Я сел за шерифский стол. Годами это был стол моего отца. Я почти ничего не менял. Убрал только ящик для жалоб и пожеланий и табличку «Жалобы и пожелания суйте, пожалуйста, в дырку сзади!» – у нас с отцом немного разное понимание юмора.
– Ты что – пришел навестить свое кресло? – спросил я. – Или хотел о чем-то поговорить?
– Ты знаешь, о чем я пришел поговорить.
Поскольку я молчал, он встал и прошелся по комнате. Казалось, он уже забыл о причине своего визита.
– М-да, немало, немало лет протирал я задницу в этом участке! – произнес он задумчиво.
Я возвел глаза к небу. Жалость по отношению к самому себе ему никак не идет. Да и насчет протирания штанов он перегибает.
Подчиненных гонять – гонял, а чтобы самому перетрудиться – такое случалось редко.
Отец еще посопел-покряхтел, словно не в силах перейти к тому разговору, ради которого пришел.
– Как продвигается расследование убийства? – спросил он.
– По мнению прокуратуры, тут замешан главарь одной бостонской банды.
Отец только хмыкнул.
– Говорят, Данцигер крепко сел ему на хвост.
– А ты-то что? Они тебя как-то задействовали?
– Нет. Не моя юрисдикция.
– Э-э, нет! Тебе, Бен, никак нельзя в стороне оставаться. Тут у тебя выбора нет! Моя хата с краю – это хреновая позиция.
– Сам знаю.
– Ты не кто-нибудь, а шериф! Когда на твоей территории приезжему отстрелили башку...
– Да все я понимаю, не надо меня поучать.
– А что еще им известно?
– Отец, твое дело сторона. Не суйся куда не надо.
– Уж и спросить нельзя! Могу я интересоваться работой собственного сына или нет?
– Я не в курсе, что им известно. Мне никто не докладывает. Чего приказывают делать – делаю.
Отец презрительно ухмыльнулся.
– Не надо, отец, не начинай!
– Кого они подозревают?
– Типа по имени Харолд Брекстон. Вот, можешь на фотографию взглянуть.
Отец посмотрел на лицо на снимке и спросил:
– Кто такой?
– Бостонский гангстер. Больше ничего про него не знаю. Похоже, наркоделец. Глава расследования видит в этом убийстве его почерк. Выстрел в глаз.
– Любопытно. А еще что?
– Да что ты привязался?
– Мне интересно, черт возьми!
– Отец, у меня дел полон рот, не отвлекай меня!
– Что за козлиное упрямство! Ни хрена учиться не хочешь, только пыжишься!
Машинально его руки сжались в кулачищи. Я чувствовал, как адреналин в нем играет. И не было поблизости Энни Трумэн, чтобы ласково одернуть его «Клод!».
Я решил не перегибать палку.
– Ладно, дело обстоит так. Я случайно познакомился с одним копом. У него своя теория убийства. Он полагает, что не все так просто, как кажется боссам из прокуратуры. Тело сразу после убийства кто-то ворочал. Очевидно, убийца что-то искал в домике. Ну, теперь все – больше я ни шиша не знаю.
– Не сдавайся. Ты обязан быть в курсе.
Я взял под козырек.
– Ты с этим не шути. Не давай о себя ноги вытирать!
– Знаю, знаю. «А мимо меня еще никто не прошел!»
– Вот именно. «А мимо меня еще никто не прошел!»
– Успокойся. Я начеку.
Отец встал и медленно пошел к двери. Я заметил, как аи похудел – одежда висит мешком. Всегда такой огромный, он словно стал на пару размеров меньше после смерти жены.
– Послушай, Клод, ты как? – спросил я.
Впервые в своей жизни я обратился к нему по имени. Не знаю, с чего вдруг. Возможно, мне показалось, что в этот момент я могу пробиться к нему сквозь каменную стену, которой обнесена душа этого истинного янки.
– Не волнуйся за меня, Бен. Делай свою работу – и не волнуйся, – не оборачиваясь сказал отец.
Нет, все тот же Клод Трумэн. Не достучаться.
«Чтобы тебя достать, надо мимо меня пройти – а мимо меня еще никто не прошел!» – это было любимое выражение моего отца, когда я был маленький. И мое тоже – потому что я понимал кодекс поведения истинных янки, которые свои эмоции никогда не показывают. Я знал, что эта фраза – способ сказать «я тебя люблю!», когда сказать «я тебя люблю!» язык не поворачивается.
После того как я вернулся в Версаль из-за болезни матери, молчаливое единство янки стало особенно актуально. Мы с отцом, так сказать, сдвинули наши фургоны и заняли круговую оборону. Нам надо было защищать Энни Трумэн. «Чтобы ее достать, надо мимо нас пройти – а мимо нас еще никто не прошел!»
Отчего у нас это чувство – будто мы в осажденном городе, будто мы втроем – против всего мира?
Многие версальцы искренне хотели помочь в нашей беде.
Многие приходили в участок, справлялись о здоровье Энни Трумэн, спрашивали, нельзя ли чем нам пособить.
А самое главное: они заглядывали, чтобы как бы между прочим доложить, где Энни в данный момент.
– Энни сидит на бельведере.
– Я видела, как твоя мать направилась к озеру.
Мы с отцом, не выходя из участка, могли постоянно быть в курсе местонахождения матери.
Говоря честно, до того как она заболела, версальцы не слишком-то любили мою мать. Она прожила в нашем городке добрых двадцать лет, но по-настоящему своей так и не стала.
Для версальцев она всегда оставалась «городской штучкой» – ей не могли простить ее массачусетские корни, ее акцент, ее «ненашенские» манеры, ее надменность.
Но стоило ей заболеть, как сердца версальцев разом смягчились. Мы видели искреннюю доброту со всех сторон. И если на нашем крыльце оказывался завернутый в фольгу ужин, мы никогда не знали, кто так трогательно заботится о нас – никто не трезвонил о своем добросердечии.
Разумеется, люди со стороны могут помочь – до определенного предела.
Болезнь одного из членов семьи налагает на остальных такие тяготы, которые самый искренний сторонний доброжелатель не в силах понять и прочувствовать до конца.
Покуда болезнь не закончится, семья поневоле изолирована от мира. А до какой степени изолирована – зависит от множества причин, в том числе и от характера действующих лиц.
Впервые в жизни нам с отцом довелось работать вместе – нести все тяготы одинокого бытия в нашем доме.
Как можно было догадаться, Чиф скинул на меня девяносто процентов домашних хлопот.
Вместе с матерью я стирал, кухарничал, закупал продукты – ей это доставляло большое удовольствие, потому что создавало иллюзию прежней нормальной жизни.
Но по мере того как состояние матери ухудшалось – а происходило это неожиданно быстро – и ее мысли путались все больше и больше, отец стал проявлять себя с новой, мне неведомой стороны. Я не хочу развивать эту тему; какие мы есть, такие мы и есть и другими не будем. Но все-таки кое-что скажу. Я увидел, как отец при людях берет мать за руку. Или несет ее на руках наверх в спальню после того, как она уснула на диване перед телевизором. Или самолично везет ее в Портленд, чтобы купить ей новую модную оправу для очков. Невиданные картинки!
Однажды днем, года через два после моего возвращения в Версаль, я застал мать перед телевизором.
– Что новенького? – спросил я.
– Он только что был тут.
– Кто?
– Кеннеди.
– Кеннеди был – здесь?
Она слегка покачала головой вверх-вниз. Вроде бы как «да».
– И который Кеннеди?
– Бобби. (Роберт был ее любимцем в клане Кеннеди.)
– Бобби Кеннеди был здесь?
Снова невнятное кивание.
– То есть его показывали по телевизору?
– Нет. Здесь.
– Мама, ты хочешь сказать – по телевизору?
– Здесь!!!
И надо было мне привязываться к ней! Мало ли что происходило в ее голове. Возможно, она хотела сказать что-то совсем другое, а вышло – про Кеннеди.
Но в меня словно черт вселился. Я начал смеяться над ней, стал спрашивать, а не была ли тут с ним в обнимку Мэрилин Монро.
Лицо матери перекосилось. Она шарахнулась от меня, словно я хотел ее ударить.
– Ах, мама, не сердись. Я просто шутил.
– Шшш! Шшш!
– Да брось ты, я просто шутил.
– Шшш! Шшш!
Она уже забыла о споре со мной. Она была полностью поглощена программой новостей. Что она видела на экране? Что понимала? Об этом оставалось только гадать.
Но отец краем уха услышал первое громкое «шшш!» и уловил обиженную интонацию в голосе матери. Он влетел в комнату.
– Что случилось?
Я стал беспомощно оправдываться. Отец сел рядом с матерью и начал ласково нашептывать ей на ухо. Мать блаженно улыбалась. Не знаю, понимала ли она его слова или просто реагировала на ласковую интонацию. Со стороны мать и отец казались влюбленными подростками.
То, что он, такой закрытый человек, способен на телячьи нежности, для меня было откровением. Но мать, думаю, знала его в тысячу раз лучше меня. Однажды во время нашей прогулки вокруг озера, в один из ее ясных моментов, я спросил мать, что ей так понравилось в Клоде Трумэне, когда они только познакомились. Его сила? Его внешность? Его напористость?
– Нет, Бен, – ответила мать. – Я полюбила его за золотое сердце. Я сразу увидела, что он за человек. Он был как открытая книга.
Я насмешливо хмыкнул. Золотое сердце! Не смешите!
– Не смей, Бен! – осадила она меня. – Ради тебя он на что угодно способен. Ради тебя он под поезд ляжет!
9
Через сутки после беседы с Джоном Келли я сидел на берегу озера в своей машине и пытался поймать любимую портлендскую радиостанцию. Сигнал был неустойчивый – мешали окрестные холмы.
Пока моя рука возилась с радиоприемником, глаза рассеянно гуляли по прибрежным рощам. Потом мое внимание переключилось на воду. Поверхность озера была совершенно гладкой, но время от времени налетал ветер и начиналась рябь. В динамиках Мик Джаггер наяривал «белый рэп». В этот момент мои глаза вдруг споткнулись о что-то желтое в воде неподалеку от берега.
Озеро снова подернулось рябью, и желтый предмет исчез. Как я ни напрягал глаза, ничего различить больше не мог. Однако я был уверен, что мне не привиделось. Я выключил радио и, положив руки на руль, стал напряженно ждать, когда ветер стихнет. Как назло, волны не спешили улечься.
Я вышел из машины и решительно зашагал к воде. У самого берега нежилась в лучах солнца преогромная рыбина – дюймов восемнадцать в длину. Длинная, темная, по спине черные пятна. Я мог бы нагнуться и схватить ее. Но рыба меня не интересовала.
Я взобрался на большой валун и пристально вглядывался туда, где я заметил желтое пятно. Возможно, это подводный камень. Отчего же я его никогда не видел его прежде? И может ли быть камень такого ярко-желтого цвета?
Я собирался пройти дальше вдоль берега и найти лучшую обзорную площадку, но тут ветер смилостивился, рябь улеглась – и в десяти – пятнадцати футах от берега я различил багажник желтой «хонды». Даже номер прочитывался – массачусетский номер.
Дик Жину сумел подплыть в плоскодонке к затопленной машине и зацепить ее тросом. Другой конец троса я закрепил на буксирный крюк моей полицейской машины.
«Хонда», полная воды, была словно бетоном налита. Мотор «бронко» неистово ревел, из-под колес летел песок, однако машина не продвигалась ни на дюйм. Получилось лишь с пятой попытки – «хонда» всплыла дюймах в восьми – десяти от берега, и я потихоньку вытащил ее на сушу.
Я отбуксировал «хонду», из открытых окон которой лилась потоками вода, на крутую подъездную дорогу и зафиксировал ее колеса камнями, чтобы машина не скатилась обратно в озеро.
Тем временем вода прекратила выливаться: внутри «хонды» осталось озерцо – до уровня окон. Зрелище было неаппетитное: грязь, ил и водоросли.
«Хонда» держала воду классно – ни из одной щели не лило.
– Ты только погляди, какая герметика! – восхищенно воскликнул Дик. – Умеют же япошки!
– Дик, эти машины клепают у нас в Огайо, – проинформировал я.
– Все равно – японское качество!
Дик открыл дверь на стороне водителя и проворно отскочил. Но водопад все равно замочил его ботинки и штаны. Дик зачертыхался и затопал ногами.
За водительским сиденьем на полу я увидел знакомый чемоданчик – прокурорский кейс. Такие я часто видел у судейских.
Я заглянул внутрь – куча разноцветных папок с документами.
Сильно подпорчены водой.
Дик из-за моего плеча сказал:
– Чиф, ты лучше сразу погляди, что это за папки.
Я Дика знаю. Когда он обращается ко мне «Бен» – это значит «будь спок, я сам сделаю». Когда он величает меня «Чифом» – значит, «уж ты сам это сделай, мое дело подчиненное».
Я раскрыл самую толстую папку. На обложке стоял гриф «Отдел спецрасследований». Заголовок: «Обвиняемый Джеральд Макниз». Внутри алфавитный указатель – множество имен. Мне бросилось в глаза: «Харолд Брекстон. Джун Верис» Рядом пометка: «Дата процесса: 6.10».
Я открыл соответствующий файл. К моему огорчению, почти все было нечитабельно. Чернила расплылись, слова превратились в синие или черные пятна. Документы, записки – словом, весь ворох бумаг, связанный с предварительным производством по делу. Там и сям прочитывались несколько слов, шапка адреса, подпись – Данцигер. В одном месте я увидел слова «Эхо-парк, героин». В другом, на записке-памятке, стояло «Позвонить Гиттенсу касательно: где Рей Ратлефф?». На внутренней стороне обложки хорошо различимая схемка строения преступной организации:

Несколько стрелок указывали от Макниз на Вериса и Брекстона. Данцигер, видимо, именно этим путем хотел идти – добраться до вожаков.
Ключ торчал в замке зажигания; на кольце рядом с ним был еще по меньшей мере десяток разных ключей. Сиденье водителя было отодвинуто далеко назад, до максимума. Это показалось мне странным: хоть Данцигер и был рослый мужчина, но столько места ему явно ни к чему. В луже на полу плавали кроссовки, размокший дорожный атлас и небольшой чемоданчик.
Дик проверил номер машины по компьютеру. Она была зарегистрирована на имя Роберта М. Данцигера из Уэст-Роксбери, штат Массачусетс. Заодно Дик просмотрел и данные на Хародда Брекстона: под следствием по обвинению в нападении с целью убийства (от пяти до семи лет по законам штата); в прошлом – снятое обвинение в преднамеренном убийстве. По другим именам членов шайки никакой информации. Разумеется, банк данных, доступный дорожным полицейским, не отличается ни полнотой, ни достоверностью. Придется мне лично съездить в Бостон, чтобы собрать необходимую информацию про этих типов.
На бампере «хонды» было два стикера. Один – предвыборный: «Голосуйте за окружного прокурора Эндрю Лауэри!»
Другой – с символом бостонской ассоциации патрульных полицейских: «Я поддерживаю бостонскую полицию».
Конечно же, мне следовало немедленно доложить о находке руководителям следствия. Передать им и машину, и документы. Передать тем, кто официально ведет следствие. Но я решил не торопиться. В последние двадцать четыре часа я много думал о словах отца. Я успел проникнуться его приказом не сдаваться. Хрен они мимо меня пройдут! Я был убежден в своей правоте. Мой долг – разобраться в этом деле. Мой долг – идти до конца.
10
Домик Джона Келл и прятался за деревьями в леске на берегу озерца Себаго.
Строение из некрашеных кедровых досок было так хорошо закамуфлировано в чаще, что только белая «тойота» во дворе да белая спутниковая тарелка выдавали его местоположение.
Жилище Джона Келли меня несколько разочаровало. Настоящая отшельническая нора. Это не соответствовало героическому образу, который уже сложился в моей голове. Я ожидал домища со всеми прибамбасами. А тут – такая скромность, желание спрятаться, удалиться от мира.
С кейсом Данцигера в руке я направился к домику. Сперва я попытался заглянуть в дом через торцовое окно. Но сквозь пыль и цветень ничего не просматривалось. Я направился к двери. Тут сам Келли с газетой, свернутой в трубку, вышел мне навстречу.
– А, шериф Трумэн, – сказал он.
– Разрешите вам кое-что показать, мистер Келли.
– Валяй, если что-то интересное.
Я протянул ему мокрый кейс:
– Бумаги Данцигера.
– О-о!
– Хотите взглянуть?
– Нет.
– Вы серьезно?
– У меня подозрение, Бен Трумэн, что ты намерен втянуть меня в это дело. А я в него втягиваться не хочу.
– Нет, я просто...
– Кстати, откуда у тебя этот кейс?
– Мы нашли машину Данцигера. Ее затопили в озере. Там и были его документы.
– И ты теперь таскаешь их с собой и показываешь всем встречным-поперечным? Ну ты даешь! Надеюсь, ты не копался в бумагах?
Я хмыкнул.
Келли с расстроенным видом почесал нижнюю челюсть. Словно отец, чей сын только что попался на том, что без спроса взял ключи от машины.
– Я знаю, в каком направлении вести расследование. У меня есть зацепка.
– У него есть зацепка!.. Позволь мне дать тебе совет, Бен Трумэн. Возвращайся быстренько в свой Версай...
– Версаль, – поправил я его.
– Ну да, вали прямо в свой Версаль, позвони в прокуратуру и доложи по всей форме, что ты обнаружил машину Данцигера и его кейс. Пусть пришлют ребят все это забрать.
– И вам не любопытно, что именно мы нашли?
– Спасибо, я могу потерпеть. Прочитаю о результатах в газете.
– Я уже копался в бумагах. Если я и мог причинить какой-нибудь вред, то дело уже сделано.
Келли с упреком покачал головой:
– Я думал, это не твое расследование.
– Не мое. Но дело мое!
– Хочешь в детектива поиграть?
– Нет, я просто заинтересованный наблюдатель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39