Что же он, этот Павел Романович, этот культурный и вроде бы честный человек, что же он, не видит, с кем имеет дело? Или - не знает? Не может же он знать всех в городе...
Да нет, нечего себя обманывать. Мэр обязан знать, кто находится рядом с ним. Тем более что ближайший его помощник - вообще кагебешник, Лукин этот... Где только Греч его выкопал? Это же надо - интеллигентный человек, без пяти минут диссидент, а водит компанию с гебешниками и партийными бонзами. Пусть и бывшими, но ведь на них столько грязи наросло, что вовек не отмыться!
Когда деньги, полученные от продажи фирмы, закончились совершенно - Крюков по привычке тратил их легко, не считая и не откладывая на черный день, - он, впервые в жизни почувствовав приближение настоящего голода, все-таки обратился к знакомым с просьбой о небольшом краткосрочном кредите.
К тому времени многие из прежних его друзей уже зарабатывали приличные деньги - тот же Мендельштейн хотя бы. Семе все было божья роса - перестройка, кризисы, трудности с хлебом, бешеная инфляция, - он только здоровел, румянец на его щеках приобретал все более яркий цвет, даже волосы, кажется, становились гуще.
Сема теперь работал в самой крупной городской "желтой" газете, вел отдел криминальной хроники и на жизнь не жаловался. Количество денежных ручейков, стекавшихся в его карманы, было столь велико, что он сам иногда не мог сказать, откуда и за что он получает деньги. Заказные статьи шли не косяками, а прямо какими-то армадами. Мендельштейн не успевал осваивать весь объем и держал небольшой штат литературных "негров", которые за малую долю помогали Семе разгребать авгиевы конюшни того, что на журналистском языке именуется "джинсой".
Сема всегда был отзывчивым и веселым человеком, таким он остался и после того, как стал зарабатывать деньги. Мендельштейн дал Крюкову взаймы, а на его бормотание, что, мол, срок отдачи неконкретен, только усмехнулся и сказал если возникнет очень уж острая нужда и писатель все-таки решит, в отличие от Нины Андреевой, поступиться принципами, то он, Сема, подкинет ему какую-нибудь необременительную халтурку.
Крюков гордо отказался, но спустя три недели сам позвонил Семе и вежливо, дрожащим с похмелья голосом напомнил о его предложении.
Так и повелось. Сема стал подкармливать старого приятеля, давая ему редактировать статьи, написанные полуграмотными авторами, - темы опусов укладывались в понятие, недавно вошедшее в журналистский жаргон и обозначавшееся тяжелым словом "расчлененка".
По негласному уговору - Мендельштейн был умным и достаточно тонким человеком, чтобы видеть незримую границу, которую Крюков не смог бы переступить ни за какие деньги, - Сема никогда не давал Гоше статей, которые касались политического расклада в городе. Тем более тех, в которых упоминалось имя мэра.
Гоша теперь уже почти не расставался со спиртным. Алкоголь не мешал ему редактировать "расчлененку", более того, он занимался этим уже без прежнего отвращения, переведя правку бездарных опусов как бы в автоматический режим. Тем не менее, когда автор одной из статей, с которым Гоше пришлось общаться лично, сообщил, что на северном кладбище требуется сторож, Крюков немедленно поехал туда и занял вакансию. В тот момент он находился в состоянии глубокого похмелья, которое обычно настраивало его на философский лад, и подобный шаг показался ему очень логичным и исполненным глубокого смысла.
Глава 2
- Конечно, легче всего сказать - Крюкову плевать на все, Крюков алкаш, Крюков опустился...
- Да что ты, Гошенька, что ты? Кто ж такое говорит-то? Давай-ка я тебе чайку...
- Чайку... Чай - не водка, Карина, как у нас на предприятии говорят.
- На предприятии... Скажешь тоже!
- А что? Предприятие, оно и есть предприятие. Производим аккуратных, согласно ГОСТу упакованных... - Крюков отхлебнул из чашки жидкого чаю. Карина Назаровна совершенно не умела заваривать любимый Гошей напиток. - Согласно ГОСТу упакованных, - повторил он, ставя чашку на стол, - жмуров.
- О господи, - вздохнула Карина Назаровна. - Что ты несешь?.. Культурный человек...
- Культурный... Был культурный, да весь вышел. Культурным теперь быть негоже, Карина Назаровна. Хватит. Пора пожинать плоды нашей великой, мать ее перемать, русской культуры.
- Да перестань ты паясничать, Гоша, что на тебя нашло такое?
- Нашло? На меня?
Крюков быстро оглянулся. В коридоре послышались шаги, и на кухню вышла Галина Сергеевна Журковская.
- Ой, Галя!.. Проснулась? - спросила Карина Назаровна чуть поспешнее, чем требовала ситуация.
- Да... Что-то мне никак не спится, ни ночью, ни днем... Здравствуй, Гоша.
- Ну, я пойду. - Крюков неловко привстал, опираясь толстыми грязными пальцами на стол, и сделал множество мелких, ненужных движений - несколько раз тихонько чмокнул губами, кивнул для чего-то подбородком в сторону окна, почесал грудь, быстро повозив ногтями по толстой шерсти своего неизменного серого свитера.
- Посиди, Гоша, не уходи, - тихо сказала Галина Сергеевна. - Оставайся. Можешь заночевать, - добавила она, видя, что Крюков замер в нелепой позе, зависнув над столом и расположив подрагивающие руки в опасной близости от хрустальной сахарницы. - Страшно мне одной, - продолжала Журковская. - Спать не могу. Читать не могу. Все кажется, что в квартиру кто-то ломится. Лежу ночью, слушаю - то в замке что-то заскребет, то на лестнице голоса... Шаги... Я и из дома-то почти не выхожу...
- Ну уж, вы это бросьте, Галина Сергеевна, - выдохнул Крюков, усаживаясь на место. - Так нельзя. Толя скоро выйдет...
- Не скоро, - ровным голосом, без всякого выражения, возразила Журковская.
- Ну я в том смысле, что он вообще... ну поправится...
- Поправится. Конечно, поправится... - Галина Сергеевна тяжело вздохнула. - Я вчера утром его навестила... Вроде веселый был... - На ее глазах выступили слезы. - Веселый... Шутил... А лица не видно. Там, где бинтов нет, - все синее...
- Я знаю, - кивнул Крюков. - Я сегодня там был.
- А... Ну тогда, конечно... - Галина Сергеевна посмотрела Крюкову в глаза. - Может, Гоша, выпить хотите? У нас есть...
Крюков посмотрел в потолок.
- Ну, разве... Поправиться...
- Да не стесняйтесь вы. Чего уж там. Все равно теперь.
Журковская открыла холодильник и достала из морозилки запотевшую бутылку водки.
- Вот. Пейте.
Карина Назаровна, словно резиновый мячик, пружинисто подскочила, захлопотала, захлопала дверцами холодильника и многочисленных шкафчиков Журковские совсем недавно приобрели новый кухонный гарнитур, и Карине Назаровне доставляло очевидное удовольствие открывать и закрывать аккуратные секции. Она мигом выставила на стол рюмки, блюдечки с тонко нарезанной колбасой, бужениной, солеными огурчиками.
- Вам налить, Галина Сергеевна? - спросил Крюков.
- Да, Гоша, давай... Только немного.
- Конечно, конечно... Ну, - сказал он, наполнив рюмки, - давайте, что ли... За здоровье Анатолия Карловича.
- Здоровье... полтора месяца прошло, а у него все лицо... - Галина Сергеевна быстро проглотила содержимое своей рюмки и помахала рукой возле рта. - Все лицо - синее...
Она продолжала говорить без всяких интонаций, но на веках ее снова набухли тяжелые капли.
- Это после операции, - попытался успокоить ее Крюков. - Все будет в порядке. Не надо волноваться...
- Ничего не в порядке, - ответила Журковская. - Я знаю. Ничего еще не закончилось.
- Как же - ничего? - Карина Назаровна даже руками всплеснула. - Все, Галя! Кончилось! Проиграли эти выборы несчастные, все теперь! Кому теперь дело и до Греча этого и тем более до Толи?.. Им-то ведь и надо было только, чтобы выборы... Да, Гоша? Правильно ведь?
- Наверное, - неохотно ответил Крюков. Он не разделял уверенности Карины, и Журковская это, конечно, заметила.
- Если что и кончилось, так это жизнь, - сказала она. - Нормальная жизнь. Они не успокоятся, пока всех нас не уничтожат...
- Да кто "они"-то? - Лицо Карины Назаровны покраснело. - Ты брось это, Галя! Прекращай, пожалуйста, тут панику разводить! Все кончилось. И слава Богу. Все живы...
- Ладно, хватит об этом. Налей-ка еще, Гоша. Как у тебя-то дела?
- Да как? "Так как-то все", - печально усмехнулся Крюков. - Видите? Все цитирую.
- Не пишешь ничего? По-прежнему?
- А что писать? И для чего? Все равно не напечатают. Вы же знаете нынешнюю литературу.
- Знаю, - кивнула Галина Сергеевна. - Так что же, неужели?..
- Да, именно так - "неужели". И, кажется, это "неужели" надолго. Никому не нужна литература. Как, впрочем, и многое другое. Давайте-ка лучше...
Он поднял рюмку.
- А ты, Гоша, стал много пить, - заметила Галина Сергеевна.
- Не больше, чем другие, - ответил Крюков, наливая еще одну. - И потом, на мой взгляд, это лучше, чем воровать. По крайней мере я никому не приношу вреда...
- Кроме себя, - вставила Карина Назаровна.
- Да ладно вам... Это мое дело, если уж на то пошло.
- Конечно, твое дело. Вы все сами решаете. Для вас главное - только собственное "я". Для всех.
Галина Сергеевна встала, подошла к плите, переставила чайник с одной конфорки на другую, но газ зажигать не стала.
- Для кого это - "для всех"? - спросил Крюков.
- Для всех вас. Посмотрите, что с вами стало. Со всей вашей компанией. Один в тюрьме, другой в больнице... Третий... - Журковская взглянула на Крюкова и зло прищурилась. - Третий - на кладбище... Я мужа чуть не потеряла... Сына, Вовку, тоже избили... Правда, он говорит, что нападение на него - совершенно отдельная история, но я чувствую, что все это одних рук дело...
- Как - избили? - спросил Крюков. - Давно?
- Да нет, недавно совсем. Уже после того, как Толю... Прямо на улице... Закурить попросили, и сразу бить...
- Ну это бывает, - философски заметил Крюков.
- Бывает... Конечно, бывает...
- И как он? Сын?
- Да вроде ничего. Даже к врачу не ходил. Синяк под глазом.
- Ну тогда это не они, - уверенно покачал головой писатель. - Они бы одним синяком не удовлетворились.
- Дай-то бог.
Галина Сергеевна подошла к столу, взяла рюмку и быстро опрокинула ее в рот. Закусывать она снова не стала.
- Все этот... Чувствовала я, чуяло мое сердце... Не нужно было Толе с ним связываться... Не нужно. Жили как люди... Бедно, но спокойно... За что же это все? А? Гоша? Объясни.
- Что я могу? Вы же сами все понимаете. Жизнь такая... Сучья, простите за выражение.
- Сучья... Правильно. Не извиняйся, ты верно говоришь. Этот-то - выборы проиграл, а все неймется ему... Ходит гоголем, лекции снова читает. Как с гуся вода.
- Греч?
- Ну, а кто? Конечно.
- Лекции читает?
- Да. Вернулся в Институт, работает... Книги пишет... Вот, я в газете прочитала - у него новая книжка выходит.
- О чем книжка?
- А о чем он может? О себе - любимом. О том, как его на выборах обманывали. Бедного, несчастного. А он, бедный-несчастный, после выборов сразу в Лондон улетел. Ты знаешь об этом, Гоша?
- Что-то слышал. Я, признаться, не слежу за ними, за небожителями этими. Неинтересны они мне. Вот Толю жалко, верно. Это реальность. Печальная реальность. А все прочие, - Крюков махнул рукой, - все эти Гречи, генералы, мэры, губернаторы... - не моя публика.
- Полетел в Лондон... - Журковская словно не слушала, о чем говорит Крюков. - Толя в больнице, Суханов в тюрьме... А Греч - в Лондоне. В аэропорту его там задержали, Гоша, представляешь?
- За что? - без интереса в голосе спросил Крюков.
- Миллион долларов вез в чемодане, - сказала Галина Сергеевна.
- Ох ты, Господи прости, - вырвалось у Карины Назаровны.
- Миллион? - переспросил Крюков. - Откуда у него миллион долларов?
- Вот и я хочу спросить - откуда у Греча миллион? Как это он его заработал? Что, у мэра зарплата такая? - Галина Сергеевна вытащила сигарету из пачки, лежащей на столе. - Откуда у него все? Все эти его квартиры - для себя, да для жены, да для родственников жены? Деньги - откуда? Суханова посадили тоже ведь не просто так. Да и Греч под судом ходит - вон, каждый день в газетах пишут... "Павел Греч как зеркало русской коррупции". Читал?
- Нет, - ответил Крюков. - Не читал. Только вы, Галина Сергеевна, не слишком этим газетам верьте. Вы своему мужу, к примеру, доверяете? Уверены в том, что он-то ничего не воровал?
- Гоша, ну что ты несешь?
Журковская перешла на "ты", и Крюков вдруг понял, что она достаточно сильно пьяна.
- Что ты несешь? - со злостью в голосе повторила она. - Как ты можешь так говорить?
- Так я это и имею в виду. Толя - честный человек. Во всех смыслах. И друзей он себе выбирает под стать себе. Так что тут еще нужно разобраться, а не крыть всех огульно. Проще всего говорить - все, мол, воры... Все жулики... А те, кто пишут, - они что, ангелы Господни?
- Ангелы - не ангелы, а миллион долларов - это миллион долларов. Честным трудом таких денег в России не заработаешь.
- Это верно... И что - задержали его, вы говорите?
- Да. Прямо в аэропорту.
- А за что?
- Как это? - Журковская вскинула брови. - Как это "за что"?! Да за миллион же долларов! В страну ввозил...
Она осеклась, не договорив.
- Ну и что? - спокойно спросил Крюков. - Ну, допустим, ввозил. Хотя слабо в это верится. Вообще-то я не знаю, конечно, как в других странах... Думаю, впрочем, что всюду это одинаково...
- Что? - быстро спросила Журковская.
- Ну как бы это сказать... Нет там ограничений на ввоз валюты. И у нас нет. Кажется, - добавил он уже с меньшей уверенностью. - Хотя в совке ничего нельзя гарантировать... У нас, конечно, всякое может быть. Но там таких правил, точно, нет. Хоть десять миллионов ввози. Они только рады будут. Так что в данном случае журналисты, как бы это повежливей выразиться.... Обкакались, одним словом. Маху дали.
- Вы думаете, Гоша, это - утка?
- Уверен. Как и все... ну не все, а многое из того, что они пишут. И про мэра, и про все остальное.
- Все равно этот Греч... Я одно знаю - если бы не он, Толя сидел бы сейчас дома. Целый и невредимый. Вот так.
- Это верно, - кивнул Гоша. - Это совершенно справедливо.
- "Справедливо"! - передразнила его Журковская. - Что вам все покою нет? Что при советской власти, что теперь? Вечно нужно в каждой бочке затычкой служить...
Крюков с удивлением взял в руку пустую бутылку. Оказывается, пока шла короткая беседа, они с Галиной Сергеевной опорожнили поллитровку - на дне плескались последние капли, которые Гоша и выцедил в свою рюмку.
Впрочем, удивительного в случившемся было немного. Разве что полное отсутствие даже признаков опьянения. Прежде, еще год назад, Гоша чувствовал себя сильно нетрезвым после двухсот пятидесяти граммов. Сейчас же бутылка за обедом была его обычной нормой.
Похмелье, которое мучило Крюкова, отступило, забылось, Гоша чувствовал себя полным сил, переживал обычный душевный подъем, который наступал у него в процессе питья первой за день бутылки и продолжался до середины второй. На рубеже семисот пятидесяти грамм он либо засыпал, либо впадал в глубочайшую депрессию, выход из которой брезжил на исходе литра сорокаградусной.
После литра приходила долгожданная эйфория. Крюков впадал в настоящую, желанную и ставшую последнее время единственной его целью нирвану, голову наполняли светлые, глубокие и ясные мысли, которыми он сам восхищался, переходя ко второму литру, но напрочь забывал уже на следующий день.
Сейчас ему немедленно требовалось продолжение. Иначе, он знал это по опыту, похмелье через полчаса навалится с прежней силой.
- Знаете, я, наверное, пойду, - сказал он, вставая.
- Как?! - Карина Назаровна схватила Крюкова за рукав пиджака. - Как? Мы же договорились, что ты, Гошенька, останешься ночевать...
- Да пусть идет, - сквозь зубы прошипела Журковская.
Крюков покачал головой. Он хорошо знал эту стадию женского алкоголизма, когда после определенной дозы самая милая дама впадает в немотивированную агрессию, начинает злиться на всех и вся, может даже побить. Это быстро проходит, а на следующий день совершенно выпадает из памяти.
- Пойду, пойду.
Крюков аккуратно высвободил рукав и шагнул к двери, автоматически отметив, что его даже не шатает.
- На работу нужно заскочить.
- Какая работа, ночь на дворе! - Карина Назаровна сделала последнюю попытку задержать гостя.
- Правильно. А я кто? Я - ночной сторож.
- Ужас какой... На кладбище... Ночью...
- Ничего страшного. Ночью на кладбище безопасней, чем в этом вашем... Городе. До свидания, Галина Сергеевна.
- Всего доброго, - не глядя на Крюкова, надменно вымолвила Журковская.
Крюков отлично знал, что будет делать дальше. Он действительно поехал на работу. Взял такси - кое-какие деньги у него теперь начали появляться.
- Куда едем? - с обычной нахалинкой в голосе спросил молодой водитель.
"Из тех, что счетчики подкручивают", - подумал Крюков, который, благодаря интенсивному общению на своей новой работе с самыми разными людьми, был посвящен в некоторые тайны простонародного городского бизнеса.
Он как-то раз проверил сведения, полученные от коллег по службе сторожей, могильщиков, подсобных рабочих кладбища, многие из которых, как, в общем, и предполагал Крюков, были людьми непростыми и с чрезвычайно богатой биографией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41