Хорошая техника, минимум мебели, максимум книг и роскошная, несколько претенциозная, ванная комната.
Юл сочинил её для меня, используя туманно-графитовый с золотыми прожилками кафель и матово-черную сантехнику. Когда я разрезала ножницами ленточку - ванна была готова к купанию, благоухая жасмином. И Юл не отстал, пока я не погрузилась в нежную, тающую от моего прикосновения пену. Затем сел рядом и, щелкнув зажигалкой, зажег свечи, которые я только теперь заметила, а также букет белых роз, стоящих в напольной вазе. Погасив свет, он молча обрывал олепестки и бросал их в воду.
- Только заржавевшей бритвы не хватает. - Нехорошо пошутила я, смекнув, что Юл осуществил сочиненную мною тогда по телефону мизансцену. И нсмотря на горячую воду, по моей коже побежали мурашки - на мрачных кафелинах плясали световые блики, а отраженный в зеркальном потолке черный эмалевый овал с моим алебастровым телом напоминал саркофаг.
- Я тогда ещё поклялся, что реализую твою насмешливую подсказку. Но не знал, что все будет совсемпо-другому... Бритва не нужна - нужна ты. Ты это тысячи прекрасных смертей... - Он разделся и поднял меня из воды. Сейчас мы совершим двойное самоубийство.
Наша любовь в ванной оказалась не очень удачной - мешали свечи, кафель и розы. Мокрые и возбужденные, мы перебрались в спальню, где кроме низкой кровати, занимавшей пости все двенадцатиметровое пространство, не было ничего...
Как я наслаждалась новым Юлом, стремительно вылупившимся из кокона подобно прекрасной бабочке. Нищий превратился в принца без всяких усилий, и бросил полученное богатство к моим ногам. Ему нравилось делать мне подарки, кормить дорогими лакомствами. Он дрожал от счастья, усаживая меня впервые в шикарную машину, и устроил сюрприз с новосельем (уже упомянутый эпизод в ванной). Я недоумевала, опасаясь задавать вопросы после того, как Юл дал знать: "Мои дела - это стена, и не пытайся пробить её носом, как Буратино нарисованный очаг". Именно так я поняла нашу полушутливую беседу.
- Чем ты занимаешься у афанасия? Так щедро оплачивают только весьма ответственные услуги.
- Это правда, детка. Я учу "Закон Божий", а потом провожу спецкурс библейской мудрости с наиболее трудными клиентами агентства. Например: дяденька поклоняется золотому тельцу, дяденька не может остановиться, хапая "бабки" и теряя совесть. При этом он жертвует на храм и молит Всевышнего способствовать его обогащению. Я говорю ему: "Не проси у Бога того, что получаешь от дьявола. Богу свойственно делать сердце сокрушенное и смиренное, трезвенное, целомудренное и воздержанное, кающееся и умиленное". То есть Иоанна Златоуста цитирую. Действует беспроигрышно.
- Юл, а если серьезно?
- Я занимаюсь бумажной, архивной работой. То есть компьютерным банком информации. Это работа ответственная.
- Как тебе доверили сразу такое дело? Они сто раз проверят, потом посадят. В архив, разумется.
- Проверяли. Теперь для этого есть специальная метода - тесты, детекторы и т. д. У меня - высший коэффициент надежности! Вещь, между прочим, редкая.
- Но откуда такие деньги? Я бспокоюсь о тебе, Юл. - Все это я вещала, сжавшись на сидении новой машины, стоимость которой в сопоставлении с доходами Юла, приводила меня в содрогание.
- Автомобиль принадлежит фирме. А в остальном мне просто повезло. Наше агентство - акционерное общество, и пайщики получают проценты от доходов. Шефу посчастливилось выиграть большое дело - мне перепали лишь крохи...
Приглядываясь к новому Юлу, я не могла не признать, что молодой человек очень красив и чрезвычайно привлекателен. В оправе материального достатка заиграла драгоценным блеском его врожденная аристократическая легкость, талант распоряжаться этим длостатком с игривой широтой и чуждым показухе вкусом. Редкая смесь деликатности, граничащей с застенчивостью, и уверенность в себе, силы создавали ауру покоряющего обаяния. Он мог быть разным - изысканным и простецким, трогательным малышом и властным господином. Но переходя в ранг хозяев жизни, удачливых лихих любимцев Фортуны, Юл все реже возвращался к прежнему облику бесшабашного бессребренника, романтического парня, поклоняющегося любви.
Мое удивление и радость от чудесного преображения Юла, к которому я была причастна, скоро померкла. Мне стало не хватать дерзкого пылкого малтчика, боготворившего меня, как наивысшую ценность в своей жизхни. Тот нищий гордец, приходящий в ярость от своей несостоятельности, навсегда остался в недрах брошенной убогой квартирки. Я не просто потеряла, я уничтожила его собственными руккми, хотя давным-давно знала, что романтичный влюбленный, как истинный художник, обладающий редким даром, должен быть свободен - от всего житейского, бренного, бытового. От необходимости зарабатывать и считать деньги, конкурировать, преуспевать, завидовать чужому везению.
Рыцарями любви становятся по призванию, отрекаясь от всего, что не связано с её безрассудным полетом. Рванувшись за удачей, Юл стремительно превращался в облагороженную вариацию "делового человека": сильный, дерзкий, преуспевающий, тщеславный и, увы, почти всегда обремененный какими-то неотложными, супер-важными проблемами. Мы стали видеться редко, вырывая для встреч короткие часы. Вечерами Юл часто бывал занят своим загадочным архивом и нередко пропадал ночами. Тайно набирая его номер, я наталкивалась на автоответчик. Однажды меня вежливо приветствовал женский голос, доложив, что хозяин на службе. Юл объяснил позже, что это была приходящая домработница, стиравшая белье и убиравшая квартиру. Я постаралась поверить.
Он поздравил меня с днем рождения первым, и мы договорились встретиться, причем я, расчитывая на интим, уделила особое внимание белью, а Юл нацепил "бабочку", наметив посещение престижного ресторана. Он легко согласился изменить свой план, но обида на то, как далеко разошлись наши желания, осталась. Юлу хотелось провести вечер на людях, а мне - только вдвоем с ним.
Осторожно открыв двумя ключами кодовый замок стальной двери, он подтолкнул меня в темную прихожую и попросил зажмуриться.
- Понимаешь, я не ждал гостей. Здесь все раскидано. Посиди в ванной, попудри носик, а я пока засуну под шкаф свои носки и женские трусики.
Юл подсмеивался над моей все чаще разгоравшейся ревностью. И, действительно, оказавшись в ванной, я прежде всего обшарила глазами полочки и шкафчики на предмет вещественных доказательств измены - забытой губной помады, волосков на щетке, флакончика женских духов. - Ничего.
- Можешь войти. Надеюсь, ты успела раздеться? - Церемонно взяв меня под руку, Юл распахнул двери комнаты.
- Ой, милый! - Завизжав от восторга, я бросилась к нему на шею.
В центре идеально убранной гостиной красовался стол, накрытый моими любимыми блюдами. А над диваном появился портрет, сделанный фотографом-профессионалом. В полумистическом черно-белом парении линий и бликов угадывалось мое лицо. Лишь глаза - предельно яркие, до очерка каждой ресницы и серебряного свечения радужки, поражали жизнью. Более глубокой и сложной, чем предполагала в себе я сама.
- Знакомься, это Глория.
- Очень красиво. Неужели ты видишь меня такой? Спасибо, Юл. В эту незнакомку нельзя не влюбиться. Боюсь, она будет стоять между нами...
- Что с тобой, Слава? Ты полюбила черный юмор?
- Я полюбила и люблю тебя. Только теперь это получается у меня не очень весело. Если бы ты знал, как я скучаю, мой мальчик...
Мы провели прекрасный вечер, не очень увлекаясь столом. Казалось, и на широкой кровати под атласным пуховиком было все точно так же, как на продавленом диване его бывшей холодной комнаты. Но Юл не шептал "Я не отпущу тебя..." И не грозил забрать меня у Сергея. Он называл меня Глорией. А под конец мягко посоветовал:
- Ты прекрасный специалист, девочка. Ты чуткий, тонкий человек. Подумай, сколько людей нуждаются в твоей помощи?..
- Ты хочешь посоветовать мне пойти на работу?
- Ну, хотя бы до возвращения дочери.
...Соня должна была вернуться на каникулы в начале июня и который раз напоминала мне об обещании посетить её. Девочке так хотелось похвастаться школой, новыми друзьями и местными достопримечательностями, о которых она тараторила мне в долгих телефонных звонках. Писать моя дочь не любила, я тоже. А поездка почему-то все время откладывалась с тех пор, как в моей жизни появился Юл.
И вот на следующий день после юбилея я позвонила директрисе мисс Линде Армстронг, предупредив о своем визите, и заказала в авиакассе билет. Голос почтенной дамы был пропитан английской любезностью с примесью тончайшей чопорности, как торт горьковатым миндальным кремом. А потом позвонила Софка, визжавшая от восторга и сообщившая. что будет встречать меня в аэропорту вместе с родителями своей подружки Памелы.
- Вот увидишь, какие Питчемы клевые - очень светсткие и совсем не заносчивые... Жаль, что ты не умеешь ездить на лошади... - Добавила она, собираясь, очевидно, представить свою мать друзьям во всем блеске.
- Может, прихватить флейту? Я здесь на досуге разучила пару пьес.
- Правда?
- Не дури, девочка. Я не знаю даже, с какой стороны в неё дуют.
И все-таки я постаралсь, чтобы мой внешний вид не разочаровал Софу. Совсем не много вещей, с учетом, что конец апреля там немногим лучше нашего мая! А это значит - хорошее "английское" пальто из песочного ворсистого драпа и несколько костюмов, допускавших перетасовку деталей.
Сергей как-то слишком горячо обнял меня на прощание.
- Скажи дочери, что я очень её люблю. И горжусь. - Потом грустно заглянул мне в глаза. - Ну, что, до встречи, Бубка?
Я хмыкнула:
- Не та тональность. - И с улыбкой, в мажорном духе отрапортовала. Через неделю - на том же месте, господин главнокомандующий!
Глава 28
Чета Питчемов мне сразу понравилась - добродушные, голубоглазые, похожие друг на друга как брат и сестра. Четырнадцатилетняя дочь Питчемов, Памела, была долговязой брюнеткой, преросшей на голову своего отца. Позже Соня шепнула мне, что Мел - приемная дочь, но на это здесь внимания не обращают, хотя лишний раз не акцентируют.
Рядом с памелой Соня казалась крошкой. Тоненькая, белокожая, в развевающейся паутинке прямых светлых волос. Трудно было представить, что "папина дочка" превратится в подобие Сержа - круглощекую крепышку манекенного роста.
Они тараторили всю дорогу, крутя головами, чтобы показать мне какой-то дом, где бывал Шелли, или трактир, знаменитый старейшим вином. Девочки рассказывали о бале в день святого Валентина, на который все явились в вечерних платьях.
- В чем же ты была? - Испугалась я.
- О, Слава, мы постарались приодеть наших красавиц! Это такое удовольствие - наряжать девочек на первый бал! - Глаза толстушки Мэри светились неподдельной радостью. - Мы с Генри привязались к Соне... У нас теперь почти что две дочери и один сын. Ведь мы будем дружить с вами, правда?
- На мне было шикарнейшее платье! Я сама его выбрала в Интсоуне. Мэри только платила. - Доложила Соня, не слишком щепетильная в достижении своих целей. Балованное дитя, но какое очарование юности, неосознанного предчувствия долгой женской судьбы, полной сюрпризов и радостей.
Я оставила вещи в номере гостиницы, выстроенной на территории школы специально для приезжающих сюда погостить членов семьи. Школа, основанная в 1773 году, страшно гордилась тем, что не утеряла свойственного просветительскому веку уважения к знаниям и человеческой личности. Это все мне объяснила мисс Армстронг, принявшая меня в своем кабинете, сиявшем ухоженной стариной, как музейный экспонат. Потом мы осмотрели классы, библиотеку, комнаты отдыха и занятий, трапезную, кинозал... Я устала говорить на чужом языке, только крутила головой с приклееной восхищенной улыбкой и всплескивала руками от избытка чувств.
На следующий день мне посчастливилось провести несколько часов на школьном турнире по лаун-теннису, в котором была занята и моя дочь. Мягко пружиня на носочках белых тапочек, она отсалютовала мне ракеткой и потуже стянула волосы пестрым жгутом. Девочка казалась мне чужой и прехорошенькой. Сидящая рядом Мэл комментировала мне игру одноклассников, усугубляя ощущение отстраненности: вопящие на чужом языке бойкие подростки, спортивный зал, обвешанный яркими транспарантами, маленький ученический оркестр, нестройно нчинавший какой-то гимн каждый раз, как вступала в игру новая пара, и растроганно улыбающаяся иностранная гостья - все это виделось мне как бы со стороны.
Вечером мы с Соней были приглашены к Питчемам. За нами заехал Генри, но Памела, заняв место за рулем, продемонстрировала свое водительское мастерство.
- Я тоже умею. - Бурркнула мне по-русски Соня. - Только мне здесь нельзя. Вот дома наезжусь!
Дом Питчемов выглядел как на картинке. Будто его специально красили, мыли, украшали цветочными горшками к моему приезду. "Усадьба в староанглийском духе", - прокомментировала Соня елизаветинскую архитектуру построек - расчерченные деревянными балками выбеленные стены.
Апрель здесь был похож на середину нашего мая - вовсю зеленели кусты и кроны деревьев. А свежесть лужаек напоминала о лете и веселых пикниках среди клумб у бассейна. Я приобрела по дороге букет цветов и прихватила взятые для визитов сувениры - палехскую шкатулку и деревянное яйцо, величиной с небольшую дыню. На нем в ореоле снежного облака сиял во всей красе восстановленный храм Христа Спасителя.
После довольно скромного по нашим российским понятиям ужина началась длинная беседа о политике и быте русских женщин. В столовой уютно потрескивал камин, а я не могла оторваться от орешков - пудинги и бисквиты показались моему желудку не слишком убедительными. Все ждали Шани, шестнадцатилетнего сына Питчемов, занимавшегося в специализированной музыкальной школе. - "Виолончель - его мечта. Мальчик без ума от Ростроповича". - Хвасталась Мэри. поглядывая на дверь. И вот он появился серьезный юноша, успевший переодеться в строгий костюм. Он поклонился нам, тряхнув кажтановыми кудрями, как будто вышел на сцену. В носатом лице парня не было решительно ничего привлекательного, а россыпь красноватых прыщиков на скулах и подбородке доставляла ему, конечно, кучу неприятностей. Но вот он с улыбкой подошел к подругам, перебросившись с ними веселыми репликами, и я увидела, как изменилась Соня. Расхлебанная, небрежная девчонка стала девушкой - юной леди, с прямой спинкой и строго поджатыми губами.
Я не могла больше вникать в разговор - быстрый английский с непривычки утомил меня. Куда интересней было разбираться в игре жестов и мимики. Шани уговаривали родители и девочки, он горячо спорил и вдруг поднял руки: "Сдаюсь!" Соня захлопала в ладоши: "Мам, он будет играть на пианино. Он хотел притащить виолончель, а мы все уговаривали насчет пианино. Ура! Вот увидишь, он классный музыкант!"
Парень сел за фортепиано, в раздумье пробежал по клавишам длинными пальцами и объявил: Шопен. Опус 28. Все чинно замолкли, изображая глубокое удовлетворение, а Сонька аж вся подалась вперед, впитывая звуки всем телом. Я некстати вспомнила, как соблазнила моего Юла учительница музыки, и уже не могла отделаться от мысли о том, что Шопен возбуждал эту страшную даму, представлявшуюся мне некой усатой двухметровой валькирией. Вот так же сидел он, склоня над клавишами светловолосую голову, а страшная дама сжимала своими горячими ручищами его худенькие плечи... От этих картинок мне стало жарко и неудержимо захотелось увидеть Юла, ну, хотя бы услышать его голос.
Когда вечер кончился и Питчемы оставили меня ночевать в гостевой комнате на втором этаже, я попросила разрешения позвонить в Москву. С Сергеем я говорила из автомата накануне и теперь украдкой набрала номер Юла, хотя никто, кроме ушедшей в ванную Сони не мог бы понять, с кем и о чем я говорю. Я только скажу, что люблю его, что сбежала в Англию, но мучаюсь разлукой... Автоответчик посоветовал мне позвонить завтра.
На следующий день (а это была свободная от занятий Суббота) я чуть не умерла от радости и страха, наблюдая, как несется по питчемским лугам на гнедом жеребце моя девочка. Супруги с гордостью демонстрировали мне свои достижения - им удалось приучить Соню к лошадям.
- Ваша девочка очень способная. Быстро все схватила. Не беспокойтесь, миссис, она не упадет. Это очень спокойный конь. - Заверил, уловив мой страх, Шани.
Словно ловко спрыгнула с седла, раскрасневшаяся и взмокшая. Преувеличенно бурно обмахиваясь бейсболкой, она искоса поглядывала на парня. Шани сказал что-то, озабоченно хмурясь и даже приложил ладонь к её лбу. Все прыснули.
- Шандор сказал, что меня просквозило от скорости. Это он намекает, что я скакала слишком медленно. - Перевела мне шутку Соня.
- Да что ты, детка! У меня чуть сердце не разорвалось от страха. Это так опасно!
- Чепуха! - Любимое словцо её отца и его жест - небрежное пожатие плеч, словно комара отгоняет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52