Он тоже - житель Вселенной...
НЕБО. ВОРОН
Вот что делает простое внушение. Это я решил сделать эксперимент, уважаемый "Достоевский", и наши с вами ощущения мира, и кусочек моего великого багажа знаний (я же кладовая, не оцененная никем на Земле...) преподнести моему глуповатому хозяину. И вон видите, что произошло, о чем задумался зэк Квазимода. О Вселенной...
Ну что ж, Иван, должен тебе сообщить, что Хозяин, безусловно, есть у Вселенной, но у тебя, человек Воронцов, тоже есть не менее удивительное место приложения сил своих - твоя Вселенная, вселенная души твоей. Если ты когда-нибудь без моей помощи поймешь это, ты будешь самым счастливым в этой Зоне человеком. Ведь понявшему и осознавшему это не нужны никакие социальные подпорки в виде института брака, образования, государства, социума и прочих хитрых игрушек прогресса, бесполезных и никчемных забав изощренного и хитрого человечьего ума. Заимев свою Вселенную, ты можешь спокойно жить с нею в любых условиях - на острове и в скиту, в пещере и под водой, в тюрьме, наконец, и везде твоя душа будет в покое, потому что твоя Вселенная будет для нее самодостаточной, и будешь ты думать высокие думы: о горнем мире, о хлебе, о земле, о поэзии и женщине, обо всем. Счастливы эти люди, но как мало их внизу. Как непочитаемы они, отгоняемы от человечьего стада и презираемы. Легче человеку жить со своей закрытой Вселенной, чуть только посылающей свои слабые сигналы, среди себе подобных, не замечающих Космоса своей души, погребенных под текущими заботами о животе своем... Самые хитрые приспособились, сочетая заботы о тщетном и вечном, но обычно это заканчивается катастрофой: лампада духа гаснет. Обидно вам должно быть, но вы с удивительной радостью шпыняете свою душу и продолжаете жить пустыми желаниями. Зачем вот только - скажите?
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Не поверите... чтобы жить, и только ради этого.
Наблюдая за тем, как жадно и неряшливо, давясь, едят некоторые мои товарищи по несчастью, задавался тем же вопросом. И ответ пришел неожиданный едят они, чтобы выжить, а выживают не по своей, так сказать, воле: могучий инстинкт выживания, заложенный в основах человека, помимо его прихотей, гонит его, заставляя жить. Кушать тоже.
Значит, кому-то и для чего-то это необходимо - чтобы выживали на этой планете миллиарды живых существ. Эксперимент этот часто дает сбои, находятся единицы, что восстают против бессмысленной гонки к смерти и сходят с дистанции - убивают сами себя враз или создают условия для самоуничтожения. Но в основном заведенная кем-то пружина каждое утро толкает человека - живи, живи.
Выживи, выживи - звучит это применительно к тем условиям, в которых мы находимся. И человек осознает и ест, наполняя себя дерьмовой пищей, чтобы сохраниться.
А зачем? Вам на небесах знать лучше. Меня лично этот вопрос совершенно не волнует, у меня шифр, закодированный только на жизнь, и я живу, думая об этом и сообразно этому. Я должен выжить.
Потому я осторожен, потому я ищу пути к быстрой свободе, потому я берегу себя и свое здоровье, потому я не даю себе опускаться, а мозгу моему лениться.
НЕБО. ВОРОН
Но если вам позволено было выжить, то встает следующий вопрос: ради чего? Какова высшая цель вашего мига жизни на Земле? Что вы оставите после себя? Материальное - бред... Сотню побед над женщинами - грязь... Обиды на судьбу глупость... Единственное и бессмертное, что останется в памяти поколении, Духовное... Любовь и Добро... Чтобы к открытому вами источнику шли и шли за святой водой истины, исцелялись и помнили и радостью омывались души людские. Думайте! И вы свою задачу выполните. А как с теми, что живут по наитию и выживают по наитию, пользуясь тупыми шаблонами быть "как все"? Зачем они вашему обществу и Мирозданию?
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Утром Квазимода спохватился, что опять не пришита к рукаву планка. Схватил иголку, долго его негнущиеся пальцы-крюки мучились с игольным ушком и ниткой, но продеть последнюю так и не смог, еще и руки предательски дрожали после ночных бдений.
Пришлось к Дикушину обратиться. Пришил тот планку быст-ро, вот что значит навык бригадирский, и руки не дрожат. С чего им у него дрожать - на химию скоро, а там и воля рядом...
Пошел от нервности покурить Батя, а в его отсутствие обидели Лебедушкина.
Кочетков, сидевший в углу, как настоящий блатной, подмигнул Ястребову и громко спросил, на весь барак:
- Рыльце в пушку, хвостиком подергивает, рожки прорезались. Отгадай, кто?
- Козлик, - скромно отозвался Ястреб.
И все почему-то посмотрели на Лебедушкина. Володьку кинуло в жар. Он рванулся к насмешникам, но был вовремя удержан друзьями, однако все равно рвался к ядовито щурившемуся Ястребову:
- Ты кто вообще, под вора заделался?! Зубы твои гнилые пересчитаю, мразь такая!
- Посмотрим, - спокойно сказал на это Ястребов. - Я тебя сейчас, сучонок, не трону, время твое придет, скоро. Тогда всех вас, скопом, зароем. Посиди пока за спиной ссучившегося Кваза...
Орал Володька до тех пор, пока от дверей барака не послышался голос Воронцова:
- Что за базар?
Голос его возымел магическое действо, барак затих. Батя постоял в проходе меж коек, покашлял. Пока дошел до сидящих говорунов, все притихли, словно и не было скандала...
- Что за базар?! - повторил он вопрос, подойдя ближе.
- Ястреб грозит меня зарыть, а тебя сукой при всех назвал, - яростно кинулся к обидчику Володька, - я его отметелю, падлу дохлую!
Кваз не успел среагировать, когда Сынка щукой кинулся на Ястреба и хлестко ударил его по лыбящейся роже. Тот мгновенно выхватил заточку, и если бы Кваз не перехватил нож... Хана!
Лебедушкин близко увидел две склещенных руки Бати и Ястреба. Кваз мощно выворачивал его кисть с зажатой острой приблудой... И тут Володьку внезапно озарило. Он отгадал шифр на запястье Бати! Соединились "БР" с наколкой такими же буквами на руке Ястреба "AT". Слово стало единым, особой воровской засечкой-клятвой - БРАТ. Два побратима сцепились... И их навсегда разрезал нож... Он громко звякнул о пол в пронзительной тишине барака.
Квазимода смотрел в глаза своего былого кореша, и содрогнулась душа от лютой ненависти, горящей в них. Он жест-ко и громко сказал:
- Еще раз лапнешь перо - сам придушу!
Ястреб хищно скалился и морщился от железной хватки Квазимоды. Но не сдавался, дергался, хрипел, брызжа слюной. Нельзя было ему при всех показать свою слабость.
- Отпустии, б-братан, - наконец взвыл от боли.
- Не братан я тебе... сам ты козел на бойне! Поведешь за собой толпу на бунт, а сам шмыгнешь в щель тараканом... а их из пулеметов порежут... как прошлый раз ты сотворил, гад... Еще раз дернешься, на сходняке решим, что с тобой делать. - Квазимода резко швырнул на пол обмякшего тряпичной куклой Ястреба и добавил: - Зону держу я! Не суйся, доходяга! - Он поднял с пола острую заточку и срезал ею две буквы на своей руке. - Окровавленный лоскут кожи бросил в лицо сидящего на полу Ястреба. - Все! Не брат я тебе!
Потом забинтовал руку, и сели чай пить, кружком.
Ворон искоса следил за чаевничающими, аккуратно постукивая металлической ножкой о железную спинку кровати. Будто подчеркивал - время, время идет...
Молчал, передавая кружку Квазимоде, чаевник. Делал это мягче, уважительней, при одобрении соседей. Это значит - простили его корешки в принятом решении стать бригадиром.
И Володька этому улыбнулся, понял. И что теперь его разборки с Ястребом, коль снова все за Батю... А этот блатырь смылся из барака.
- Пей, Максимыч, - уважительно обратился к Квазимоде Крохалев, и все поняли, что отныне вор Квазимода будет для всех них не Квазом, но Максимычем. - Свой теперь бугор...
- А я чужим был? - обиженно вскинулся сидящий тут же Дикушин.
- Ну... - важно протянул шут. - Ты все ж не вор... А Кваз - наш пахан. Он даже потянул руку к плечу смотревшего в пол Максимыча.
Но тот поднял голову и так глянул на Ленина, что тот мгновенно убрал руку, будто и не собирался панибратски хлопать по плечу. Сдавленно хихикнул.
И всем стало неудобно и как-то не по себе. И так-то нельзя было никому по-дружески похлопывать Квазимоду, а теперь и не знаешь вообще, как же к нему подходить...
А новый бригадир обвел всех сидящих тяжелым взглядом. Вздохнул, бросил тихо:
- Хва кемарить, пошли строиться...
Поглядел на ворона, взгляд потеплел на какие-то мгновения, протянул руку, и тот сразу же, вспорхнув, присел ему на плечо.
- Сиди дома, без толку не мотайся, - тихо сказал ему хозяин и заглянул в мудрый вороний глаз.
НЕБО. ВОРОН
Сказываю я тебе, Иван Воронцов, будь осторожен... Впрочем, судьбу не исправишь. Будь осторожен, Иван...
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
И встали, и поплелись на тяжкую повинность работой... И шел отряд на завод, и жгла красная планка левую руку вору Ивану Квазимоде, словно раскаленный обруч.
Старался не глядеть он на нее, не вспоминать, но мозг сверлила незатейливая мысль: расскажи кому-нибудь на воле, там, где он бывал, где знают его авторитет: стал Кваз бригадиром, ссучился до активиста - не поверят ведь...
Не поверит, никто не поверит, напраслину, скажут, гонишь на вора Кваза. А когда узнают воры вольные: правда, сука стал Кваз, разбираться долго не будут - что да почему... Суке сучья и смерть.
Вот ведь как может быть. И вполне реально.
У разводной будки кивнул ему нарядчик:
- Давай, Иван! Лиха беда начало...
Повернул отряд на трассу. А вот прошли они дуб, оголенные ветки которого теперь казались Бате сиротливыми, взывающими к небу тонкими, иссушенными жизнью женскими, да, именно почему-то женскими руками.
А когда прошли могучее дерево, вновь оглянулся на него Воронцов, и теперь уже углядел он в уходящем в туман силуэте великана, что жаловался на судьбу и одиночество, поднявши к небу ручищи-ветви. Вспомнилось, что здесь именно попрощался осенью он со своим Васькой и отсюда уходил, чуть не плача, в ПКТ...
Шел, и глодало сомнение: а что, если вот сейчас, сию минуту, содрать эту долбаную повязку с руки и стать свободным и ни от кого не зависящим?
НЕБО. ВОРОН
Что значит, уважаемый ты мой хозяин, ни от кого не зависящим? Это как? Пока еще не научились люди в своем огромном общежитии обходиться без подчиненности себе подобным, более того, у меня всегда закрадывается подозрение, что ищут они всегда эту самую зависимость, стенают о ней, когда их по какой-то причине ее лишают...
ЗОНА. ВОРОНЦОВ
Вошел и сел я в бригадирскую комнату и приказал себе - хватит ныть, дело сделано, надо работать.
Пришел начальник цеха Соболев, со мной поздоровался приветливо, за руку, и это как-то сразу подняло настроение. Чего, думаю, мучаюсь сомнениями, уважают меня здесь, помогут...
- Молодец, Иван. Пора и тебе домой. Мужик ты работящий, в кабинете этом, знаю, засиживаться не будешь, в деле реальном себя покажешь. Людей и работу ты вот этим, - показал на руки и на голову, - постиг. - Даже как бы полюбовался мной за бригадирским столом. - Сегодня надо залить подкрановые балки и колец сотен семь... Понятно задание?
- Чего же непонятного. Ясно.
- А так все в порядке. Одно только - крановщика за какую-то провинность в изолятор вчера упекли. Странно... парень тихий был, слова от него не услышишь. Не нарушал режим...
Тут, думаю, и самый тихий может в один из дней бешеным быком стать. Проходили...
- Вот потому новичка на кран прислали - Скопцова из вашего отряда, он будет пока на подмене.
- Знаю, Скопец свой парень, хоть и баламут. Ладно, поехали. - Надел я, значит, рукавички, по обычаю, а Соболев, смотрю - смеется:
- Нет, Иван, рукавицы-то сними, уже не пригодятся. Вот так, Вань, будешь теперь в перчаточках белых фраерить. И тяжелей перчаток ничего не поднимать...
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Обошли с Дикушиным полигон, указания и советы дельные дал тот своему преемнику. Вернулись же когда в бригадирскую, Дикушин с облегчением вздохнул и вдруг пустился в пляс, отбацал чечетку. Смеясь при этом, как малое дитя...
Отдышавшись, сказал смущенно:
- Даже не верится, Максимыч, не сегодня-завтра вздохну волей... Ох же, батюшки мои, как же мне все это тяжко далось... Ведь поначалу - не веришь? - и покончить с собой хотел, когда арестовали, и в побег каждый год собирался уйти. Садись, напоследок с тобой чайку попью бригадирского...
Сидели, размякнув от чая...
Говорил и говорил, захлебываясь, потный и счастливый Дикушин...
- Накомандовался... Сын Максимка, большой уже, в музыкальную школу ходит, смешной... мечты исполнились... жена ногу сломала в тот же год, как меня посадили, лежала в больнице, хотела тоже умереть, таблеток наглоталась... мать не дождалась, слегла после моего ареста... померла на ноябрьские, через год... могилку некому было вырыть...
ЗОНА. ВОРОНЦОВ
А я здоровой завистью завидовал ему и уже не в первый раз задавал себе вопрос: могу ли я так изменить свою судьбу, а главное - мог я раньше, до этого, так же ее изменить?
Чего ж дурак-то такой был, прости Господи...
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Тело его заныло от безделья, властно требуя спасительного труда, и он машинально пошел на привычное свое рабочее место, к восьмому полигону.
Там махал лопатой Володька и приветливо улыбнулся Бате, вытерев пот, осторожно спросил:
- Как? Вживаешься? - Улыбка была на все Володькино, ставшее в последнее время совсем добродушным, лицо. Батя хмуро кивнул.
- Чего это ты радуешься, Сынка? - подозрительно спросил его Максимыч.
- За тебя, Батя, радуюсь. Глядишь, годика три сразу тебе и скостят... На воле вместе гулять будем! - лихо добавил он.
Бригадир Максимыч подумал, потом сказал совсем не командирским голосом, грустно:
- Таких, как я, наверху особо не милуют. Обэспэшил меня, а теперь радуется, - угрюмо улыбнулся.
Тут увидел летевшую на него бадью с бетоном, устремился за ней, толкая за собой Володьку.
- Хромать-то скоро перестанешь? - крикнул ему на ходу, пытаясь поймать опускающуюся бадью.
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
...А за день до этого произошел тайный разговор в душевой, говорившие были отделены друг от друга перегородкой, и один из них мылся, а другой, сплевывая от кислого запаха и поскрипывая хромовыми сапожками, что оставляли на мокром кафеле красную глину, похожую на кровь, внятно приказывал:
- ...и не финти, все равно деваться тебе некуда. А без меня ты здесь пропадешь...
- Пока не пропадал...
- А теперь загнешься. Не согласишься, с моей помощью сваришься...
- Это как?
- Так. Узнаешь, когда вперед ногами понесут. Хватит базлать!
- А если не получится?
- Не твоя забота.
- А следаки придут, что им говорить?
- Ты сделай сначала... следаки... Я с ними буду творить.
- Ага... А мне все ж равно надо что-то отвечать.
- Ты ни в чем не виноват, не сам же ты залез туда. Поставили.
- Я же не работал до этого на кране...
- Какое твое дело? Приказали, ты и пошел. Ты - чист. Другие ответят.
- А что он сделал? - выглянул из-за перегородки голый крепкий человек. Тот, что был в хромовых сапогах, ухмыльнулся.
- Много тоже спрашивал. Таким обычно потом в ухо шомпол втыкают, и почему-то они не дышат, и диагноз ставят - сердце не выдержало горячей воды. У тебя в порядке сердце?
- Вроде да...
- Они тоже так думали. А тут раз - и сыграли в ящик. Сердце, брат, дело такое... Видел, как Мамочка за сердце хватается? Не жилец, видать...
- А... Так когда сделать-то?
- Через пару дней. Я ему свиданку с матерью дам. Значит, пока... Тебя освобожу досрочно, слово офицера!
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
...А пока новый бригадир держал бадью с бетоном, крепко, направляя ее к пропарочной камере.
- Временами болит еще... - крикнул Володька Бате, показывая на ногу.
Но Батя уже не услышал. Он спрыгнул в остывающую камеру и стал ловко и яростно раскидывать бетон из бадьи. Спрыгнул за ним Володька, остальные ребята из звена. Кроха схватился за вибратор.
- Ну, стерва, теперь я тебя достану! - пригрозил инструменту.
Удерживал он его еле-еле, обеими руками. Казалось, еще мгновение - и вибратор завалит Кроху в бетон, замесит, и сгинет рябое личико в серой массе, и крикнет Кроха напоследок: "Чего ж это, братцы? Не смешно!"
Еле-еле тащил он вибратор из вязкого месива. Рассмеялись рядом работавшие, а разозлившийся Воронцов выхватил из его безвольных рук ревущую машину, заработал ею сам - зло и напористо.
Кроха отер тыльной стороной ладони вспотевшее лицо и заметил задумчиво:
- Пойду-ка я, пожалуй, в стропали.
- Там двигаться надо! - крикнул Лебедушкин. - А ты только шагом ходишь, будто в штаны наклал. Нет, не годится, Кроха! - весело добавил он.
И все заржали над неумехой. А тот скорчил рожу, передразнивая их... Работа шла.
...Назавтра и бригадирская работа для Воронцова стала потихоньку превращаться в будни, словно давно знакомое ему дело: бетон, кран, пропарка, машина, обед, снова бетон, построение... Все знакомо и прочитываемо наперед.
В обед, когда в бригадирской комнате он заполнял бумаги своим корявым почерком, глянул в окно и отложил ручку: скопление машин у восьмого полигона указывало - работа там не ладилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
НЕБО. ВОРОН
Вот что делает простое внушение. Это я решил сделать эксперимент, уважаемый "Достоевский", и наши с вами ощущения мира, и кусочек моего великого багажа знаний (я же кладовая, не оцененная никем на Земле...) преподнести моему глуповатому хозяину. И вон видите, что произошло, о чем задумался зэк Квазимода. О Вселенной...
Ну что ж, Иван, должен тебе сообщить, что Хозяин, безусловно, есть у Вселенной, но у тебя, человек Воронцов, тоже есть не менее удивительное место приложения сил своих - твоя Вселенная, вселенная души твоей. Если ты когда-нибудь без моей помощи поймешь это, ты будешь самым счастливым в этой Зоне человеком. Ведь понявшему и осознавшему это не нужны никакие социальные подпорки в виде института брака, образования, государства, социума и прочих хитрых игрушек прогресса, бесполезных и никчемных забав изощренного и хитрого человечьего ума. Заимев свою Вселенную, ты можешь спокойно жить с нею в любых условиях - на острове и в скиту, в пещере и под водой, в тюрьме, наконец, и везде твоя душа будет в покое, потому что твоя Вселенная будет для нее самодостаточной, и будешь ты думать высокие думы: о горнем мире, о хлебе, о земле, о поэзии и женщине, обо всем. Счастливы эти люди, но как мало их внизу. Как непочитаемы они, отгоняемы от человечьего стада и презираемы. Легче человеку жить со своей закрытой Вселенной, чуть только посылающей свои слабые сигналы, среди себе подобных, не замечающих Космоса своей души, погребенных под текущими заботами о животе своем... Самые хитрые приспособились, сочетая заботы о тщетном и вечном, но обычно это заканчивается катастрофой: лампада духа гаснет. Обидно вам должно быть, но вы с удивительной радостью шпыняете свою душу и продолжаете жить пустыми желаниями. Зачем вот только - скажите?
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Не поверите... чтобы жить, и только ради этого.
Наблюдая за тем, как жадно и неряшливо, давясь, едят некоторые мои товарищи по несчастью, задавался тем же вопросом. И ответ пришел неожиданный едят они, чтобы выжить, а выживают не по своей, так сказать, воле: могучий инстинкт выживания, заложенный в основах человека, помимо его прихотей, гонит его, заставляя жить. Кушать тоже.
Значит, кому-то и для чего-то это необходимо - чтобы выживали на этой планете миллиарды живых существ. Эксперимент этот часто дает сбои, находятся единицы, что восстают против бессмысленной гонки к смерти и сходят с дистанции - убивают сами себя враз или создают условия для самоуничтожения. Но в основном заведенная кем-то пружина каждое утро толкает человека - живи, живи.
Выживи, выживи - звучит это применительно к тем условиям, в которых мы находимся. И человек осознает и ест, наполняя себя дерьмовой пищей, чтобы сохраниться.
А зачем? Вам на небесах знать лучше. Меня лично этот вопрос совершенно не волнует, у меня шифр, закодированный только на жизнь, и я живу, думая об этом и сообразно этому. Я должен выжить.
Потому я осторожен, потому я ищу пути к быстрой свободе, потому я берегу себя и свое здоровье, потому я не даю себе опускаться, а мозгу моему лениться.
НЕБО. ВОРОН
Но если вам позволено было выжить, то встает следующий вопрос: ради чего? Какова высшая цель вашего мига жизни на Земле? Что вы оставите после себя? Материальное - бред... Сотню побед над женщинами - грязь... Обиды на судьбу глупость... Единственное и бессмертное, что останется в памяти поколении, Духовное... Любовь и Добро... Чтобы к открытому вами источнику шли и шли за святой водой истины, исцелялись и помнили и радостью омывались души людские. Думайте! И вы свою задачу выполните. А как с теми, что живут по наитию и выживают по наитию, пользуясь тупыми шаблонами быть "как все"? Зачем они вашему обществу и Мирозданию?
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Утром Квазимода спохватился, что опять не пришита к рукаву планка. Схватил иголку, долго его негнущиеся пальцы-крюки мучились с игольным ушком и ниткой, но продеть последнюю так и не смог, еще и руки предательски дрожали после ночных бдений.
Пришлось к Дикушину обратиться. Пришил тот планку быст-ро, вот что значит навык бригадирский, и руки не дрожат. С чего им у него дрожать - на химию скоро, а там и воля рядом...
Пошел от нервности покурить Батя, а в его отсутствие обидели Лебедушкина.
Кочетков, сидевший в углу, как настоящий блатной, подмигнул Ястребову и громко спросил, на весь барак:
- Рыльце в пушку, хвостиком подергивает, рожки прорезались. Отгадай, кто?
- Козлик, - скромно отозвался Ястреб.
И все почему-то посмотрели на Лебедушкина. Володьку кинуло в жар. Он рванулся к насмешникам, но был вовремя удержан друзьями, однако все равно рвался к ядовито щурившемуся Ястребову:
- Ты кто вообще, под вора заделался?! Зубы твои гнилые пересчитаю, мразь такая!
- Посмотрим, - спокойно сказал на это Ястребов. - Я тебя сейчас, сучонок, не трону, время твое придет, скоро. Тогда всех вас, скопом, зароем. Посиди пока за спиной ссучившегося Кваза...
Орал Володька до тех пор, пока от дверей барака не послышался голос Воронцова:
- Что за базар?
Голос его возымел магическое действо, барак затих. Батя постоял в проходе меж коек, покашлял. Пока дошел до сидящих говорунов, все притихли, словно и не было скандала...
- Что за базар?! - повторил он вопрос, подойдя ближе.
- Ястреб грозит меня зарыть, а тебя сукой при всех назвал, - яростно кинулся к обидчику Володька, - я его отметелю, падлу дохлую!
Кваз не успел среагировать, когда Сынка щукой кинулся на Ястреба и хлестко ударил его по лыбящейся роже. Тот мгновенно выхватил заточку, и если бы Кваз не перехватил нож... Хана!
Лебедушкин близко увидел две склещенных руки Бати и Ястреба. Кваз мощно выворачивал его кисть с зажатой острой приблудой... И тут Володьку внезапно озарило. Он отгадал шифр на запястье Бати! Соединились "БР" с наколкой такими же буквами на руке Ястреба "AT". Слово стало единым, особой воровской засечкой-клятвой - БРАТ. Два побратима сцепились... И их навсегда разрезал нож... Он громко звякнул о пол в пронзительной тишине барака.
Квазимода смотрел в глаза своего былого кореша, и содрогнулась душа от лютой ненависти, горящей в них. Он жест-ко и громко сказал:
- Еще раз лапнешь перо - сам придушу!
Ястреб хищно скалился и морщился от железной хватки Квазимоды. Но не сдавался, дергался, хрипел, брызжа слюной. Нельзя было ему при всех показать свою слабость.
- Отпустии, б-братан, - наконец взвыл от боли.
- Не братан я тебе... сам ты козел на бойне! Поведешь за собой толпу на бунт, а сам шмыгнешь в щель тараканом... а их из пулеметов порежут... как прошлый раз ты сотворил, гад... Еще раз дернешься, на сходняке решим, что с тобой делать. - Квазимода резко швырнул на пол обмякшего тряпичной куклой Ястреба и добавил: - Зону держу я! Не суйся, доходяга! - Он поднял с пола острую заточку и срезал ею две буквы на своей руке. - Окровавленный лоскут кожи бросил в лицо сидящего на полу Ястреба. - Все! Не брат я тебе!
Потом забинтовал руку, и сели чай пить, кружком.
Ворон искоса следил за чаевничающими, аккуратно постукивая металлической ножкой о железную спинку кровати. Будто подчеркивал - время, время идет...
Молчал, передавая кружку Квазимоде, чаевник. Делал это мягче, уважительней, при одобрении соседей. Это значит - простили его корешки в принятом решении стать бригадиром.
И Володька этому улыбнулся, понял. И что теперь его разборки с Ястребом, коль снова все за Батю... А этот блатырь смылся из барака.
- Пей, Максимыч, - уважительно обратился к Квазимоде Крохалев, и все поняли, что отныне вор Квазимода будет для всех них не Квазом, но Максимычем. - Свой теперь бугор...
- А я чужим был? - обиженно вскинулся сидящий тут же Дикушин.
- Ну... - важно протянул шут. - Ты все ж не вор... А Кваз - наш пахан. Он даже потянул руку к плечу смотревшего в пол Максимыча.
Но тот поднял голову и так глянул на Ленина, что тот мгновенно убрал руку, будто и не собирался панибратски хлопать по плечу. Сдавленно хихикнул.
И всем стало неудобно и как-то не по себе. И так-то нельзя было никому по-дружески похлопывать Квазимоду, а теперь и не знаешь вообще, как же к нему подходить...
А новый бригадир обвел всех сидящих тяжелым взглядом. Вздохнул, бросил тихо:
- Хва кемарить, пошли строиться...
Поглядел на ворона, взгляд потеплел на какие-то мгновения, протянул руку, и тот сразу же, вспорхнув, присел ему на плечо.
- Сиди дома, без толку не мотайся, - тихо сказал ему хозяин и заглянул в мудрый вороний глаз.
НЕБО. ВОРОН
Сказываю я тебе, Иван Воронцов, будь осторожен... Впрочем, судьбу не исправишь. Будь осторожен, Иван...
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
И встали, и поплелись на тяжкую повинность работой... И шел отряд на завод, и жгла красная планка левую руку вору Ивану Квазимоде, словно раскаленный обруч.
Старался не глядеть он на нее, не вспоминать, но мозг сверлила незатейливая мысль: расскажи кому-нибудь на воле, там, где он бывал, где знают его авторитет: стал Кваз бригадиром, ссучился до активиста - не поверят ведь...
Не поверит, никто не поверит, напраслину, скажут, гонишь на вора Кваза. А когда узнают воры вольные: правда, сука стал Кваз, разбираться долго не будут - что да почему... Суке сучья и смерть.
Вот ведь как может быть. И вполне реально.
У разводной будки кивнул ему нарядчик:
- Давай, Иван! Лиха беда начало...
Повернул отряд на трассу. А вот прошли они дуб, оголенные ветки которого теперь казались Бате сиротливыми, взывающими к небу тонкими, иссушенными жизнью женскими, да, именно почему-то женскими руками.
А когда прошли могучее дерево, вновь оглянулся на него Воронцов, и теперь уже углядел он в уходящем в туман силуэте великана, что жаловался на судьбу и одиночество, поднявши к небу ручищи-ветви. Вспомнилось, что здесь именно попрощался осенью он со своим Васькой и отсюда уходил, чуть не плача, в ПКТ...
Шел, и глодало сомнение: а что, если вот сейчас, сию минуту, содрать эту долбаную повязку с руки и стать свободным и ни от кого не зависящим?
НЕБО. ВОРОН
Что значит, уважаемый ты мой хозяин, ни от кого не зависящим? Это как? Пока еще не научились люди в своем огромном общежитии обходиться без подчиненности себе подобным, более того, у меня всегда закрадывается подозрение, что ищут они всегда эту самую зависимость, стенают о ней, когда их по какой-то причине ее лишают...
ЗОНА. ВОРОНЦОВ
Вошел и сел я в бригадирскую комнату и приказал себе - хватит ныть, дело сделано, надо работать.
Пришел начальник цеха Соболев, со мной поздоровался приветливо, за руку, и это как-то сразу подняло настроение. Чего, думаю, мучаюсь сомнениями, уважают меня здесь, помогут...
- Молодец, Иван. Пора и тебе домой. Мужик ты работящий, в кабинете этом, знаю, засиживаться не будешь, в деле реальном себя покажешь. Людей и работу ты вот этим, - показал на руки и на голову, - постиг. - Даже как бы полюбовался мной за бригадирским столом. - Сегодня надо залить подкрановые балки и колец сотен семь... Понятно задание?
- Чего же непонятного. Ясно.
- А так все в порядке. Одно только - крановщика за какую-то провинность в изолятор вчера упекли. Странно... парень тихий был, слова от него не услышишь. Не нарушал режим...
Тут, думаю, и самый тихий может в один из дней бешеным быком стать. Проходили...
- Вот потому новичка на кран прислали - Скопцова из вашего отряда, он будет пока на подмене.
- Знаю, Скопец свой парень, хоть и баламут. Ладно, поехали. - Надел я, значит, рукавички, по обычаю, а Соболев, смотрю - смеется:
- Нет, Иван, рукавицы-то сними, уже не пригодятся. Вот так, Вань, будешь теперь в перчаточках белых фраерить. И тяжелей перчаток ничего не поднимать...
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Обошли с Дикушиным полигон, указания и советы дельные дал тот своему преемнику. Вернулись же когда в бригадирскую, Дикушин с облегчением вздохнул и вдруг пустился в пляс, отбацал чечетку. Смеясь при этом, как малое дитя...
Отдышавшись, сказал смущенно:
- Даже не верится, Максимыч, не сегодня-завтра вздохну волей... Ох же, батюшки мои, как же мне все это тяжко далось... Ведь поначалу - не веришь? - и покончить с собой хотел, когда арестовали, и в побег каждый год собирался уйти. Садись, напоследок с тобой чайку попью бригадирского...
Сидели, размякнув от чая...
Говорил и говорил, захлебываясь, потный и счастливый Дикушин...
- Накомандовался... Сын Максимка, большой уже, в музыкальную школу ходит, смешной... мечты исполнились... жена ногу сломала в тот же год, как меня посадили, лежала в больнице, хотела тоже умереть, таблеток наглоталась... мать не дождалась, слегла после моего ареста... померла на ноябрьские, через год... могилку некому было вырыть...
ЗОНА. ВОРОНЦОВ
А я здоровой завистью завидовал ему и уже не в первый раз задавал себе вопрос: могу ли я так изменить свою судьбу, а главное - мог я раньше, до этого, так же ее изменить?
Чего ж дурак-то такой был, прости Господи...
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Тело его заныло от безделья, властно требуя спасительного труда, и он машинально пошел на привычное свое рабочее место, к восьмому полигону.
Там махал лопатой Володька и приветливо улыбнулся Бате, вытерев пот, осторожно спросил:
- Как? Вживаешься? - Улыбка была на все Володькино, ставшее в последнее время совсем добродушным, лицо. Батя хмуро кивнул.
- Чего это ты радуешься, Сынка? - подозрительно спросил его Максимыч.
- За тебя, Батя, радуюсь. Глядишь, годика три сразу тебе и скостят... На воле вместе гулять будем! - лихо добавил он.
Бригадир Максимыч подумал, потом сказал совсем не командирским голосом, грустно:
- Таких, как я, наверху особо не милуют. Обэспэшил меня, а теперь радуется, - угрюмо улыбнулся.
Тут увидел летевшую на него бадью с бетоном, устремился за ней, толкая за собой Володьку.
- Хромать-то скоро перестанешь? - крикнул ему на ходу, пытаясь поймать опускающуюся бадью.
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
...А за день до этого произошел тайный разговор в душевой, говорившие были отделены друг от друга перегородкой, и один из них мылся, а другой, сплевывая от кислого запаха и поскрипывая хромовыми сапожками, что оставляли на мокром кафеле красную глину, похожую на кровь, внятно приказывал:
- ...и не финти, все равно деваться тебе некуда. А без меня ты здесь пропадешь...
- Пока не пропадал...
- А теперь загнешься. Не согласишься, с моей помощью сваришься...
- Это как?
- Так. Узнаешь, когда вперед ногами понесут. Хватит базлать!
- А если не получится?
- Не твоя забота.
- А следаки придут, что им говорить?
- Ты сделай сначала... следаки... Я с ними буду творить.
- Ага... А мне все ж равно надо что-то отвечать.
- Ты ни в чем не виноват, не сам же ты залез туда. Поставили.
- Я же не работал до этого на кране...
- Какое твое дело? Приказали, ты и пошел. Ты - чист. Другие ответят.
- А что он сделал? - выглянул из-за перегородки голый крепкий человек. Тот, что был в хромовых сапогах, ухмыльнулся.
- Много тоже спрашивал. Таким обычно потом в ухо шомпол втыкают, и почему-то они не дышат, и диагноз ставят - сердце не выдержало горячей воды. У тебя в порядке сердце?
- Вроде да...
- Они тоже так думали. А тут раз - и сыграли в ящик. Сердце, брат, дело такое... Видел, как Мамочка за сердце хватается? Не жилец, видать...
- А... Так когда сделать-то?
- Через пару дней. Я ему свиданку с матерью дам. Значит, пока... Тебя освобожу досрочно, слово офицера!
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
...А пока новый бригадир держал бадью с бетоном, крепко, направляя ее к пропарочной камере.
- Временами болит еще... - крикнул Володька Бате, показывая на ногу.
Но Батя уже не услышал. Он спрыгнул в остывающую камеру и стал ловко и яростно раскидывать бетон из бадьи. Спрыгнул за ним Володька, остальные ребята из звена. Кроха схватился за вибратор.
- Ну, стерва, теперь я тебя достану! - пригрозил инструменту.
Удерживал он его еле-еле, обеими руками. Казалось, еще мгновение - и вибратор завалит Кроху в бетон, замесит, и сгинет рябое личико в серой массе, и крикнет Кроха напоследок: "Чего ж это, братцы? Не смешно!"
Еле-еле тащил он вибратор из вязкого месива. Рассмеялись рядом работавшие, а разозлившийся Воронцов выхватил из его безвольных рук ревущую машину, заработал ею сам - зло и напористо.
Кроха отер тыльной стороной ладони вспотевшее лицо и заметил задумчиво:
- Пойду-ка я, пожалуй, в стропали.
- Там двигаться надо! - крикнул Лебедушкин. - А ты только шагом ходишь, будто в штаны наклал. Нет, не годится, Кроха! - весело добавил он.
И все заржали над неумехой. А тот скорчил рожу, передразнивая их... Работа шла.
...Назавтра и бригадирская работа для Воронцова стала потихоньку превращаться в будни, словно давно знакомое ему дело: бетон, кран, пропарка, машина, обед, снова бетон, построение... Все знакомо и прочитываемо наперед.
В обед, когда в бригадирской комнате он заполнял бумаги своим корявым почерком, глянул в окно и отложил ручку: скопление машин у восьмого полигона указывало - работа там не ладилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59