В тот злополучный день, когда Яша сверзился с собственного крыльца, он и в самом деле прилично принял на грудь. Потом, сидя со сломанной ногой на льду в одном тренировочном костюме, Яша так окоченел, что зуб на зуб не попадал. Сосед Ромка услышал его крики не сразу. Пока он продрал глаза, и до него дошло, в чем дело, пока этот олух вызвал "скорую", да пока эта чертова "скорая" приехала, Яков решил, что вот-вот окочурится. А эти придурки ещё час валандались: ворота были заперты, а фельдшер с шофером "скорой", сволочи, заявили, что лазить через забор - не их дело. Хорошо хоть Ромка в ту ночь оказался трезв, побегал по соседям и нашел лестницу. Но времени на это ушло немало. Соседи, суки, дрыхли и не желали вставать с нагретой постели. Пока Ромка нашел лестницу, перелез через забор, сбегал в дом за связкой ключей, чтобы открыть ворота, пока его дотащили на носилках до машины "скорой", - Яша чуть не околел. Как тут не вмазать! Вот они и уговорили на пару с Ромкой бутылек коньяка, пока его везли в больницу.
А оказывается, деревенские эскулапы вписали в историю болезни, будто его доставили пьяным!
- Без страхового полиса мы вообще не обязаны оказывать вам лечебную помощь, а уж пьяным пациентам и подавно, - бесстрастным тоном продолжал хирург. - Экстренную помощь, по жизненным показаниям, оказываем, но у вас не тот случай. Никакой угрозы для жизни нет, тем не менее, вам не отказали в госпитализации и провели все медицинские мероприятия в полном объеме. Причем, и врач приемного покоя, и дежурный врач в отделении отметили в истории болезни, что вы находитесь в средней стадии алкогольного опьянения, буяните, нецензурно бранитесь и оскорбляете врачей и медперсонал, в том числе, нецензурно. Скажите спасибо, что врач не вызвал милицию. Свидетелей вашего безобразного поведения предостаточно, так что получили бы статью за хулиганство. С пьяными хулиганами в милиции не церемонятся. Да и врачи не обязаны терпеть ваше хамское поведение. Для таких, как вы, существует так называемая пьяная травма, и уверяю вас, условия там несопоставимы с условиями, в которых вы сейчас находитесь. В нашей больнице никто к вам симпатий не питает. Если на вас ещё кто-то пожалуется, - выпишем со спокойной совестью за нарушение режима, и скатертью дорожка. Кстати, старшая медсестра приемного покоя, которую вы в присутствии многих людей нецензурно оскорбили и даже пытались ударить, намерена подать на вас в суд, а её супруг - майор милиции и не позволит, чтобы его жену безнаказанно оскорбляли пьяные хулиганы.
- Я заплачу, - пробормотал немного сконфуженный Яков. Он и знать не знал, что эта кикимора, которая что-то верещала и возмущалась, милицейская жена, а ментовские начальники борзые, когда кто-то задевает своих.
Сыр-бор разгорелся, когда эта тощая вобла отобрала у него мобилу, мол, в больнице не положено, в палате лежат по четыре-пять больных, все после операции, и разговоры по сотовому телефону будут им мешать. Да чихал он на этот валежник! А эта сучонка встала в позу: "Вам вернут телефон при выписке", - и точка. Ну, кто бы такое стерпел! Вот он и сказал ей все, что думает. А кикимора обиделась.
- Не уверен, что с помощью подкупа вам удастся разрешить этот конфликт, - усмехнулся Алексей Петрович. - И сама оскорбленная вами женщина, и её муж настроены весьма решительно. Отвечать за свое безобразное поведение вам все равно придется. Так что ждите повестки в суд, Яков Борисович.
Воспоминания, воспоминания...
Три года Сима боролась с воспоминаниями и спрятала все фотографии. Но, будто назло, то какая-то вещь попадется под руку и напомнит о каком-то памятном событии, то позвонит приятельница, с которой не виделись несколько лет, и пригласит её с мужем на семейное торжество, и нужно на ходу соображать, - соврать ли, объяснить ли все или вежливо отказаться.
Сейчас Серафима решила не загонять свои воспоминания в дальние уголки памяти. Может быть, лучше все снова тщательно проанализировать и найти в прошлом те мелкие детали, которых она некогда не замечала, надев на глаза шоры влюбленности, но которые уже тогда явились зародышем будущего?..
...За две недели до свадьбы Симины родители, до этого объявившие ей бойкот молчанием, пригласили дочь для разговора.
- Если ты решила бесповоротно, то мы примем участие в расходах и придем на свадьбу, - сказал папа. - Никого из наших родных мы не приглашаем, потому что для нас это событие отнюдь не радостное, и нам с твоей мамой не хочется, чтобы родня это видела. Для нас унизительно не то, что ты выходишь замуж за Георгия, а то, что тебе наплевать на наше мнение. Никакой срочности в столь поспешной свадьбе нет. Мы с твоей мамой встречались три года и поженились только тогда, когда мне дали комнату.
- Но у Гоши в начале июня распределение! - возразила Серафима.
- Ах, вон оно что... - Папа переглянулся с мамой. - Значит, у Гоши распределение, и он хочет жениться на москвичке.
- Ну почему вы во всем видите корысть! - вскричала Серафима.
- Хорошо, дочка, давай отринем нашу корысть. Предложи Георгию отложить свадьбу, и тогда делай выводы.
- Но вы поверите, что он меня любит, если Гоша согласится?
- Поверим, - заверил папа, оставшись при своем мнении.
Откладывать свадьбу Серафиме совсем не хотелось - она уже мысленно видела себя в подвенечном платье. Но все же решила поговорить с женихом.
- У меня же распределение! - подтвердил он худшие опасения её родителей.
От бессильного отчаяния девушка разрыдалась. Жених не понимал, в чем дело, чем опять не угодил? Она хотела, чтобы они пожениться, он согласился, так чего ж рыдать?
Серафиме пришлось снова обманывать.
- Гоша сказал, что готов перенести свадьбу на любой срок, но я сама этого не хочу, - заявила она родителям. - Не вижу смысла. У нас на курсе уже три женатых пары, и все у них замечательно.
- А где вы будете жить? - задала резонный вопрос мама, и Сима растерялась - об этом она не думала. Судя по непримиримому выражению лица родителей и тону, которым её мать задала вопрос, они ни на минуту не допускали, что зять поселится у них.
- Не знаю... - пролепетала Серафима.
- Вообще-то такие вещи обсуждаются заблаговременно, - вступил папа. Неужели ты будешь жить у его родителей?
- Нет, - твердо произнесла Сима. - Мы будем снимать квартиру.
Родители переглянулись, безмолвно спросив друг друга, на какие шиши дочь намеревается оплачивать аренду квартиры, но промолчали.
Желания познакомиться с будущими сватьями Симины родители не изъявили, вторая сторона тоже не горела таким желанием.
Воспоминание о свадьбе потом преследовало Серафиму многие годы как кошмар, который невозможно забыть. Многочисленная Гошина родня оглядывала её критическим взглядом, раз десять её спросили, не беременна ли она, раз двадцать рассказали, какие блестящие партии предлагались Гоше и могли составить ему достойную пару, раз тридцать ехидно поинтересовались, почему с её стороны присутствуют лишь родители, и почему они столь враждебно настроены, и все в том же духе. За свадебным столом на неё почти не обращали внимания. Все пожелания были адресованы Гоше - ему желали успешной карьеры и всяческих благ, будто это было его личное торжество, а не свадьба.
Единственным светлым пятном, - за исключением жениха, разумеется, был его отец, Натан Моисеевич. В прошлом военный хирург, он лишился во время войны руки, но не лишился чувства юмора. Сидя рядом с Симой, он веселил её байками из своей жизни, сыпал шутками, анекдотами, и только это позволило ей не разрыдаться и не убежать с собственной свадьбы.
Отсидев положенное время, её родители собрались уходить. И тут вдруг Симе стало страшно. Мама с папой сейчас уйдут, а она останется, и тогда Гошины тетушки под предводительством его мамаши её просто заклюют!
Сдерживая слезы, она вышла в ресторанный вестибюль проводить родителей.
- Ужас! - поежилась мама. - Никогда не ощущала себя настолько униженной. Будто мою дочь взяли замуж из милости. Мол, она явно не ко двору, но что поделать, раз Гоша так захотел. Его мать и остальные родственники даже не утруждали себя тем, чтобы как-то завуалировать свое недовольство его выбором. Да и вообще вели себя безобразно, сознательно унижая мою любимую дочь. Просто поразительная бестактность.
- Доченька, теперь ты поняла, почему мы с мамой так настойчиво тебя отговаривали? - спросил отец, и в его голосе уже не было прежнего напора, лишь тихая грусть.
Кусая губы, Сима отвернулась и промолчала. А что сказать? Даже если бы она знала, какое испытание ей предстоит на собственной свадьбе, все равно не отказалась бы от Гоши. Хотя... Если бы знала, что так получится, то не стала бы справлять свадьбу, достаточно регистрации в ЗАГСе.
- Приезжай к нам, - тихо сказала мама, обнимая её. - Что случилось, то случилось. От этого ты не перестала быть нашей любимой дочерью. Мы, как могли, пытались тебя отговорить, но раз уж сама выбрала себе судьбу...
Тут Сима не выдержала и разрыдалась. Мама тоже заплакала, и они стояли в пустом ресторанном вестибюле, обнявшись и горько плача.
- Ну ладно, мои милые. - Отец тоже с трудом сдерживался. - Жизнь сама все расставит по местам. - Достав большой клетчатый платок, он вытер поочередно их слезы и нашел в себе силы улыбнуться. Извлек из кармана конверт и вложил в руку дочери. - На, доченька, пригодится.
Проводив родителей, Серафима пошла в туалет и долго плескала себе в лицо холодной водой. Возвращаться за свадебный стол ей не хотелось. Когда она вышла в вестибюль, то увидела мужа.
- Ты куда подевалась? - как ни в чем не бывало, спросил он.
- Родителей провожала, - ответила она. - Гоша, давай уедем, я уже устала.
- Давай, - с готовностью согласился муж. - Честно говоря, мне уже там осточертело. Родня меня совсем задолбала. А их провинциальный говорок и местечковые повадки вызывают у меня оскомину.
Ни с кем не попрощавшись, новобрачные ускользнули из ресторана, поймали такси и через час оказались в однокомнатной квартире, которую Гоша заблаговременно снял. В объятиях любимого Сима сразу забыла свои огорчения.
Их семейная жизнь сложилась на удивление хорошо. Гоша был добрым, веселым, остроумным, на жизнь смотрел просто, с ним было легко. Сима так его любила, что даже его недостатки не считала недостатками.
В общем-то, её отец в чем-то был прав, назвав Гошу фанфароном и легкомысленным шалопаем. Прихвастнуть муж любил и ради красного словца иногда слегка перегибал палку. Избалованный обожающей его мамочкой, Гоша, надо признать, был эгоистом. Но на все это любящая Серафима закрывала глаза, говоря себе, что людей без недостатков не бывает. Она сознавала, что полюбила не некий идеал, а живого человека, со всеми присущими ему достоинствами и недостатками. Достоинств у мужа тоже было немало, и это позволяло примириться со всем остальным.
Да и не очень-то Сима напрягалась, стараясь приспособиться к супругу, - у них сразу сложились отношения, устраивавшие обоих. Серафима обладала покладистым характером - конфронтация с родителями из-за Гоши была единственным эпизодом за всю её жизнь. У мужа тоже был спокойный нрав, он всегда вел себя корректно, не забывал говорить любимой жене комплименты и ласковые слова, никогда не повышал голоса и уж подавно не использовал в мелких стычках обидных слов, которыми молодые супруги порой губят свои отношения в самом зародыше. Все это позволяло им обходить подводные рифы супружеской жизни, и оба считали себя счастливыми. "Повезло мне с женой", то шутливо, то совершенно серьезно говорил Гоша, а Сима соглашалась и с тем, что ему с ней повезло, и с тем, что ей самой очень повезло с мужем.
Единственное, что омрачало её жизнь - взаимоотношения со свекровью. С ней они так и не поладили. Серафима наотрез отказывалась бывать у Гошиных родителей, хотя Натан Моисеевич иногда звонил и приглашал её на семейные торжества. Но Сима так и не забыла унижения, пережитого на свадьбе. Гоша ездил к родителям один, не реже двух раз в неделю, а когда мать звонила, жалуясь на нездоровье, бывал у неё каждый день. Сима терпела - хоть она ещё была очень молода, но интуитивно поняла, что не стоит встревать между любящим сыном и его обожаемой мамочкой.
У своих родителей она тоже чаще всего бывала одна. На расспросы неизменно отвечала, что у них с мужем все замечательно, и со временем они примирились. На дни рождения и 8 марта Гоша навещал тестя с тещей, и между ними установились вполне терпимые отношения. Пусть они все ещё настороженно относились к зятю, но хотя бы не говорили этого вслух.
И вдруг - как гром среди ясного неба: у отца диагностирован рак желудка, а мама слегла с инфарктом. Он лежал в одной больнице, она в другой, а Серафима разрывалась между институтом, больными родителями и квартирой, которую они с мужем снимали.
И лишь спустя три десятка лет Сима вспомнила, что муж не предложил ей помощь. Она прибегала с занятий, готовила еду по специальной диете для отца и отдельно - для матери, потом с двумя сумками мчалась в одну больницу, затем в другую, на обратном пути покупала продукты, чтобы назавтра не тратить время на беготню по магазинам. А Гоша жил в прежнем ритме встречался с друзьями, ходил на вечеринки и в увеселительные заведения, покупал себе обновки, любил вкусно поесть и ворчал, если жена не успела приготовить ужин.
Отца прооперировали, дали группу инвалидности, и больше он работать не мог. Маму выписали через месяц и тоже оформили инвалидность. Все их сбережения быстро растаяли. Нужно было нанять для них постоянную сиделку днем Серафима в институте, а родители совсем беспомощны. Да и лекарства стоят немалых денег. А ещё арендная плата за квартиру, которую они снимали, - Гоша и слышать не хотел о том, чтобы жить с её больными родителями. Он и раньше не очень горел желанием с ними общаться, а уж жить под одной крышей - и подавно не собирался.
Сима подрабатывала, где только можно - разносила телеграммы, вечерами мыла подъезды, не отказывалась помочь по хозяйству соседке или посидеть с чьим-то ребенком. Чтобы муж не узнал, она старалась находить время, когда тот был на работе или уезжал к обожаемой мамочке. От родителей Серафима тоже скрывала, что хватается за любую подработку, и с безмятежной улыбкой обманывала их - мол, Гоша так много зарабатывает, что этого вполне хватает и им самим, и на оплату услуг сиделки, и на лекарства.
Гошу родители устроили в престижный проектный институт, но, проработав там два года, он ушел и устроился прорабом на стройку, чтобы получить квартиру, - сколько можно ютиться по чужим углам! После этого свекровь, и без того не жаловавшая сноху, люто возненавидела её. Недели не проходило, чтобы Фира Марковна не позвонила и ядовитым тоном не высказала уже в сотый раз, что, женившись на ней, Гоша погряз в быте, гнет спину ради заработков и жилплощади. Они-де, полагали, что Серафима из хорошей семьи, но приличные родители сразу разменяли бы свою трехкомнатную квартиру на Ленинском проспекте и переехали в район новостроек, чтобы выделить молодой семье отдельную квартиру, и прочее в том же духе. Мысль о размене собственной квартиры Фире Марковне в голову не приходила - ещё не хватало ей на склоне лет отказаться от своей благоустроенной квартиры и ютиться в однокомнатной! Ради любимого сына она бы на это пошла, но лишать себя привычного быта, чтобы "паршивка Симка", как она называла сноху, попользовалась её законными метрами жилплощади, - нет, никогда! И зловредная свекровь снова и снова долбила, что Серафима должна - именно ДОЛЖНА, - разменять родительскую квартиру. В подтексте звучало, что именно жилищная перспектива явилась её единственным достоинством, иначе Гоша никогда бы ей не достался. А она, неблагодарная, не ценит, как ей повезло в жизни. В общем, не оправдала она надежд, которые на неё возлагались, и если немедленно не одумается, то... Тут Фира Марковна делала многозначительную паузу, давая Симе возможность самой додумать, что её ожидает.
Серафима молча выслушивала поток упреков свекрови. Единственный раз она попробовала возразить - всего лишь возразить! - и это дорого ей обошлось. Лучше промолчать, не слушая её, - так решила Сима и терпеливо сносила все. Она не сомневалась, что Фира Марковна каждый или почти каждый раз атакует сына аналогичными тирадами и поливает её почем зря. Но Гоша, надо отдать ему должное, - вернувшись от родителей, ни разу не дал понять этого жене. И ни разу не упрекнул её, не пожалел о том, что они поженились.
Серафима не собиралась затевать разговор с больными родителями о размене их квартиры. Они сами не раз предлагали переехать к ним. "Жить нам осталось недолго, доченька, и уже нет смысла разменивать нашу хорошую квартиру, пусть она останется вам с Гошей", - говорил отец, а на глаза Симы наворачивались слезы, и она тут же прекращала этот тягостный разговор.
Все эти годы она корила себя за то, что своим упрямством причинила родителям столько огорчений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45