– Могу представить.
Его трубка угасала, он выбил ее в дешевой стеклянной пепельнице.
– По чистому совпадению я перевожу недавно обнаруженную близ Александрии старинную рукопись. Найден старый покинутый монастырь, последние обряды в нем совершались, наверно, в шестнадцатом или семнадцатом веке.
– Правда?
– Я с радостью когда-нибудь покажу вам эту рукопись.
– О, это было бы…
– Я постараюсь не забыть об этом и захватить ее с собой. Возможно, на следующей неделе. – Он взглянул на часы. К этому времени почтальон уже принес его почту и ушел. Ему хотелось скорее добраться до дома. Возможно, от Уезерби уже пришло что-то, скорее всего, еще один свиток… – Видите ли, это не оригинал, а хорошая фотокопия. Оригинал хранится под стеклом в Каире. А теперь, извините, мне пора идти…
В камине раздался громкий треск, вверх взметнулись искры, и Бен вернулся к действительности. Энджи уже не сидела рядом с ним, она причесывала волосы перед зеркалом. Он стал наблюдать за ней – в волосах бронзового цвета отражался огонь, горевший в камине. Они договорились пожениться между семестрами, но до следующего перерыва в учебном году было еще далеко. Энджи собиралась продать свою мебель и переехать к нему. Сейчас они жили врозь лишь по той причине, что Бен был завален работой. Ему необходимо уединение, покой и одиночество.
– Может быть, завтра ты получишь что-нибудь, – сказала она, увидев его лицо в зеркале позади своего отражения.
– Я надеюсь на это. – В тот день после короткого разговора с Джуди Голден он торопился домой но, к своему огорчению, обнаружил, что почтовый ящик пуст. – Возможно, следующий свиток окажется еще важнее.
Бен почувствовал, что его лицо становится хмурым. Как повлияет женитьба на привычный образ жизни? Что придется делать, чтобы не нарушалось привычное для него уединение, когда здесь поселится Энджи? Она обещала не мешать ему и не входить в его кабинет, когда он там будет заниматься переводами. Однако временами в такие вечера, как этот, в его в голову закрадывались сомнения. Энджи настаивала на том, чтобы они ходили в кино. Она говорила, что это принесет ему лишь пользу, даст возможность на время расслабиться и забыть про свитки.
Бен не был уверен, что это придется ему по душе.
К утру в понедельник он снова вошел в обычную колею. Уединение и длительные размышления во время выходных помогли ему трезво взглянуть на вещи. Как никак он был ученым, а не романтиком. То обстоятельство, что первые три фрагмента оказались в весьма хорошем состоянии и дали столь неожиданные сведения, еще не предвещало, что в следующем тайнике среди развалин Мигдалы обнаружится что-либо подобное. Он должен готовиться к малоприятным неожиданностям. Не следует завышать надежды.
Всю субботу и воскресенье ему удалось поработать над Александрийским каноном и отправить Рендоллу убедительное сообщение о достигнутых успехах.
Однако днем в понедельник его внешнее спокойствие и научная беспристрастность рассыпались в прах, когда он открыл почтовый ящик и оттуда ему прямо в руки выпал потрепанный конверт, украшенный израильскими марками.
Бен неожиданно обнаружил, что его ладони потеют, пока он осуществлял небольшой ритуал, прежде чем приступить к делу.
«Я волнуюсь больше, чем ожидал, – подумал он. И рассмеялся. Он понял, в чем дело. – Никто ведь не слышал о Говарде Картере до того, как нашли гробницу Тутанхамона! И никто пока еще не слышал о Бенджамене Мессере!»
Он прошелся по комнате и выключил все лампы, кроме настольной. Воцарилась привычная атмосфера для перевода. Затем он поставил на стереомагнитофон несколько новых записей (Баха и Шопена) и включил его на минимальную громкость. Бен налил себе привычную дозу вина, проверил, находится ли под рукой трубка и табак, и торжественно уселся за стол.
Он вытер ладони о штанины. Бен был известен своим веселым характером и чувством юмора. Он часто улыбался, много смеялся и старался не воспринимать окружающую действительность слишком серьезно. Однако, когда в нем пробуждалась страсть к древним манускриптам, беспечность тут же исчезала. Он уважительно относился к неизвестным людям, над переводом слов которых трудился. Молодой ученый чтил их идеалы, преданность идее и набожность, с какой они писали священные слова. Бен чтил этих безликих и безымянных людей и даже испытывал к ним некоторое благоговение. Он большей частью не соглашался с ними, с их религиозными верованиями и национальным фанатизмом. Он не разделял их символы веры, однако уважал за благочестивость, непоколебимость и всегда, прежде чем начать работу над новым текстом, находил время отдать дань человеку, написавшему его. Фотографии (на этот раз их оказалось четыре) находились во внутреннем запечатанном конверте, к которому было прикреплено неряшливо отпечатанное письмо от Уезерби. Бен начал с него.
Старый археолог рублеными предложениями сообщал, что обнаруживается все больше находок и о том, какое волнение они вызывают. Он писал, что найдено еще четыре кувшина, о плачевном состоянии двух свитков и о своих непрерывных разъездах между Иерусалимом и местом раскопок. Письмо он закончил словами: «Нам жаль, что четвертый свиток сильно поврежден. А когда мы заметили, что третий свиток превратился в кусок дегтя из-за трещины в кувшине, мы уже не сомневались, что нас настигло проклятие Моисея!»
Бен криво усмехнулся, прочитав эту строчку. Найдется немало людей, особенно среди газетчиков, которые сразу ухватятся за проклятие Давида и сделают из этого сенсацию. Только посмотрите, как они воспользовались проклятием Тутанхамона! Бен потряс головой. Проклятие Моисея – надо же такое сказать!
А что произойдет, когда Уезерби получит мою телеграмму! Наверно, сейчас он уже держит ее в руках. Значит, все уже знают, когда писал Давид, а если это просочится в прессу, то больше покоя не видать.
Бен задумался, представляя, как мог бы выглядеть заголовок в газете. «В ГАЛИЛЕЕ НАЙДЕН СВИТОК ВРЕМЕН ИИСУСА ». Этого было бы достаточно, чтобы вызвать панику во всем мире. Стоит лишь упомянуть первый век и Галилею, и начнется массовая истерия. А если добавить к этому еще древнее проклятие…
Наконец Бен снял зажим и осторожно вытряхнул четыре фотографии. В верхнем правом углу каждой значился номер, который указывал, в каком порядке следует их переводить. Фотографии были разложены по порядку.
Бен положил три фотографии обратно в конверт и оставил себе первую. Под ярким светом лампы выяснилось, что на ней на сероватом фоне запечатлен потрепанный папирус. Бен сразу узнал почерк Давида бен Ионы. Площадь этого фрагмента составляла шестнадцать на двадцать сантиметров, он относительно хорошо сохранился и был написан на арамейском языке.
Каждый человек обязан знать своего отца, а ты узнаешь меня лишь по тем фактам, которые я тебе излагаю. Тогда знай, мой сын, что твой отец рожден Давидом, сыном Ионы бен Иезекииля, и его доброй женой Руфью из племени Бенджамена в городе Магдала в декабре месяце. То был 20-й год правления императора Тиберия Клавдия Нерона при консульстве Павла Фабия Персика и Ауция Вителлия, и 38-й год правления Ирода Антипы, тетрарха Галилеи и Перэи.
– Боже праведный! – прошептал изумленный Бен. – Давид бен Иона, ты не перестаешь удивлять меня!
Бен положил ручку и стал массировать виски. Началась едва ощутимая головная боль, а он знал, что это он напряжения и волнения. Не веря своим глазам, он снова уставился на первый абзац. Его значение оказалось бесценным.
Своей исключительной педантичностью в вопросах дат Давид, вероятно, окажет человечеству величайшую услугу. Даже если он не сообщит ничего удивительного. Не оставалось сомнений: Давид заложил устойчивые основы не совсем оперившейся науки, лишь рождавшейся в то время. О том, когда написаны другие манускрипты, хранившиеся в музеях по всему миру, оставалось лишь гадать, но теперь можно провести их сравнение с алфавитом и почерком Давида и удастся точнее установить время, когда они появились на свет. Старый еврей сам подтвердил официальный титул Ирода, время его правления и сопоставил его со временем Тиберия. В немногих строчках Давид бен Иона дал понять, что Магдала была более крупным городом, чем раньше предполагалось. Он также намекнул, что является практичным, образованным человеком, а возможно, ученым, хотя и не поддавшимся эллинскому влиянию.
Разве такое возможно? Бен рассеянно протер очки подолом рубашки. Разве мог такой видавший виды еврей не подвергнуться воздействию эллинской среды и сохранить свою еврейскую сущность? Если принять во внимание Гиллеля и Гамалиила, то следует ответить утвердительно. Если принять во внимание Савла из Тарса, то ответ также утвердителен.
Вдруг он застыл. Пока Бен пробегал глазами по строчкам, которые перевел, проверяя, нет ли ошибки в числах, он остановился на годе правления императора Тиберия. Двадцатый год. Тиберий правил почти двадцать три года, с 14 по 37 год новой эры. А это означало, что Давид бен Иона родился 13 декабря 34 года новой эры.
Он родился в 34 году нашей эры и писал эти свитки примерно в 70 году новой эры. Из этого следовало, что ему тогда было около тридцати шести лет.
Бен почувствовал, что головная боль усиливается.
– Он не старше меня! – прошептал Бен. – Мы одного возраста!
Не понимая, почему это откровение на него так подействовало, Бен Мессер медленно отошел от стола и скрылся в неосвещенной части комнаты. Он опустился в мягкое кресло, закинул ноги на оттоманку, закрыл глаза и ждал, когда затихнет головная боль.
То, что Давид был не стариком, а молодым человеком, вдруг по непонятной причине изменило все. Сначала Бен представлял себе старого патриарха с седой бородой, который больными подагрой руками предает свои мысли драгоценным свиткам. Такая картина казалась вполне уместной. Именно набожные старые мудрецы всегда фанатично записывали подобные вещи.
Однако Давид бен Иона, видно, был на самом деле крепким молодым евреем, не старше самого Бенджамена, и им двигала какая-то таинственная решимость запечатлеть историю своей жизни на папирусе.
– Тогда почему он скоро должен умереть? – спросил Бен. Он представил старого еврея лежащим на смертном одре. Но сейчас все выглядело иначе. Как может человек тридцати шести лет знать, что скоро умрет?
В порыве чувств Бен вернулся к столу и снова сел перед свитком. Прищурив глаза, он снова прочел каждое слово и букву. Нет, в этом больше не оставалось ни малейших сомнений. Давид бен Иона родился через два года после того, как, согласно преданию, распяли Иисуса.
Не теряя времени, Бен начал переводить оставшуюся часть первой фотокопии.
Мой отец – твой дедушка, которого ты так и не узнал, – по ремеслу был рыбаком. Ночами он ловил рыбу в Геннисаретском озере, а днем сушил сети. Наша семья жила счастливо – в ней родилось пятеро мальчиков и четыре девочки – мы все помогали отцу.
Так закончился первый фрагмент, Бен проверил перевод, вернул фотокопию в конверт и достал второй фрагмент. Едва он собрался приняться за перевод, как зазвонил телефон.
– Проклятье! – пробормотал Бен, бросив ручку на стол.
– Бен, дорогой, – раздался голос Энджи. – Я все время жду, когда ты позвонишь.
– Сегодня я получил еще один конверт от Уезерби. Целый свиток из четырех фрагментов. Извини, что я не успел позвонить тебе. Мы договаривались о свидании?
Пока она говорила, его взгляд приковало первое слово на фотокопии под номером два. Это слово было «Мария».
– Свидание? Перестань, Бен. С какой стати нам с тобой назначать свидания? Послушай, я готовлю жаркое…
– Энджи, не могу. Только не сегодня.
Наступило молчание.
– Извини, дорогая, я действительно занят. – Так оно и было. На мгновение Бену пришло в голову отложить свитки в сторону на какое-то время и отдохнуть у Энджи. Ее голос всегда завораживал и манил его.
– Я тоскую по тебе, любимый, – тихо сказала она. Бен вздохнул и чуть не сдался, но его взгляд снова застыл на слове «Мария», значившемся на самом верху свитка.
– Правда, Энджи. Я не могу. Я обещал Уезерби.
– А как же Джо Рендолл?
Ну конечно же. Он совсем забыл о Джо Рендолле.
– А как же я? – Ее голос звучал нежно, требовательно. – Разве ты мне ничего не обещал? Бен, ты весь день пропадаешь на занятиях, а всю ночь переводишь. После этого у нас совсем не остается времени.
– Извини, – снова сказал он слабым голосом.
– На перевод уйдет много времени?
– Не могу сказать. Наверно, не очень много. Хочешь, я загляну к тебе после того, как справлюсь с переводом?
– Еще бы! Не имеет значения, в котором часу ты придешь. Не спеши. Я знаю, как важны эти свитки. Договорились?
– Договорились. До встречи.
Бен занялся второй фотокопией. Первая строчка гласила: Мария, Сара, Рахиль и Руфь приходились мне сестрами.
Следующие две фотокопии он перевел быстро, ибо и них содержались лишь списки имен и семейная генеалогия.
Трое из сестер Давида были замужем и жили в разных частях Сирии Палестинской. Одна умерла от кровотечения в двенадцать лет. Все его четверо братьев были старше его и перечислялись в следующем порядке: Моисей, Саул, Симон и Иуда. Трое старших братьев женились и остались в Магдале. Иуда был моложе их и умер во время неожиданной бури, настигшей его на озере…
Наша семья не бедствовала и благодарила Бога каждый день за его щедрость и благословление. Мой отец был набожным человеком и соблюдал закон Моисея как один из самых добропорядочных евреев. Он ходил в синагогу, чтобы поговорить с учеными мужами и читал Священное Писание каждый день. Однако он не был светским человеком. Он жил согласно основной истине, которая гласила: «Ибо знает Господь путь праведных, а путь нечестивых погибнет».
Голова Бена дернулась. Последние слова, которые Бен не так часто читал, зато не раз слышал, вдруг отдались в его сознании таким знакомым эхом, что он тяжело опустился на стул.
– Провалиться мне на этом самом месте, – пробормотал он, не веря своим глазам. Как давно это было? Сколько лет прошло с тех пор, как он слышал эти самые слова, которые повторялись так часто, что стали спутником его детства? Услышав эти слова сейчас, возникшие из темных глубин его памяти после стольких лет, Бен прослезился. И знакомый голос, который он давно забыл, теперь звучал как-то странно – далеко и близко в одно и то же время: «Бенджи, всегда помни, чему учил тебя отец, – знает Господь путь праведных, а путь нечестивых погибнет».
Это была любимая цитата отца, но большинство людей ее не знало – она содержалась в первом псалме – зато она стала неотъемлемой чертой детства Бена, ибо у матери была привычка повторять ее хотя бы один раз в день. В этом изречении заключалась философия жизни отца, и Роза Мессер позаботилась о том, чтобы привить ее сыну.
Вот только Бен за последние двадцать с лишним лет ни разу не задумался над этими словами.
Бен взглянул на арамейское письмо и почувствовал, как погружается в горьковато-сладкую ностальгию. Эти самые слова так сильно подействовали на него – как странно, что давно усопший еврей напомнил ему о них и вызвал воспоминания о давно минувших днях.
Два человека – один умер две тысячи лет назад, а другой тридцать лет назад – держались одной философии, одного расплывчатого наставления из Псалтыря.
Бен долго смотрел на фотокопию свитка – он вспомнил давно забытое время, о котором ему случайно напомнил Давид. Он вспомнил это время лишь на мгновение, а затем, желая избавиться от наваждения, силой воли заставил прошлое отступить в тень.
Бен печально улыбнулся. Такая неожиданность выбила его из колеи, заставила на время забыть о работе. На мгновение он стал беспомощной жертвой влияния Давида – влияния, способного воскресить прошлое. Бен потряс головой и заставил себя возобновить перевод.
Однажды на еврейскую Пасху отец взял нас всех с собой в Иерусалим, и хотя он плакал, когда глядел на храм и слышал звуки шофары , однако с радостью вернулся к простой жизни на берегу озера.
Дни моего детства проходили безмятежно и спокойно, они были омрачены лишь однажды, когда мне исполнилось девять лет. Речь идет, о том самом несчастном случае на озере, когда погиб мой брат Иуда. Я сломал ногу и, хотя исцелился, стал хромать, и эта хромота осталась по сей день.
Когда мои братья повзрослели, они вместе с отцом ловили рыбу, однако я избрал другой путь. Я думаю, что отец всю свою жизнь хотел, чтобы его младший сын избрал другой путь. Я часто замечал, как он иногда смотрит на меня со странным выражением лица. Я думаю, что он руководствовался своими тайными причинами, когда в тринадцать лет отправил меня в Иерусалим учиться, сидя у ног мудрецов.
И как раз с этого дня, мой сын, все началось.
4
В ушах Бена громко и раздражающе стучало. Он тряс головой из стороны в сторону – она страшно разболелась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32