А где были города, или хотя бы затерянные в глуши деревушки, или на худой конец одинокие лачуги, выпускающие из трубы в небо струйку сажи? Здесь земля никогда не знала ни дыма жилья, ни запаха, ни следа, ни тени человека. С незапамятных времен в этой бруссе рождались, жили, охотились, спаривались и умирали только племена животных. И с тех пор ничего не изменилось. И звери и земля хранили верность изначально установленному порядку. А Буллит, великий огненноволосый колдун, занимался своим магическим искусством, заклиная их всех в своем безудержном кружении.
Антилопы, газели, зебры, гну и буйволы… Машина, несущаяся на пределе скорости, кренясь, вздыбливаясь, ныряя вниз, снова выскакивая наверх, гнала эти стада друг на друга, все больше сжимая круги, пока все это многообразие мастей, морд и рогов не рассеивалось по бруссе, мчась во весь опор, галопируя, взбрыкивая и подпрыгивая.
Задыхаясь от радости и едва переводя дух, ослепленная новыми впечатлениями, Патриция кричала:
– Посмотрите! Посмотрите, какие они красивые! Как быстро бегают зебры и как высоко прыгают антилопы! А буйволы-то как несутся напролом!
Она хватала меня за запястье, чтобы мне лучше передавалась ее убежденность и добавляла:
– Мой отец – друг животных. Они нас знают. Мы умеем играть с ними.
Ну а сам Буллит, такой суровый ко всем, кто хоть сколько-нибудь нарушал покой животных, разделял ли он наивную убежденность дочери? То ли думал, что сама строгость и бдительность, с которыми он охраняет этот покой, позволяют ему иногда этот покой нарушать? Или же тут дело было в какой-то склонности, в инстинкте, с которыми он не мог совладать? Какое имеет значение! Игра продолжалась. Причем все более и более рискованная.
Я вспоминаю слонов, которых мы обнаружили в глубине одной долины. Их было целое стадо, сорок, а то и пятьдесят особей, рассредоточенных вокруг водоема, питаемого каким-то чудотворным источником в бруссе и превращенного по распоряжению Буллита в водохранилище. Некоторые из них искали своими хоботами пищу в растительности на косогоре. Другие барахтались в тине. Малыши толкались, требовали, чтобы матери обливали их водой. Огромный вожак с пожелтевшими от времени бивнями стоял обособленно и охранял свое стадо, словно гранитное изваяние.
Когда он увидел между деревьями нашу машину, он даже не пошевелился. Ну чем ему могло грозить, в чем могло ущемить его всемогущество это насекомое, несущее на себе других насекомых? Однако от возвышенности к возвышенности, от впадины к впадине «лендровер» приблизился к гигантскому стаду, затрясся, рыча и звеня железяками, между группами, семьями. Малыши перепугались. Тогда хобот старого слона расправился, снова изогнулся и покой бруссы нарушил рев более звучный, более пронзительный и более устрашающий, чем сигнал сотни боевых труб. Все стадо подалось к нему: самцы стали сзади него, самки старались защищать слонят.
Буллит остановил машину перед слонами, сплотившимися в единую массу лбов, плеч, колоссальных хребтов с конвульсивно заметавшимися среди них, словно разъяренные змеи, хоботами. И только в то мгновение, когда из всех этих хоботов одновременно вырвался тот же пронзительный, страшный рев, а исполинская фаланга пришла в движение, Буллит резко развернул «лендровер» и на всей скорости бросил его на тропу, которая вдруг благодаря, как мне показалось, какому-то сказочному везению возникла среди кустов, хотя он наверняка уже давно заприметил ее и даже обустроил.
Не знаю уж, какое выражение появилось у меня на лице сразу после этого приключения, но Буллит и Патриция, посмотрев на меня, обменялись заговорщическим взглядом. Затем Буллит нагнулся к девочке и что-то сказал ей на ухо. Патриция радостно замотала головой в знак одобрения, а глаза ее заискрились лукавством.
Машина вскарабкалась на склон, по которому мы спустились в долину слонов, и оказалась на плато, где заросли чередовались с обширными степными пространствами. Буллит замедлил ход, въехав на одну из таких полян, покрытых сухой травой. Посередине лежали рядом освещенные ярким солнцем три огромных бугорчатых бревна с серой корой. Какой же силой должен был обладать тот ураган, который забросил их в эту голую прерию? Я задал вопрос об этом Буллиту. Не отвечая мне, плотно сжав губы, он все тише и тише приближался к этим опрокинутым стволам.
Внезапно торец одного из них шевельнулся, приподнялся и превратился в чудовищную голову, кое-как скроенную, усыпанную шишками, усыхающую к носу, к изогнутому массивному рогу. Так же ожили и два других чудовищных бревна. Теперь три носорога, не шевелясь, следили за машиной. А Буллит принялся описывать вокруг трех голов сужающиеся круги. Каждый последующий круг был чуть меньше предыдущего.
Первое страшилище грузно поднялось на ноги. Потом второе, потом третье. Они прижались друг к другу, но так, чтобы головы их смотрели в разные стороны. Они были сделаны из такой грубой материи и форма их была настолько примитивна, что они казались просто серыми потрескавшимися глыбами, кое-как обработанными в последние минуты творения.
Носороги вращали головами во всех направлениях. Взгляд их узких раскосых глаз, смотревших сквозь тяжелые складки кожи, больше не покидал нас.
Я услышал шепот Патриции:
– А вы не узнаете самого большого? Того, у которого на спине шрам. Это его я показывала вам на водопое.
Это было действительно так. Однако подумать что-либо еще по этому поводу я не успел. Теперь радиус нашего вращения вокруг этой апокалипсической группы стал совсем маленьким. Из огромных ноздрей вырывался какой-то неопределенный протяжный и зловещий звук. А расстояние между носорогами и нами продолжало сокращаться.
– Посмотрите-ка на нашего приятеля! – закричала Патриция. – Он здесь самый злой и самый храбрый. Сейчас бросится на нас.
Голос ее еще звучал, когда носорог устремился к нам.
Изумление не оставило в моем сознании места для других чувств. Я и представить себе не мог, чтобы такая огромная масса, причем на таких коротких и бесформенных лапах была способна на такой внезапный и такой стремительный бросок. Но Буллит был готов к нему. Он нажал на газ и повернул соответствующим образом руль. И все же зверь, выпущенный словно из катапульты, промахнулся так ненамного, пронесся так близко от нашей открытой машины, что я услышал его яростное пришептывание. Испугался ли я тогда? Разве можно понять? Все происходило в таком стремительном, рваном темпе. Вслед за первым носорогом на нас бросились и остальные. «Лендровер» метался между опущенными лбами чудовищ, кренился, откатывался назад, вертелся, подпрыгивал вверх. Малейший сбой в моторе, один неверный маневр, и острые рога проткнули бы нас насквозь, вспороли бы нам животы, растерзали бы нас на мелкие кусочки. Однако Буллит так уверенно вел свою игру! И рейнджеры так весело завывали. И Патриция так хорошо смеялась, смеялась тем чудесным хрустальным смехом, который в цирках взлетает над детскими рядами словно радостный трезвон колоколов…
Животные устали быстрее, чем машина. Один за другим носороги перестали нападать. Они сгруппировались, превратившись в единую глыбу; бока их мощно вздымались от частых вдохов и выдохов, колоссальные ноги дрожали, но рога по-прежнему целились в нас.
– До скорого, друзья мои! – крикнул Буллит.
Когда он отъезжал от поляны носорогов, его лицо выглядело помолодевшим и как бы поздоровевшим и голос его тоже звучал звонче и бодрее, чем обычно. Он вышел посвежевшим из этих опасностей, в которых испытывало потребность его бесстрашие и которые покорялись его ловкости. «Таковы, значит, запросы его натуры, – размышлял я. – Время не смогло укротить их». И хозяину Королевского заповедника приходится удовлетворять их, как это делал Булл Буллит. Единственная разница состоит в том, что теперь вместо ружья он пользуется «лендровером».
Я спросил своего спутника:
– А оружие вы никогда не берете с собой?
– Нет у меня больше оружия, – ответил Буллит.
Я вспомнил, что в доме этого профессионального охотника не было на стенах ни карабина, ни каких-либо трофеев.
– Мне это даже запрещено, – тихо добавил Буллит.
Он оторвал руку от руля и погладил воздушные волосы дочери. Тут Патриция вдруг как-то импульсивно, с какой-то горячностью протянула руку и погрузила пальцы в красную шевелюру отца (мне невольно вспомнилось, что именно таким же движением она хваталась за гриву Кинга), притянула к себе голову Буллита и потерлась своей щекой о его щеку. И на лицах отца и дочери появилось одинаковое выражение острого счастья.
Машина ехала медленно и как бы наугад. Вокруг нас снова множились антилопы, зебры, страусы и буйволы. Патриция несколько раз вылезала из машины и шла к животным. На расстоянии, отделявшем нас от девочки, ее нежно пастельный силуэт (в это утро на ней был голубой комбинезончик) казался почти нематериальным. Все принимали как нечто совершенно естественное то, что она скользит между дикими животными, не вызывая у них ни страха, ни беспокойства, ни даже удивления.
Дольше всего она задержалась в одной низине, где благодаря просачиванию подземных вод трава была особенно зеленой и особенно мягкой и где на ветвях некоторых деревьев вместо колючек росли нежные листья. Там паслось больше животных и выглядели они счастливее, чем в других местах. С возвышенности, на которой Буллит остановил машину, нам было видно каждое движение девочки и каждое движение животных. Только та непринужденность и та доверчивость, с какими они принимали Патрицию, могли сравниться с непринужденностью и доверчивостью Патриции, гуляющей среди них. Антилопы трогали ее плечо своими носами. Буйволы дружески обнюхивали ее. Одна зебра упорно гарцевала вокруг нее, призывая поиграть с ней. И со всеми с ними Патриция разговаривала.
– Она знает волшебные слова, – сказал мне вполголоса Буллит.
– На каком языке? – спросил я.
– На вакамба, на джаллуа, на кипсиги, на самбуру, на языке масаев, – сообщил Буллит. – Она научилась им у Кихоро и у рейнджеров, и еще у бродячих колдунов, которые заходят в негритянскую деревню.
– Вы в самом деле верите в это? – спросил я опять.
– Я все-таки белый и к тому же христианин, – ответил Буллит. – Но мне доводилось видеть такие вещи…
Он покачал головой и прошептал:
– Во всяком случае дочь в этом нисколько не сомневается. Точно так же она стала бы разговаривать со слонами, с носорогами.
Возможно, и отец и дочь были правы. Я в этой области не располагал никакими знаниями. Но, проведя утро с Буллитом и Патрицией, я обрел уверенность, что источник власти девочки над животными находился прежде всего во всемогущем наследственном инстинкте и в опыте ее отца, накопленном за двадцать лет скитаний по бруссе. Его рассказы о жизни и повадках диких животных заменяли ей и колыбельные песни, и волшебные сказки. Он передал ей знания, приобретенные во время бесконечных засад и бесконечных погонь, научил распознавать запахи лесов, саванны, логовищ. И с самого момента ее рождения он воплощал в глазах Патриции всех великих хищников и чудовищ Королевского заповедника и одновременно являлся властелином этих чудовищ.
Буллит зачарованным, счастливым взором следил за движениями своей дочери, такой маленькой и такой хрупкой, скользящей среди пасущихся в бруссе животных. Интересно, догадывался ли он, что ласковая власть Патриции над всеми зверями теперь стала для него единственным средством, единственной возможностью (поскольку он отказался убивать) повелевать, причудливым образом, по крови передавая свои полномочия, повелевать великим, свободным, изумительным народом, с которым он связал свою жизнь?
Невозможно было представить себе ничего похожего на то взаимопонимание и ту нежность, которые существовали между Патрицией и Буллитом. Их столь разные натуры вносили каждая свою необходимую лепту в их столь же естественный и исключительно ценный для них союз, как само дыхание.
Именно этому обстоятельству мы были обязаны встрече, которая произошла чуть позже. Когда исконная потребность хочет проявить себя, она не полагается на случай.
IX
Нет, конечно же, то не была случайность.
Буллит хорошо знал – поскольку он сам мне об этом рассказал, – что Кинг за мили чуял его машину и бежал, чтобы встретить его. Знал Буллит, должно быть, и то – поскольку такова была у него профессия, – где в зависимости от времени года – в сезон ли дождей, в засушливый сезон или в межсезонье – находилось логово льва-исполина, выпущенного на волю в бруссу.
Я, кстати, обратил внимание в тот момент, когда перед нами открылся весьма протяженный участок саванны, что Буллит приподнимает голову, как бы высматривая что-то поверх ветрового стекла, и что его глаза под всклокоченными рыжими бровями, глаза охотника, привыкшие различать мельчайшие детали ландшафта, с особым вниманием задерживаются на далекой опушке высокого леса, который обрамлял покрытую сухой травой прерию. Потом он вдруг улыбнулся. А потом слегка коснулся локтем до руки Патриции. И тут я увидел, как в глубине саванны возникает, расширяется, устремляется к нам пятнышко, клубок, рыжий зверь.
– Кинг! – закричала Патриция. – О! Папа, это же ведь Кинг!
Буллит тихо смеялся. Было в порядке вещей, чтобы это утро безграничной дружбы между ним и Патрицией закончилось самым великолепным сюрпризом, какой он только мог преподнести своей дочери.
– Когда ты узнал, что он перебрался сюда? – воскликнула Патриция.
– Только вчера, – ответил Буллит. – Когда он покинул старое место, я снарядил трех рейнджеров на его поиски. И вот вчера Майна, Кипсиг, – Буллит обернулся на секунду к самому молодому из сидевших сзади охранников, – сообщил мне, где он находится.
Буллит обнял девочку своей тяжелой рукой.
– И мне захотелось проверить вместе с тобой, – сказал он.
– Кинг, Кинг! – закричала Патриция, привставая со своего сиденья.
Лев-исполин несся во весь опор с развевающейся на ветру гривой и рычал от радости. Он должен был вот-вот настигнуть машину, но Патриция распорядилась:
– Отец, заставь-ка его еще немного пробежаться. Как можно быстрее. Он такой красивый, когда бежит.
Буллит, резко крутанув руль, вильнул в сторону, чтобы лев оказался не перед машиной, а рядом. Потом он погнал «лендровер» на такой скорости, чтобы не отрываться особенно от Кинга, но в то же время достаточно быстро, чтобы тот бежал изо всех сил, используя все ресурсы своих легких. И Кинг бежал за нами вприпрыжку, словно собака, и радостно лаял, но только от лая этой апокалипсической собаки сотрясалась буквально вся брусса.
Так мы сделали один круг, другой, третий по кромке огромной поляны. Нам было видно, как на горизонте разбегаются в разные стороны испуганные животные, а над нами, обманутые этой игрой, которая и по виду, и по производимому шуму походила на кровавую охоту, кружились, собирались в солнечных лучах грифы.
Кинг все еще бежал вприпрыжку и продолжал рычать, но в уголках его рта уже появилась пена. Патриция опустилась на сиденье и положила ладонь на руку Буллита. Было такое ощущение, что они ведут машину вместе. Машина замедлила ход, остановилась.
Кинг тут же очутился рядом, встал на задние ноги, а передние лапы положил на плечи Буллита. С хриплым от усталости и радости дыханием он терся своей мордой о лицо человека, который приютил его в детстве. Грива и рыжая шевелюра составляли теперь единое руно.
– Правда же можно подумать, что это два льва? – сказала Патриция.
Она произнесла это шепотом, на выдохе, но Кинг услышал ее голос. Он протянул лапу, заканчивающуюся чувствительным, как огромная губка, утолщением, обнял девочку за шею, подтянул ее голову к голове Буллита и облизал сразу два лица вместе.
Потом он спрыгнул на землю и его золотистые глаза осмотрели всех, кто находился в машине. Он знал нас всех: Кихоро, рейнджеров и меня. После чего спокойно обратил свой взгляд на Буллита. И Буллит понял, чего ждет от него лев.
Он медленно открыл дверцу, медленно поставил ноги на землю, медленно пошел к Кингу. Встал перед ним и сказал, отчетливо произнося каждое слово:
– Ну что, мальчик мой, хочешь помериться силами? Как в доброе старое время? Я угадал?
И Кинг смотрел прямо в глаза Буллиту, а поскольку левый глаз у него был чуть уже и длиннее правого, то казалось, что он им подмигивает. И очень легким рычанием он скандировал каждую фразу Буллита. Кинг понимал.
– Ну что ж, держись, мой мальчик, – вдруг закричал Буллит.
И бросился на Кинга. Лев поднялся на задних лапах во весь рост, а своими передними лапами обхватил Буллита за шею. Теперь это была уже не ласка. Лев давил на человека, чтобы опрокинуть его. А человек предпринимал то же усилие, чтобы бросить льва на землю. Было видно, как под шерстью и кожей Кинга длинными волнистыми движениями перекатывается хищная сила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21