Глядя на Салмонидеса, я потерял голос и даже не смог окликнуть его, ведь я был так потрясен! Тот вечер восемь месяцев назад, вечер моего позорного падения, теперь казался мне каким-то сном. Я не думал, что когда-либо встречу этого бессовестного грека. Я уже порвал соглашение, которое столь безрассудно приобрел у него за все свои деньги. Видя, что он стоит у ворот Геннат собственной персоной, будто я познакомился с ним только вчера, я окаменел и потерял дар речи.
Но в этом не было надобности. К моему великому удивлению, как только Салмонидес заметил меня, он просиял и подошел ко мне, будто мы были давними друзьями.
«Привет, господин!» – воскликнул он и протянул ко мне руки.
Я инстинктивно стал пятиться назад.
«Извини меня, господин, – сказал он . – Я так обрадовался, увидев тебя, что забыл, какой ты благочестивый еврей, ведь тебе противно прикосновение нееврея. Однако клянусь всеми богами, я рад видеть тебя!»
«Почему?» – глупо спросил я.
«Почему? Потому что я, господин, ищу тебя по всему городу. Я принес тебе хорошие новости и прибыли».
«Что?» – спросил я, все еще ничего не понимая.
«Корабли благополучно причалили к Остии, не потеряв ни одного зернышка. Шекели, вложенные тобой в это дело, и в самом деле превратились в сестерции».
Я снова онемел. Салмонидес не только честно выполнил наше соглашение, но также сгорал от нетерпения заплатить мне. Ему пришла в голову мысль, что я тут же сделаю новый вклад, и поэтому неустанно искал меня повсюду. Оставив своих ослов под присмотром друга, я отправился вместе с Салмонидесом на улицу банкиров, где по его письменному поручению мне выдали две тысячи динаров. Оттуда мы пошли к менялам у храма, где под бдительным взором моего спутника-грека внимательно осмотрели и взвесили римские монеты, затем поменяли их на двести сирийских. Пять зузимов я отдал Салмонидесу, и он тут же, виновато пожав плечами, обменял их на драхмы.
Потом мы зашли в лавку с продовольствием, сели в тени и начали обсуждать экономическое положение империи. Салмонидес тут же заметил, что я ничего не понимаю в таких делах, однако проявил ко мне терпение.
Он сказал: «Мой юный господин, ты наделен редким качеством, и это легко увидеть такому опытному человеку, как я. Ты сообразителен, быстро разбираешься в цифрах. Видишь, как легко ты впитываешь финансовые идеи, которыми я завалил тебя. Многие соображают медленно, им тут же становится скучно. Однако ты внимательно слушаешь то, что я говорю, и запоминаешь без труда. Мой юный господин, ты занялся не тем делом. Ты должен изучать не Тору, а банковское дело».
Потом я рассказал Салмонидесу о том, что случилось после того позорного для меня вечера, и он был удивлен тем, что Елеазар так сурово обошелся со мной.
«Более того, – сказал он, – ты чрезмерно строг к себе. Какой же молодой человек не провел хотя бы один такой вечер? Молодые люди проводят множество подобных вечеров. И если немного выпить, разве это такое уж большое преступление? Если ты хочешь увидеть настоящий грех, тебе следует побывать в Риме».
Но я поднял руку. «Евреи смотрят на это совсем иначе, – ответил я, – ибо мы народ, избранный Богом. Поскольку мы должны показывать пример остальному миру, то нам следует проявлять рвение в соблюдении Торы. Какой же мы подадим пример, если тоже предадимся пьянству, разврату и постыдным поступкам?».
Я знал, что Салмонидес, как и множество неевреев, относится к моим словам скептически, ибо не верил, что Бог выбрал нас наследниками этой земли.
В тот день я отдал Салмонидесу сто монет и подписал с ним еще одно соглашение. Речь шла о покупке урожая ячменя, который вскоре предстояло собрать.
Если урожай получится богатым, я продам его с прибылью. Если урожай окажется скудным, тогда мои деньги пропадут. Учитывая такую возможность, я вручил ему лишь половину суммы, а другую половину приберег на случай финансовых затруднений в будущем.
В тот вечер я расспрашивал Елеазара об этической и моральной стороне этой сделки. «Эта прибыль столь же честно приобретена, что и деньги, заработанные тяжелым трудом?» – спрашивал я. И он ответил, что я все равно прилагал усилия, если не собственными руками, то умом. Эти деньги не считались приобретенными незаконно. К тому же они не были получены от других евреев. По этой причине мои действия оправданны.
Следующим утром я снова вернулся в город с целью выполнить одно поручение. За восемь месяцев, которые прошли со дня моего позора, я ни на мгновение не забывал о женщине по имени Мириам, которую встретил у колодца. Она ввела меня в свой дом, накормила и дала мне приют. Восемь месяцев назад из-за набожности и любви к соплеменнику она отпустила меня с полным животом и монетами в кармане. Мириам избавила меня от мыслей о самоубийстве. Сегодня я приду в ее дом и отплачу за добро.
Она сразу узнала меня и ввела в дом. Одна из многих женщин, живших в этом доме, омыла мои ноги и угостила меня хлебом и сыром. Когда я удивился такой встрече, Мириам сказала: «Мы всегда рады видеть брата, который возвращается к нам».
«Я ваш брат?» – спросил я.
В ответ она поцеловала меня в щеку.
Когда я протянул ей кошелек с двадцатью пятью узимами, она робко взяла его и сказала, что эти деньги пойдут на пропитание многих людей.
«У вас такая большая семья?» – спросил я, ибо в ее доме жило множество людей.
Она ответила: «Все, кто ждет возвращения Господа, являются членами моей семьи».
Я хотел задать ей новые вопросы, но она остановила меня и просила остаться на некоторое время, ибо сюда явится человек, который сможет ответить на них.
И случилось так, что моя жизнь изменилась в четвертый раз. Я ждал в доме Мириам, пока не пришел человек по имени Симон.
Джуди отложила бумаги и посмотрела Бену прямо в глаза. Она ничего не сказала, не шевельнулась, не издала ни звука. Они общались глазами.
– Нам ведь не удастся утаить это от газетчиков, правда? – спросил он на всякий случай.
– Когда об этом станет известно…
– Боже! – неожиданно воскликнул он. – Почему так должно произойти? Почему об этом должно стать известно? – Бен вскочил и сжал руки в кулаки. – Давид, ты так задумал! Разве ты не видишь, какие муки ты причиняешь мне?
Бен умолк и уставился на противоположную стену. Он тяжело дышал. В глазах застыло безумие, смесь недоумения и злости. Бен сердито смотрел на пустую стену, затем неожиданно уронил голову и занял позу то ли молящегося, то ли человека, которого мучат угрызения совести.
Когда Бен наконец выпрямился и заставил себя взглянуть на Джуди, он хрипло произнес:
– Я вижу его… но вы не видите его.
Джуди с удивлением взглянула на него.
– Да, вот он, точно, здесь. Давид бен Иона. Он здесь уже некоторое время, но я осознал это лишь вчера. Он не показывался до тех пор, пока не убедился, что я пойму, почему он здесь.
Джуди пробежала глазами по пустой стене, пытаясь разглядеть призрака, которого видел лишь Бен Мессер.
– Как же он может…
– Не знаю, Джуди. Мне до сих пор ничего не понятно. Я лишь знаю, что дух Давида бен Ионы здесь, рядом со мной, и по какой-то причине… – у Бена перехватило в горле, – по неизвестной причине он вернулся, чтобы преследовать меня.
Джуди вскочила на ноги.
– Зачем ему так поступать?
– Не знаю. – Голос Бена звучал совсем тихо. Он говорил невыразительным ровным тоном. – По неведомой мне причине Давид хочет, чтобы я знал то, что он написал. Он хочет, чтобы я узнал, что с ним произошло. Откуда мне знать? Быть может, это проклятие Моисея. Возможно, он так желает потому, что его сын так и не читал этих свитков. Откуда мне знать? Мне лишь известно, что он остановил свой выбор на мне.
«Ах, Бен, – подумала Джуди, отчаявшись. – Дело не в проклятии, дело не в его сыне, дело вовсе не в Давиде! Как ты не понимаешь этого? Это твое собственное прошлое не дает тебе покоя!»
Бен довольно, долго смотрел на Джуди, его взгляд проник сквозь завесу молчания. Он впился в ее глаза, будто на мгновение очутился во власти гипноза. В квартиру проникали шум уличного движения, звон колокольчика велосипеда, голоса детей, зовущих друг друга. Однако ни Бен, ни Джуди не услышали эти звуки, они принадлежали иному времени и оказались в другой действительности.
Наконец Бен тихо спросил:
– Вы же верите мне, правда?
Она на секунду задержала дыхание и прошептала:
– Да, верю.
Бен вздохнул, будто с его плеч свалилось тяжелое бремя.
«Да благословит тебя Бог, – сказал он и опустился наi диван. – Наверно, ты здесь именно поэтому, – подумал он, когда она присела рядом с ним, – ведь Давид знал, что ты будешь мне нужна».
Стараясь хранить спокойствие и не выдавать своей тревоги, Джуди взяла страницы с переводом и громко прочитала несколько строк. Ей хотелось вернуть Бена к разуму, вызволить из пленивших его чар.
– Интересно, как поступят газетчики, когда прочтут эти строчки.
– Так вот, – машинально заговорил Бен, – Мириам и Симон были распространенными именами в Израиле. Ничто в них не указывает на то, что это были Мария и Петр.
– Однако поцелуй в щеку – такой обычай соблюдали лишь ранние христиане, другие евреи к нему не прибегали.
– Да… знаю. Послания Павла. Значит, вы думаете, что эта Мириам и есть та самая Мария, дом которой стал средоточием Назарейской церкви в Иерусалиме. Она была матерью Марка.
– Почему бы и нет?
– Потому что это смешно. Боже правый, свитки ученика Иисуса… – Бен провел ладонью по лицу. – Все свидетельствует не в пользу такой точки зрения… Я отказываюсь поверить, что в наших руках имеется оригинальный христианский документ того времени.
«Судьба сыграла с тобой злую шутку, – подумала Джуди. – Ты отказываешься верить этому, но все же убежден в том, что тебя преследует человек, усопший две тысячи лет назад».
Джуди изучала лицо Бена. Нет, эти чары не удастся рассеять. Его не удастся вывести из такой поглощенности. На чем бы ни сосредоточился его разум, он по известным лишь ему одному причинам не хотел выходить из этого состояния.
– Давайте я сейчас подогрею суп.
Он не ответил.
– Бен, почему вы заставили меня говорить все это профессору Коксу?
– Потому что я не хочу идти на занятия, пока все это не закончится. Давид ни за что не отпустит меня. Мне приходится оставаться здесь.
– Понятно.
Это вызвало тревогу: Бен сам отгораживается от мира, все больше и больше замыкается в себе. Может настать время, когда его уже не удастся вернуть в сегодняшний день.
Создавалось впечатление, будто он почти боится, что соприкосновение с сегодняшним днем разорвет тонкую нить, которая связывает его с Давидом.
12
Навязчивая идея все больше овладевала Беном. Чем бы он ни занимался, тут как тут перед ним возникал Давид бен Иона. Древний еврей приходит к нему во сне в образе стороннего наблюдателя. Пока Бен бился с прошлым в ужасных кошмарах, навеянных Майданеком и его детством в Бруклине, Давид бен Иона просто стоял рядом, словно испытывая предел его терпения.
– Почему я вижу эти сны? – следующим утром пробормотал Бен, которому снова не удалось отдохнуть. – Почему я должен терпеть эти сны? Разве недостаточно, что после всех этих лет прошлое не дает мне покоя, и я не могу больше выбросить его из своей головы? Я не понимаю, к чему эти ужасные кошмары!
Он шагал по квартире на отяжелевших ногах, туманный призрак Давида следовал за ним по пятам. Бену не хотелось есть. Ему не хотелось делать ничего, кроме одного-единственного, – прочитать очередной свиток. Сегодня его доставят не раньше четырех, и Бен страшился часов, которые придется провести в ожидании.
Думая, что это поможет ему уснуть, Бен налил полный бокал вина, выпил его залпом и в полном изнеможении лег на диван.
На этот раз Джуди не пришлось стучать, ибо, к ее удивлению, дверь была приоткрыта. Было уже восемь часов вечера, машина Бена стояла на парковке, но в окнах его квартиры свет не горел.
Она настороженно заглянула внутрь:
– Бен? Вы не спите? Это я.
Кругом царила тишина.
– Бен? – Она вошла и тихо затворила дверь за собой.
В квартире было темно и холодно. В воздухе витал ощутимый запах спиртного. Джуди напрягла зрение, стараясь привыкнуть к темноте. Когда что-то теплое коснулось ее ноги, она ахнула.
– Ах, Поппея! – воскликнула она. – Как ты напугала меня. – Джуди взяла кошку на руки и пошла дальше.
Она застала Бена на полу гостиной, он лежал без сознания. Рядом с ним стояли две пустые бутылки – одна из-под вина, другая из-под шотландского виски. Из опрокинутого бокала по ковру расползлось темно-красное пятно от вина.
Опустившись на колени рядом с ним, Джуди тихо позвала:
– Бен? Бен, просыпайтесь. – Она стала трясти его за плечо.
– Гм? Что такое? – Он мотал головой из стороны в сторону.
– Бен, это я – Джуди. С вами все в порядке?
– Все в порядке… – промямлил он. – Все в порядке…
– Бен, просыпайтесь. Уже поздно. Просыпайтесь же.
Он с трудом поднял одну руку и опустил ее себе на лоб.
– Я чувствую себя ужасно… – пробормотал он. – Я умираю.
– Слушайте, – прошептала Джуди. – Нет, вы не умираете. Но вам пора вставать. Какой тут беспорядок!
Наконец он открыл глаза и пытался разглядеть ее.
– Знаете, во всем виноват Давид, – прошепелявил Бен. – Он довел меня до этого. Я ждал у почтового ящика два часа, а свиток не принесли! Он сделал это нарочно. Джуди, он следит за мной. Все время. Чем бы я ни занимался, этот проклятый еврей тут как тут.
– Прошу вас, вставайте.
– Не вижу смысла. Свитка нет. Как же мне протянуть ночь и следующий день?
– Вы выдержите. Я помогу вам. Идемте. – Она обняла его рукой и помогла сесть. Сев, Бен посмотрел ей в лицо, которое оказалось почти рядом, и пробормотал:
– Знаете, я раньше не думал, что вы хорошенькая. Но теперь я так думаю.
– Спасибо. Вы сможете встать?
Бен обхватил голову руками и воскликнул:
– Давид бен Иона, ты никчемный человек! Да… похоже, я смогу подняться.
Джуди простонала, помогая Бену встать. Рубашка пропиталась вином. Без особых усилий ей удалось отнести его в ванную комнату. Она включила яркий свет и решительно приказала ему забраться в душевую. Как ни странно, Бен не стал возражать, и тут же смиренно подчинился. Когда он начал раздеваться, Джуди открыла воду и оставила его одного. В спальне она нашла полную смену белья, просунула ее в полуоткрытую дверь ванной и крикнула: «Не спешите!» Затем она вернулась в гостиную и, как могла, убрала ее.
Когда через полчаса появился Бен, он выглядел немного лучше. Не говоря ни слова, он подошел к дивану, сел и начал пить крепкий кофе, приготовленный Джуди. Прошли долгие пять минут, прежде чем он наконец взглянул на нее.
– Извините, – тихо сказал он.
– Я понимаю.
– Просто не знаю, что со мной творится. Я раньше никогда так не поступал. Ничего не понимаю.
Он сидел, качая головой, а Джуди старалась представить, что он переживает. Она видела состарившееся лицо, давно не бритую бороду и задалась вопросом, каково мужчине вдруг лишиться своей индивидуальности, не обретя ничего взамен. То есть ничего, кроме ужасных воспоминаний.
– Помнится, – хрипло заговорил он, – помнится, как мы с матерью когда-то сидели каждую субботу в темноте и она все время твердила мне: «Бенджи, твоя цель в этой жизни – стать главой среди евреев. Единственная цель твоего существования – стать великим раввином и учить евреев, как использовать Тору в качестве щита».
Он выдавил сухой смех.
– Ей всегда хотелось побывать на Эрец-Исраэл, но вместо этого приехала в Соединенные Штаты. Она все время твердила, что однажды отправится в Израиль вместе со своим сыном, великим раввином. – Он задумчиво посмотрел на чашку с кофе. – Я, наверно, совсем испортил ковер?
Джуди взглянула на большое пятно вина, расползшееся по ковру:
– Его легко удалить шампунем.
– Ничего страшного, мне ведь все равно. – Бен посмотрел на Джуди своими голубыми глазами – в них затаилась большая тревога. – Я больше в этом не сомневаюсь. Это просто случилось. Кто знает, почему так случилось? Возможно, тут причастно проклятие Моисея. Но мне все равно. Сейчас Давид рядом со мной, он слышит, что я говорю вам. Не знаю, чего он ждет. Думаю, когда это случится, я все узнаю.
Бен отхлебнул кофе и снова уставился на пятно вина на ковре. Наконец, поставив чашку, он тяжело и долго вздыхал, затем сказал:
– Ах, Давид… Давид. – Его глаза наполнились слезами. – Что тогда случилось с тобой? Как ты умер? И откуда ты узнал, что умрешь? Однажды ты уже собирался наложить на себя руки, когда тебе стало невыносимо жить дальше. Неужели так и произошло? Неужели ты хотел найти утешение в самоубийстве?
Джуди коснулась его руки. Очень долго они сидели, глядя друг на друга.
Джуди вернулась на следующий день. Она ушла от Бена в полночь, позаботившись о том, чтобы ему удалось немного поспать. Она вернулась домой и нашла человека, который присмотрит за ее собакой Бруно. Чутье подсказало Джуди, что настанет день, когда ей придется отлучиться из дома надолго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32