. Ванний не имел законного права захватывать эти земли. Из денег, заплаченных Финнинальдерами, казна не получила ни единой сестерции. Ванний все оставил себе. Он ограбил и тебя, главу государства. Разве не пришло время воздать виновным по заслугам?
Аттила нахмурился. И ответил после долгой паузы.
— Я недостаточно хорошо знаком с этим делом. Могу лишь пообещать тебе, что во всем разберусь.
Но Николана такой ответ не устроил.
— Это обещание я уже слышал несколько раз, — его лицо полыхнуло злым румянцем. — Разве я плохо служу тебе? Я не прошу награды, о великий Танджо, я лишь пекусь о восстановлении справедливости.
— Нечего давить на меня! — возвысил голос и Аттила. — Мы готовимся к войне. Когда мы победим, у нас будет много земель и золота, так что ты получишь свою, и, уверяю тебя, немалую, долю. Не предпочтешь ли ты поместья в теплой Италии тому клочку земли, из-за которого ты не даешь мне покоя?
Николан покачал головой.
— Мне ничего не нужно в этом мире, кроме земель моего отца.
— Туда я и посылаю тебя. Отправляйся. Отложим этот разговор. Выполни мое поручение, а потом мы поговорим о твоих землях, — и взмахом руки остановил возражения Николана, показывая, что тема закрыта. — Странно, что я никогда не бывал в стране, откуда ты родом, хотя находится она совсем рядом. И известно мне о ней лишь одно: тамошний народ выращивает хороших лошадей. Говорят, правда, что у вас много красивых женщин.
Николан гордо вскинул голову.
— Наши лошади — лучшие в мире, о могущественный Танджо.
— Лучшие? Голословное утверждение. Ты пробыл у нас достаточно долго, чтобы увидеть, лошади гуннов лучше всех.
— Приезжай на плоскогорье, о великий король, и ты все увидишь своими глазами. Наши лошади не уступают в скорости арабским, но более выносливые. Они большие и красивые. Сравнимых с ними не найдешь нигде.
— Ты еще скажешь, что твои соотечественники лучшие всадники, чем гунны.
Николан вновь кивнул.
— Думаю, это так. Они обходятся без седел.
Аттила рассмеялся.
— Пока я вижу, что на плоскогорье выращивают отличных болтунов. Ладно, скоро я побываю там и оценю достоинства как людей, так и лошадей. Жди меня там через полмесяца. Но влекут меня на плоскогорье не лошади. Я также хочу найти себе новую жену, с золотистыми волосами и белоснежной кожей, со стройной, как тростинка, фигурой. Мне сказали, что вы черноволосый народ, но иногда ваши женщины рождаются с волосами, как солнце. Мне хочется повидать все самому, и великолепных лошадей, быстрых, как ветер, и золотоволосых женщин.
Николан помрачнел. Теперь визит Аттилы на плоскогорье, мягко говоря, не радовал его.
— Ты хочешь, чтобы я поехал с тобой, великий Танджо?
Аттила покачал головой.
— Я хочу, чтобы ты поехал первым. Мой отъезд не скроешь. Народ у нас ушлый, так что они спрячут все то, что не захотят мне показать. Лучшие лошади исчезнут до того, как я пересеку границу. Прекрасные дочери растворятся в воздухе как дым. Я знаю все трюки моих подданных. Так что ты поедешь раньше меня, а потом доложишь обо всем, что увидел.
— Ты хочешь, чтобы я шпионил для тебя, — в тоне Николана послышались возмущенные нотки.
Глаза Аттилы сузились.
— Ты что, не хочешь мне служить? Ставишь интересы своего народа выше моих?
Николан взглянул вождю прямо в глаза, зная, что правитель половины мира может взорваться после его ответа словно вулкан.
— Ты прав, о король, к такому поручению у меня не лежит душа. Но я поеду перед тобой и предоставлю тебе полный отчет об увиденном. Позволишь сказать, почему?
Аттила кивнул. Николан поднялся, снял тунику, повернулся, чтобы император гуннов мог увидеть его спину. Она представляла собой месиво ужасных шрамов, перекрещивающихся, глубоких, отвратительных на вид, хотя раны, вызвавшие их, давно зажили.
Люди содрогаются, когда видят мою спину, поэтому я никогда не выставляю ее напоказ. Отсюда и прозвище Тогалатий, или Всегда-одетый. Это сделали римляне, о король королей, — он вновь надел тунику. — Они убили моего отца, отвезли меня и мою мать в Рим и продали там как рабов. Моя любимая мама умерла, к счастью для нее. Она не смогла вынести такой жизни. Я же стал рабом во дворце Аэция…
Глаза Аттилы блеснули.
— Во дворце Аэция? Моего давнего, доброго друга Аэция. Скажи мне, Тогалатий, каким он показался тебе хозяином?
— Ты видел мою спину, — ответил Николан. — Нужно ли что добавлять? Кроме разве одного: поскольку Аэций командует армиями Рима, я сделаю все, чтобы твои войска не испытывали недостатка в лошадях.
Тут заговорил Аттила.
— Он был таким красивым и одаренным мальчиком, этот мой давний друг. Со своими длинными ногами он легко обгонял меня. Он мог читать и говорить на нескольких языках, играть на лютне, петь. Как он смеялся, если побеждал меня в чем-либо, — он повернулся к Николану. — Ненависть к нему движила тобой, когда ты принялся за работу вчера вечером, и позволила избежать малейших ошибок в этих приказах?
Николан коротко кивнул, на его щеках затеплился гневный румянец.
— Я все перепроверял дважды, о король. Потому-то и успел закончить работу только к утру. Я хотел, чтобы твои армии прибыли с Востока вовремя и в полной боевой готовности.
Аттила уже позабыл о трагической смерти Сванхильды. Он довольно хохотнул.
— Похоже, мне повезло, мой юный Тогалатий, что в Риме ты попал именно к Аэцию.
После того, как правитель гуннов отбыл, кто-то зашевелился в груде тряпья под столом, за которым он сидел. Тряпье отлетело в сторону и из-под стола вылез мужчина с рыжими волосами и широким, добродушным лицом. Когда он поднялся, стало ясно, что он выше большинства на многие дюймы. Мужчина потянулся, зевнул.
— Я голоден, — объявил он.
— Ты всегда голоден, Ивар, — отметил Николан.
Бритонец, которого предлагали выставить против Улдина Булгарского, рассмеялся.
— У меня большое тело, мой деловой, быстро пишущий друг. Как ты думаешь, добудем мы здесь еды?
Николан подошел к двери.
— Сайлес, ленивый бездельник! — крикнул он. — Принеси еды. Самой лучшей да побольше. Если у тебя есть сомнения, в праве ли я требовать чего-то от тебя, спроси человека, чьи шаги сейчас слышатся над нами. Он скажет тебе, что ты должен как следует накормить нас, — он вернулся к Ивару, возвышающему над ним на добрые полголовы. — Это будет единственная награда за мою ночную работу. Ты слышал, о чем мы говорили, великий вождь и я?
Ивар кивнул.
— Я проснулся, когда гроза всех народов вошел в залу. И решил, что лучше всего не высовываться и не привлекать к себе внимания. Но я все слышал. Ник, друг мой, ты сделаешь все, что он приказал? Станешь его шпионом на родной земле?
Молодой человек с плоскогорья, которому Аттила доверял организовывать движение армий, посмотрел Ивару в глаза.
— Ты слышал мой ответ. Полагаешь, мне не следовало соглашаться?
По выражению лица бритонца чувствовалось, что он сильно сомневается в правильности принятого решения.
— Даже не знаю. Трудно, знаешь ли, идти против своего народа.
— Да, трудно, — согласился Николан. — Но мой народ находится в сложном положении. Мы живем на плоскогорье и нас очень мало в сравнении с теми, кто нас окружает. У нас не было возможности сохранить независимость. Сначала нас поглотили и развратили римляне, навязавшие нам свои законы и обычаи. Потом пришли гунны. Многие поколения прожили в подчинении у других народов. Большинство моих соотечественников предпочитают римлян гуннам. Я — нет. Они, в отличие от меня, не знают, сколь ленивы, жестоки и продажны нынешние римляне. За гуннами, по крайней мере, сила. Если уж служить, то сильному человеку, а не изнеженному завсегдатаю бань.
— Но, друг мой, вопрос не в том, кому служить, а сколь далеко может зайти твоя служба, — заметил бритонец. — Я почти не рассказывал о себе. Мой отец был рабом у богатого латифундиста. Он ходил с железным ярмом на шее, и когда я научился ходить, мне подвесили точно такое же. Достаточно большое, чтобы я проносил его всю жизнь. Но они не ожидали, что я вырасту такой большой. Когда мне исполнилось пятнадцать, старое ярмо заменили на более увесистое. Когда стало ясно, что я очень силен, меня продали римскому торговцу, который полагал, что из меня получится хороший гладиатор. Но Рим принял христианство, и гладиаторские бои запретили до того, как я закончил школу гладиаторов, — его глаза затуманились. Ты можешь подумать, что я ничем не обязан стране, в которой родился. Они лишь награждала меня побоями да отняла право стоять во весь рост и зваться человеком. И все же, друг мой, меня тянет туда. Я все время вспоминаю сладкий воздух и плодородные поля, дававшие столько еды, что и мне, рабу, хватало ее вволю, — он тряхнул головой. — Я не могу причинить моей стране вреда. Придет день, когда я туда вернусь.
— Я люблю свою страну не меньше твоего, — воскликнул Николан. — Воздух там столь же сладок, а поля плодородны. Более всего на свете я хотел бы вновь побывать на празднике скачек, Трампинг-оф-Бау. Там осталась девушка, с которой я мечтаю встретиться, хотя, возможно, ее уже выдали замуж. Девушка с золотистыми волосами и искоркой в глазах, — он положил руку на массивное плечо друга. — Вот чем я могу утешить тебя, мой могучий Ивар. Я решил, что вернувшись в мою страну, первым делом загляну к христианскому священнику. Он живет там с дней моего детства, главным образом, в тайных убежищах, поскольку Аттила не жалует миссионеров. Он прибыл с того острова, откуда родом твой отец.
Ивар удивленно изогнул бровь.
— Каким образом бритонский священник проповедует христианство в твоем краю? Почему он не остался со своим народом?
— Я задам ему этот вопрос, — улыбнулся Николан. Он очень мудр и сразу видит суть проблемы. Я расскажу, что от меня требуют, и спрошу, что же мне делать. Он наверняка найдет правильный ответ, этот улыбающийся старый священник. А я последую его совету. Тебя это устраивает?
В залу вошел Черный Сайлес. Он принес блюдо с мясом и чашу с кумысом. Поставил и то, и другое, на стол. Проголодавшийся Ивар, не теряя ни секунды, набросился на еду.
— Не удивительно, что ты такой большой, — усмехнулся повар. — У тебя отменный аппетит. С этим булгарином ты бы расправился в два счета, не так?
По их возвращении в столицу, Николану и Ивару рассказали о том, что произошло в обеденном зале. Бритонец кивнул, не отрываясь от еды.
— Полагаю, ты прав, Сайлес. Но я рад, что ты прикончил его за меня.
Николану есть не хотелось. После ухода повара он подошел к окну у потолка, в которое вливался яркий солнечный свет, второй раз снял тунику, сел к солнцу исполосованной спиной.
Ночное бдение и солнечное тепло навели его на воспоминания. Перед его мысленном взором пронеслось все то, что случилось с ним после того ужасного дня, когда римский работорговец с изуродованным шрамом лицом вошел в дом Ильдербурфов. Он помнил охватившую его панику, крики испуганных слуг, неистовое ржание лошадей, и старуху Маффу, выкрикивающую проклятия.
7
Старая Маффа кричала и кричала, пока один из солдат не положил этому конец. По взмаху толстой, в веснушках, руки римлянина, изменившего своей стране, он подошел к сердитой старой женщине. Короткий удар меча, разверзшаяся рана на шее служанки, и тишина.
В то утро Николан проснулся рано. Ночью он спал плохо, взволнованный жарким спором, разгоревшимся предыдущим вечером между отцом и матерью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45