– Вы хотите меня о чем-то попросить? – улыбнулась Эйко.
– Вы уже столько сделали…
– За несколько минут?
– Тем не менее. Если откажетесь, я ничуть не обижусь и улечу домой, где буду вспоминать вас только добрыми словами.
– Вам хочется, чтобы я попробовала помирить вас с Кирой?
– Да! Я вовсе не собираюсь ей надоедать, просто хочу, чтобы она перестала считать меня мерзавцем. И, пожалуйста, поговорите с сеньором Гатри. Он вас послушает.
– Вы надеетесь полететь с Кирой и остальными к альфе Центавра? – спросила Эйко, пристально поглядев на собеседника.
– Поймите, я не то чтобы поддался внезапному порыву. – Валенсия выдавил улыбку. – Решение зрело давно, и наконец я его принял.
– Почему? Вы же знаете, никакой романтики не предвидится. Тяжелая работа до изнеможения, неведомые опасности, лишения, ранняя смерть…
– Вот именно. – Он рассмеялся. – Нет, я не мазохист. Но если в моих силах помочь…
– Как по-вашему, в чем?
– А вы не любите ходить вокруг да около, сеньорита, – проговорил Неро.
– Мне кажется, вы Слишком умны, чтобы вызываться добровольцем исключительно из любви к опасности. Вам прекрасно известно, что через тысячу лет Деметра погибнет. В чем вы видите цель экспедиции?
– Я не могу ответить. Другим, похоже, тоже нечего сказать. Они рассуждают о создании свободной, независимой цивилизации, которая каким-то образом уцелеет после гибели планеты. Вы не могли бы объяснить, что, собственно, сие означает?
– Не словами, – ответила Эйко. – Разве что музыкой.
– Хорошо. Значит, в желании Гатри и кучки лунян покинуть Солнечную систему нет никакой логики? Сплошные эмоции?
– Наверно. Что касается вашей просьбы… Добровольцев крайне мало; вдобавок, из тех, кто вызвался, большинство составляют люди либо некомпетентные, либо такие, у которых не все в порядке с головой.
– Я обладаю кое-какими навыками и готов учиться.
– Пожалуй, я вас рекомендую, – проговорила Эйко, поразмыслив.
– Еще раз mil gracias.
– Если я правильно поняла, вы ищете смысл жизни?
– Может быть. – Валенсия пожал плечами. – А вот вы, сеньорита, вы ведь давно его нашли, так?
– Что вы имеете в виду, сэр? – изумилась Эйко.
– Могу я спросить, почему летите вы?
– А с чего вы взяли, что я лечу?
– Сеньорита, – произнес Валенсия с улыбкой, – я позвонил вам не наобум. Сначала я постарался все про вас разузнать. А теперь, когда мы встретились… Что ж, извините, если ошибся.
– Вы очень наблюдательны, сеньор Валенсия.
– Вы мне льстите. – Биокристалл засверкал оранжевым.
– Да, я склоняюсь к мысли лететь вместе с Кирой, – призналась Эйко. – Но чтобы объяснить, почему, понадобится много времени, если у меня вообще получится.
– Если вы не возражаете, я готов слушать.
– Ясной причины вроде бы не существует. Однако – надеюсь, вы простите подобную велеречивость – люди намерены бросить вызов судьбе, и, мне кажется, им понадобятся те, кто сможет воспеть свершения…
– Нас ожидает героический век, – пробормотал Валенсия. – Эпоха, в которую мир спасут четверо – труженик, воин, священник и поэт.
– Сэр, вы не перестаете меня удивлять.
– Я получил кое-какое образование, хотя, признаться, книги давно забросил. Быть может, мои внуки на Деметре окажутся умнее.
– Вы можете задержаться в Рагарандзи-Го?
– Конечно.
– Я хотела бы познакомиться с вами поближе, – произнесла Эйко, сама удивляясь собственной смелости. – Вечером приходите к ужину. Отец должен быть дома. А завтра… Завтра мы с вами отправимся к Дереву. Может статься, от ветра вы услышите то, о чем никто из нас не решается заговорить, а с высоты мы сумеем заглянуть в себя.

46

В оптические приборы, которые будут следить за кораблем, пока он не окажется вне пределов видимости, «Джулиана Гатри» казалась башней, выстроенной, чтобы штурмовать небеса. Внутри криогенных колец сверкали многочисленные ракетные ступени; корпус постепенно сужался кверху, главный деселератор образовывал нечто вроде купола, над которым торчал этаким флюгером грузовой модуль. В космической ночи серебрились звезды; махина корабля отчасти заслоняла собой Млечный Путь.
Но вот к звездолету приблизились буксиры, которые повели корабль к Юпитеру. Мало-помалу «Джулиана Гатри» превратилась в едва заметную искорку. Притяжение громадной планеты вывело звездолет из плоскости эклиптики и нацелило в нужном направлении. Заработал двигатель, материя и антиматерия стали выделять энергию, из каскада силовых полей выплеснулась плазма. Ее шлейф, почти невидимый, почти холодный, растянулся на сотни километров, постепенно теряя когерентность и жесткую радиоактивность.
Поначалу даже этот корабль с мощнейшим на сегодняшний день ионным двигателем, казалось, никуда не полетит – он просто застынет на месте. Но секунда за секундой, час за часом, день за днем ускорение возрастало. Выйдя на курс, «Джулиана Гатри» будет двигаться со скоростью в половину световой; ее приборы зафиксируют странные явления – космос словно сожмется, время побежит быстрее. Торможение займет несколько недель. Но люди на борту ничего этого не увидят и не узнают: ведь они будут лежать в анабиозе…
То есть, по мнению некоторых, как бы перестанут существовать.
Нет, мое второе «я» всего-навсего будет спать. Точно? Трудно сказать, мы все-таки сильно отличаемся друг от друга. Она не может ждать столетиями, ее нельзя выключить, она уязвима, потому что смертна. Жива. А я – компьютерная программа.
Меня подключили к корабельной сети. Смотри, вон Солнце – звезда чуть ярче других. Как я радовалась, когда летала здесь на «Пустельге»! А где альфа Центавра? Ну конечно, вон она (компьютер тут же выдал мне все необходимые сведения и увеличил изображение). Изумрудная альфа, золотистая бета, алая проксима… Я частенько разглядывала их собственными глазами. Что ж, через какое-то время я увижу все воочию. Я? Но ведь я уже лечу – и не могу засмеяться от радости: нечем.
Ну и ладно. Я прекрасно знала, на что соглашаюсь. Вернее, воображала, что знаю. Шансы были пятьдесят на пятьдесят, зато потом, как я себе говорила, можно будет до конца жизни гордиться, что совершила нечто достойное. Разумеется, я рискнула. Та я, которая осталась на Земле, которая подчиняется присяге. Каким образом это произошло, до сих пор непонятно.
Я не собираюсь оплакивать себя; все равно нечем. Не стану жалеть о любви, о дыхании, голоде и том ощущении, которое возникает, когда идешь босиком по мокрой траве. Не стану? Тело меня больше не ограничивает, я избавилась от его потребностей и желаний. Впереди – приключения и открытия, на которые мой двойник просто не способен. Но к тому, что ты теперь машина, надо еще привыкнуть.
Когда я выполню работу, то, пожалуй, выключу себя.
– Кира?
– Шеф?
– Я разговаривал с остальными. Народ хочет устроить что-то вроде вечеринки. Так сказать, гульнуть напоследок, перед тем, как мы все отключимся. Присоединишься?
– Я… Gracias, но, наверно, нет.
– Уверена? Это должно помочь Нам, модулям, слишком одиноко, чтобы мы могли бросаться такими возможностями.
– Да уж.
– Кира?
– Да, шеф?
– Тебе нехорошо?
– Ерунда, пройдет.
– Подожди. Пожалуйста, выслушай меня. Я не собираюсь вмешиваться в твои личные дела. Кстати, ты ведь продолжаешь считать себя личностью, правильно? Ты вольна в своих поступках, но у тебя больше нет одежды, чтобы прикрыть наготу. Не переживай и, ради всего святого, не замыкайся в себе. Наоборот, раскройся – как можно шире, слейся со вселенной.
– А вы слились?
– Нет. Я пытался, но у меня ничего не вышло. Но поверь моему опыту: идеал, нечто такое, на что можно ориентироваться, придает существованию смысл.
– Который не заменит всей полноты жизни.
– Сочувствую, Кира. Я прожил долгую жизнь, еще дольше пробыл в шкуре модуля, и готов подтвердить, что живым быть лучше. Причем сознание я скопировал уже в старости, когда все осталось позади; а ты молода… Но ничего страшного. Да, ты утратила то завтра, которое сулила Земля, но приобрела новое, и оно, между прочим, состоит не только из сплошной работы и грусти о былом. Ты научишься быть собой, станешь находить удовольствие…
– Я помню, вы все это обещали.
– Я не обманывал. У нас с тобой не те отношения. Честно говоря, я убежден – мы еще повоюем.
– Зря я, наверно, распустила нюни… Хотя чем мне их было распускать?
– Молодец, подружка. Не переживай, все будет в порядке.
– Я знаю.
– Слушай, давай поболтаем. У нас в запасе пара-тройка часов. Я расскажу тебе о своих приключениях – хочешь верь, хочешь нет, – а ты мне о своих; окунемся в прошлое, заглянем в будущее, а под конец возьмем да споем «Маккамона». Идет?
Неужели для нас, модулей, существует аналог человеческой любви?

47

В свой последний день на Гавайях Кира отправилась в море вместе с Кейки-моана. Бросив якорь около рифа; она разделась и прыгнула с борта лодки в воду. Купание растянулось на несколько часов. Кейки резвились в волнах, ныряли туда, где росли кораллы, время от времени выбирались на риф, чтобы отдохнуть и погреться на солнце под неумолчный рокот прибоя. Кира старалась ни в чем не уступать – пела, когда пели Кейки, и танцевала, когда танцевали они.
Она обрела покой, которым, как щитом, заслонилась от сомнений и тревог. Красота природы, кипучая жизнь, ты сливаешься воедино со зверями, птицами, травами – принадлежишь этой планете, прежнее великолепие которой, быть может, сумеют восстановить в ближайшее столетие. За последние десять лет биомеханика добилась небывалых успехов, а контроль рождаемости (точнее, метод планомерного сокращения населения) распространился и на экономически отсталые страны. Поневоле создавалось впечатление, что конфликт с «Файерболом» привел людей в чувство, вернул человечеству рассудок. Неужели ей и впрямь хочется улетать?
– Мне пора, – сказала Кира, когда солнце перевалило через зенит; в теле ощущалась приятная усталость. Чарли явно огорчился. Она погладила его по голове и поплыла к лодке. Дети Моря провожали ее до самого берега; их силуэты то и дело возникали на гребнях волн. Причалив, Кира оделась и повернулась к друзьям – попрощаться.
– А'о'а, а'о'а, – откликнулись Кейки. От них пахло рыбой; они тыкались ей в ладони своими мокрыми носами. Казалось, еще немного – и Кейки заплачут.
– Счастливо вам, – проговорила Кира.
– Мы не знаем, как проживем без тебя, сестра, – отозвался Чарли.
– У вас есть другие братья и сестры.
– Они уходят, а молодняка нет.
Он прав, подумалось Кире. Молодые люди, которых она встречала на побережье, ничуть не походили на нее саму в их возрасте. Люди забывают о жестокости и насилии; быть может, они одновременно утрачивают ту энергию, которая когда-то выгнала их из пещер за пределы Солнечной системы? Чего можно ожидать от эволюции? Какой-нибудь новой мании?
– Я вас никогда не забуду.
– Мы тоже тебя не забудем, мы и те, кто придет после. Ты будешь жить в наших песнях. Пока мы живы, твой дух будет танцевать с нами при лунном свете.
Значит, пока мы живы… Кира посмотрела на небо, отыскала взглядом ущербную Луну. Внезапно женщину пробрал озноб. Ведь сейчас ее здесь могло и не быть. Хотя файерболские пилоты больше не летали, поскольку компания передала почти все корабли Космической Гвардии, селенархи пожелали сохранить несколько пилотируемых звездолетов; Ринндалир предложил Кире один из них. Мол, жить она будет в замке… Но девушка отказалась. Она положительно не понимала Ринндалира. К примеру, какого дьявола его понесло к альфе Центавра?
– Adios, – произнесла она. – Aloha nui loa. – И двинулась вверх по склону холма. Ей вдруг вспомнился Неро Валенсия, который, оказывается, также летит на Деметру. Bueno, он человек храбрый и опытный; к тому же, на Деметре ему не позволят чуть что хвататься за оружие. Неужели?
Информатор на запястье Киры отправил сигнал, который открыл замок на воротах. Женщина миновала забор – и остановилась как вкопанная. На автомобильной стоянке, рядом с ее машиной, ждал какой-то мужчина. Заметив Киру, он приветствовал ее файерболским салютом и сделал шаг навстречу. Джефф, сын Вашингтона Паккера, молодой парень лет двадцати с небольшим, загорелый до черноты…
– Saludos, пилот Дэвис, – с запинкой поздоровался Паккер. – Надеюсь, я не помешал.
Кира огляделась по сторонам. Тех, кто собирался покинуть Землю, несмотря на официальный запрет, буквально изводили газетчики и мультивизионщики, от которых, особенно поначалу, просто не было спасения.
– Все в порядке, если только ты не привел «хвоста».
– Я старался не вызвать подозрений. – Чувствовалось, что юноше хочется изложить все в подробностях. – Сообразив, что мне необходимо повидаться с вами, я упросил отца дать мне ваш телефонный номер. Именно номер, не адрес и не код скремблера. Я позвонил, поговорил с сеньором Ли, спросил, нельзя ли встретиться с вами. Он предложил поехать на побережье и сказал, что охрана меня пропустит. – На шоссе, в километре друг от друга, располагались два пропускных поста. На первых порах это корреспондентов не останавливало, но когда охранники уничтожили две автоматические телекамеры, они немного утихомирились; картинки же с воздуха публике быстро наскучили. – Сеньор Ли хороший человек. – Паккер вздохнул.
– Ты уверен, что за тобой не следили? – уточнила Кира. Ей вовсе не улыбалось в очередной раз давать интервью.
– Я надел маску, – Паккер указал на свою сумку-пояс. Большинство эмигрантов носило так называемые псевдолица, которые помогали оставаться неузнанными. – А добирался сюда на такси.
– Выходит, мне придется подвезти тебя до дома! – рассмеялась Кира.
– Нет, сеньора, что вы! Я вызову машину с поста.
– Не хочу ничего слышать. Я слишком многим обязана твоему отцу. К тому же, по дороге мы сможем поговорить.
– Он же вышел в отставку, – нахмурившись, сказал юноша.
– Я помню. Между прочим, мы с тобой единомышленники, члены одной команды.
– Об этом я и хотел поговорить.
– Колеблешься? Что ж, ничуть не удивительно.
– Ничего подобного! – воскликнул Паккер. – Что я забыл на Земле? – Он вырос с той же мечтой, что и Кира, но опоздал родиться, а потому не смог принять участие в подготовке к полету.
– Пошли, – сказала Кира, беря его за руку.
Пока машина не миновала второй пост, никто не проронил ни слова. Кира управляла вручную, чтобы отвлечься от надоедливых мыслей. Автомобиль медленно катился по дороге, что вилась среди деревьев, огибала заросли папоротника и поросшие цветами лужайки.
– Что случилось, партнер? – наконец спросила она. – И чем я могу помочь?
– Родители, – пробормотал Паккер.
– Неужели они тебя не отпускают?
– Да нет. Говорят, что гордятся мной, но… – Голос юноши дрогнул. – Пилот Дэвис, ваши родители живы, правильно? Вдобавок, у вас есть брат. А у меня две замужних сестры. Мы очень привязаны друг к другу. – Кира молчала, ожидая, что будет дальше, и догадываясь, что он скажет. – Как можно проститься с родителями? Как избавить их от страданий? Ведь наша экспедиция – все равно, что смерть. Путешествие в один конец. Когда я проснусь, моих родителей, а быть может, и сестер, скорее всего, уже не будет в живых. По крайней мере, они изрядно постареют. А лазерограммы с Деметры, как мне сказали, идут без малого пять лет.
– Верно.
– Вот… Мне больно расставаться с ними. Я дружу с девушкой… Если бы вы знали, до чего больно! Может, я – бессовестный эгоист?
– Вряд ли, – ответила Кира. Надо его успокоить. – Ты готов рискнуть своей жизнью, и не только потому, что тебе предложили интересную работу. Ты понял – скорее, угадал, все слишком смутно, чтобы кто-то мог понять, – что тем самым предоставляешь некий шанс детям своих детей. То есть правнукам Вэша и Мэри.
– Они не верят. В открытую, естественно, не говорят, но я знаю, что не верят. А ваши родственники?
– Bueno, отец в принципе согласился со мной. – Кира сознавала, что не должна ничего скрывать. – Мама… Она сказала: «Лети, птичка», – и постаралась, чтобы я не увидела ее слез.
– Может, вы подскажете, что мне сказать моим, чтобы им стало легче?
– Скажи, что очень их уважаешь. – Кира пристально поглядела на юношу.
– Что? – недоуменно переспросил тот.
– Все родители со временем теряют своих сыновей или дочерей. Они уходят на войну, переселяются в земли за горами или за морями и уже не возвращаются. Те, кто остается дома, почти наверняка никогда не узнают, что с ними сталось, живы они или нет. Мы отчасти нарушаем традицию. И твои, и мои родители, хотя и привыкли во всем полагаться на машины, ибо живут в механизированном, прирученном мире, который нам с тобой до смерти надоел, сохранили былую твердость духа. Они признают, что в жизни есть не только развлечения, и вот за это их следует уважать.
– М-м… – Паккер задумался.
Вскоре разговор возобновился. Выходя из машины в Хило, юноша поблагодарил Киру, а та не удержалась и спросила себя: «За что? Что я такого сделала и сколько правды было в моих словах?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63