- Нарочно, что ли? Чтобы потом снять?
- Именно так, - подтвердила Алла, уже откровенно усмехаясь. - Ну и как я тебе?
- Годишься, - одобрительно кивнул он, не придав значения, что медсестра перешла на "ты".
Она подошла к его кровати, оперлась на противоположную от изголовья спинку руками, положив на них свою роскошную грудь, и некоторое время усмешливо разглядывала его.
- Ты чего так смотришь? - удивился Яша.
- Любуюсь.
- Что, нравлюсь?
- Да, пожалуй, нет.
- Ты это брось, - нахмурился он.
- Я пошутила, - улыбнулась она. - И как тебе сюрприз?
- Мордашка твоя, что ли? Нормально.
- Учти - это был последний в твоей жизни приятный сюрприз. Все остальные будут уже неприятными.
- Ты что, подруга, с катушек съехала?
- Да какая я тебе подруга? - Алла выпрямилась. - Ты посмотри на себя-то, заморыш! Кто ты и кто я?
- Ты много на себя не бери, - с угрожающими интонациями произнес Яков. - А то, как бы твою мордаху не попортили.
- Уж не ты ли? - насмешливо улыбнулась она. - Тебе, мерзавец, уже ничего не успеть. За время, что тебе отпущено, ты успеешь лишь обосраться со страху.
- Ну, лахудра, ты пожалеешь. - Он не на шутку разозлился и решил, что теперь его охранникам найдется работенка. А потом эта девица отработает ртом за свою наглость.
- Я - вряд ли, - уверенно заявила Алла. - А вот ты пожалеешь о своих словах. И о-очень пожалеешь. Это я тебе гарантирую.
Яков скрипнул зубами в бессильной злобе. Стояла бы она поближе, он бы её достал и заткнул её наглый рот, предназначенный совсем для другого. Но эта сучонка, видимо, нарочно стоит так далеко.
- Не дергайся, паршивец Яшка, - предупредила Алла, - а то ненароком слетишь с кровати, и тогда твои сломанные конечности уже никогда не срастутся. Могу и я подсобить - сейчас переверну твою кровать, и получишь ты уже не закрытый, а открытый перелом плечевой кости с таким смещением отломков, что останешься одноруким. Можешь орать во всю глотку до следующего утра, хоть оборись до посинения. В отделении, кроме меня, никого из персонала нет, а врачи давно ушли по домам. Все больные лежат по палатам, а если спросят, кто это так истошно воет, я найду, что сказать. Так что помощи, говнюк, тебе ждать не от кого. Твой дурной нрав всем известен, и никто не удивится, когда утром твое скрюченное тело обнаружат на полу. И никакая медицина тебе уже не поможет.
Яша тяжело дышал, еле сдерживаясь от ярости. Ну, надо же - какая-то шавка, дешевая подстилка смеет так разговаривать с ним, Яковом Паршиным! И хотя та по-прежнему улыбалась, он не сомневался, что если сейчас что-то скажет поперек, она и в самом деле перевернет кровать. А у него сломана шейка бедра, что-то с копчиком, от чего ему даже лежать больно, а сломанная рука пока без гипса, лишь на этих чертовых спицах, и даже ползком до двери не добраться. Потом, конечно, он её из-под земли достанет...
- Ну что, въехал? - ласково поинтересовалась Алла. - Желаешь узнать, какие ещё сюрпризы тебя ждут?
Стиснув зубы, Яков молчал, сверля её ненавидящим взглядом.
- Что ж ты так без любви на меня смотришь, а? - улыбнулась она. - А ведь всего четверть часа назад ты в мою сторону неровно дышал. А теперь часто дышишь по другой причине... И почему-то мне уже не улыбаешься... Или теперь уже не нравлюсь?
Алла помолчала, разглядывая его с брезгливой гримасой. Потом посмотрела на ручные часики, удовлетворенно кивнула, ещё раз внимательно оглядела жертву и спросила:
- Ну, как, Яша, ощущаешь в голове туман, а во рту сухость? Язык уже не слушается?
Яков и в самом деле все это чувствовал, но до этой минуты не обращал внимания на свои ощущения, - уж очень он был зол, и решил, что язык стал деревянным от ярости. А теперь осознал, что голова кружится, лицо собеседницы расплывается, очертания всех предметов стали неотчетливыми, потолок то наплывает, то уплывает. И вдруг внезапно, как озарение, к нему пришла догадка.
- Что ты мне вколола, сука? - прохрипел он, еле ворочая непослушным языком.
- То, что надо, паршивец, - безмятежно улыбнулась Алла. - Так что я недаром говорила, что в этой жизни ты уже ничего не успеешь. Жить тебе осталось... - Она снова посмотрела на свои часики и оповестила его: - Всего десять-пятнадцать минут. Все это время я тут постою и с удовольствием посмотрю, как ты откинешься. Должна тебя предупредить - умрешь ты не сразу, а в страшных мучениях, чем доставишь мне неописуемое наслаждение. И знаешь, почему-то мне кажется, что никто не заплачет, когда ты подохнешь, гаденыш. Как раз наоборот, - все, кто имел несчастье тебя знать, очень обрадуются, что ты сдох. Должна признаться, и я в том числе.
- Зачем ты это сделала? - Его голос уже был еле слышен.
- Чтобы восстановить справедливость. Зло должно быть наказано - это мой принцип по жизни. Вот я и наказала тебя за все зло, которое ты причинил людям.
Она мило улыбнулась, с любопытством разглядывая его, как ребенок разглядывает нечто интересное, с чем встретился впервые. Насладившись его перекосившейся от страха физиономией, Алла весело сказала:
- Но в моих силах все переиграть. Видишь, на моем подносе лежат ещё два шприца? В одном из них противоядие. Если договоримся, я тебе его вколю. А если нет, - я позвоню с поста и вызову дежурного врача. Он придет как раз к тому моменту, когда твой пульс считать уже не понадобится. Никакого яда в твоем организме не найдут - этот препарат следов не оставляет. И поставят тебе патологоанатомический диагноз: Острая сердечно-сосудистая недостаточность. Учитывая, что ты ежедневно потребляешь по полкило коньяку, диагноз вполне правомочный. Ну, как, Яша? Решайся. - Алла снова взглянула на часы. - В твоем распоряжении всего семь минут. А дальше уже и противоядие не поможет.
- Коли, - прохрипел он.
- Значит, договорились? - уточнила она.
Яков уже не мог говорить и лишь кивнул.
Алла подошла к нему и даже не стала утруждаться тем, чтобы протереть ему бедро спиртом. Вколола со всей силой и бросила пустой шприц на поднос. Потом взяла его правую руку и стала с сосредоточенным видом считать его пульс, глядя на свои часики. Удовлетворенно кивнув, отпустила его руку, и она тяжело упала на кровать. Пощупав вялые мышцы его бицепса, Алла снова подняла здоровую руку пациента и снова отпустила, и проделала это несколько раз. Указательным и средним пальцем правой руки слегка оттянула вниз его нижние веки, внимательно глядя в его зрачки, потом медленно провела ладонью перед его лицом, вначале из стороны в сторону, потом то приближая, то удаляя ладонь и следя за реакцией зрачков. Опять удовлетворенно кивнула, засунула руки в карманы халата и стояла рядом с кроватью, чуть прищурившись, и внимательно разглядывала Якова, фиксируя мельчайшие изменения.
- Ну, как, Яша, посветлело в голове? - спросила она через некоторое время. - Но имей в виду, подонок, на моем подносе лежит ещё один наполненный шприц. - Приподняв салфетку, мстительница показала ему шприц. Если ты посмеешь нарушить условия нашего договора, то получишь ещё одну порцию яда, и тогда уже никакое противоядие тебе не поможет. Ну, как, будешь вести себя как пай-мальчик?
В голове у него ещё был туман, и её слова доходили до него как сквозь вату. Общий смысл он понимал, но в висках будто отбойные молотки стучали, сердце колотилось, а по затылку, по шее и спине стекали струйки пота. Во рту все ещё было сухо, язык шершавый, как терка.
- Итак, ты сейчас подпишешь документы, и после этого живи. Договорились?
Яша молча кивнул - язык все ещё не слушался.
- Вот и молодец, - похвалила его Алла. - Хоть и не сразу, но въехал. Но лучше поздно поумнеть, чем быть хладным трупом, не так ли?
"Может быть, намеченный план не удался? Или возникли непредвиденные осложнения?..", - подумала Серафима, закуривая новую сигарету и опять отдавшись своим воспоминаниям.
... Новые подруги из Клуба одиноких сердец помогли Серафиме устроиться в нотариальную контору, и у неё появился твердый и весьма неплохой заработок. Потом она устроилась в юридическую консультацию, чтобы обзавестись клиентурой.
Занявшись привычной работой, Сима сразу преобразилась. Даже подъем артериального давления её уже не смущал - она постоянно носила с собой портативный тонометр и лекарства и принимала гипотензивные средства, если давление повышалось. Ко всему привыкаешь, даже к болезни. Дочь не могла нарадоваться, что мать опять стала бодрой и энергичной.
- Ну, теперь моя душа за тебя спокойна. Ты при деле, ожила и похорошела, и я могу выйти замуж, - сказала она. В то время за ней как раз начал ухаживать Владимир Дьяконов, и она решила, что с помощью его денег наконец-то сможет отплатить отцу.
- Неужели ты из-за меня не выходила замуж? - ахнула Серафима.
- Да куда ж я от тебя денусь? - рассмеялась Регина. - Какие мои годы! Замужество от меня никуда не денется.
Сима только покачала головой. Ну надо же!
Она попросила в долг у членов Клуба, и ей без звука собрали двенадцать тысяч долларов. Дочь об этом не знала - Серафима решила сделать ей свадебный подарок. Купила однокомнатную квартиру в Братеево и выкроила немного денег на свадьбу. Сватья обставили квартиру и тоже внесли свою лепту в расходы. Отец новобрачной на свадьбе отсутствовал - Регина его не пригласила, да и вряд ли он пришел бы.
Сима стала тещей и уже предвкушала, что скоро станет бабушкой - вскоре дочь сказала, что беременна. Но бабушкой ей стать не довелось - на сроке 18 недель у Регины случился выкидыш. Видно, волнения в связи с болезнью матери не прошли для неё бесследно. Потом у неё было ещё две беременности и опять выкидыши.
Регина тяжело переживала каждый случай. Навещая её в больнице, Серафима видела, что глаза у неё заплаканы, она подавлена, взгляд потухший. При матери старается сдерживаться, а наедине с собой, конечно же, горюет о своих не родившихся детях.
"Дочка во многом повторяет мою судьбу, - с грустью думала Серафима, сидя в больничной палате возле кровати Регины и поглаживая её руку. - Я очень хотела детей, но не могла себе позволить, и моя любимая доченька тоже очень хочет стать мамой, да не получается..."
С мужем у неё тоже не все ладно. На все расспросы Регина отвечала, что они живут нормально, но ведь материнское сердце не обманешь... Ее когда-то веселая, жизнерадостная и активная дочка теперь была постоянно чем-то подавлена, стала молчаливой, веки частенько припухшие - опять плакала.
Ее муж Владимир и в самом деле оказался никчемным. Красивый молодой человек, высокий голубоглазый блондин, - вот и все его достоинства. Как и Регина, он закончил юридический факультет, пристроился было в адвокатуру, но не преуспел. Завалил несколько перспективных дел, за которые взял солидный аванс и уже успел его потратить, а потом перезанимал, чтобы вернуть. Очень любил блеснуть красноречием, но не желал вникать в суть дела, и потому получил прозвище "краснобай". К тому же, оказался морально нечистоплотен. В итоге на его адвокатской карьере поставили крест. Все клиенты предпочитали обращаться к солидным, уже зарекомендовавшим себя адвокатом с хорошей репутацией и богатым опытом, а не к смазливому Володе Дьяконову, который ничего не умел и не желал учиться мастерству. Последние полтора года он не вел никаких дел и практически ничего не зарабатывал. Тем не менее, именовал себя адвокатом, заказал шикарные визитные карточки и с важным видом раздавал их всем. Правда, клиентуры от этого не прибавлялось.
Серафима предлагала ему перейти в нотариальную контору, где трудилась сама, или в юридическую консультацию, но избалованный зять любил поспать до двенадцати дня и не желал "отсиживать" положенные часы на работе.
Во время последней встречи с дочерью Сима сказала, что в их нотариальной конторе скоро снова освободится место - шестидесятитрехлетняя Изольда Валентиновна оповестила коллег, что через два с половиной месяца станет бабушкой, и тогда уйдет с работы. Но Регина ответила:
- Я не могу ждать два с половиной месяца, мама. Надоела нищета. В фирме отца я буду для начала получать шестьсот долларов, а со временем, глядишь, стану его правой рукой, и тогда мой оклад существенно повысится.
Видимо, Регине и в самом деле надоело ждать милостей от кого-то. На мужа надежды нет, и она решила зарабатывать сама. В ней давно уже нет прежней непримиримости - стало быть, дочь изменила отношение к отцу и простила его. Не зря говорят, что время все лечит.
"Хоть и больно это сознавать, но в Регине есть не только мои черты, но и отцовские. Сейчас она невольно проявила эгоизм и моральную жестокость по отношению ко мне. Что ж, яблочко от яблони... И все равно это моя дочь, какой бы она ни была".
Недаром есть притча: сын ударил мать, а та его спрашивает: "Ты не ушиб руку, сыночек?"...
Теперь они с дочерью поменялись местами. Когда-то Регина презирала и ненавидела отца, а она, Серафима, оправдывала мужа и не желала принимать информацию, характеризующую его с негативной стороны. За два года общения с подругами из Клуба одиноких женщин она стала презирать весь мужской род, в том числе, и мужа. Мало того, возненавидела его, наконец осознав, что Гоша всегда был законченным эгоистом.
Когда-то ей казалось, что все трудности они переносили вместе, и их тяжесть легла пропорционально на плечи обоих. Продумав все, Сима поняла все трудности достались ей одной. Она разрывалась между институтом, больными родителями и своим временным домом, но Гоша не желал жить с её родителями, и ей приходилось целый день носиться по городу, хвататься за любую подработку, чтобы оплатить услуги сиделки и аренду квартиры. И все потому, что её муж желал жить отдельно. Все хлопоты в связи с похоронами тоже были на ней, Гоша палец о палец не ударил, чтобы ей помочь. Долги потом отдавала тоже она, вкалывая на двух-трех работах, и даже не брала положенный декретный отпуск. Потом сидела ночами в детской, когда дети болели, а муж в это время преспокойно спал, хотя утром им обоим на работу. Отработав полный рабочий день, Серафима вела домашнее хозяйство, когда у них ещё не было денег нанять помощницу. В их фирме она совмещала две должности - юриста и главного бухгалтера, а её муж осуществлял общее руководство. Именно Сима улаживала все конфликты, возникавшие по бизнесу, считая это своей обязанностью как юриста.
Гоша всегда имел самый сладкий кусок. Даже в трудные времена, когда болели её родители, и потом когда у них были большие долги, она его ни в чем не ограничивала. Муж всегда был с иголочки одет, любил вкусно поесть, предпочитал хорошие спиртные напитки, приобрел машину, хотя в то время они ещё не выплатили долги. Сима носила домой тяжелые сумки с продуктами, а её муж раскатывал на личном автомобиле и знать не знал, сколько стоит буханка хлеба. Все в доме тащила на себе она. В том числе, бытовое обслуживание мужа. За все годы Гоша ни разу не взял в руки обувную щетку, чтобы почистить собственные ботинки, не говоря уже о прочем. И уж подавно не отказывал себе ни в чем, когда они встали на ноги. Дочь права - он покупал заграницей одежду на десятки тысяч долларов, а она ходила в колготках "Леванте" за тридцать пять рублей. И так всегда.
И точно так же Гоша поступил с нею при разводе. Он не привык себе ни в чем отказывать и не собирался стать вдвое менее богатым. Купил себе новую, молодую жену, новую машину, новую квартиру и наконец живет так, как ему хочется, может пригласить двести человек гостей, чтобы пустить пыль в глаза - это он всегда любил, - а с прежней женой это бы не прошло. Показухи Сима не терпела. Да и вообще была слишком нравственной, слишком правильной. В общем, не пара безнравственному эгоисту Георгию Новицкому.
"Почему я столько лет была такой слепой и не видела очевидного?" этот вопрос Сима задавала себя не раз.
Бывший муж использовал её - как бесплатную рабсилу, как верную соратницу, умную и деловую, осторожную и практичную, неутомимую и трудолюбивую. А когда она заболела и вышла из строя, утратив работоспособность, то стала просто обузой, балластом. И он избавился от балласта.
Осознав все это, Серафима его возненавидела.
"Сколько бы ни прошло лет, я не прощу. Дождусь своего часа и отомщу", - решила она тогда.
Брат и сестра сидели напротив друг друга, держа в руках бокалы с вином. Сейчас Регина уже не испытывала ни тревоги, ни беспокойства.
"Хорошо, что с утра я приехала к Сереже, - думала она, улыбаясь брату. - Он прав - в трудную минуту можно рассчитывать только на своих родных".
На душе уже было спокойно. Она расскажет маме, пусть не все, а лишь часть правды, и та ей поможет. Мама очень мудрая женщина, к тому же, опытный юрист, придумает, как её защитить. За эти два года мама уже пришла в себя и опять бодра и энергична. Об отце они вообще не вспоминают - будто его и не было в их жизни. Конечно, мама его не простила, как не простила и она сама. И ему предстоят сильные потрясения.
Регина никогда не бросала слов на ветер. Два с лишним года назад она пообещала отцу, что ему тоже доведется на собственной шкуре познать низость и предательство, стать жертвой, ощутить себя одиноким и несчастным, - и сдержала свое слово.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45