После чего тот отходит и говорит: «Хорошенькое приобретение я сделал: хотел свалить это дело с других, а вместо того навязал его себе».
Он возвращается в свою лавку, а Гоннелла кричит в первой лавке и требует, чтобы ему заплатили. Приходит один из хозяев и изумляется: «Что это значит?» А Гоннелла кричит: «Вам не удастся меня ограбить!»
Коротко говоря, дело зашло так далеко, что хозяин увел его в глубь лавки, где раскладывают товары, позвал кассира и сказал: «Вот еще новая удача!» – и прибавил: «Дай ему пятьдесят флоринов и не говори ни слова».
Гонелле показалось, что у него гора свалилась с плеч, и он ушел с богом. На следующее утро он сказал Моччеке: «Хочешь пойти со мною? Я собираюсь, если удастся, закинуть сети еще на пятьдесят флоринов».
Тот ответил: «Ну, что ж, пойду и я, – может, и мне перепадет что-нибудь».
И вот Гоннелла, взяв Моччека, является в соседнюю лавку, владельцу которой он говорил, что будет иметь с ним дело, и говорит: «Отыщи мой расчет и уплати мне».
Торговец, знавший уже о его нраве и о том, что он получил пятьдесят флоринов в соседней лавке, спросил: «Милый человек, сколько должен ты получить?»
А тот говорит: «Двести флоринов, которые я вложил здесь в тот же самый час, что рядом».
Торговец отвечает: «Кассир этим утром ушел для переучета. Приходи опять после обеда и ты получишь то, что тебе приходится».
Гоннелла говорит на это: «Ладно, я вернусь сюда сегодня».
И отправляется обедать с Моччекой, говоря ему: «Я надеюсь, что торговец этот хорошо рассчитается со мной, потому что он не захочет, чтобы я кричал».
Моччека отвечает: «Этот мир – для нахалов, а я никогда ничего не получу».
Торговец, как человек умный и предусмотрительный, сказал себе: «Я, конечно, не выброшу пятьдесят флоринов, как вот этот мой сосед, я заплачу этому человеку другой монетой». Он идет на Старый рынок к своим двум приятелям маклерам и говорит им: «Я прошу у вас большого одолжения: когда вы кончите обедать, приходите в лавку и отлупите мне одного человека, как только можете. Случай такой, что дело это разрешено и богом и людьми». И он рассказал им о происшедшем от начала и до конца.
Они ответили, что охотно все сделают и что им кажется, будто они уже принялись за него. Пообедав, они сейчас же явились в лавку, и торговец вместе с ними. Он ввел их внутрь лавки, где выставляются товары, и сказал: «Оставайтесь здесь, когда этот человек придет за деньгами, и я его введу внутрь и скажу: „Выдайте ему деньги", то возьмитесь за него».
Когда дело было улажено, явился Гоннелла, оставивший Моччеку на улице, и сказал торговцу: «Я пришел за своими деньгами».
Тот ответил: «Отлично. Пойдем к кассиру», – и направился туда, где находились его приятели, а за ним Гоннелла.
Когда он вошел внутрь лавки, торговец сказал приятелям: «Выдайте деньги этому человеку!»
Как только он это сказал, те размахнулись и стали ему платить той монетой, которую он заслужил, и надавали ему так, что всего его почти искалечили, а когда Гоннелла собирался кричать, то они говорили ему: «И за это мы тебе заплатим».
И, таким образом, они уплатили ему столько, что этого хватило бы не на одно блюдо, а на целых три обеда. Названный Гоннелла, закрыв лицо руками и плащом, пробрался к середине лавки, говоря: «Ах, разве так рассчитываются торговцы?» И вышел на улицу, где Моччека поджидал его.
Увидя его выходящим из лавки таким растрепанным и направляющимся к нему, Моччека спросил: «Уплатили тебе?»
А Гоннелла ответил: «Ах, нет! Но они дали мне такое основательное обещание, что мне не приходится больше просить».
Моччека спросил его: «Гоннелла, хочешь, чтобы я сказал тебе правду? Они отделали тебя за все те дела, которые сошли тебе с рук, но ты много сделал такого, за что должен был бы расплатиться жизнью, а не только получить хорошую вздрючку, как сегодня. Это может тебе послужить уроком на будущее время. Тебе известно, что наше искусство заключается в том, чтобы увеселять, а не грабить, не отнимать, а брать только то, что дают от щедрот, не с помощью обмана или хитрости. Брось эти плутни: они опасны и для тебя и для других, вернись в Феррару к своему маркизу и живи не грабежом, а тихо и мирно».
Гоннелла, выслушав его, сказал: «Моччека, ты не таков, как твое имя, и даешь мне хороший совет. И еще лучший совет ты мне дал бы, если бы ты принял участие в расплате, которую я получил сегодня утром; правильно говорят: „пусть уходит дурак со своим дурачеством", и он действительно уходит, потому что в конце концов его все же накажут».
Итак, расставшись с Моччека, он отправился в Феррару и многие годы не возвращался во Флоренцию.
Так случается теперь со всеми теми, кто требует обманным способом того, что им не полагается, ибо мы дожили до того, что всякий принимается выпрашивать то, на что не имеет права. Видя, что теперь ничто не дается на свете без труда, говорят: «Я не получу этого иначе, как только путем воровства. Если не заметят – я это стащу, а если заметят – присвою». А другие говорят: «Веди свою тяжбу и желаю тебе успеха». Таковы большей частью обычаи нашего времени. Дай бог, чтобы с каждым разочлись так, как с Гоннеллой.
Новелла 179

Две дамы, жены двух графов Гвиди, язвят друг друга лукавыми словами, побуждаемые к тому приверженностью к партиям гвельфов и гибеллинов
Так как я в предыдущих новеллах рассказывал о женской суетности, мне пришло на память одно происшествие с двумя дамами, из которых одна остроумно и лукаво уязвила другую, а та ловко ей ответила.
Не так давно две дамы были выданы замуж в дом графа Гвиди. Одна из них была дочерью графа Уголино делла Герардеска, которого пизанцы, вместе с его сыновьями, уморили голодом, другая – дочерью Бонконте да Монтефельтро, человека, бывшего, так сказать, главой партии гибеллинов, разбитого вместе с его приверженцами при Чертомондо флорентийцами. Случилось, что в марте месяце эти две дамы отправились в увеселительную прогулку по направлению к замку Поппи. Когда они достигли того места в Чертомондо, где флорентийцы разбили гибеллинов, дочь графа Уголино повернулась к своей спутнице и сказала: «О мадонна, поглядите, сколь прекрасны эти зерна и хлеба на той земле, где были разбиты флорентийцами гибеллины. Должно быть, почва еще пропитана этим удобрением».
Донья Бонконте тотчас ответила «Да, они действительно превосходны, но можно умереть с голода раньше, чем они созреют».
Милая дама, которая начала язвить, почувствовав этот укол, сделала вид, что не заметила язвительных слов, и они продолжали путь.
Что скажем мы теперь об изобретательности женского лукавства? Их ум более остер и быстр, когда приходится делать и говорить злое, чем у мужчин. Они созданы пристрастными. В лучшие времена они упрекали бы своих мужей, а теперь они заставляют их бороться на стороне какой-нибудь партии. И благодаря женщинам в мир вошло много зла и еще войдет, если промысел божий не расположит души их к лучшему, чем мы теперь видим.
Новелла 187

Мессера Дольчибене угощают в насмешку кошкой; через некоторое время он угощает тех, кто дал ему кошку, мышами
Такие шутки заставляют много смеяться присутствующих; но еще больше забавляют те, которым подвергается шутник со стороны ставшего предметом шутки, как это показывает настоящая новелла.
Каждый, вероятно, познакомился из предыдущих новелл с тем, кто такой был мессер Дольчибене. Однажды приходский священник из Тозы, который был настоятелем у св. Стефана на хлебе, пригласил его к себе откушать и сказал, что у него будет кролик, запеченный в тесте. За столом были Баччелло из Тозы и еще кое-какие люди, которые знали о проделке. Дело в том, что запечена была в тесто кошка, попавшая в руки священника, а Дольчибене очень брезговал ими. Когда священник, мессер Дольчибене и прочие уселись за стол, то в числе различных блюд подали и запеченного кролика-кошку, причем он оказался настолько вкусным, что Дольчибене съел его больше других. Когда с блюдом покончили, священник вместе с остальными гостями стал звать: «Киса, киса!», причем кое-кто из присутствующих мяукал по-кошачьи.
Услышав это, мессер Дольчибене побледнел, но как это случается нередко с шутами, сейчас же овладел собой и сказал: «Она была очень вкусная». Все это для того, чтобы не дать присутствующим повода повеселиться и чтобы отплатить им той же монетой, когда наступит подходящий момент.
О проделке этой он не забывал ни на минуту. И вот, настала пора скворцам, которых было в то время великое множество в его имении в Вальдимарина, выводить птенцов. Дольчибене приказывает с помощью мышеловки и других приспособлений поскорей наловить у себя в амбаре мышей и велит одному из своих слуг набить полную клетку молодыми скворцами с несколькими голубями в придачу и пройтись с нею после обеда, когда слуга увидит его вместе со священником в Фраскато, мимо них с таким видом, будто он отправляется продавать птиц на рынок, причем он должен спросить хозяина: «По какой цене отдавать их?»
Дольчибене знал характер священника и Баччелло, которые, увидя слугу, должны были непременно сказать: «Ты никогда не угостишь нас своими птицами?» и потребовать с него ужина.
Так именно и произошло. Когда явился слуга, священник взял клетку и сказал, что не вернет ее, если Дольчибене не угостит их ужином. Тот согласился на это, велел передать ему клетку и отправился устраивать ужин. Вернувшись домой, он взял двух голубей и восемь мышей; мышей он приготовил, чтобы запечь их в тесте, отрезав им головки, ножки, лапки и хвосты, а остальному придал такой вид, что в тесте они могли вполне быть приняты за скворцов. К мышам он добавил разрезанных на четвертинки двух голубей и солонины и приказал все это запечь. Остальную птицу он послал слугу продать.
Когда настал час ужина, гости явились в дом мессера Дольчибене. Увидев их, Дольчибене сказал: «Нынче вечером вы будете есть только то, что было в клетке, которую вы взяли; не рассчитывайте ни на что другое». Так, слово за словом, пошли все к столу. Когда появилась запеченная в тесте птица, священник спросил: «Не прибавили ли вы сюда цыпленка?» Мессер Дольчибене ответил на это: «На моей голубятне этого нет; я запек только голубей и скворцов».
На это священник сказал: «Чего стоят эти скворцы? Это, конечно, те самые, которыми ужинаете вы». Мессер Дольчибене ответил: «Я ем их круглый год, и они очень вкусны».
А Баччелло прибавил: «Конечно; вы бы и мышей ели, если бы они вам ничего не стоили».
Понемногу стали они извлекать мясо из корок. Первым, кто отведал мышей-скворцов, был священник. «Они вкуснее, чем я предполагал», – сказал он.
Мессер Дольчибене сел на дальнем краю стола, так что трудно было разглядеть, что он ел; он часто прикасался к блюду, но мало клал себе в рот, разве только немного солонины, заедая ее большими кусками хлеба. Когда запеченная птица была съедена так, что от мышей не осталось ни крошки и все принялись мыть руки, то мессер Дольчибене сказал: «Дорогие братья, я угостил вас нынче вечером ужином, но мне пришлось-таки постараться, так как в течение целого дня и целой ночи я применял всякие уловки и приемы, чтобы удовлетворить вас. Мне хотелось бы очень, чтобы добыча состояла из животных покрупнее, вроде вас, но судьбе, которая часто попадает в точку, было угодно, чтобы добычей этой оказались мыши. Когда они благодаря ей оказались в моих руках, то невольно я сказал себе: „Помнишь ли ты кошку, которою тебя угостили твои приятели? Так вот, воздай им по заслугам". Коротко говоря, я приказал по совету судьбы приготовить блюдо, которое вы съели и в котором вместо скворцов были одни мыши. Если они вам понравились, я очень рад. Если же нет, вините судьбу, потому что они питались хорошим зерном, которого сгрызли у меня несколько мер».
Когда священник и прочие услышали это, они побелели, словно их вымазали глиной, и промолвили, словно ошеломленные: «Что ты говоришь, Дольчибене?»
– «Я говорю, что это были мыши, а ваше блюдо было из кошки; на свете часто происходит такая мена».
Едва ли они могли сделать на это мессеру Дольчибене какое-нибудь основательное возражение, за которое он их не осрамил бы; ведь начали-то они. Каждый живущий на этом свете должен держаться следующего справедливого закона, и кто будет следовать ему, никогда не впадет в ошибку, а именно: не следует делать другому того, что ты не хотел бы, чтобы сделали тебе. Но гости Дольчибене, словно пренебрегая этим законом и не учитывая, что они первые совершили проступок, сильно разгневались, и один из них сказал: «Дольчибене, тебя следовало бы ударить за это ножом в лицо».
А тот отвечал: «Дело ваше; тогда придется, как от кошки к мышам, перейти от удара ножом к удару копьем. Убирайтесь из моего дома и знайте, что в тот час, когда вы захотите поесть у меня, я угощу вас по заслугам».
И гости ушли, посрамленные, с животами, набитыми мышами. И долго после того они не могли обрести покоя, потому что мессер Дольчибене рассказывал об этом происшествии повсюду и позорил их. Наконец, священник и прочие упросили его не рассказывать больше о случившемся и заключили мир, чтобы не подвергаться больше позору.
Так случается всегда с тем, кто несправедлив по отношению к товарищу. Если какой-нибудь забавник был мстителен и злопамятен, так это был мессер Дольчибене. Это знал отлично один потешник, звавшийся мессером Бонфи. После того как он бросил в ответ Дольчибене слова зависти, – так как тот все время угощал его тычками, – Бонфи в присутствии большого количества людей обдал однажды товарища собственной жидкостью, вынув затычку из своей бочки. Мессер Дольчибене не мог никогда проглотить этого оскорбления. И однажды, улучив минуту, когда живот у него был переполнен, он явился на Новый рынок и в присутствии всех торговцев опорожнил желудок прямо в лицо Бонфи, так что тому пришлось мыться и полоскаться целую неделю или даже больше. Бонфи оскорбил Дольчибене при помощи мочи, а Дольчибене Бонфи при помощи испражнений.
Поэтому никогда не сделаешь ошибки, если поставишь себя на место товарища и соблюдешь его интерес как свой собственный. Поступая так, человек редко встретит в жизни что-либо иное, кроме добра.
Новелла 188

Амброджино да Казале из Милана покупает форель, а мессер Бернабо не может достать рыбы. Он посылает за Амброджино и хочет узнать, из каких средств он производит такие большие расходы. Амброджино отделывается от Бернабо путем остроумного ответа
Таких яств, как те, о которых речь шла в предыдущей новелле, не любил Амброджино да Казале, миланский дворянин. Во времена, когда правил мессер Бернабо, он был богатым человеком и имел, пожалуй, тысяч пять флоринов. Но учитывая размеры налогов и всякого бремени, налагаемого синьором, и подсчитав, что через столько-то времени все его достояние скажется в руках последнего, он решил расточить его и доставлять себе всевозможные удовольствия (а что будет потом – ему все равно) в отношении лошадей, платья, а в особенности по части поглощения в обществе своих товарищей самых лучших яств, какие только можно добыть.
Случилось так, что к названному мессеру Бернабо явилось блестящее посольство от французского короля, и, желая почтить послов, он решил как-то в пятницу угостить их. Для этого он наказал своему правителю отправиться на рыбный базар и купить рыбу. Придя на базар и не найдя ничего, управитель спросил рыбаков о причине отсутствия рыбы. Те ответили, что дело, по их мнению, в ветре, который тогда дул, потому что в то утро не было никакой рыбы, кроме двадцатипятифунтовой форели, которую купил на рынке Амброджино да Казале. Так, ничего не купив, и вернулся управитель к синьору. Услышав о том, что была одна единственная форель ичто ее купил Амброджино, Бернабо поручил одному из своих слуг сходить к нему. После этого посещения дрожь овладела Амброджино, хотя ему не было холодно, и он тотчас же отправился к синьору. Увидев его, синьор сказал: «Объясни мне, откуда ты берешь деньги на такие большие траты и покупаешь форелей по двадцать пять фунтов, в то время как я, будучи синьором, не могу найти немножко рыбы, чтобы угостить приятелей?»
Совершенно оробевший, Амброджино хотел что-то сказать, но не решался. Видя это, синьор сказал ему: – «Говори спокойно то, что ты хочешь, и не бойся меня». Успокоившись, Амброджино произнес: «Синьор мой, раз вы приказываете мне говорить вам правду, я скажу вам ее, но прошу пожалеть меня, чтобы мне не последовало от того какой-нибудь неприятности».
Синьор повторил снова: «Говори спокойно и не бойся».
Тогда Амброджино сказал: «Ваша светлость, я заметил давно уже, что все мое достояние должно перейти к вам. Поэтому, учитывая это обстоятельство, я решил расточить его, сколько смогу, прежде чем расточите его вы. Нынче утрем я купил форель, чтобы постараться проесть свое раньше, чем проедите его вы. Вот в чем причина, и ничто другое не руководило мною».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53