Веселенькие изумрудные ставни. И никакого сходства с холостяцкой берлогой. Перед домом – строгая геометрия ухоженных клумб и клумбочек, которые сохранили свой аккуратный вид по сю пору, хотя их пестователь уже довольно давно в могиле. Стены увиты плющом. Словом, хоть фотографируй для журнала «Ваш идеальный сад».
К этому дому пригнал меня животный страх перед нависшим обвинением.
Я искал какую-то зацепку, чтобы выйти на след Рауля.
Возможно, в доме Роберта Данцигера есть указание на то, что он нашел человека, который десять лет назад своей наводкой нечаянно подставил Арчи Траделла под пулю.
Теперь разгадать загадку Рауля было для меня жестокой необходимостью.
Я угодил на место подозреваемого номер один.
И, будучи каким-никаким полицейским, я отлично понимал, что улики против меня солидные. Даже в своих глазах я мало-помалу становился преступником! Короче, паника воткнула мне шило в одно место и подвигла на отчаянные действия.
Я обошел дом Данцигера. Задний двор был еще краше и ухоженнее палисадника. Изысканные садовые кресла. Клетки с попугайчиками.
Верхняя часть задней двери состояла из четырех стеклянных квадратов – эту модель я бы назвал «услада ленивых взломщиков». Кому лень карабкаться через окно – милости просим через эту вот, с позволения сказать, дверь!
Я ткнул локтем в стекло. Ни собака не тявкнула, ни электроника не взвыла. Тишина и покой. Мой первый в жизни взлом – и хоть бы кто бровью повел!
Без труда открыв изнутри замок, я распахнул дверь и оказался в кухне.
Дорогая мебель, дорогая кухонная техника. А главное, изумительный порядок. Вся обычная утварь хорошего повара любовно и продуманно развешана по стенам. Кругом платочки, рукавички, рюшечки, гномики... Словом, бабья кухня!
Я поглядел-похмыкал и направился в гостиную. Над каминной полкой висело множество фотографий. В основном сам Данцигер разного возраста – очки с массивной оправой, моржовые усы. На некоторых фотографиях рядом с Данцигером был смазливый мужчина помоложе. У меня вдруг все сложилось в голове, и я мысленно ахнул: да он же гомосексуалист!
Забавно, это первое, что я узнал о его личности.
До сих пор Данцигер был для меня совершенной абстракцией. Иногда я так и думал о кем – жертва преступления. То, что я видел его труп, ничего не значило. Даже то, что я беседовал с ним в Версале, ничего не значило. Данцигер остался для меня анонимным, неизвестным существом. Кстати, для большинства полицейских жертва преступления так и остается предметом. Это в принципе хорошо. Это спасает психику от перенапряга, позволяет не принимать работу слишком близко к сердцу. Только изредка – особенно когда жертвами бывают дети – профессиональная отстраненность перестает срабатывать.
Теперь, когда я увидел, как Данцигер жил, он обрел в моих глазах человеческие черты.
На одном снимке Данцигер и его друг стояли во фраках на фоне какого-то светского сборища. На другом они были на берегу моря, Данцигер нежно обнимал друга за плечо.
Я стал систематически просматривать все шкафы и ящики, даже в аптечку в ванной комнате заглянул.
На втором этаже был небольшой рабочий кабинет. Тут я взялся за работу всерьез. Папок и бумаг хватало; я хотел найти что-нибудь связанное с делом Траделла.
Не знаю, сколько времени я провел за этим занятием, но увлекся я чрезвычайно.
– Что ты, голубчик, тут делаешь?
Я подпрыгнул на стуле самым буквальным образом и выронил из рук папку, которую в этот момент просматривал.
– Ах ты Господи, мистер Керт! Как вы меня напугали! Зачем вы так тихо подкрались?!
– Я тебя спрашиваю: что ты тут делаешь?
– Я... о... о... обыскиваю.
– А ордерок на обыск у тебя имеется?
– Ордер на обыск в доме покойного – кому он нужен?
– Любопытная философия. Конечно, настоящему копу ордер в этом случае не нужен. Да только ты, деревня, полицейский лишь у себя дома, в Версале. А тут ты никто, штафирка штатская. Стало быть, ты нарушил границы собственности. И я тебя по праву арестую. Я тебя давно предупреждал – не суйся не в свое собачье дело. Тут тебе не там!
– Хотите арестовать меня за незаконное вторжение? Валяйте.
– А ты не задирайся. Не то напросишься.
По его мрачному виду не поймешь, на что я могу напроситься – на арест или на мордобой. Впрочем, у Керта всегда рожа боксера за секунду до первого удара!
– Ты и так по уши в дерьме. А если я тебя зацапаю в доме Данцигера, дела твои и вовсе плохи.
Он прав. Чертовски прав. Я в отчаянии потер виски кулаками. Жест мелодраматический. Но и ситуация уже отдавала дешевой мелодрамой.
– Что конкретно ты искал? – спросил Керт.
– Сам толком не знаю.
– Мы уже обыскали дом самым тщательным образом. Так-то вот... Кончай придуриваться, Трумэн. Что конкретно ты искал?
Я задумчиво пожевал губы – и решился:
– Вы мне ни за что не поверите.
– А ты попробуй. Я человек, способный удивить.
Мне ничего не оставалось, кроме как довериться ему.
– Я знаю, в связи с чем Данцигер был убит.
– Ах вот как! Ну и в связи с чем?
– Он вернулся к давнему-предавнему делу об убийстве Арчи Траделла. По моему мнению, он обнаружил истинного убийцу.
– И кто же, по вашему мнению, этот истинный убийца? Брекстон?
– Не знаю. Пока что.
– Откуда же у вас такая удивительная информация?
Не моргнув глазом я выпалил:
– От Брекстона!
Керт неожиданно расплылся в детской улыбке.
– Какая прелесть! Рассказывайте дальше – люблю сказки.
– Керт, это очень серьезно. Вы должны разобраться. Вы должны!
– С какой стати?
– Потому что я не вру. И потому... потому, что это ваша работа, черт возьми. Ваша работа – разбираться.
– Что ж, давай разберемся. Только при одном условии: шутки в сторону. Выкладывай мне все – все! – что знаешь. Без всего этого юридического дерьма – права обвиняемого, «без адвоката говорить не буду»...
– Согласен. Я вам расскажу все как на духу. Только вы уж возьмитесь за дело всерьез, без дураков. Умоляю вас, для меня это жизненно важно.
– Хорошо, – сказал Керт. – Колись!
36
Поворотные пункты истории сами участники исторического процесса, как правило, не замечают. Только позже, много позже, глядя назад, они удивляются: и как мы проглядели! Ведь все было очевидно!
Вот и я сегодня, задним числом, ясно вижу: тот день, когда Керт и Гиттенс предъявили мне улики в комнате для допросов, был поворотным моментом, когда обвинение против меня не то чтобы разом лопнуло, а как-то рассосалось, перестало быть актуальным.
Едва предъявив мне «неоспоримые улики», следствие вдруг забросило меня и пошло по другому следу.
Такое в уголовных расследованиях случается сплошь и рядом. Детективы сообща наваливаются на одну версию, потом вдруг возникает новый подозреваемый, и все разом, дружно, словно по команде, как эскадра в море, поворачиваются и ложатся на другой курс.
Громкие слова типа «нить расследования» – литературная выдумка. В реальности существует хаос версий, из которого следствие выхватывает то одно, то другое. Та версия, которая стала на время популярна, определяет угол зрения следователей – что они ищут, что видят, что игнорируют и так далее.
Однако мне как «участнику исторического процесса» в тот день отнюдь не было ясно, что я уже – так быстро и неожиданно – «наскучил» следствию и оно переключилось на другого подозреваемого.
Поэтому два следующих дня – субботу и воскресенье – я провел в состоянии тихой истерики. Не зная, что предпринять, я без устали прокручивал в фантазии худший вариант – как мне предъявляют ордер на арест, как меня допрашивают уже в качестве официального обвиняемого, как меня водворяют в тюрьму...
В тот понедельник, третьего ноября, мы с Келли с утра направились в суд на повторное слушание по делу Макниза.
На этот раз Макниз выглядел еще более развязным и самодовольным. И действительно, ему было от чего радоваться и выглядеть уверенным.
Адвокат Бек сообщил судье об убийстве единственного свидетеля по делу – Рея Ратлеффа. Поскольку все обвинение основывалось исключительно на показаниях покойного Рея Ратлеффа, адвокат потребовал прекратить дело за недостатком улик.
Судье Беллу такой поворот был, разумеется, не по душе. Он понимал отвратительную подоплеку происходящего, однако зацепиться ему было не за что.
Он предоставил слово Кэролайн Келли.
– Вы по-прежнему настаиваете на обвинении?
– Да, ваша честь. Со смертью Рея Ратлеффа дело нельзя закрыть. Существует другая улика – кровь убитого на туфлях обвиняемого. Это доказал лабораторный анализ.
Судья оживленно вскинул брови, затем поскучнел.
– Кровь на туфлях? И только? А вы можете доказать, что кровь попала на туфли обвиняемого именно в момент убийства?
– Нет, ваша честь.
Судья Белл горестно покачал головой:
– Не можете... Итак, вы настаиваете на продолжении дела?
– Нет, ваша честь.
Впервые я видел Кэролайн Келли в ситуации, когда она уступает без борьбы.
– Ходатайство защиты удовлетворено, – отчеканил судья. – Дело закрывается за недостатком улик.
Макниз издал малопристойный торжествующий клич.
– Мистер Бек! – рявкнул судья. – Поставьте вашего клиента в известность...
Тут он осекся и махнул рукой. Что за радость наказать Макниза грошовым штрафом за неуважение к суду, если у него есть все основания этот суд не уважать и плевать на правосудие, которым он так славно манипулирует! После драки кулаками не машут.
Судебный пристав уже снимал с Макниза наручники и ножные кандалы.
Тут же к нему порхнула смазливая мексиканка, обняла за талию.
Керт, сидевший рядом со мной и Келли, набычился хуже обычного. Минуту он крепился, потом вскочил со сжатыми кулаками. Келли почуял недоброе и сразу повис у него на рукаве.
– Успокойся! Не стоит связываться! Остынь!
Но Керт, волоча за собой Келли, побежал вслед за Макнизом. Я последовал за ними.
В какой-то момент Келли отпустил Керта – дескать, ну тебя, дурака! Поступай как знаешь!
Керт подскочил к Макнизу в коридоре. Адвокат Бек первым увидел приближение опасности и оттолкнул Макниза в сторону. Затем быстро вклинился между следователем и своим подзащитным.
– Мистер Керт! – возмущенно воскликнул он. – Опомнитесь, мистер Керт!
– Я тебя, ублюдка, все равно достану! – закричал Керт. – Я тебя, гниду, в порошок сотру!
Келли положил руку на плечо Керта.
– Прекрати! Тебе впаяют за угрозы!
Керт сбросил руку Келли со своего плеча.
– И дружку своему Брекстону передай – я и его достану!
– Не понимаю, что этот педераст от меня хочет? – с насмешкой в голосе произнес Макниз. – Первый раз вижу такого козла. А насчет меня достать – хрен тебе, коп вонючий. И Брекстона вы никогда не дожмете!
Керт еще раз погрозил ему кулаком, резко повернулся и пошел прочь.
Адвокат Бек облегченно вздохнул – пронесло. Макниз, обращаясь к зевакам, сказал:
– Знает, что я его в суде и пальцем тронуть не посмею, поэтому такой смелый!
– Ладно, – буркнул Келли, – ты лучше пасть не разевай. Иди себе с Богом, коли такое счастье сегодня подвалило. Недолго тебе гулять на свободе. Мистер Бек, уведите своего клиента, пока чего плохого не случилось.
* * *
Я нагнал Бека и Макниза на площади перед зданием суда.
– Мистер Бек, – сказал я, – передайте, пожалуйста, Брекстону, что я хочу встретиться с ним. Мне нужна более полная информация.
Бек вытаращился на меня.
– Шутить изволите? Ничего такого я Брекстону передавать не намерен. Ишь, какой умный – связного нашли! Вы хоть немножко слышали о конституционных правах и обязанностях адвоката в этой стране?
– Не надо красивых слов! Просто передайте Брекстону, что я хочу с ним увидеться. А уж он сам решит, как ему быть.
Макниз решил поддержать Бека:
– Ты того, приятель, ты не этого...
– Заглохни! – рявкнул я (себя не узнавая!).
Как ни странно, Макниз действительно «заглохнул».
– Мистер Бек, мне нужна помощь Брекстона.
– Я ничего не передам, пока не буду знать, о чем, собственно, речь идет.
– Извините, в подробности посвящать вас не намерен. Просто передайте ему мои слова.
Бек несколько секунд молча смотрел на меня.
– Шериф Трумэн, с вами все в порядке? У вас какой-то несвежий вид.
– Со мной все в порядке. А если передадите мои слова Брекстону – со мной все будет в еще большем порядке.
– Ладно, ваша взяла. Просьбу вашу передам. Но тут же посоветую Брекстону ее решительно игнорировать!
37
Пока Келли беседовал в здании суда с кем-то из своих давних приятелей, я нашел на улице телефон-автомат и позвонил в Версаль – проверить, как идут дела в участке.
Трубку поднял Дик Жину. Так и вижу его – развалился в кресле и почитывает газету. На звонок реагирует досадливым кряком – звонят тут всякие, от дела отрывают!
– Алле.
– Дик? Это что еще за «алле»? Ты не у себя дома!
– А, шериф Трумэн! Приветствую.
– Судя по тону, вы там совсем распоясались... Куда только катится «департамент полиции города Версаль»?!
– Бен, чего выпендриваться-то? Кто, кроме своих, нам позвонит?
– А вдруг... Дело даже не в этом. Со своими тоже надо профессионально разговаривать.
– Было в перед кем хвост распускать!
Ох уж эти мне «деревенские философы»!
– Ладно, Дик, ты все-таки по-человечески отвечай. А то стыдно!
– Как прикажешь, командир.
Дик не стал, как обычно, сообщать мне свежие версальские сплетни, а сразу перешел к главной новости:
– Джимми Лоунс – ты его, конечно, знаешь – позвонил вчера и говорит: «Я только что из отпуска вернулся и услышал от приятеля, что вы народ про белый „лексус“ расспрашиваете. Так вот, докладываю, я видел этого черного парня в белом автомобиле». Он остановился на перекрестке перед светофором – и тут рядом затормозил этот «лексус». Лоунс хорошо разглядел водителя, даже глазами с ним встретился. Джимми говорит, лица не вспомню, а прическу никогда не забуду – по сторонам наголо, а в середине длинные волосы собраны в косичку на затылке, совсем как у японцев в кино. Ну, ты знаешь, у этих... самураев. Я ему, конечно, велел прийти по-быстрому и глянуть на фото Брекстона. И Джимми говорит: именно его он видел в белом «лексусе»! Уверен на девяносто девять процентов.
Я был приятно поражен. В том числе и тем, что Жину смог хоть раз в жизни что-то полезное довести до конца.
– Молодец, – сказал я.
– Не сомневался, что ты будешь на седьмом небе от этой новости.
Он выложил последние сплетни, а затем добавил:
– Бен, тут кое-кто еще хочет с тобой поговорить...
– Привет, Бен, – услышал я родной басок.
– Привет, па!
– Как там у тебя дела?
– Замечательно.
Длинная пауза.
– «Замечательно» – это как? Что-нибудь не в порядке?
– Па, «замечательно» – это замечательно.
– Не крути, говори правду.
– Да, ты прав. Дела далеко не супер.
– Что случилось?
С чего начать? С того, что я подозреваемый в деле об убийстве? Или – того хуже – меня обвиняют в том, что я совершил одно убийство, а затем второе, чтобы избежать суда за первое? Как он это воспримет? И как ему с такой новостью жить дальше? Нет уж, лучше помалкивать!
– Да ничего особенного, – сказал я. – Просто временные трудности. Не волнуйся.
– Когда ты так говоришь, мне понятно, что жизнь тебя прижала всерьез.
– Да брось ты выдумывать! Приеду домой – все расскажу. А пока не волнуйся. И, что главное, не хватайся за бутылку!
Отец обиженно фыркнул.
– Ты за кого меня...
Он осекся, прокашлялся и закончил решительным тоном:
– Я не пью.
– Вот это хорошо.
– Хочешь, я приеду в Бостон?
– Нет, па. Спасибо, но не надо.
– У меня ощущение, что я тебе там пригожусь. А то вроде как в беде тебя бросаю...
– Не дергайся. Ничего особенного со мной не происходит. Живи спокойно, обо мне не переживай. Прорвусь!
– У тебя всегда «ничего особенного», – недовольно проворчал отец. – Тебе крокодил голову откусит, а твоя голова в его пасти все будет повторять: «ничего особенного»!
– Пап, хоть раз в жизни послушайся меня. Не приезжай. Понятно?
– Я обязательно приеду – убедиться, что у тебя действительно «ничего особенного».
– Не надо. Со мной все в порядке.
Я представил отца за столом в участке: в одной руке трубка телефона, в другой – сам аппарат. Он всегда так разговаривал по телефону.
– Ты мне тут ничем не поможешь.
Мне очень хотелось поделиться с ним. Рассказать все как на духу. И услышать обычное: «Чтобы тебя достать, надо мимо меня пройти – а мимо меня еще никто не прошел!»
Но тут сложилась ситуация, в которой он был бессилен помочь.
Теперь, оглядываясь назад, я рад, что не поддался соблазну и не вывалил на него все свои неприятности.
Пройдет буквально несколько часов, и мое дело развалится, подозрения с меня снимут.
Протрепись я – отец мог бы слечь с инфарктом. И было бы из-за чего!
В два часа после полудня Гиттенс лично позвонил мне в отель – сообщить, что все в порядке. Никто больше не подозревает меня в убийстве Данцигера.
Похоже, Макниз оказался не прав – полиция таки дожала Брекстона!
38
«Дерьмо» было любимым определением Джона Келли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
К этому дому пригнал меня животный страх перед нависшим обвинением.
Я искал какую-то зацепку, чтобы выйти на след Рауля.
Возможно, в доме Роберта Данцигера есть указание на то, что он нашел человека, который десять лет назад своей наводкой нечаянно подставил Арчи Траделла под пулю.
Теперь разгадать загадку Рауля было для меня жестокой необходимостью.
Я угодил на место подозреваемого номер один.
И, будучи каким-никаким полицейским, я отлично понимал, что улики против меня солидные. Даже в своих глазах я мало-помалу становился преступником! Короче, паника воткнула мне шило в одно место и подвигла на отчаянные действия.
Я обошел дом Данцигера. Задний двор был еще краше и ухоженнее палисадника. Изысканные садовые кресла. Клетки с попугайчиками.
Верхняя часть задней двери состояла из четырех стеклянных квадратов – эту модель я бы назвал «услада ленивых взломщиков». Кому лень карабкаться через окно – милости просим через эту вот, с позволения сказать, дверь!
Я ткнул локтем в стекло. Ни собака не тявкнула, ни электроника не взвыла. Тишина и покой. Мой первый в жизни взлом – и хоть бы кто бровью повел!
Без труда открыв изнутри замок, я распахнул дверь и оказался в кухне.
Дорогая мебель, дорогая кухонная техника. А главное, изумительный порядок. Вся обычная утварь хорошего повара любовно и продуманно развешана по стенам. Кругом платочки, рукавички, рюшечки, гномики... Словом, бабья кухня!
Я поглядел-похмыкал и направился в гостиную. Над каминной полкой висело множество фотографий. В основном сам Данцигер разного возраста – очки с массивной оправой, моржовые усы. На некоторых фотографиях рядом с Данцигером был смазливый мужчина помоложе. У меня вдруг все сложилось в голове, и я мысленно ахнул: да он же гомосексуалист!
Забавно, это первое, что я узнал о его личности.
До сих пор Данцигер был для меня совершенной абстракцией. Иногда я так и думал о кем – жертва преступления. То, что я видел его труп, ничего не значило. Даже то, что я беседовал с ним в Версале, ничего не значило. Данцигер остался для меня анонимным, неизвестным существом. Кстати, для большинства полицейских жертва преступления так и остается предметом. Это в принципе хорошо. Это спасает психику от перенапряга, позволяет не принимать работу слишком близко к сердцу. Только изредка – особенно когда жертвами бывают дети – профессиональная отстраненность перестает срабатывать.
Теперь, когда я увидел, как Данцигер жил, он обрел в моих глазах человеческие черты.
На одном снимке Данцигер и его друг стояли во фраках на фоне какого-то светского сборища. На другом они были на берегу моря, Данцигер нежно обнимал друга за плечо.
Я стал систематически просматривать все шкафы и ящики, даже в аптечку в ванной комнате заглянул.
На втором этаже был небольшой рабочий кабинет. Тут я взялся за работу всерьез. Папок и бумаг хватало; я хотел найти что-нибудь связанное с делом Траделла.
Не знаю, сколько времени я провел за этим занятием, но увлекся я чрезвычайно.
– Что ты, голубчик, тут делаешь?
Я подпрыгнул на стуле самым буквальным образом и выронил из рук папку, которую в этот момент просматривал.
– Ах ты Господи, мистер Керт! Как вы меня напугали! Зачем вы так тихо подкрались?!
– Я тебя спрашиваю: что ты тут делаешь?
– Я... о... о... обыскиваю.
– А ордерок на обыск у тебя имеется?
– Ордер на обыск в доме покойного – кому он нужен?
– Любопытная философия. Конечно, настоящему копу ордер в этом случае не нужен. Да только ты, деревня, полицейский лишь у себя дома, в Версале. А тут ты никто, штафирка штатская. Стало быть, ты нарушил границы собственности. И я тебя по праву арестую. Я тебя давно предупреждал – не суйся не в свое собачье дело. Тут тебе не там!
– Хотите арестовать меня за незаконное вторжение? Валяйте.
– А ты не задирайся. Не то напросишься.
По его мрачному виду не поймешь, на что я могу напроситься – на арест или на мордобой. Впрочем, у Керта всегда рожа боксера за секунду до первого удара!
– Ты и так по уши в дерьме. А если я тебя зацапаю в доме Данцигера, дела твои и вовсе плохи.
Он прав. Чертовски прав. Я в отчаянии потер виски кулаками. Жест мелодраматический. Но и ситуация уже отдавала дешевой мелодрамой.
– Что конкретно ты искал? – спросил Керт.
– Сам толком не знаю.
– Мы уже обыскали дом самым тщательным образом. Так-то вот... Кончай придуриваться, Трумэн. Что конкретно ты искал?
Я задумчиво пожевал губы – и решился:
– Вы мне ни за что не поверите.
– А ты попробуй. Я человек, способный удивить.
Мне ничего не оставалось, кроме как довериться ему.
– Я знаю, в связи с чем Данцигер был убит.
– Ах вот как! Ну и в связи с чем?
– Он вернулся к давнему-предавнему делу об убийстве Арчи Траделла. По моему мнению, он обнаружил истинного убийцу.
– И кто же, по вашему мнению, этот истинный убийца? Брекстон?
– Не знаю. Пока что.
– Откуда же у вас такая удивительная информация?
Не моргнув глазом я выпалил:
– От Брекстона!
Керт неожиданно расплылся в детской улыбке.
– Какая прелесть! Рассказывайте дальше – люблю сказки.
– Керт, это очень серьезно. Вы должны разобраться. Вы должны!
– С какой стати?
– Потому что я не вру. И потому... потому, что это ваша работа, черт возьми. Ваша работа – разбираться.
– Что ж, давай разберемся. Только при одном условии: шутки в сторону. Выкладывай мне все – все! – что знаешь. Без всего этого юридического дерьма – права обвиняемого, «без адвоката говорить не буду»...
– Согласен. Я вам расскажу все как на духу. Только вы уж возьмитесь за дело всерьез, без дураков. Умоляю вас, для меня это жизненно важно.
– Хорошо, – сказал Керт. – Колись!
36
Поворотные пункты истории сами участники исторического процесса, как правило, не замечают. Только позже, много позже, глядя назад, они удивляются: и как мы проглядели! Ведь все было очевидно!
Вот и я сегодня, задним числом, ясно вижу: тот день, когда Керт и Гиттенс предъявили мне улики в комнате для допросов, был поворотным моментом, когда обвинение против меня не то чтобы разом лопнуло, а как-то рассосалось, перестало быть актуальным.
Едва предъявив мне «неоспоримые улики», следствие вдруг забросило меня и пошло по другому следу.
Такое в уголовных расследованиях случается сплошь и рядом. Детективы сообща наваливаются на одну версию, потом вдруг возникает новый подозреваемый, и все разом, дружно, словно по команде, как эскадра в море, поворачиваются и ложатся на другой курс.
Громкие слова типа «нить расследования» – литературная выдумка. В реальности существует хаос версий, из которого следствие выхватывает то одно, то другое. Та версия, которая стала на время популярна, определяет угол зрения следователей – что они ищут, что видят, что игнорируют и так далее.
Однако мне как «участнику исторического процесса» в тот день отнюдь не было ясно, что я уже – так быстро и неожиданно – «наскучил» следствию и оно переключилось на другого подозреваемого.
Поэтому два следующих дня – субботу и воскресенье – я провел в состоянии тихой истерики. Не зная, что предпринять, я без устали прокручивал в фантазии худший вариант – как мне предъявляют ордер на арест, как меня допрашивают уже в качестве официального обвиняемого, как меня водворяют в тюрьму...
В тот понедельник, третьего ноября, мы с Келли с утра направились в суд на повторное слушание по делу Макниза.
На этот раз Макниз выглядел еще более развязным и самодовольным. И действительно, ему было от чего радоваться и выглядеть уверенным.
Адвокат Бек сообщил судье об убийстве единственного свидетеля по делу – Рея Ратлеффа. Поскольку все обвинение основывалось исключительно на показаниях покойного Рея Ратлеффа, адвокат потребовал прекратить дело за недостатком улик.
Судье Беллу такой поворот был, разумеется, не по душе. Он понимал отвратительную подоплеку происходящего, однако зацепиться ему было не за что.
Он предоставил слово Кэролайн Келли.
– Вы по-прежнему настаиваете на обвинении?
– Да, ваша честь. Со смертью Рея Ратлеффа дело нельзя закрыть. Существует другая улика – кровь убитого на туфлях обвиняемого. Это доказал лабораторный анализ.
Судья оживленно вскинул брови, затем поскучнел.
– Кровь на туфлях? И только? А вы можете доказать, что кровь попала на туфли обвиняемого именно в момент убийства?
– Нет, ваша честь.
Судья Белл горестно покачал головой:
– Не можете... Итак, вы настаиваете на продолжении дела?
– Нет, ваша честь.
Впервые я видел Кэролайн Келли в ситуации, когда она уступает без борьбы.
– Ходатайство защиты удовлетворено, – отчеканил судья. – Дело закрывается за недостатком улик.
Макниз издал малопристойный торжествующий клич.
– Мистер Бек! – рявкнул судья. – Поставьте вашего клиента в известность...
Тут он осекся и махнул рукой. Что за радость наказать Макниза грошовым штрафом за неуважение к суду, если у него есть все основания этот суд не уважать и плевать на правосудие, которым он так славно манипулирует! После драки кулаками не машут.
Судебный пристав уже снимал с Макниза наручники и ножные кандалы.
Тут же к нему порхнула смазливая мексиканка, обняла за талию.
Керт, сидевший рядом со мной и Келли, набычился хуже обычного. Минуту он крепился, потом вскочил со сжатыми кулаками. Келли почуял недоброе и сразу повис у него на рукаве.
– Успокойся! Не стоит связываться! Остынь!
Но Керт, волоча за собой Келли, побежал вслед за Макнизом. Я последовал за ними.
В какой-то момент Келли отпустил Керта – дескать, ну тебя, дурака! Поступай как знаешь!
Керт подскочил к Макнизу в коридоре. Адвокат Бек первым увидел приближение опасности и оттолкнул Макниза в сторону. Затем быстро вклинился между следователем и своим подзащитным.
– Мистер Керт! – возмущенно воскликнул он. – Опомнитесь, мистер Керт!
– Я тебя, ублюдка, все равно достану! – закричал Керт. – Я тебя, гниду, в порошок сотру!
Келли положил руку на плечо Керта.
– Прекрати! Тебе впаяют за угрозы!
Керт сбросил руку Келли со своего плеча.
– И дружку своему Брекстону передай – я и его достану!
– Не понимаю, что этот педераст от меня хочет? – с насмешкой в голосе произнес Макниз. – Первый раз вижу такого козла. А насчет меня достать – хрен тебе, коп вонючий. И Брекстона вы никогда не дожмете!
Керт еще раз погрозил ему кулаком, резко повернулся и пошел прочь.
Адвокат Бек облегченно вздохнул – пронесло. Макниз, обращаясь к зевакам, сказал:
– Знает, что я его в суде и пальцем тронуть не посмею, поэтому такой смелый!
– Ладно, – буркнул Келли, – ты лучше пасть не разевай. Иди себе с Богом, коли такое счастье сегодня подвалило. Недолго тебе гулять на свободе. Мистер Бек, уведите своего клиента, пока чего плохого не случилось.
* * *
Я нагнал Бека и Макниза на площади перед зданием суда.
– Мистер Бек, – сказал я, – передайте, пожалуйста, Брекстону, что я хочу встретиться с ним. Мне нужна более полная информация.
Бек вытаращился на меня.
– Шутить изволите? Ничего такого я Брекстону передавать не намерен. Ишь, какой умный – связного нашли! Вы хоть немножко слышали о конституционных правах и обязанностях адвоката в этой стране?
– Не надо красивых слов! Просто передайте Брекстону, что я хочу с ним увидеться. А уж он сам решит, как ему быть.
Макниз решил поддержать Бека:
– Ты того, приятель, ты не этого...
– Заглохни! – рявкнул я (себя не узнавая!).
Как ни странно, Макниз действительно «заглохнул».
– Мистер Бек, мне нужна помощь Брекстона.
– Я ничего не передам, пока не буду знать, о чем, собственно, речь идет.
– Извините, в подробности посвящать вас не намерен. Просто передайте ему мои слова.
Бек несколько секунд молча смотрел на меня.
– Шериф Трумэн, с вами все в порядке? У вас какой-то несвежий вид.
– Со мной все в порядке. А если передадите мои слова Брекстону – со мной все будет в еще большем порядке.
– Ладно, ваша взяла. Просьбу вашу передам. Но тут же посоветую Брекстону ее решительно игнорировать!
37
Пока Келли беседовал в здании суда с кем-то из своих давних приятелей, я нашел на улице телефон-автомат и позвонил в Версаль – проверить, как идут дела в участке.
Трубку поднял Дик Жину. Так и вижу его – развалился в кресле и почитывает газету. На звонок реагирует досадливым кряком – звонят тут всякие, от дела отрывают!
– Алле.
– Дик? Это что еще за «алле»? Ты не у себя дома!
– А, шериф Трумэн! Приветствую.
– Судя по тону, вы там совсем распоясались... Куда только катится «департамент полиции города Версаль»?!
– Бен, чего выпендриваться-то? Кто, кроме своих, нам позвонит?
– А вдруг... Дело даже не в этом. Со своими тоже надо профессионально разговаривать.
– Было в перед кем хвост распускать!
Ох уж эти мне «деревенские философы»!
– Ладно, Дик, ты все-таки по-человечески отвечай. А то стыдно!
– Как прикажешь, командир.
Дик не стал, как обычно, сообщать мне свежие версальские сплетни, а сразу перешел к главной новости:
– Джимми Лоунс – ты его, конечно, знаешь – позвонил вчера и говорит: «Я только что из отпуска вернулся и услышал от приятеля, что вы народ про белый „лексус“ расспрашиваете. Так вот, докладываю, я видел этого черного парня в белом автомобиле». Он остановился на перекрестке перед светофором – и тут рядом затормозил этот «лексус». Лоунс хорошо разглядел водителя, даже глазами с ним встретился. Джимми говорит, лица не вспомню, а прическу никогда не забуду – по сторонам наголо, а в середине длинные волосы собраны в косичку на затылке, совсем как у японцев в кино. Ну, ты знаешь, у этих... самураев. Я ему, конечно, велел прийти по-быстрому и глянуть на фото Брекстона. И Джимми говорит: именно его он видел в белом «лексусе»! Уверен на девяносто девять процентов.
Я был приятно поражен. В том числе и тем, что Жину смог хоть раз в жизни что-то полезное довести до конца.
– Молодец, – сказал я.
– Не сомневался, что ты будешь на седьмом небе от этой новости.
Он выложил последние сплетни, а затем добавил:
– Бен, тут кое-кто еще хочет с тобой поговорить...
– Привет, Бен, – услышал я родной басок.
– Привет, па!
– Как там у тебя дела?
– Замечательно.
Длинная пауза.
– «Замечательно» – это как? Что-нибудь не в порядке?
– Па, «замечательно» – это замечательно.
– Не крути, говори правду.
– Да, ты прав. Дела далеко не супер.
– Что случилось?
С чего начать? С того, что я подозреваемый в деле об убийстве? Или – того хуже – меня обвиняют в том, что я совершил одно убийство, а затем второе, чтобы избежать суда за первое? Как он это воспримет? И как ему с такой новостью жить дальше? Нет уж, лучше помалкивать!
– Да ничего особенного, – сказал я. – Просто временные трудности. Не волнуйся.
– Когда ты так говоришь, мне понятно, что жизнь тебя прижала всерьез.
– Да брось ты выдумывать! Приеду домой – все расскажу. А пока не волнуйся. И, что главное, не хватайся за бутылку!
Отец обиженно фыркнул.
– Ты за кого меня...
Он осекся, прокашлялся и закончил решительным тоном:
– Я не пью.
– Вот это хорошо.
– Хочешь, я приеду в Бостон?
– Нет, па. Спасибо, но не надо.
– У меня ощущение, что я тебе там пригожусь. А то вроде как в беде тебя бросаю...
– Не дергайся. Ничего особенного со мной не происходит. Живи спокойно, обо мне не переживай. Прорвусь!
– У тебя всегда «ничего особенного», – недовольно проворчал отец. – Тебе крокодил голову откусит, а твоя голова в его пасти все будет повторять: «ничего особенного»!
– Пап, хоть раз в жизни послушайся меня. Не приезжай. Понятно?
– Я обязательно приеду – убедиться, что у тебя действительно «ничего особенного».
– Не надо. Со мной все в порядке.
Я представил отца за столом в участке: в одной руке трубка телефона, в другой – сам аппарат. Он всегда так разговаривал по телефону.
– Ты мне тут ничем не поможешь.
Мне очень хотелось поделиться с ним. Рассказать все как на духу. И услышать обычное: «Чтобы тебя достать, надо мимо меня пройти – а мимо меня еще никто не прошел!»
Но тут сложилась ситуация, в которой он был бессилен помочь.
Теперь, оглядываясь назад, я рад, что не поддался соблазну и не вывалил на него все свои неприятности.
Пройдет буквально несколько часов, и мое дело развалится, подозрения с меня снимут.
Протрепись я – отец мог бы слечь с инфарктом. И было бы из-за чего!
В два часа после полудня Гиттенс лично позвонил мне в отель – сообщить, что все в порядке. Никто больше не подозревает меня в убийстве Данцигера.
Похоже, Макниз оказался не прав – полиция таки дожала Брекстона!
38
«Дерьмо» было любимым определением Джона Келли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39