Стук продолжался еще какое-то время и прекратился, после чего раздался дребезжащий звон. Бен простонал. Он чувствовал себя отвратительно.
Послышалось, как открывается и закрывается дверь. По ковру кто-то тихо ступал. Его тут же окутало облако духов. Раздался нежный голос:
– Бен?
Он простонал еще громче.
– Бен, любимый. Что случилось?
С огромным усилием он открыл глаза и увидел Энджи, она стола перед ним на коленях и смотрела полными заботы и любви глазами.
Он хотел заговорить, но казалось, будто его рот набит кроличьей шерстью. Он никак не мог понять, почему лежит на диване и почему у него так страшно раскалывается голова.
– Я стучала и стучала, затем решила воспользоваться своим ключом. Бен, что случилось? Почему ты спишь в одежде?
– Что? – с трудом спросил он, затем произнес: – О боже… Который час?
– Уже почти полдень. Я звонила и звонила, но ты не подходил к телефону. Ты заболел?
Он еще раз посмотрел на нее затуманенным взором, наконец ему удалось сосредоточить взгляд на одной точке.
– Почти полдень! Не может быть! – Затем Бен сел прямо. – Мое занятие!
– Профессор Кокс звонил мне сегодня утром и спрашивал, где ты. Я сказала ему, что ты сильно заболел и не можешь подняться с постели. Теперь я вижу, что сказала почти правду. Что случилось?
– Я уже приготовил для них контрольную работу…
– Он отменил занятие. Все в порядке.
– Но я ведь и в прошлый четверг не провел занятия. Придется взять себя в руки. – Он опустил ноги на пол и обхватил голову руками. – Безобразие, меня мутит. Ты сделаешь кофе?
– Конечно. – Энджи ушла на кухню, и аромат цветов улетучился. – Дорогой, что с тобой стряслось?
– Вчера я перевел весь свиток, а затем… а затем… – Бен протер глаза. Что же случилось потом? Что было не так? Почему не удается вспомнить, что произошло после того, как он закончил перевод свитка? Почему в его памяти наступил провал? Почему не удается вспомнить, что произошло после того, как он закончил перевод, и до того, как Энджи застала его на диване? – Боже… – пробормотал он, все еще держась руками за голову. – Я чувствую себя ужасно. Что же на меня нашло прошлой ночью? – Бен сказал громче, чтобы Энджи слышала: – Должно быть, я страшно устал. Мне так кажется.
Он пошел в ванную, принял холодный душ, привел себя в порядок и появился в свежей одежде, но мысль о странной потере памяти, случившейся во время последнего перевода, не выходила у него из головы. Бен помнил лишь необъяснимое и непреодолимое побуждение, охватившее его, заставившее продолжить работу, несмотря на крайнюю усталость, до тех пор, пока он не свалился от изнеможения. Это было почти сверхъестественное побуждение, с которым он не мог ничего поделать…
Энджи сидела за обеденным столом, она уже разлила дымящийся кофе по чашкам и смотрела, как Бен приближается к ней.
– Энджи, извини, что заставил тебя волноваться. Обычно я сплю очень чутко.
– Я знаю это. Вот, выпей крепкого кофе. Бен, скажи мне, почему ты сейчас прихрамывал? Ты ушиб ногу?
Бен смотрел на нее с некоторым удивлением.
– Почему ты спрашиваешь, Энджи? Я всегда прихрамывал. Ты ведь знаешь об этом. – Он почему-то нахмурился. – С того самого дня, как на озере произошел несчастный случай…
Энджи смотрела на него с минуту, затем, не обращая внимания на его слова, сказала:
– Послушай, мне в голову пришла замечательная идея. Давай покатаемся по побережью. У меня нет никаких дел, да и погода чудесная.
Бен машинально посмотрел в сторону кабинета, где под лучом яркого света разметались листы со вчерашним переводом, будто по ним пронесся ураган. Бен снова вспомнил жуткую атмосферу, окутавшую его, пока он работал. Он неожиданно услышал голос матери, которая произносила когда-то столь знакомые, но давно забытые слова. Жизненное кредо Ионы: первый псалом.
Как они оба похожи – Иона Мессер и Иона бен Иезекииль.
– Мне что-то не хочется…
– Я вчера ждала тебя до двух часов ночи.
Он ничего не ответил и лишь смотрел в сторону кабинета.
Энджи погладила его руки своими длинными прохладными пальцами.
– Ты слишком много работаешь. Давай же покатаемся. Мне казалось, что тебе всегда нравилось кататься. Так ты немного развеешься.
– Не сегодня. Я не хочу отвлекаться. – Бен бросил взгляд на часы. – Через два часа принесут почту. Я дождусь ее.
– К тому времени мы уже вернемся.
– Энджи, – сказал он и встал, не прикоснувшись к кофе. – Как ты не понимаешь? Сейчас я не могу бросить работу.
– Почему? Кажется, ты сказал, что уже перевел свитки.
– Я перевел. Но… – Но что? Что он мог сказать ей? Как объяснить этот неожиданный приказ оставаться рядом со свитками, читать их снова и снова. Слова Давида, это растущее нетерпение, с каким он ждал прибытия следующего свитка. – Дело просто в том, что…
– Перестань, Бен. Пойдем.
– Нет, ты меня не понимаешь.
– Ладно, объясни мне все и, может быть, тогда я пойму.
– Перестань, Энджи! Ты даже не спросила меня, о чем говорится во втором свитке! Боже милостивый, он поразителен, а тебя это даже не интересует!
Она уставилась на него с раскрытым ртом и молчала.
Бен тут же пожалел о том, что сказал. Он засунул руки в карманы брюк и хмуро уставился на пол.
– Ах, Энджи, – пробормотал он.
Она тут же вскочила и обняла его. Бен заключил ее в свои объятия, и оба так стояли некоторое время.
– Все хорошо, – нежно пробормотала она. – Ничего страшного. Я все понимаю, только по-своему.
Энджи прижалась к нему, и он понял ее лучше всяких слов. Бен неожиданно стал целовать ее в уста, щеки, шею. Он действовал торопливо и резко, будто отчаяние вынудило его отдаться любовной страсти. Он держал Энджи так крепко, что ей стало трудно дышать. Бен вел себя как мужчина, движимый слепым вожделением.
Будто по иронии судьбы зазвонил телефон.
– Черт, – прошептал Бен. – Энджи, оставайся здесь. Я быстро избавлюсь от него, кто бы это ни звонил.
Она мечтательно улыбнулась, подошла к дивану и опустилась на него. Энджи сбросила туфли и начала расстегивать платье.
Звонили из-за океана, слышимость была плохой, в трубке раздавался треск атмосферных помех и эхо, по голос на том конце принадлежал Уезерби. В этом не было сомнений.
– Описать не могу, какое потрясение в лагере вызвала твоя телеграмма! – кричал он с того конца. – Затем мы получили из Лондона телеграмму от Дейва Маршалла. Бен, все совпадает. Семидесятый год! Мы достали бутылку вина и отметили это событие! Надеюсь, ты поступил так же. Послушай, Бен, у меня отличная новость. Мы обнаружили еще четыре кувшина!
– Что? – Бен чувствовал, что у него подкашиваются ноги. – Еще четыре! Это невероятно!
– Ты уже получил четвертый свиток? Я выслал его заказной почтой в прошлое воскресенье. Я уже сообщал, что третий свиток безнадежно поврежден. От него остался лишь кусок дегтя. Четвертый в плохом состоянии, но все же читабелен. Бен, ты слышишь меня?
«Еще четыре кувшина, – с восторгом подумал он. – Значит, у Давида бен Ионы хватило времени, чтобы исписать новые свитки!»
– Джон, у меня больше нет сил ждать. Мое волнение не выразить никакими словами.
– Кому ты это говоришь? Газетчики так и шныряют вокруг нашего лагеря. Самые важные люди в Израиле приехали взглянуть на наши успехи. Бен, может быть, мы нашли как раз то, что надо.
– В этом нет сомнений, Джон! – неожиданно для себя Бен прокричал в трубку. Он оживился, его тело зарядилось электричеством. На него нахлынуло новое ощущение радости, какого он раньше и не испытывал. – Джон, пришли мне все эти свитки!
– Кстати, Бен, ты поверить не сможешь, какой переполох в лагере! У нас возникли проблемы с местными рабочими. Услышав о проклятии Моисея, те ночью сбежали все, как один. Нам пришлось нанять новую группу рабочих из Иерусалима.
– Проклятие Моисея… – Бен произнес эти слова и голос его осекся.
В трубке трещало и ревело, будто в нее ворвались волны океана и тысячи голосов звучали одновременно.
– Бен, мне пора возвращаться к раскопкам. Я приехал в Иерусалим, чтобы позвонить тебе и выслать еще один комплект фотографий. На этот раз они хорошего качества.
Когда Уезерби повесил трубку, Бен весь дрожал от волнения, казалось, сердце вот-вот разорвется. В голове роились тысячи мыслей.
«Проклятие Моисея», – снова и снова мысленно повторял он. Эти слова сверлили мозг, оставили странный привкус во рту. Проклятие Давида почему-то больше не казалось странным и забавным. Еще недавно Бен относился к нему с иронией, но на этот раз ничего подобного не произошло, ибо проклятие Моисея по непонятной причине вдруг стало совсем несмешным.
– Бен? Кто это звонил? Уезерби?
«Давид, откуда это проклятие и почему оно такое страшное? Что в этих свитках такого замечательного и ценного, что ты навлек на них чары, дабы сохранить их целыми и невредимыми?»
– Бен?
«Поразит тебя Господь сумасшествием, слепотой и оцепенением сердца».
– Бен!
Он посмотрел на нее отсутствующим взглядом. Энджи уже оделась и держала сумочку в руках.
– С минуты на минуту я получу еще один свиток. – Он услышал свой голос. – Новость об этом попадет в заголовки газет. Не знаю, как долго Уезерби удастся скрывать все это, особенно после того, как пошел слух о проклятии…
– Ладно, я тебе мешаю, а я обещала не делать этого. Так что я ухожу прямо сейчас. Бен?
– Может, я зайду к тебе сегодня вечером…
– Обязательно зайди. – Она поцеловала его в щеку и ушла.
Бен не стал терять время на то, чтобы привести свой стол в порядок и подготовиться к переводу следующего свитка. Он двигался, странно жестикулируя, все его существо дышало энергией, над которой он был безвластен.
Бен поехал в университет и объяснил профессору Коксу причины болезни, вызвавшей отмену двух занятий по иллюстрированным манускриптам. Бен заверил его, что такого больше не случится.
Наконец Бен вошел в свой кабинет, тут же разобрался с неотложной бумажной работой, выбежал из здания и направился к тому месту, где поставил свою машину.
Он уже подходил к студенческому клубу, как натолкнулся на Джуди Голден.
– Привет, доктор Мессер, – сказала она, словно обрадовавшись, что встретила его.
– Привет. – Он остановился из вежливости, но ему не терпелось продолжить путь. – У вас сегодня занятия?
– Нет. Я пришла поработать в библиотеке. – Она протянула книгу корешком к нему, чтобы он мог прочитать ее название.
– Толкование коптских текстов, – прочитал он. – Звучит интересно.
– Не очень. В холодные вечера я больше люблю свернуться калачиком и почитать готический рыцарский роман. Однако в библиотеке по интересующей меня теме больше ничего не было и… – Она пожала плечами.
– Надеюсь, вы найдете в ней то, что ищете. – Он хотел скромно двинуться дальше.
– Я сегодня утром заходила на ваше занятие по рукописям, но его отменили.
– Да…
– Я подумала, что вы принесете ту рукопись… – Джуди умолкла и ждала с надеждой. – Но, похоже, вы ее не принесли.
– Нет. Я совсем забыл.
На ее лице читалось разочарование.
– Завтра постараюсь не забыть об этом. В последнее время у меня появилось столько дел…
– Я понимаю. – Джуди вдруг почувствовала себя неловко. Она еще крепче прижала книги к груди и, рассмеявшись, сказала: – Я не хотела, чтобы вы считали меня назойливой.
Черт подери, но ты ведь действительно назойлива, подумал он.
– Эта рукопись может и подождать. Просто, как это сказать, она не дает мне покоя. Подумать только, увидеть коптскую рукопись, которая еще не переведена. Я хотела сказать, что о ней даже еще нигде не упоминается. Мне хотелось быть причастной к особой тайне. Наверно, я выражаюсь странно.
Бен пытался улыбнуться ей в ответ. На мгновение пронеслось воспоминание, как он сам учился в колледже и как тогда его волновали фрагменты свитков. Его друзья, выбравшие своим главным предметом биологию и математику, все время подтрунивали над его «интеллектуальными» наклонностями. Сейчас больше никого не называют интеллектуалом. Сегодня в моду пошло слово «чудак».
– Я вряд ли вспомню, что ее надо принести, – наконец признался он. – Что и говорить, я ведь никак не могу вспомнить, что утром надо проводить занятия.
– Что?
– Фирменная шутка. Вот что я скажу. – Он достал из кармана небольшую записную книжку, скрепленную спиралью, и что-то быстро записал в ней. – Вы не сможете как-нибудь зайти за ней ко мне? Я дам вам саму рукопись и свои переводы. Вы сможете оставить ее у себя на неделю. Не возражаете?
– Как я могу возражать!
Бен умел проникать в чувства собеседника. «Разве я мог бы возразить против того, чтобы получить еще один свиток из Магдалы?».
– Я хотел сказать, что вы могли бы зайти ко мне. Если вы возражаете, то мне придется напомнить себе о том, что Александрийский канон надо захватить с собой на занятие.
– Нет, меня это вполне устраивает. Когда вам удобно, чтобы я пришла?
– По вечерам я почти всегда дома.
– Что ж, тогда большое спасибо.
– Заходите в любое время. До свидания.
Бен обрадовался, что избавился от нее и снова идет домой. Джуди была настоящей фанатичкой, чтобы ее вынести, требовалось большое терпение. Возможно, его наэлектризованное существо столкнулось с достойным партнером: два человека, энергия которых бьет через край, не могли найти ей выхода. Чтобы быть восприимчивым к чему-либо подобному, надо сохранить беспристрастность. А сейчас Бен не был способен на это.
Почтовый ящик оказался пуст.
Бен подумал, что умрет на этом же месте. Ящик пустовал, но почтальон приходил.
Энджи сказала бы: «Жизнь – скверная штука», но Бен, поднимаясь по лестнице, лишь бормотал: «Проклятье, проклятье, проклятье». Оказавшись дома, он не знал, куда деть себя. Музыка не помогала. Вино показалось безвкусным. А мысль о том, чтобы поесть, ему даже в голову не пришла. Он начал расхаживать по квартире.
И расхаживал целый час.
Джуди Голден постучала в дверь ровно в семь часов. Подумав, что это Энджи, Бен широко распахнул ее.
– Привет, – сказала юная еврейка. На ней были те же голубые джинсы и сандалии, но теперь поверх футболки она натянула мешковатый свитер. – Вы скажете, что я времени зря не теряю.
– Вы времени зря не теряли.
– Я вам помешала?
– Вовсе нет. Зайдите на минутку, я разыщу рукопись. Не помню, куда я положил ее.
Он исчез в кабинете. Джуди продолжала стоять и оглядывала квартиру. Свет проникал сюда лишь сквозь занавески от уличного фонаря. Она последовала за Беном в кабинет.
Бен поднимал то одну стопку книг, то другую.
– Я куда-то положил эту чертову штуку, но сейчас уже не помню.
Джуди улыбнулась и подошла к его столу.
– Со мной бывает то же самое. Я занимаюсь то одной работой, то другой. Не то чтобы у меня была короткая память, но я действительно очень рассеянная.
Пока он искал, взгляд Джуди случайно упал на фотографии, разложенные на столе. Даже не думая, она невольно прочла ту, которая была помечена вторым номером. Затем Джуди быстро прочла всю «страницу» и только тогда сообразила, что это за фотография. Она подошла ближе и вслух пробормотала вторую строчку: «Barukh Attah Adonai Eloheimu Melekh ha-Olam». Заметив, что на остальных фотографиях тексты написаны не на иврите, а на арамейском языке, который она узнала, но не понимала, Джуди мрачно нахмурила лоб.
– Доктор Мессер, это интересные фотографии.
– Вот она! – Он вытащил конверт из-под тяжелого тома. – Я так и знал, что она где-то здесь, рядом. Так вот, эта рукопись и мои записи находятся внутри конверта. Что вы сказали? Ах, эти фотографии. – Он посмотрел на них. – Да… это нечто особенное…
– Можно спросить, что в них? От них невозможно оторваться.
– Да, вы нашли точное выражение. – Он тихо рассмеялся и передал ей александрийскую рукопись. – Это древние свитки, которые я сейчас перевожу. Надеюсь, работу скоро закончу.
– Вот как. Знаете, кажется, они какие-то странные. Но я могу и ошибаться.
– А что, вам что-то известно о древних свитках?
– Только то, что мне попадается в избранном предмете. Вторую фотографию я могу прочитать, потому что она на иврите. Остальные тоже представляют молитвы подобно этим?
– Нет… – задумчиво ответил он. – Нет, это не молитвы. Они больше напоминают… ну, признаться честно, я этого объяснить не в состоянии.
– Нет, я уверена, что раньше никогда не видела таких, текстов.
– Видите ли, – на его губах вдруг появилась улыбка, – это потому, что больше никто их раньше и не видел. По крайней мере, на протяжении девятнадцати столетий.
Джуди посмотрела ему прямо в глаза, соображая, о чем он говорит, но когда до нее дошел смысл сказанного, она прошептала:
– Вы хотите сказать, что их только что обнаружили?
– Вот именно.
У Джуди сделались большие глаза.
– В Израиле?
– В… Израиле.
Джуди громко вдохнула воздух, затем сделала выдох и вымолвила:
– Доктор Мессер!
– Да, конечно, это интересная находка. – Бен пытался говорить спокойно. Джуди начала волноваться, он это видел, он это чувствовал. Ее глаза округлились, голос напрягся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Послышалось, как открывается и закрывается дверь. По ковру кто-то тихо ступал. Его тут же окутало облако духов. Раздался нежный голос:
– Бен?
Он простонал еще громче.
– Бен, любимый. Что случилось?
С огромным усилием он открыл глаза и увидел Энджи, она стола перед ним на коленях и смотрела полными заботы и любви глазами.
Он хотел заговорить, но казалось, будто его рот набит кроличьей шерстью. Он никак не мог понять, почему лежит на диване и почему у него так страшно раскалывается голова.
– Я стучала и стучала, затем решила воспользоваться своим ключом. Бен, что случилось? Почему ты спишь в одежде?
– Что? – с трудом спросил он, затем произнес: – О боже… Который час?
– Уже почти полдень. Я звонила и звонила, но ты не подходил к телефону. Ты заболел?
Он еще раз посмотрел на нее затуманенным взором, наконец ему удалось сосредоточить взгляд на одной точке.
– Почти полдень! Не может быть! – Затем Бен сел прямо. – Мое занятие!
– Профессор Кокс звонил мне сегодня утром и спрашивал, где ты. Я сказала ему, что ты сильно заболел и не можешь подняться с постели. Теперь я вижу, что сказала почти правду. Что случилось?
– Я уже приготовил для них контрольную работу…
– Он отменил занятие. Все в порядке.
– Но я ведь и в прошлый четверг не провел занятия. Придется взять себя в руки. – Он опустил ноги на пол и обхватил голову руками. – Безобразие, меня мутит. Ты сделаешь кофе?
– Конечно. – Энджи ушла на кухню, и аромат цветов улетучился. – Дорогой, что с тобой стряслось?
– Вчера я перевел весь свиток, а затем… а затем… – Бен протер глаза. Что же случилось потом? Что было не так? Почему не удается вспомнить, что произошло после того, как он закончил перевод свитка? Почему в его памяти наступил провал? Почему не удается вспомнить, что произошло после того, как он закончил перевод, и до того, как Энджи застала его на диване? – Боже… – пробормотал он, все еще держась руками за голову. – Я чувствую себя ужасно. Что же на меня нашло прошлой ночью? – Бен сказал громче, чтобы Энджи слышала: – Должно быть, я страшно устал. Мне так кажется.
Он пошел в ванную, принял холодный душ, привел себя в порядок и появился в свежей одежде, но мысль о странной потере памяти, случившейся во время последнего перевода, не выходила у него из головы. Бен помнил лишь необъяснимое и непреодолимое побуждение, охватившее его, заставившее продолжить работу, несмотря на крайнюю усталость, до тех пор, пока он не свалился от изнеможения. Это было почти сверхъестественное побуждение, с которым он не мог ничего поделать…
Энджи сидела за обеденным столом, она уже разлила дымящийся кофе по чашкам и смотрела, как Бен приближается к ней.
– Энджи, извини, что заставил тебя волноваться. Обычно я сплю очень чутко.
– Я знаю это. Вот, выпей крепкого кофе. Бен, скажи мне, почему ты сейчас прихрамывал? Ты ушиб ногу?
Бен смотрел на нее с некоторым удивлением.
– Почему ты спрашиваешь, Энджи? Я всегда прихрамывал. Ты ведь знаешь об этом. – Он почему-то нахмурился. – С того самого дня, как на озере произошел несчастный случай…
Энджи смотрела на него с минуту, затем, не обращая внимания на его слова, сказала:
– Послушай, мне в голову пришла замечательная идея. Давай покатаемся по побережью. У меня нет никаких дел, да и погода чудесная.
Бен машинально посмотрел в сторону кабинета, где под лучом яркого света разметались листы со вчерашним переводом, будто по ним пронесся ураган. Бен снова вспомнил жуткую атмосферу, окутавшую его, пока он работал. Он неожиданно услышал голос матери, которая произносила когда-то столь знакомые, но давно забытые слова. Жизненное кредо Ионы: первый псалом.
Как они оба похожи – Иона Мессер и Иона бен Иезекииль.
– Мне что-то не хочется…
– Я вчера ждала тебя до двух часов ночи.
Он ничего не ответил и лишь смотрел в сторону кабинета.
Энджи погладила его руки своими длинными прохладными пальцами.
– Ты слишком много работаешь. Давай же покатаемся. Мне казалось, что тебе всегда нравилось кататься. Так ты немного развеешься.
– Не сегодня. Я не хочу отвлекаться. – Бен бросил взгляд на часы. – Через два часа принесут почту. Я дождусь ее.
– К тому времени мы уже вернемся.
– Энджи, – сказал он и встал, не прикоснувшись к кофе. – Как ты не понимаешь? Сейчас я не могу бросить работу.
– Почему? Кажется, ты сказал, что уже перевел свитки.
– Я перевел. Но… – Но что? Что он мог сказать ей? Как объяснить этот неожиданный приказ оставаться рядом со свитками, читать их снова и снова. Слова Давида, это растущее нетерпение, с каким он ждал прибытия следующего свитка. – Дело просто в том, что…
– Перестань, Бен. Пойдем.
– Нет, ты меня не понимаешь.
– Ладно, объясни мне все и, может быть, тогда я пойму.
– Перестань, Энджи! Ты даже не спросила меня, о чем говорится во втором свитке! Боже милостивый, он поразителен, а тебя это даже не интересует!
Она уставилась на него с раскрытым ртом и молчала.
Бен тут же пожалел о том, что сказал. Он засунул руки в карманы брюк и хмуро уставился на пол.
– Ах, Энджи, – пробормотал он.
Она тут же вскочила и обняла его. Бен заключил ее в свои объятия, и оба так стояли некоторое время.
– Все хорошо, – нежно пробормотала она. – Ничего страшного. Я все понимаю, только по-своему.
Энджи прижалась к нему, и он понял ее лучше всяких слов. Бен неожиданно стал целовать ее в уста, щеки, шею. Он действовал торопливо и резко, будто отчаяние вынудило его отдаться любовной страсти. Он держал Энджи так крепко, что ей стало трудно дышать. Бен вел себя как мужчина, движимый слепым вожделением.
Будто по иронии судьбы зазвонил телефон.
– Черт, – прошептал Бен. – Энджи, оставайся здесь. Я быстро избавлюсь от него, кто бы это ни звонил.
Она мечтательно улыбнулась, подошла к дивану и опустилась на него. Энджи сбросила туфли и начала расстегивать платье.
Звонили из-за океана, слышимость была плохой, в трубке раздавался треск атмосферных помех и эхо, по голос на том конце принадлежал Уезерби. В этом не было сомнений.
– Описать не могу, какое потрясение в лагере вызвала твоя телеграмма! – кричал он с того конца. – Затем мы получили из Лондона телеграмму от Дейва Маршалла. Бен, все совпадает. Семидесятый год! Мы достали бутылку вина и отметили это событие! Надеюсь, ты поступил так же. Послушай, Бен, у меня отличная новость. Мы обнаружили еще четыре кувшина!
– Что? – Бен чувствовал, что у него подкашиваются ноги. – Еще четыре! Это невероятно!
– Ты уже получил четвертый свиток? Я выслал его заказной почтой в прошлое воскресенье. Я уже сообщал, что третий свиток безнадежно поврежден. От него остался лишь кусок дегтя. Четвертый в плохом состоянии, но все же читабелен. Бен, ты слышишь меня?
«Еще четыре кувшина, – с восторгом подумал он. – Значит, у Давида бен Ионы хватило времени, чтобы исписать новые свитки!»
– Джон, у меня больше нет сил ждать. Мое волнение не выразить никакими словами.
– Кому ты это говоришь? Газетчики так и шныряют вокруг нашего лагеря. Самые важные люди в Израиле приехали взглянуть на наши успехи. Бен, может быть, мы нашли как раз то, что надо.
– В этом нет сомнений, Джон! – неожиданно для себя Бен прокричал в трубку. Он оживился, его тело зарядилось электричеством. На него нахлынуло новое ощущение радости, какого он раньше и не испытывал. – Джон, пришли мне все эти свитки!
– Кстати, Бен, ты поверить не сможешь, какой переполох в лагере! У нас возникли проблемы с местными рабочими. Услышав о проклятии Моисея, те ночью сбежали все, как один. Нам пришлось нанять новую группу рабочих из Иерусалима.
– Проклятие Моисея… – Бен произнес эти слова и голос его осекся.
В трубке трещало и ревело, будто в нее ворвались волны океана и тысячи голосов звучали одновременно.
– Бен, мне пора возвращаться к раскопкам. Я приехал в Иерусалим, чтобы позвонить тебе и выслать еще один комплект фотографий. На этот раз они хорошего качества.
Когда Уезерби повесил трубку, Бен весь дрожал от волнения, казалось, сердце вот-вот разорвется. В голове роились тысячи мыслей.
«Проклятие Моисея», – снова и снова мысленно повторял он. Эти слова сверлили мозг, оставили странный привкус во рту. Проклятие Давида почему-то больше не казалось странным и забавным. Еще недавно Бен относился к нему с иронией, но на этот раз ничего подобного не произошло, ибо проклятие Моисея по непонятной причине вдруг стало совсем несмешным.
– Бен? Кто это звонил? Уезерби?
«Давид, откуда это проклятие и почему оно такое страшное? Что в этих свитках такого замечательного и ценного, что ты навлек на них чары, дабы сохранить их целыми и невредимыми?»
– Бен?
«Поразит тебя Господь сумасшествием, слепотой и оцепенением сердца».
– Бен!
Он посмотрел на нее отсутствующим взглядом. Энджи уже оделась и держала сумочку в руках.
– С минуты на минуту я получу еще один свиток. – Он услышал свой голос. – Новость об этом попадет в заголовки газет. Не знаю, как долго Уезерби удастся скрывать все это, особенно после того, как пошел слух о проклятии…
– Ладно, я тебе мешаю, а я обещала не делать этого. Так что я ухожу прямо сейчас. Бен?
– Может, я зайду к тебе сегодня вечером…
– Обязательно зайди. – Она поцеловала его в щеку и ушла.
Бен не стал терять время на то, чтобы привести свой стол в порядок и подготовиться к переводу следующего свитка. Он двигался, странно жестикулируя, все его существо дышало энергией, над которой он был безвластен.
Бен поехал в университет и объяснил профессору Коксу причины болезни, вызвавшей отмену двух занятий по иллюстрированным манускриптам. Бен заверил его, что такого больше не случится.
Наконец Бен вошел в свой кабинет, тут же разобрался с неотложной бумажной работой, выбежал из здания и направился к тому месту, где поставил свою машину.
Он уже подходил к студенческому клубу, как натолкнулся на Джуди Голден.
– Привет, доктор Мессер, – сказала она, словно обрадовавшись, что встретила его.
– Привет. – Он остановился из вежливости, но ему не терпелось продолжить путь. – У вас сегодня занятия?
– Нет. Я пришла поработать в библиотеке. – Она протянула книгу корешком к нему, чтобы он мог прочитать ее название.
– Толкование коптских текстов, – прочитал он. – Звучит интересно.
– Не очень. В холодные вечера я больше люблю свернуться калачиком и почитать готический рыцарский роман. Однако в библиотеке по интересующей меня теме больше ничего не было и… – Она пожала плечами.
– Надеюсь, вы найдете в ней то, что ищете. – Он хотел скромно двинуться дальше.
– Я сегодня утром заходила на ваше занятие по рукописям, но его отменили.
– Да…
– Я подумала, что вы принесете ту рукопись… – Джуди умолкла и ждала с надеждой. – Но, похоже, вы ее не принесли.
– Нет. Я совсем забыл.
На ее лице читалось разочарование.
– Завтра постараюсь не забыть об этом. В последнее время у меня появилось столько дел…
– Я понимаю. – Джуди вдруг почувствовала себя неловко. Она еще крепче прижала книги к груди и, рассмеявшись, сказала: – Я не хотела, чтобы вы считали меня назойливой.
Черт подери, но ты ведь действительно назойлива, подумал он.
– Эта рукопись может и подождать. Просто, как это сказать, она не дает мне покоя. Подумать только, увидеть коптскую рукопись, которая еще не переведена. Я хотела сказать, что о ней даже еще нигде не упоминается. Мне хотелось быть причастной к особой тайне. Наверно, я выражаюсь странно.
Бен пытался улыбнуться ей в ответ. На мгновение пронеслось воспоминание, как он сам учился в колледже и как тогда его волновали фрагменты свитков. Его друзья, выбравшие своим главным предметом биологию и математику, все время подтрунивали над его «интеллектуальными» наклонностями. Сейчас больше никого не называют интеллектуалом. Сегодня в моду пошло слово «чудак».
– Я вряд ли вспомню, что ее надо принести, – наконец признался он. – Что и говорить, я ведь никак не могу вспомнить, что утром надо проводить занятия.
– Что?
– Фирменная шутка. Вот что я скажу. – Он достал из кармана небольшую записную книжку, скрепленную спиралью, и что-то быстро записал в ней. – Вы не сможете как-нибудь зайти за ней ко мне? Я дам вам саму рукопись и свои переводы. Вы сможете оставить ее у себя на неделю. Не возражаете?
– Как я могу возражать!
Бен умел проникать в чувства собеседника. «Разве я мог бы возразить против того, чтобы получить еще один свиток из Магдалы?».
– Я хотел сказать, что вы могли бы зайти ко мне. Если вы возражаете, то мне придется напомнить себе о том, что Александрийский канон надо захватить с собой на занятие.
– Нет, меня это вполне устраивает. Когда вам удобно, чтобы я пришла?
– По вечерам я почти всегда дома.
– Что ж, тогда большое спасибо.
– Заходите в любое время. До свидания.
Бен обрадовался, что избавился от нее и снова идет домой. Джуди была настоящей фанатичкой, чтобы ее вынести, требовалось большое терпение. Возможно, его наэлектризованное существо столкнулось с достойным партнером: два человека, энергия которых бьет через край, не могли найти ей выхода. Чтобы быть восприимчивым к чему-либо подобному, надо сохранить беспристрастность. А сейчас Бен не был способен на это.
Почтовый ящик оказался пуст.
Бен подумал, что умрет на этом же месте. Ящик пустовал, но почтальон приходил.
Энджи сказала бы: «Жизнь – скверная штука», но Бен, поднимаясь по лестнице, лишь бормотал: «Проклятье, проклятье, проклятье». Оказавшись дома, он не знал, куда деть себя. Музыка не помогала. Вино показалось безвкусным. А мысль о том, чтобы поесть, ему даже в голову не пришла. Он начал расхаживать по квартире.
И расхаживал целый час.
Джуди Голден постучала в дверь ровно в семь часов. Подумав, что это Энджи, Бен широко распахнул ее.
– Привет, – сказала юная еврейка. На ней были те же голубые джинсы и сандалии, но теперь поверх футболки она натянула мешковатый свитер. – Вы скажете, что я времени зря не теряю.
– Вы времени зря не теряли.
– Я вам помешала?
– Вовсе нет. Зайдите на минутку, я разыщу рукопись. Не помню, куда я положил ее.
Он исчез в кабинете. Джуди продолжала стоять и оглядывала квартиру. Свет проникал сюда лишь сквозь занавески от уличного фонаря. Она последовала за Беном в кабинет.
Бен поднимал то одну стопку книг, то другую.
– Я куда-то положил эту чертову штуку, но сейчас уже не помню.
Джуди улыбнулась и подошла к его столу.
– Со мной бывает то же самое. Я занимаюсь то одной работой, то другой. Не то чтобы у меня была короткая память, но я действительно очень рассеянная.
Пока он искал, взгляд Джуди случайно упал на фотографии, разложенные на столе. Даже не думая, она невольно прочла ту, которая была помечена вторым номером. Затем Джуди быстро прочла всю «страницу» и только тогда сообразила, что это за фотография. Она подошла ближе и вслух пробормотала вторую строчку: «Barukh Attah Adonai Eloheimu Melekh ha-Olam». Заметив, что на остальных фотографиях тексты написаны не на иврите, а на арамейском языке, который она узнала, но не понимала, Джуди мрачно нахмурила лоб.
– Доктор Мессер, это интересные фотографии.
– Вот она! – Он вытащил конверт из-под тяжелого тома. – Я так и знал, что она где-то здесь, рядом. Так вот, эта рукопись и мои записи находятся внутри конверта. Что вы сказали? Ах, эти фотографии. – Он посмотрел на них. – Да… это нечто особенное…
– Можно спросить, что в них? От них невозможно оторваться.
– Да, вы нашли точное выражение. – Он тихо рассмеялся и передал ей александрийскую рукопись. – Это древние свитки, которые я сейчас перевожу. Надеюсь, работу скоро закончу.
– Вот как. Знаете, кажется, они какие-то странные. Но я могу и ошибаться.
– А что, вам что-то известно о древних свитках?
– Только то, что мне попадается в избранном предмете. Вторую фотографию я могу прочитать, потому что она на иврите. Остальные тоже представляют молитвы подобно этим?
– Нет… – задумчиво ответил он. – Нет, это не молитвы. Они больше напоминают… ну, признаться честно, я этого объяснить не в состоянии.
– Нет, я уверена, что раньше никогда не видела таких, текстов.
– Видите ли, – на его губах вдруг появилась улыбка, – это потому, что больше никто их раньше и не видел. По крайней мере, на протяжении девятнадцати столетий.
Джуди посмотрела ему прямо в глаза, соображая, о чем он говорит, но когда до нее дошел смысл сказанного, она прошептала:
– Вы хотите сказать, что их только что обнаружили?
– Вот именно.
У Джуди сделались большие глаза.
– В Израиле?
– В… Израиле.
Джуди громко вдохнула воздух, затем сделала выдох и вымолвила:
– Доктор Мессер!
– Да, конечно, это интересная находка. – Бен пытался говорить спокойно. Джуди начала волноваться, он это видел, он это чувствовал. Ее глаза округлились, голос напрягся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32