«На картинах изображают святых; значит, я святой».
В другой раз, когда он находился по делам в одном из своих владений, он встретил там одного своего подданного, возвращавшегося домой с работы в поле и на винограднике. Ридольфо спросил его, откуда он идет, и тот ответил, что возвращается домой, приведя в порядок виноградники и устроив другие свои дела. Тогда Ридольфо сказал, обращаясь к тем, кто был с ним: «Возьмите его и повесьте за ноги».
Те вместе с повстречавшимся им спрашивают: «За что, синьор?»
А он ответил: «Флорентийцы повесили меня за ноги за то, что я делал свое дело; согласно этому праву и этому закону (ведь нужно думать, что флорентийцы хорошо разбираются в них), человек этот должен быть повешен; ступайте и повесьте его». Немного погодя, он его отпустил. И, таким образом, оправдал себя и обвинил других.
Он говорил, что к папам относятся, как к свиньям: когда свинья умирает, весь дом и каждый человек это празднуют; также и смерть папы весь мир и все христиане празднуют.
Также еще часто он говаривал: «Горе сыну, когда душа отца его идет в рай».
Когда флорентийцы в 1362 г. воевали с пизанцами и он был у них военачальником, он разбил лагерь в Вальдере. У него было тогда два флорентийца-советника, может быть, торговцы или суконщики. Однажды ночью они решили, что лагерь разбит не на месте и что ему лучше было бы стоять на соседней горе. Встав утром с этой мыслью, они отозвали в сторону мессера Ридольфо и сказали ему, что лагерь гораздо лучше было бы разбить на такой-то горе. Выслушав их, мессер Ридольфо, смеясь над ними и смотря на них, сказал: «Ступайте, ступайте, ступайте в свои лавки торговать сукном».
Правильно ли он говорил, относительно этого пусть подумает каждый: что есть общего между торговлей или производством и военным делом?
Будучи недовольными им в конце войны с церковью, правители Флоренции велели изобразить его на картине, как сказано выше. По прошествии некоторого времени картину уничтожили и отправили к нему несколько флорентийцев послами, которым он сделал две вещи.
Во-первых, когда гости его сидели за столом – дело было в июле месяце, – то позади них в камине был разведен такой огонь, словно стоял январь. Чувствуя за спиной тягостный в самое теплое время лета жар, посланные спросили мессера Ридольфа, какая причина тому, что у него за столом в июле месяце разведен огонь. Мессер Ридольфо ответил, что, когда флорентийцы изобразили его на картине, они изобразили его без чулок; от этого ноги у него с тех пор так застыли, что он никак не может их согреть; вот почему ему приходится держать поблизости огонь, чтобы согреть их. Посланные слегка улыбнулись, но умолкли.
Затем, когда приступили к обеду, были поданы вареные каплуны и лапша, относительно которой мессер Ридольфо распорядился, чтобы его чашка была приготовлена заранее и была чуть теплой, а чашки посланцев были бы поданы к столу кипящими и очень горячими. Когда лапша была подана к столу, мессер Ридольфо стал брать ее уверенно полными ложками. Видя это, посланцы решили, что они могут брать ее столь же уверенно. Но при первой же ложке они так обожгли себе нёбо, что один стал плакать, другой – смотреть в потолок и всхлипывать.
Мессер Ридольфо говорит: «Что ты разглядываешь?»
А тот говорит: «Я смотрю на этот потолок, очень уж хорошо он сделан. Чья это работа?»
Мессер Ридольфо говорит: «Это работа мастера Соффьячи; ты его не знаешь?»
Посланцы поняли намек и дали лапше простыть, а потом сказали промеж себя: «Поделом нам, потому что мы вдруг пустились изображать синьоров как простых носильщиков, и он хорошо показал нам, что поделом нам».
Таким образом, чуть не посрамленные вернулись они во Флоренцию, где люди узнали о столь небывалом деле и решили, что мессер Ридольфо отплатил хлебом за пирог.
Однажды он послал слугу с письмами, но один из врагов схватил слугу и велел отрубить ему руки. Вернувшись к названному мессеру Ридольфо с отрубленными руками, он сказал: «Синьор мой, это я получил за вас».
А тот ответил: «Застегиваясь, ты увидишь, получил ли это за себя или за меня».
Новелла 42
Мессер Макеруффо из Падуи заставляет флорентийцев признать ошибку некоторых распущенных молодых людей, смеявшихся над ним, и на деле доказывает свою правоту
Мессер Макеруффо деи Макеруффи из Падуи, кавалер преклонных лет и на старости славный подеста Флоренции, в этой новелле не уступает мессеру Ридольфо. Сделавшись, как сказано, подеста Флоренции, он носил длинный плащ с кожаной пелериной, так что походил больше на врача, нежели на кавалера, а потому все смотрели на него и разглядывали его, в особенности же некоторые чудаки и веселые люди, которые больше других смеялись над ним и решили сыграть с ним какую-нибудь шутку. И вот в первый же день его вступления в должность, под вечер, ему вбили в ворота несколько гвоздей и навешали на них большое количество ночной посуды, наполненной мочой. На следующее утро, рано, когда кавалер должен был отправиться в обход города и дверцу в воротах стали открывать, привратник увидел, когда потянул ее, что на ней было повешено не менее десяти ночных посудин. Изумившись, он вышел за ворота, чтобы осмотреть их, и увидел остальное. Тотчас же он побежал рассказать об этом подеста, который, выслушав его, сказал: «Ступай и вели принести их все ко мне, но принести их в целости, чтобы ни одна из посудин не разбилась».
Чтобы сделать это, пришлось взять всех служителей, собравшихся идти в обход, и принести вместе с ними к подеста ночные посудины. Увидев их, подеста стал брать их в руки одну за другой и рассматривать содержавшуюся там жидкость, а затем передал посудины слугам, чтобы они развесили их по стенам вокруг всей большой залы, а когда будет некуда повесить, то чтобы вбили гвозди. Как было приказано, так и сделали; а почтенный этот человек рассмотрел все это большое количество жидкости столь же внимательно, как сделал бы это врач. На следующий день, потому ли что был назначен совет, который собирался в старое время в названной зале или потому, что подеста просто созвал много знатных горожан, – явившиеся в залу люди, не будучи предупреждены о случившемся, увидели ночную посуду и весьма изумились этому. Когда все были в сборе, подеста вышел к ним и сказал: «Синьоры флорентийцы, я слышал всегда, что вас называли самыми разумными людьми на свете. И с тех пор как я явился сюда, за то короткое время, что я вас знаю, вы оказались гораздо более разумными людьми, чем это думают. Доказательство тому налицо: когда я явился сюда и стал вашим подеста, то вы, как люди разумные, полагая, что правитель государства должен изгнать пороки и недостатки тех, кем он управляет, наподобие врача, стремящегося излечить недуги своих больных, доставили мне нынче ночью свои выделения, приметы болезней, вот в этих посудинах, которые вы видите развешенными вокруг и которые были прибиты к моим воротам. И я рассмотрел их, и понял, хоть и не очень опытен в медицине, что сограждане ваши страдают очень серьезными недугами, которые я, однако, рассчитываю по милости божьей, излечить так, что уходя, надеюсь, оставить вас более здоровыми и в лучшем состоянии, чем в каком я вас застаю теперь».
Когда он произнес эти слова, горожане отошли в сторону и выбрали из своей среды одного человека, чтобы тот ответил за всех. Тот сказал подеста, что в больших государствах не может не быть людей разного рода – и простоватых, и глупых, и сумасшедших, и что они просят его разыскать людей, повесивших названную посуду, и наказать их так, чтобы это было примером для других; сказал еще и много других вещей. А подеста ответил им: «Вы говорите мне, что бывают различные люди – и невежественные, и глупые; для таких людей избраны мы, я и другие правители; ведь если бы все люди были разумны, то не нужны были бы ни подеста, ни другие власти».
Они все раскланялись и ушли.
Продолжая выполнять свою должность, подеста, как человек достойный, а кроме того и разгневанный, не спал, и после справок и больших хлопот выведал тайком, кто из горожан отличался дурным поведением и дурной жизнью. Он стал отправлять на тот свет без промедления то одного – за воровство, то двух – за убийство, а когда и трех или четырех сразу за нечестную игру в кости или другие дурные дела. В числе их попались и те, кто вешали ночную посуду. В короткое время подеста повесил, обезглавил и наказал разными другими способами стольких людей, что после своего правления оставил наш город таким оздоровленным и излеченным от всяких болезней, что жители долгое время пребывали в полнейшем покое.
И потому, никогда не следует судить по внешнему виду и издеваться над другим, а в особенности над правителями, ибо внешний вид часто делает в глазах людей то, что весьма ценно, малоценным, а то, что малоценно, весьма ценным. Только я думаю, что на то было соизволение божье, чтобы случилось так, что дурные люди были наказаны и плевелы эти вырваны, а названный город пришел в лучшее состояние.
Новелла 48
Лапаччо ди Джери из Монтелупо спит с мертвецом в Ка Сальвадега; не зная этого, он сталкивает его с кровати и решает, что убил его, но затем узнает правду и уезжает чрезвычайно взволнованный, с богом
Женщина, о которой рассказано, столько же хотела последовать за покойным мужем, сколько Лапаччо ди Джери из Монтелупо во Флорентийской земле хотел лечь рядом с мертвецом, как рассказывается в этой новелле.
Лапаччо жил в мое время, и я знал его, и часто встречался с ним, потому что он был очень забавным и простодушным человеком. Если кто-нибудь говорил ему: такой-то умер и дотрагивался до него рукой, то он сейчас же хотел дотронуться до говорившего, а если тот убегал и он не мог прикоснуться к нему, то спешил дотронуться до первого встречного, и если не мог коснуться человека, то касался собаки или кошки; если же их не встречал, то дотрагивался, в конце концов, до лезвия ножа.
И был он так суеверен, что если кто-нибудь дотрагивался до него и он не отвечал ему тотчас указанным образом, то был уверен, что умрет такой же смертью, как тот, из-за кого его тронули, и притом в скором времени. И по этой причине, если вели на казнь преступника или проносили гроб или крест, то дело доходило до того, что каждый бежал дотронуться до него, а он бежал вдогонку то за одним, то за другим, как сумасшедший; и потому те, кто дотрагивались до него, получали весьма большое развлечение.
Как-то случилось, что он, будучи послан Флорентийской коммуной в великом посту к лицу, избранному подеста, выехал из Флоренции и направился в сторону Болоньи, а затем повернул на Феррару. Проехав Феррару, он очутился поздно вечером в очень неприятной и болотистой местности, которая называется Ка Сальвадега. Остановившись в гостинице, он с немалым трудом пристроил лошадей и поклажу, так как там было много венгерцев и паломников и все уже легли спать. Кое-как поужинав, он спросил хозяйку, где бы ему лечь. Та ответила: «Устраивайся, как сможешь. Войди сюда: здесь собраны все кровати, какие есть, но у меня сегодня много паломников. Посмотри, нельзя ли тебе будет прилечь как-нибудь с краю. Располагайся, как сумеешь, потому что других кроватей к другой комнаты для ночлега у меня нет».
Лапаччо отправился в указанное место и, осмотрев в полутьме все кровати одну за другой, увидел, что все они уже заняты людьми, кроме одной; здесь лежал с краю венгерец, умерший накануне. Лапаччо, не зная этого (знай это, он лег бы скорее в огонь, чем на эту кровать) и видя, что с другого края нет никого, он лег в эту постель. И, как это часто бывает, когда он стал поворачиваться, чтобы устроиться поудобнее, ему показалось, что сосед занимает слишком много места на своей стороне, и сказал: «Подвинься-ка немного, милый человек».
Но приятель лежал тихо и неподвижно, так как находился уже на том свете. Через некоторое время Лапаччо дотрагивается до него и говорит: «Однако ты крепко спишь: уступи-ка мне, пожалуйста, немного места».
Но приятель лежит тихо.
Видя, что он не двигается, Лапаччо сильно толкает его. – «Эй, ты подвинься, чтоб тебе была худая пасха!»
Как об стену горох: тот не двигается. Тогда Лапаччо начинает сердиться и говорит: – «Эй, чтоб тебе от ножа умереть! Ты, видно, мошенник».
И легши поперек кровати, ногами к соседу, и уперевшись в край ее руками, он раза два сильно лягнул мертвое тело и угодил в него при этом так ловко, что оно очень тяжело и с большим грохотом упало с кровати. «Ой, ой! – подумал Лапаччо, – что я наделал?» – и, ощупывая одеяло, он придвинулся к тому краю кровати, с которого приятель упал на пол; тут он заговорил потихоньку. «Вставай! Ты ушибся? Ложись опять на постель».
А тот лежит, спокойный, как масло, предоставляя Лапаччо говорить все, что тому угодно, никак не отвечая ему и не ложась обратно на постель.
Тогда Лапаччо, слышавший, что сосед упал как сноп, видя, что он не жалуется и не подымается с полу, говорит про себя: «Горе мне несчастному! Я его, вероятно, убил». Он стал разглядывать его со всех сторон, и чем больше смотрел, тем больше казалось ему правдоподобным, что он его убил. И тут он говорит: «Ах, я, несчастный! Что мне теперь делать? Куда мне идти? Если бы только я мог уйти! Но я не знаю, куда; ведь я никогда прежде не бывал здесь. Лучше бы мне было умереть раньше во Флоренции, чем очутиться здесь! А если я останусь тут, то меня пошлют в Феррару или в какое другое место, и отрубят мне голову. Если я скажу обо всем хозяину, то он предпочтет, чтобы я умер, тому, чтобы самому ему нажить какую-нибудь беду». Проводя ночь в такой тоске и муке, словно человек, обреченный на смерть, он ждет уже смерти с наступлением утра.
На рассвете паломники начинают вставать и выходить из комнаты. Встает ни жив ни мертв и Лапаччо, и старается выйти из комнаты возможно скорее по двум причинам, причем не знаю, которая мучила его больше: во-первых, ему хотелось избежать опасности и уехать раньше, чем хозяин заметит что-либо; во-вторых, он старался уйти подальше от покойника и суеверного страха, который ощущал перед мертвыми.
Выйдя из комнаты, Лапаччо торопит слугу седлать лошадей; затем он отправляется к хозяину и платит ему по счету; но когда он отсчитывал деньги, то руки его дрожали, как ветка, колеблемая ветром. Хозяин и говорит: «Что тебе холодно?»
Лапаччо едва мог вымолвить, что это, вероятно, от тумана, который поднялся со здешнего болота.
В то время как хозяин и Лапаччо толковали об этом, является паломник и говорит хозяину, что не находит своей сумки в том месте, где он спал. Тогда хозяин с зажженной свечой в руке тотчас же идет в комнату и принимается за поиски, между тем как Лапаччо останавливается поодаль и подозрительно поглядывает. Добравшись до кровати, на которой спал Лапаччо, и со свечой ища потерянную сумку, хозяин гостиницы видит подле кровати мертвого венгерца, и при виде его, говорит: «Это что за черт? Кто спал на этой кровати?»
Лапаччо весь задрожал, когда услышал это, и стоял ни жив ни мертв; а один из паломников, вероятно тот, что потерял сумку, сказал: «Там спал вот он», и указал на Лапаччо.
Тогда, видя это, Лапаччо, которому казалось, что топор уже касается его шеи, отозвал хозяина в сторону и сказал: «Ради бога, помоги мне. Я спал на этой кровати и никак не мог заставить этого человека дать мне место и лежать на своем краю, поэтому я толкнул его ногами, и он свалился на пол. Я не собирался убивать его: это произошло по несчастной случайности, а не по злобе…»
Хозяин сказал: «Как тебя зовут?» Лапаччо назвал себя.
Тогда хозяин, продолжая разговор, сказал: «Сколько ты согласен заплатить? Я тебя выручу».
Лапаччо сказал: «Устраивай дело, как хочешь, братец, только вызволи меня отсюда. Во Флоренции у меня денег много: я выдам тебе расписку». Видя, что перед ним такой простак, хозяин говорит: «Ах, ты несчастный! Вот-то горе тебе бог послал! Ты ничего не разглядел вчера вечером! Ах, ты глупый! Ведь ты лег на одну кровать с венгерцем, который умер вчера после вечерни».
Когда Лапаччо услышал это, ему показалось, что он чувствует себя несколько лучше, но не слишком: ведь разница между тем, чтобы попасть на плаху и тем, чтобы поспать с покойником, невелика. И собравшись немного с духом и почувствовав себя увереннее, он стал говорить хозяину: «Ей-богу, какой же ты шутник! Что ж ты не сказал мне ничего вчера вечером, что на одной из этих кроватей лежит покойник? Если бы ты сказал мне об этом то я не то чтобы не остановился у тебя, а проехал бы на несколько миль дальше, даже если бы мне пришлось остаться в долине на всю ночь! Ты так растревожил меня, что мне никогда теперь не успокоиться, и я, быть может, от этого умру».
Услышав эти слова Лапаччо, хозяин гостиницы, который потребовал у него награды, если его выручит, перепугался, так как из-за происшедшего могло возникнуть дело, и помирился с названным Лапаччо в самых лучших выражениях, в каких только мог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
В другой раз, когда он находился по делам в одном из своих владений, он встретил там одного своего подданного, возвращавшегося домой с работы в поле и на винограднике. Ридольфо спросил его, откуда он идет, и тот ответил, что возвращается домой, приведя в порядок виноградники и устроив другие свои дела. Тогда Ридольфо сказал, обращаясь к тем, кто был с ним: «Возьмите его и повесьте за ноги».
Те вместе с повстречавшимся им спрашивают: «За что, синьор?»
А он ответил: «Флорентийцы повесили меня за ноги за то, что я делал свое дело; согласно этому праву и этому закону (ведь нужно думать, что флорентийцы хорошо разбираются в них), человек этот должен быть повешен; ступайте и повесьте его». Немного погодя, он его отпустил. И, таким образом, оправдал себя и обвинил других.
Он говорил, что к папам относятся, как к свиньям: когда свинья умирает, весь дом и каждый человек это празднуют; также и смерть папы весь мир и все христиане празднуют.
Также еще часто он говаривал: «Горе сыну, когда душа отца его идет в рай».
Когда флорентийцы в 1362 г. воевали с пизанцами и он был у них военачальником, он разбил лагерь в Вальдере. У него было тогда два флорентийца-советника, может быть, торговцы или суконщики. Однажды ночью они решили, что лагерь разбит не на месте и что ему лучше было бы стоять на соседней горе. Встав утром с этой мыслью, они отозвали в сторону мессера Ридольфо и сказали ему, что лагерь гораздо лучше было бы разбить на такой-то горе. Выслушав их, мессер Ридольфо, смеясь над ними и смотря на них, сказал: «Ступайте, ступайте, ступайте в свои лавки торговать сукном».
Правильно ли он говорил, относительно этого пусть подумает каждый: что есть общего между торговлей или производством и военным делом?
Будучи недовольными им в конце войны с церковью, правители Флоренции велели изобразить его на картине, как сказано выше. По прошествии некоторого времени картину уничтожили и отправили к нему несколько флорентийцев послами, которым он сделал две вещи.
Во-первых, когда гости его сидели за столом – дело было в июле месяце, – то позади них в камине был разведен такой огонь, словно стоял январь. Чувствуя за спиной тягостный в самое теплое время лета жар, посланные спросили мессера Ридольфа, какая причина тому, что у него за столом в июле месяце разведен огонь. Мессер Ридольфо ответил, что, когда флорентийцы изобразили его на картине, они изобразили его без чулок; от этого ноги у него с тех пор так застыли, что он никак не может их согреть; вот почему ему приходится держать поблизости огонь, чтобы согреть их. Посланные слегка улыбнулись, но умолкли.
Затем, когда приступили к обеду, были поданы вареные каплуны и лапша, относительно которой мессер Ридольфо распорядился, чтобы его чашка была приготовлена заранее и была чуть теплой, а чашки посланцев были бы поданы к столу кипящими и очень горячими. Когда лапша была подана к столу, мессер Ридольфо стал брать ее уверенно полными ложками. Видя это, посланцы решили, что они могут брать ее столь же уверенно. Но при первой же ложке они так обожгли себе нёбо, что один стал плакать, другой – смотреть в потолок и всхлипывать.
Мессер Ридольфо говорит: «Что ты разглядываешь?»
А тот говорит: «Я смотрю на этот потолок, очень уж хорошо он сделан. Чья это работа?»
Мессер Ридольфо говорит: «Это работа мастера Соффьячи; ты его не знаешь?»
Посланцы поняли намек и дали лапше простыть, а потом сказали промеж себя: «Поделом нам, потому что мы вдруг пустились изображать синьоров как простых носильщиков, и он хорошо показал нам, что поделом нам».
Таким образом, чуть не посрамленные вернулись они во Флоренцию, где люди узнали о столь небывалом деле и решили, что мессер Ридольфо отплатил хлебом за пирог.
Однажды он послал слугу с письмами, но один из врагов схватил слугу и велел отрубить ему руки. Вернувшись к названному мессеру Ридольфо с отрубленными руками, он сказал: «Синьор мой, это я получил за вас».
А тот ответил: «Застегиваясь, ты увидишь, получил ли это за себя или за меня».
Новелла 42
Мессер Макеруффо из Падуи заставляет флорентийцев признать ошибку некоторых распущенных молодых людей, смеявшихся над ним, и на деле доказывает свою правоту
Мессер Макеруффо деи Макеруффи из Падуи, кавалер преклонных лет и на старости славный подеста Флоренции, в этой новелле не уступает мессеру Ридольфо. Сделавшись, как сказано, подеста Флоренции, он носил длинный плащ с кожаной пелериной, так что походил больше на врача, нежели на кавалера, а потому все смотрели на него и разглядывали его, в особенности же некоторые чудаки и веселые люди, которые больше других смеялись над ним и решили сыграть с ним какую-нибудь шутку. И вот в первый же день его вступления в должность, под вечер, ему вбили в ворота несколько гвоздей и навешали на них большое количество ночной посуды, наполненной мочой. На следующее утро, рано, когда кавалер должен был отправиться в обход города и дверцу в воротах стали открывать, привратник увидел, когда потянул ее, что на ней было повешено не менее десяти ночных посудин. Изумившись, он вышел за ворота, чтобы осмотреть их, и увидел остальное. Тотчас же он побежал рассказать об этом подеста, который, выслушав его, сказал: «Ступай и вели принести их все ко мне, но принести их в целости, чтобы ни одна из посудин не разбилась».
Чтобы сделать это, пришлось взять всех служителей, собравшихся идти в обход, и принести вместе с ними к подеста ночные посудины. Увидев их, подеста стал брать их в руки одну за другой и рассматривать содержавшуюся там жидкость, а затем передал посудины слугам, чтобы они развесили их по стенам вокруг всей большой залы, а когда будет некуда повесить, то чтобы вбили гвозди. Как было приказано, так и сделали; а почтенный этот человек рассмотрел все это большое количество жидкости столь же внимательно, как сделал бы это врач. На следующий день, потому ли что был назначен совет, который собирался в старое время в названной зале или потому, что подеста просто созвал много знатных горожан, – явившиеся в залу люди, не будучи предупреждены о случившемся, увидели ночную посуду и весьма изумились этому. Когда все были в сборе, подеста вышел к ним и сказал: «Синьоры флорентийцы, я слышал всегда, что вас называли самыми разумными людьми на свете. И с тех пор как я явился сюда, за то короткое время, что я вас знаю, вы оказались гораздо более разумными людьми, чем это думают. Доказательство тому налицо: когда я явился сюда и стал вашим подеста, то вы, как люди разумные, полагая, что правитель государства должен изгнать пороки и недостатки тех, кем он управляет, наподобие врача, стремящегося излечить недуги своих больных, доставили мне нынче ночью свои выделения, приметы болезней, вот в этих посудинах, которые вы видите развешенными вокруг и которые были прибиты к моим воротам. И я рассмотрел их, и понял, хоть и не очень опытен в медицине, что сограждане ваши страдают очень серьезными недугами, которые я, однако, рассчитываю по милости божьей, излечить так, что уходя, надеюсь, оставить вас более здоровыми и в лучшем состоянии, чем в каком я вас застаю теперь».
Когда он произнес эти слова, горожане отошли в сторону и выбрали из своей среды одного человека, чтобы тот ответил за всех. Тот сказал подеста, что в больших государствах не может не быть людей разного рода – и простоватых, и глупых, и сумасшедших, и что они просят его разыскать людей, повесивших названную посуду, и наказать их так, чтобы это было примером для других; сказал еще и много других вещей. А подеста ответил им: «Вы говорите мне, что бывают различные люди – и невежественные, и глупые; для таких людей избраны мы, я и другие правители; ведь если бы все люди были разумны, то не нужны были бы ни подеста, ни другие власти».
Они все раскланялись и ушли.
Продолжая выполнять свою должность, подеста, как человек достойный, а кроме того и разгневанный, не спал, и после справок и больших хлопот выведал тайком, кто из горожан отличался дурным поведением и дурной жизнью. Он стал отправлять на тот свет без промедления то одного – за воровство, то двух – за убийство, а когда и трех или четырех сразу за нечестную игру в кости или другие дурные дела. В числе их попались и те, кто вешали ночную посуду. В короткое время подеста повесил, обезглавил и наказал разными другими способами стольких людей, что после своего правления оставил наш город таким оздоровленным и излеченным от всяких болезней, что жители долгое время пребывали в полнейшем покое.
И потому, никогда не следует судить по внешнему виду и издеваться над другим, а в особенности над правителями, ибо внешний вид часто делает в глазах людей то, что весьма ценно, малоценным, а то, что малоценно, весьма ценным. Только я думаю, что на то было соизволение божье, чтобы случилось так, что дурные люди были наказаны и плевелы эти вырваны, а названный город пришел в лучшее состояние.
Новелла 48
Лапаччо ди Джери из Монтелупо спит с мертвецом в Ка Сальвадега; не зная этого, он сталкивает его с кровати и решает, что убил его, но затем узнает правду и уезжает чрезвычайно взволнованный, с богом
Женщина, о которой рассказано, столько же хотела последовать за покойным мужем, сколько Лапаччо ди Джери из Монтелупо во Флорентийской земле хотел лечь рядом с мертвецом, как рассказывается в этой новелле.
Лапаччо жил в мое время, и я знал его, и часто встречался с ним, потому что он был очень забавным и простодушным человеком. Если кто-нибудь говорил ему: такой-то умер и дотрагивался до него рукой, то он сейчас же хотел дотронуться до говорившего, а если тот убегал и он не мог прикоснуться к нему, то спешил дотронуться до первого встречного, и если не мог коснуться человека, то касался собаки или кошки; если же их не встречал, то дотрагивался, в конце концов, до лезвия ножа.
И был он так суеверен, что если кто-нибудь дотрагивался до него и он не отвечал ему тотчас указанным образом, то был уверен, что умрет такой же смертью, как тот, из-за кого его тронули, и притом в скором времени. И по этой причине, если вели на казнь преступника или проносили гроб или крест, то дело доходило до того, что каждый бежал дотронуться до него, а он бежал вдогонку то за одним, то за другим, как сумасшедший; и потому те, кто дотрагивались до него, получали весьма большое развлечение.
Как-то случилось, что он, будучи послан Флорентийской коммуной в великом посту к лицу, избранному подеста, выехал из Флоренции и направился в сторону Болоньи, а затем повернул на Феррару. Проехав Феррару, он очутился поздно вечером в очень неприятной и болотистой местности, которая называется Ка Сальвадега. Остановившись в гостинице, он с немалым трудом пристроил лошадей и поклажу, так как там было много венгерцев и паломников и все уже легли спать. Кое-как поужинав, он спросил хозяйку, где бы ему лечь. Та ответила: «Устраивайся, как сможешь. Войди сюда: здесь собраны все кровати, какие есть, но у меня сегодня много паломников. Посмотри, нельзя ли тебе будет прилечь как-нибудь с краю. Располагайся, как сумеешь, потому что других кроватей к другой комнаты для ночлега у меня нет».
Лапаччо отправился в указанное место и, осмотрев в полутьме все кровати одну за другой, увидел, что все они уже заняты людьми, кроме одной; здесь лежал с краю венгерец, умерший накануне. Лапаччо, не зная этого (знай это, он лег бы скорее в огонь, чем на эту кровать) и видя, что с другого края нет никого, он лег в эту постель. И, как это часто бывает, когда он стал поворачиваться, чтобы устроиться поудобнее, ему показалось, что сосед занимает слишком много места на своей стороне, и сказал: «Подвинься-ка немного, милый человек».
Но приятель лежал тихо и неподвижно, так как находился уже на том свете. Через некоторое время Лапаччо дотрагивается до него и говорит: «Однако ты крепко спишь: уступи-ка мне, пожалуйста, немного места».
Но приятель лежит тихо.
Видя, что он не двигается, Лапаччо сильно толкает его. – «Эй, ты подвинься, чтоб тебе была худая пасха!»
Как об стену горох: тот не двигается. Тогда Лапаччо начинает сердиться и говорит: – «Эй, чтоб тебе от ножа умереть! Ты, видно, мошенник».
И легши поперек кровати, ногами к соседу, и уперевшись в край ее руками, он раза два сильно лягнул мертвое тело и угодил в него при этом так ловко, что оно очень тяжело и с большим грохотом упало с кровати. «Ой, ой! – подумал Лапаччо, – что я наделал?» – и, ощупывая одеяло, он придвинулся к тому краю кровати, с которого приятель упал на пол; тут он заговорил потихоньку. «Вставай! Ты ушибся? Ложись опять на постель».
А тот лежит, спокойный, как масло, предоставляя Лапаччо говорить все, что тому угодно, никак не отвечая ему и не ложась обратно на постель.
Тогда Лапаччо, слышавший, что сосед упал как сноп, видя, что он не жалуется и не подымается с полу, говорит про себя: «Горе мне несчастному! Я его, вероятно, убил». Он стал разглядывать его со всех сторон, и чем больше смотрел, тем больше казалось ему правдоподобным, что он его убил. И тут он говорит: «Ах, я, несчастный! Что мне теперь делать? Куда мне идти? Если бы только я мог уйти! Но я не знаю, куда; ведь я никогда прежде не бывал здесь. Лучше бы мне было умереть раньше во Флоренции, чем очутиться здесь! А если я останусь тут, то меня пошлют в Феррару или в какое другое место, и отрубят мне голову. Если я скажу обо всем хозяину, то он предпочтет, чтобы я умер, тому, чтобы самому ему нажить какую-нибудь беду». Проводя ночь в такой тоске и муке, словно человек, обреченный на смерть, он ждет уже смерти с наступлением утра.
На рассвете паломники начинают вставать и выходить из комнаты. Встает ни жив ни мертв и Лапаччо, и старается выйти из комнаты возможно скорее по двум причинам, причем не знаю, которая мучила его больше: во-первых, ему хотелось избежать опасности и уехать раньше, чем хозяин заметит что-либо; во-вторых, он старался уйти подальше от покойника и суеверного страха, который ощущал перед мертвыми.
Выйдя из комнаты, Лапаччо торопит слугу седлать лошадей; затем он отправляется к хозяину и платит ему по счету; но когда он отсчитывал деньги, то руки его дрожали, как ветка, колеблемая ветром. Хозяин и говорит: «Что тебе холодно?»
Лапаччо едва мог вымолвить, что это, вероятно, от тумана, который поднялся со здешнего болота.
В то время как хозяин и Лапаччо толковали об этом, является паломник и говорит хозяину, что не находит своей сумки в том месте, где он спал. Тогда хозяин с зажженной свечой в руке тотчас же идет в комнату и принимается за поиски, между тем как Лапаччо останавливается поодаль и подозрительно поглядывает. Добравшись до кровати, на которой спал Лапаччо, и со свечой ища потерянную сумку, хозяин гостиницы видит подле кровати мертвого венгерца, и при виде его, говорит: «Это что за черт? Кто спал на этой кровати?»
Лапаччо весь задрожал, когда услышал это, и стоял ни жив ни мертв; а один из паломников, вероятно тот, что потерял сумку, сказал: «Там спал вот он», и указал на Лапаччо.
Тогда, видя это, Лапаччо, которому казалось, что топор уже касается его шеи, отозвал хозяина в сторону и сказал: «Ради бога, помоги мне. Я спал на этой кровати и никак не мог заставить этого человека дать мне место и лежать на своем краю, поэтому я толкнул его ногами, и он свалился на пол. Я не собирался убивать его: это произошло по несчастной случайности, а не по злобе…»
Хозяин сказал: «Как тебя зовут?» Лапаччо назвал себя.
Тогда хозяин, продолжая разговор, сказал: «Сколько ты согласен заплатить? Я тебя выручу».
Лапаччо сказал: «Устраивай дело, как хочешь, братец, только вызволи меня отсюда. Во Флоренции у меня денег много: я выдам тебе расписку». Видя, что перед ним такой простак, хозяин говорит: «Ах, ты несчастный! Вот-то горе тебе бог послал! Ты ничего не разглядел вчера вечером! Ах, ты глупый! Ведь ты лег на одну кровать с венгерцем, который умер вчера после вечерни».
Когда Лапаччо услышал это, ему показалось, что он чувствует себя несколько лучше, но не слишком: ведь разница между тем, чтобы попасть на плаху и тем, чтобы поспать с покойником, невелика. И собравшись немного с духом и почувствовав себя увереннее, он стал говорить хозяину: «Ей-богу, какой же ты шутник! Что ж ты не сказал мне ничего вчера вечером, что на одной из этих кроватей лежит покойник? Если бы ты сказал мне об этом то я не то чтобы не остановился у тебя, а проехал бы на несколько миль дальше, даже если бы мне пришлось остаться в долине на всю ночь! Ты так растревожил меня, что мне никогда теперь не успокоиться, и я, быть может, от этого умру».
Услышав эти слова Лапаччо, хозяин гостиницы, который потребовал у него награды, если его выручит, перепугался, так как из-за происшедшего могло возникнуть дело, и помирился с названным Лапаччо в самых лучших выражениях, в каких только мог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53