Он рассказал Молли все о Билле Норрисе, о том, как он просыпался ночами и видел его пустую кровать, аккуратно заправленную, в комнате, где некуда деться от одиночества. Он продолжал говорить, выплескивая потоком правду о том, как ребята сдергивали с Билла одеяло, как два года Билл жил в атмосфере жестокости и издевательств, как умыл руки директор и, наконец, как он сам не нашел в себе сил сказать матери Билла, что произошло с ее сыном на самом деле. Еще он рассказал ей об одиноких летних месяцах в лагере. Она, в свою очередь, подробно описала свои беды в школе, причины, по которым им нельзя было встречаться в Нью-Йорке, смерть Маргарет. Возможность говорить о вещах, которые они принимали так близко к сердцу, стала для них настоящим откровением. У каждого из них возникло чувство, будто до этого они жили в пустыне, лишенные общества людей, и только теперь встретили живого человека; словно они были глухонемыми от рождения, а сейчас обрели дар речи; это было поразительно – их открытие, что беседа может выходить за рамки обычного общения, а язык в сочетании с любовью может преодолеть разобщенность. Он вспомнил письма, которые они писали друг другу, смешные жеманные фразы, ощущения, когда казалось, не о чем писать кроме стихов и песен и спросил:– Почему мы не пробовали поговорить раньше?– Потому что мы боялись, – ответила она, растянувшись на солнышке, словно кошка, хрупкая и нежная.Примерно через час они оделись и направились в сторону дома, медленно бредя вдоль пляжа и часто останавливаясь; Джон продолжал быстро говорить, отчаянно жестикулируя, смеясь и обрушивая на нее лавину слов, объяснял ей всю свою жизнь. Она слушала серьезно. Он рассказал об отце, обо всех подробностях дня и ночи, когда уезжала мать, – и был понят.По мере приближения к дому угнетающего чувства необходимости держать случившееся в тайне у Джона почему-то не возникло. Не было и ни малейшего искушения рассказать кому-нибудь об этом, похвалиться или исповедаться. Он вошел в гостиную, не замечая никого вокруг. Когда Молли поднялась наверх в свою комнату, Сильвия стала расспрашивать Джона об учебе в школе, и он, чтобы оградить свои мысли от раздражающего вторжения извне, сел за пианино и сыграл матери все песни, которые знал, кроме той, что написал сам. Его умение играть Сильвию поразило.Молли чувствовала себя иначе. Когда она, расставшись с Джоном, поднималась к себе в комнату, у нее так сильно закружилась голова, что она чуть не упала. Наверху Кен, который услышал шаги на лестнице, выглянул из своей комнаты и, улыбаясь, сказал:– Привет, малыш! Нашла что-нибудь интересное из ракушек?– Нет, – ответила она сдавленным голосом; слезы навертывались у нее на глаза, и она поспешила к себе, стараясь не бежать. Обескураженный Кен молча поглядел ей вслед, недоумевая, что он сделал не так.Вечером Молли сидела напротив Джона посередине длинного стола, за одним концом которого сидел ее отец, за другим Сильвия; пожилая негритянка подавала праздничный ужин. Молли испытывала нестерпимую потребность высказаться, открыть всю правду. «Папа!» – начала бы она, и отец поднял бы свое внимательное лицо, которое последнее время выглядело усталым. «Папа, – сказала бы она, – сегодня мы с Джоном гуляли в дюнах, и у меня, может быть, будет ребенок». Она представила себе, как после этого отец в ярости набросится на Джона.Служанка убрала почти нетронутый гороховый суп, который так любила Молли, и поставила перед ней тарелку с кровавым ростбифом, от одного лишь запаха которого Молли стало мутить. Она отвернулась от тарелки, и тут перед ней возникла другая страшная картина; она спрашивает: «Папа, ты знаешь, что я сегодня сделала?» – и выкладывает затем все гадости, какие только видела на стенах туалета, написанные мелом; короткие отвратительные слова, рвотой извергающиеся у нее изо рта. Она представила себе, как после этого отец поднимется и ударит ее, а, может быть, даже убьет.– Молли, ты не голодна? – спросила Сильвия.– Да, да, я сейчас поем, – ответила Молли. Есть было крайне трудно, но она понимала: это необходимо, чтобы ее самочувствие не бросалось в глаза. Джон поглядывал на нее с беспокойством, а она отвечала ему робкой улыбкой.После ужина она пошла к себе, сказав, что хочет почитать. Пульсирующая боль пронзала ее голову так сильно, что, казалось, она готова развалиться на части. Зажав уши ладонями, девушка упала на кровать. Этой ночью ее мучили кошмары, какие она, проснувшись, не могла вспомнить, но при этом она так металась, что зацепила и сбросила с ночного столика на пол лампу; в результате с криком «Что случилось?» прибежал отец.Испуганно моргающими глазами она смотрела на высокого мужчину в синем халате, стоящего в ногах ее кровати.– Кажется, мне приснился страшный сон, – сказала она.Утром Молли встала с явным ощущением катастрофы. Заставив себя позавтракать, она надела купальник, пошла на пляж и села там, сжавшись в комочек, на песок, жалкая подавленная фигурка под ярким утренним солнцем.Вскоре появился Джон, в одних плавках, бодрый и уверенный в себе, и с размаху бросился с ней на песок – молодой атлет, покоривший мир. Он взял ее за руку, жестом бесконечной нежности дотронулся до ее запястья и спросил.– Сегодня тебе получше?– Здесь нам нельзя держаться за руки, – сказала она. – Кто-нибудь увидит.– Это что – противозаконно?– Джонни! Это неприлично!– Ладно, – согласился он и отпустил ее руку.На них с любопытством взглянул какой-то старик, босиком в одних шортах проходивший мимо по кромке воды.– Уйдем отсюда, Джонни, – попросила Молли. – Давай прогуляемся.Они не спеша пошли вдоль берега, и Джон расспрашивал ее о школе; говорить с ним было легко, но, как ни странно, эта новая простота в общении не распространялась на ее страхи, ее ужас, ее вину, таившиеся в ее душе темным островком, приближаться к которому не смел даже он.У залива со стороны пляжа появились две немолодые женщины в больших соломенных шляпах и длинных, почти до щиколоток, выцветших сатиновых платьях. Они что-то весело кричали друг другу, с радостными воплями бегали туда-сюда, словно маленькие дети, поймавшие рыбку. Чтобы избавиться от их любопытных взглядов, Молли направилась в дюны в поисках укромного места, и почти тут же Джон стал ее целовать, крепко прижав к себе.– Нет! – ответила она с отчаянием.Он сразу же отпустил ее, ничего не понимая.– Почему?– Потому что я все еще боюсь, – Молли явно преуменьшала всю степень тяжести своего состояния.– Боишься родить?– Да. Это и другие вещи, которые не могу объяснить.– Если и вправду окажется, что у тебя будет ребенок, мы смогли бы пожениться сразу.– Нет. Не сейчас. И не таким образом.– Ты права, я знаю, мы должны быть благоразумны, ждать и все такое, – монотонно произнес Джон.– Да, – Молли говорила очень серьезно. – Мы должны вести себя хорошо.– Я не знаю, что значит хорошо, – признался он уныло.– Ты ведешь себя плохо, Джонни? – спросила пораженная Молли. – Ты делаешь это и с другими девушками тоже?– Нет, – ответил он. – Я просто не знаю, что означает это слово – «хорошо». «Хорошо» ли будет, если лет пять мы почти не будем встречаться? Одиночество – это «хорошо»?– Я имею в виду совсем другое, – сказала она.– Твои плечи, на мой взгляд, – это хорошо, – заметил он. – А твоим лодыжкам я ставлю оценку «отлично».– Джонни, прошу тебя, перестань!– За руку мне тоже нельзя тебя брать?– Конечно, можно, но ты же не можешь остановиться!– Я просто хочу держать тебя за руку, больше ничего, – сказал он.Под порывом ветра на дюнах зашуршала трава, зашелестели листья низкорослых пальм, и Молли вздрогнула от неожиданности, думая, что там кто-то есть. «Плохо, если нас заметят в таком уединенном месте, – подумала она, – даже если мы будем всего-навсего держаться за руки». За гребнем песка может притаиться кто угодно: мальчишки, бродяги, ловцы птиц, любители подглядывать за переодевающимися и даже отец, вышедший на прогулку. Казалось, тени на песке и даже облака в небе возмущенно смотрят на тебя. Она словно оцепенела от страха и сказала:– Джонни, нас не должны здесь видеть. Пойдем пройдемся.– Пошли. Если тебе так хочется.– Давай искупаемся.– Терпеть не могу плавать, – ответил он. – Вода холодная.– Прошу тебя, искупаемся. Потом вернемся домой, и ты поболтаешь с папой и своей мамой. Очень важно, чтобы со стороны мы выглядели как обычно.– Да, конечно, – согласился он.– А не взять ли нам велосипеды? Сто лет не гоняла на велике.– Было бы неплохо, – оживился он.– Пошли, – позвала она. – Догоняй!Она легко снялась с места и побежала впереди него, вздымая ногами песок. Он догнал ее у самой воды, и они вместе бросились в море, вынырнули из-под первой большой волны, задыхаясь и крича, словно индейцы. Глава 24 Каникулы подходили к концу, и атмосфера в доме Кена становилась все напряженнее, а застенчивость и сдержанность Молли – все заметнее. Казалось, она не могла разговаривать ни с Сильвией, ни с Кеном, а когда к ней обращались, обычно отводила глаза. Сильвия пришла к убеждению, что Молли, должно быть, слышала про них с Кеном такие ужасные вещи, что оставаться вежливой, к чему она без сомнения стремилась, стало для бедного ребенка мукой. Джон, если не гулял где-то с Молли, почти постоянно сидел за пианино, и во время немногих бесед, завязанных по инициативе Сильвии, был учтив, но уклончив. Его взгляд был тревожен и печален, а музыка, которую он играл, представляла собой дикую смесь восторга и печали. «Причина восторга, очевидно, – Молли, – думала Сильвия, – ну, а отчаяние можно записать на мой счет». Ее утешало только то, что в один прекрасный день Молли и Джон станут достаточно взрослыми, чтобы простить. «Все дети проходят стадию, когда они презирают своих родителей, – мрачно говорила она себе. – Из-за развода все это протекает немножко хуже». В день накануне отъезда Молли они с Джоном сидели в том месте, где ураган пробил в дюнах брешь, но теперь оно не казалось достаточно уединенным.– Кто-нибудь может пройти, – сказала Молли. Деваться было некуда.– Молли, – сказал он неожиданно, – дом, в котором я когда-то жил, – старый мотель, – закрыт, заперт и выставлен на продажу.– О нет, Джонни! – воскликнула она. – Только не в пустом доме. От одной мысли об этом у меня мороз по коже.– Там нас никто не найдет.– Нет, – возразила она.– Я хорошо знаю это место. В подвале разбито окно. Можно забраться.– Боюсь даже думать об этом.– Ты все беспокоишься, что нас кто-то увидит, – сказал он. – Я думал…– Прошу тебя, Джонни, умоляю в последний раз. Нет.– Хорошо, – согласился он. – Я не должен тебя пугать. Все время твержу себе об этом.Он протянул руку и с таким беспредельным страстным желанием дотронулся до ее лодыжки, что она была тронута.– Бедный Джонни, – пожалела его она.– Конечно, я неправ, – сказал он. – Ясно, как дважды два.– Не переживай так. Он погладил ее ступню.– Ты когда-нибудь видела ногу?– Да, – засмеялась она.– Я имею в виду, по-настоящему присматривалась?– Конечно.– Она очень красивая. Смотри, какая она. Этот изгиб, словно стальная пружина. А эти стальные струны, прямо под кожей. Чудо.– В таком случае кругом полно чудес, – улыбаясь, заметила она. – Только здесь уже целых четыре.– Да, – согласился он. – Хотел бы разбираться в чудесах получше.– Хочешь стать врачом?– Нет. Ни за что на свете не смог бы разрезать ногу, – он обвел пальцами вокруг ее лодыжки. – Она мне нравится такая, какая есть.– Поцелуй меня, Джонни.– Не могу. От этого настроение у меня еще больше испортится. Или снова тебя напугаю. Не стоит этого делать, потому что получается односторонне. Я только что это понял.– Вовсе не односторонне! – недоумевая, воскликнула она.– Нет, именно так.– Джонни, ты не думай, что я не люблю тебя! Просто я ужасно боюсь!– Я знаю.Он растянулся на песке, его гибкое тело, успевшее покрыться загаром, застыло в странной позе трупа. Глаза он закрыл от солнца, а о том, что он дышит, можно было судить лишь по едва заметному вздыманию груди. Он молчал.Она сидела рядом с его головой, глядя на него сверху вниз.– Я люблю тебя, Джонни, – призналась она. Он улыбнулся, не открывая глаз.– Думать об этом будет хорошо.– Правда.– Конечно. Я тоже люблю тебя.Она смотрела на него, испытывая непонятное жуткое чувство, словно она убила его: картина завершена, женщина-убийца сидит рядом со своей жертвой. Он казался совершенно спокойным, лицо безмятежно, голос добрый, никакой притворной меланхолии, но странным образом мертв.– Мы будем часто писать друг другу, Джонни, – сказала она. – Каждый день.– А иногда дважды в день.– Жаль, мама не разрешит приезжать к тебе. Может, я смогу заставить ее передумать.– Может быть.– Летом, может быть, удастся уговорить ее отпустить меня на Пайн-Айленд.– Было бы великолепно.– Мама может передумать и разрешить тебе приезжать ко мне в школу, да ты и так смог бы приехать.Он повернулся на бок, лицом к ней, и сказал:– Мы должны посмотреть фактам в глаза, Молли. Твоя мать сделает все, что в ее силах, чтобы нам было как можно труднее встречаться. Она хочет разлучить нас, и, вполне вероятно, у нее это получится, по крайней мере на долгое время.– Будем терпеть до конца, – предложила Молли.– Я вот лежу и думаю, что из этого получится. Без дураков, Молли. В воскресенье мне обратно в школу. В прежнюю комнату. К этому надо еще привыкнуть.– Мне тоже. Я, как и ты, совсем не хочу возвращаться.– Я знаю, – сказал он.– Каждый день в три часа мы играем в волейбол. Ненавижу волейбол.Он засмеялся.– Еще мы играем в хоккей на траве, – продолжила она. – Там есть одна здоровенная девица, которая все время гоняется за мной. Я от нее увертываюсь, а остальные девочки из-за этого злятся.– Не вступай с ней в споры, – предупредил он. – Не хочу, чтобы тебе переломали кости.– Для сохранения прямой осанки нас заставляют носить на голове книги, – продолжала Молли. – У нас есть учительница, ее зовут Риггли. Кроме шуток. И она, когда идет, так виляет бедрами, что полностью соответствует своему имени.Молли поднялась на ноги и, к великому удивлению Джона, превратилась в настоящего пантомима.– Мисс Риггли говорит: «Девушки, вы должны понять, насколько важно уметь правильно входить в комнату. В дверях вы должны приостановиться и представить себе, что глаза всех присутствующих устремлены на вас. Так ли это на самом деле, не имеет ни малейшего значения. Вы должны это чувствовать. Вы должны двигаться как королевы». Потом, – заключила Молли, – она входит, виляя бедрами. Вот так.И она семеня ногами, очень похоже продемонстрировала ходульную жеманную походку.– Так ходят королевы? – смеясь, спросил Джон.– Никогда не видела королеву. Думаю, мисс Риггли тоже.– Мне нравится твоя походка, – заметил Джон. – Не дай мисс Риггли ее испортить.– Вряд ли она обрадовалась бы, услышав это, – возразила Молли. – Она говорит: «Молли Картер, что мне с вами делать? Вы не хотите учиться правильно входить в комнату и не хотите учиться правильно сидеть».– Сидеть? – изумленно спросил Джон.– Да, сидеть. Это полагается делать вот так. Аккуратно сложив перед собой ладони, Молли манерно огляделась, изображая великую осторожность, и опустилась на песок.– Мне нравится, когда ты сидишь, как обычно, – сказал Джон. – Ты ее не слушай.– После того, что произошло, Джонни, в школе будет не так уж плохо, – мягко проговорила она. – И вообще, все остальное тоже будет не так плохо. И все благодаря тебе.– Пойдем, – присаживаясь, предложил Джон. – Нам пора возвращаться. Сегодня в отеле танцы. Хочешь пойдем?– Джонни, – попросила она, беря его за руку. – Поцелуй меня разок.– Нет! – резко ответил он. – И без того тяжко – зачем усугублять?– Один поцелуй – это трудно?– О, Молли. Тяжело остановиться после этого. Я стараюсь изо всех сил поступать так, как ты хочешь.– Именно сейчас я хочу поцеловаться.Он поцеловал ее. Когда их губы разомкнулись, она проговорила:– Я пойду с тобой сегодня вечером. Куда ты захочешь.– Не говори так, – выпалил он. – У меня не хватит сил отказаться.– Я бы не предложила, если бы ждала твоего отказа.– О, Молли! – воскликнул он и, притянув ее к себе, зарыл лицо в ее волосах. – Я не хочу тебя пугать.– Я люблю тебя, Джонни, – сказала она. – Никогда не забывай об этом.– Хочу попросить тебя первым пойти в мотель, посмотреть, все ли там в порядке, – благоразумно заметила Молли, когда они шли по пляжу в сторону дома. – Папе я скажу, что мы идем в кино. У нас будет полно времени.– Хорошо, – согласился Джон.– В центре, в «Бижу», опять показывают «Кинг-Конга». Давным-давно я видела этот фильм, так что, если меня о нем спросят, знаю, что ответить.– Ладно, – сказал Джон. – Молли, если ты не хочешь делать этого, ради Бога, давай не будем.– Молчи. Ты смотрел «Кинг-Конга»?– Нет.– Ну, тогда я лучше тебе расскажу, вдруг спросят, как тебе понравилось. Фильм действительно очень старый, его все время подновляют. Там такая огромная обезьяна, горилла или орангутанг или что-то подобное, сохранившаяся с доисторических времен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28