Вместо жандармов появился Димо Казак.
1 «Будущность» — еженедельная болгарская газета, издававшаяся Г. Раковским в Бухаресте в 1864 г. Орган болгарской революционной эмиграции.
2 «Народность» — еженедельная болгарская газета, издававшаяся в Бухаресте в 1867—1869, орган тайного центрального комитета, стоявшего на позициях компромиссного либерально-буржуазногб разрешения вопроса о национальной независимости Болгарии.
3 Букв, «акт веры» (португ., исп) — публичное отречение от церкви и казнь осужденных инквизицией еретиков
— Казак! Казак! — закричали все, двинувшись ему навстречу.
— Скверное дело! — произнес он, тяжело дыша. Все испуганно переглянулись.
— Тарильом подвел! — прибавил он, переводя дух.-— Негодяй.
— А! Это из-за рыбьего хребта, наверно? — спросил Хаджи Атанасий.
Казак поглядел на него свирепо.
— Да нет же, пусть он его в пасть себе сунет и подавится,— сурово сказал он.
— Не верю, чтоб он сделал это нарочно,— заметил Хаджи Смион.
— А зачем вызвали учителя? — спросил Иванчо Йота.
— Его связали? — вставил Хаджи Смион.
— С какой стати будут вязать учителя? — проворчал Казак.— Учителя бей вызвал по другой причине...
— Знаю, знаю,— перебил догадливый Хаджи Смион, сразу успокоившись.— Чтобы тот прочел ему какую-нибудь старую купчую. Сам-то не больно грамотен — вроде меня.
— Какую старую купчую? — зверем зарычал на него Димо Казак.— Какую там купчую? Прокламации! Прокламацию бухарестского комитета!
Все остолбенели.
И Димо Казак взволнованно рассказал им, что сего-. дня после полудня Варлаам приклеил на своих воротах прокламацию, говорят, с портретом Тотю-воеводы, а Се-лямсыз, растолкав читавших ее любопытных, взял и отнес ее потихоньку бею. Это страшно всех удивило, потому что никому не могло в голову прийти, чтобы этот смирный Варлаам был таким опасным человеком. Особенно испугался Хаджи Смион: он вспомнил, что сегодня был у Варлаама и тот даже просил у него ружье, о чем Хаджи Смион тут же рассказал товарищам. Мирончо стал кричать и бранить «предателя» Селямсыза, поклявшись, что придет время,— он повесит его на его собственных воротах, как Варлаамов хребет. Иванчо также выразил негодование по поводу «предательства по отношению к народу», совершенного Селямсызом, браня в то же время и невежественного Варлаама, который от природы не годится в бунтовщики. Но Иванчо был страшно потрясен, услышав от Казака, что онбаши ищет его, Иванчо, так как у него в комнате над лавкой всю ночь
до самого утра горела свеча, и это показалось странными Приятели стали перешептываться, кидая подозрительные взгляды на обе опасные личности, от страха дрожав шие, как лист.
После минутного совещания компания изменила свой план и решила идти в город.
— А вы скройтесь, будто вас нет совсем, пока все не разъяснится. С богом! — строго сказал Мирончо, указывая обоим подозрительным на Старапланину.
Два приятеля некоторое время стояли, потрясенные уставившись друг на друга в полном молчании. Хаджи Смион, с фесом учителя Гатю на голове, взволнованный^ смущенньщ, растерянный, кинул, наконец быстрый взгляд в ту сторону, куда ушли остальные, и в отчаянии еще ниже опустил голову. Первым нарушил молчание Иванчо Йота:
— Подай совет, Хаджи.
Хаджи Смион поглядел на него угрюмо,
— Какой совет? — сердито спросил он,
— Куда нам спрятаться?
— Мне с тобой? Чтоб ты меня погубил?
— Послушай, любезный друг,—на этот раз покорно промолвил Иванчо.
— Какой там еще «любезный»? Какой «друг»? Знать тебя не знаю.
— Послушай, брат, не бойся меня,
— А что ты писал ночью?
— Только не прокламацию, брат,
— Кому говоришь? Ступай себе.
— Постой, брат. Я тебе объясню.
Хаджи Смион поглядел на него высокомерно и недоверчиво.
— Говори, имеешь ты касательство к прокламации?
— Говорю тебе — не имею,— шепотом ответил Иванчо.
— Ты не заодно с Варлаамом?
— Нет, милый брат,— убитым голосом промолвил Иванчо.
Хаджи Смион призадумался.
— Поклянись, что не имеешь касательства,
— Клянусь! Вот! Иванчо перекрестился.
— Клянись как полагается.
— Как?
— Скажи; лопни мои глаза, коли я что знал.
Иванчо повторил клятву, потом спросил, таинственно понизив голос:
— Может, ты что-нибудь знаешь... и прочее?
— Ничего... Но что ж теперь делать?
— Бежать, брат, бежать!
— Бежать?
— Ну да, бежать в горы,— испуганно твердил Иванчо.
— Так, в горы. А наши жены? Нет, нет, тогда про нас скажут: настоящие бунтовщики... А если мы попадем к Филиппу? Избави боже! Ведь тогда нам придется драться с турками!
— Так как же? Да не бойся ты меня, милый брат. Хаджи Смион хотел что-то сказать, но вдруг остановился и промолвил:
— Поклянись еще раз. Иванчо опять поклялся.
— Ну, пойдем, спрячемся в «Нору». Оттуда видно во все стороны; она возле самой горы. Но ежели ты меня погубишь...
И они быстро пошли по полю по направлению к Белому яру.
XVII. Не только инженеры строят плохие мосты
К западу от луга, за бурлящей по камням рекой, вздымается изрытый дождевыми потоками, изъеденный временем высокий берег. Земля здесь такая светлая, что место это называется «Белый яр». На верхнем краю яра, прилегающем к Стара-планине, виднеется отверстие размером в человеческую голову, если смотреть на него с луга.
Оно было проделано мотыгами беднячек, обнаруживших там жилу великолепной белой глины и наполнявших этой глиной свои рваные мешки, чтобы побелить перед большим праздником стены своего дома. К этому-то уединенному и удобному убежищу и поспешили опальные приятели.
Вода в реке сильно прибыла, и мутные валы, пенясь, яростно бились об огромные круглые гладкие камни, принесенные сюда дождевыми потоками из самых недр горы. Волны с грозным и диким шумом встали поперек дороги обоим беглецам, заставив их остановиться в недоумении.
Несколько крупных камней, лежащих на одинаковом расстоянии друг от друга и заливаемых водой, привлекли внимание Иванчо и Хаджи Смиона, образуя случайный и опасный мост, по которому все же можно было перейти на ту сторону.
— Иди, Иванчо,— промолвил Хаджи СМЙОН, в страхе глядя на воду.
Иванчо озирался в смущении и растерянности.
— Поставь ногу вот на этот камень,— продолжал Хаджи Смиои,— потом вон на тот, что немножко заливает вода, потом прыгни на тот острый, потом перескочи как-нибудь вон туда, на синюю плиту, что криво стоит, а с нее — хоп на берег!... Если оступишься — крикни... Я в Молдове похуже одну реку так вот переходил...
Но Иванчо не нуждался в уговорах Хаджи Смиона. Собравшись с духом, он стал на первый камень, потом на второй. Тогда Хаджи Смион принялся воодушевлять и ободрять его, но шум волн заглушал его голос.
На четвертом камне Иванчо остановился неподвижно: вода, бурля, заливала ему ноги. Он испугался, но услыхав ободряющие возгласы приятеля, взял себя в руки и благополучно перепрыгнул на острый камень, на котором почти не было места, где встать. Только тут он понял, на какое опасное дело пошел, ибо один только Марко Королевич мог бы перепрыгнуть через мутную бездну, клокочущую меж двух камней перед ним. Оглушительный рев реки ошеломил его, заставил застыть в оцепенении. Ему показалось, что камень двинулся и плывет против течения. Он хотел вернуться назад, но было уже поздно. Вдруг он закачался, как пьяный, вообразив, что Хаджи Смион выдергивает камень у него из-под ног; он бросился на синюю плиту, но упал в волны, сбившие его с ног своим буйным напором. Между тем Хаджи Смион делал всяческие усилия, чтобы помочь своему бедному другу: кричал, махал руками, отчаянно прыгал, кинул ему свой фес, чтобы тот за него ухватился и ругательски ругал строителей дрянного моста.
Иванчо еле вылез на берег, промокший до нитки, без феса, без обуви. С рукавов и брюк его, журча, текли мутные ручьи. А в это время Хаджи Смион, решив, кто в данный момент благоразумней отложить купанье, пошел искать ниже броду. Напрасно Иванчо выразительно махал ему рукой: иди, мол, тем же путем. Он нашел более удобный переход,
— Хорошо, что ты вылез,— сказал он, снова сойдясь с Иванчо — Я бы тоже за тобой перешел, ежели бы ты меня не удержал.
— Как? Я? — воскликнул Иванчо со злобой.
— Ну, да. Ведь ты махал мне рукой, что перейти нельзя. Но где же твой фес? Тю! И мой тоже пропал! — воскликнул Хаджи Смион, тронув свою голову.
Между тем Иванчо отряхивался, чертыхаясь.
— Хорошо, что я тебя подбодрил. Мне ведь такие широкие реки в Молдове переходить случалось — страшное дело! Это все пустяки... А вот каково в море тонуть? — продолжал сострадательный Хаджи Смион утешать приятеля, взбираясь вместе с ним вверх по откосу.
Иванчо только пыхтел, напрягая все силы, чтобы идти вперед, так как мокрая одежда стесняла его движения.
Хаджи Смион часто оборачивался назад, чтоб убедиться, что их никто не видит. Они спешили, хватаясь за крепкие корни и бурьян, а иногда подвигаясь вперед даже ползком.
В одном месте, на большой крутизне, оба вдруг поскользнулись и невольно протянули руки, чтоб уцепиться за какое-то зеленоватое корневище. Хаджи Смион ухватился за спасительный предмет, опередив своего спутника, но тотчас в ужасе отпрянул назад: это был. хвост змеи. Увидев помертвелое лицо онемевшего от страха приятеля, Иванчо подошел ближе, схватил камень и ударил свернувшуюся кольцом змею по голове. Змея стала отвратительно корчиться и, наконец, застыла. Только хвост ее продолжал шевелиться. Хаджи Смион тотчас снял один башмак и бесстрашно хватил им по воинственному хвосту. Потом торжествующе поглядел на друга:
— Я ее прикончил... Хорошо, что не ты за нее схватился. Перепугался бы.
Наконец, они дотащились до входа в пещеру, которая должна была служить им убежищем. Вход шириной в два локтя вел во внутреннее помещение довольно правильной формы, похожее на настоящую пещеру со сводом; пол был покрыт следами пребывания коз. Беглецы юркнули внутрь и только тут перевели дух после трудного, полного опасностей путешествия.
XVIII, Дворец Мупчо
Хаджи Смион забился в глубь пещеры, а Иванчо остался у входа, чтобы погреться в косых лучах заходящего солнца. Хаджи Смион из глубины указывал приятелю, куда смотреть, и время от времени осведомлялся, не видит ли тот кого — скажем, онбаши или...
Иванчо отвечал, что никого не видно. Он был мрачен,
— Скажи по правде, Иванчо: не ты сочинил прокламацию?
— Нет, нет, не бойся, брат!
— Мы не пострадаем?
— Нет.
г - — так зачем же мы сюда убежали? — спросил Хаджи Смион.
Иванчо кинул на приятеля меланхолический взгляд.
— Мы — мученики за народ,— тихо промолвил он^ Хаджи Смион поглядел на него с удивлением,
— Что ж, и ночевать здесь будем?
— По-моему, надо ночевать здесь,— ответил Иванчо,
— А зверей нет?
— Зверей нет,— ответил Иванчо. Некоторое время оба молчали.
— Нет, нет, зверей нету. Могут прийти медведи, но только ночью... Будь я сочинитель, как ты,— бормотал Хаджи Смион, думая о другом и оглядывая свод над своей головой,— я бы описал всю эту историю... Мы с тобой теперь, как Женевьева с младенцем1 в пещере, помнишь?..
Иванчо не ответил. Он к чему-то внимательно прислушивался.
— Ты что-нибудь слышишь? — спросил Хаджи Смион.
Иванчо сделал ему знак молчать. Оба затаили дыхание.
Послышался шум осыпающегося песка. Как будто кто-то с огромным трудом карабкался по обрыву, видимо, направляясь к пещере. С каждым мгновением шуршание песка слышалось все ближе. Кто бы это мог быть? Двое беглецов боялись выглянуть. Сердца у них страшно бились, глаза были прикованы к входу. Вдруг раздалось нечеловеческое мычание, от которого волосы у них на голове встали дыбом. Песок и куски глины сы-
1 Действующие лица болгарской пьесы «Многострадальная Же невьева».
пались вниз с сильным шумом; слышался стук мелких камней. Конечно, все это производили чьк-то невидимые шаги. Вдруг опять послышался какой-то непонятный звук, безобразный глухой стон запертой скотины или лесного зверя, и снова — шорох сухого песка и стук камней, быстро скатывающихся вниз по обрыву.
— Сюда идут!— прошептал Хаджи Смион. Мычание перешло в какое-то дьявольское пыхтение,
а через некоторое время — в страшный хрип.
— Зверь! — воскликнул Хаджи Смион, прячась за спину Иванчо.
Вдруг Иванчо осенило вдохновение. Он решил испугать животное: широко открыв рот, страшно выпучив глаза, мучительно наморщив лоб, безобразно скривив нижнюю челюсть, он издал ужасный, нечеловеческий вопль, похожий одновременно на медвежий рев, ослиное пенье и волчий вой.
Застонала пещера, застонали окрестности.
Хаджи Смион был потрясен. Напрасно он отчаянно махал приятелю рукой, щипал его за локоть, колотил по спине, чтобы тот замолчал, а то онбаши услышит. Иванчо продолжал реветь; глаза его выкатились чуть не на лоб; лицо утратило образ человеческий... Горные долины стонали.
Хаджи Смион почувствовал себя раздавленным.
Вдруг что-то похожее на голову показалось у входа и заглянуло внутрь. Эта была голова человека, но чудовищно страшная на вид. Смятое, зверообразное лицо с парой светящихся безумием глаз, свирепо вращающихся и выпученных, заканчивалось острой, перекошенной челюстью, чавкающей и пускающей слюну, как у жвачных животных. Нестриженые, свалявшиеся и косматые волосы длинными, скрученными седыми сосульками падали на шею и лицо. Вся голова напоминала чуму, как она рисуется пугливому детскому воображению.
И странное дело: эта зверская физиономия при виде Иванчо улыбнулась.
— Юродивый! — воскликнул тот.
— Мунчо! — воскликнул Хаджи Смион. Юродивый стоял у входа, ухмыляясь и разглядывая
гостей. Они не знали, что эта заброшенная пещера с некоторых пор служила местом отдыха для дурачка, ко« торый каждый день приходил сюда из монастыря по спать в холодке послеполуденной порой.
Ах, черт бы тебя побрал, Мунчо! Что ты наделал! — промолвил Хаджи Смион, кисло улыбаясь: с ним, помимо его воли, случилось происшествие, о котором он ни в коем случае не хотел сообщать Иванчо Йоте.
Он ведь такой болтун, этот Йота!
— Он побьет! — проревел Мунчо, плетясь по направлению к ним.
Иванчо испуганно взглянул на Мунчо.
— Это блаженный. Что его бояться? — заметил Хад жи Смион.
— А если он нас выдаст?
— Ты прав. Может, это шпион,— сказал Хаджи Смион призадумавшись.
Но Мунчо ни на что не обращал внимания. Теперь он окончательно вступил в свой дворец, бесцеремонно занятый незваными пришельцами, впрочем дружественными. Эта непринужденность поведения Мунчо вернула ему доверие беглецов.
— Не станет он предавать нас; ведь он — блаженный! — промолвил Хаджи Смион, глядя с любопытством на Мунчо, который, выпучив глаза, хрустел пальцами й мотал головой.
— Черт бы тебя побрал, Мунчо! Что ты наделал? — повторял про себя Хаджи Смион с кислой улыбкой.
Иванчо йота тоже успокоился. Он даже принялся с любопытством рассматривать зверя, заставившего его издать страшный богатырский клич, способности к которому Иванчо не подозревал в себе и сам удивлялся ей.
Со своей стороны Мунчо глядел на них дружелюбно. Он чавкал, вращал глазами, вертел головой и улыбался гостям, радуясь, что они оказали ему честь своим посещением.
Вдруг Иванчо пришла в голову мысль отправить Мунчо послом к отцу игумену с просьбой снабдить их шапками, обувью и хлебом и тайно известить обо всем их домашних. Хаджи Смион одобрил этот план.
— Он меня побьет! — заревел Мунчо, услышав имя о. Амвросия.
— Никто тебя не тронет, Мунчо,— сказал Хаджи Смион, подавая Иванчо кусок бумаги и огрызок карандаша.-
— Напиши ты. Я весь в грязи. Фу, свинство какое! — промолвил Иванчо с жалким выражением лица.
— Нет, нет, ты напиши, как в писании. Отец Амвросий— русский и читает только по-русски. Я в Молдове только слышал, как говорят по-русски, а писать не умею,— ответил Хаджи Смион.
Иванчо не без гордости кивнул в знак согласия. Написав по-русски письмо, он прочел его вслух приятелю, ища взглядом его одобрения.
— Правильно,— сказал Хаджи Смион.
Но понимая, что, ежели такое письмо, к тому же написанное по-русски, попадет в руки властей, тогда дело— дрянь, он поставил свою подпись ниже подписи Иванчо (полное имя и прозвание Хаджи Смиона были: Хаджи Смион Хаджи Кунин Кондрачиоглу, но он имел обыкновение подписываться сокращенно: X. Смюн К.)
Вот что содержало в себе это письмо и какую оно имело форму:
Благословите,
Ваш! Покорные чада
Иоанн Мотов
X. Смюн К.
(Секретно)».
Потом они обратились к Мунчо, чтобы вручить ему это важное послание.
— Он побьет! — опять промычал тот, мотая головой и пуча глаза на письмо.
Наконец, Мунчо согласился отнести письмо, после того как ему сказали, что оно содержит просьбу к игумену не бить его.
Дурачок вышел из своего дворца, и два приятеля остались одни в ожидании.
XIX» Помощник учителя Мироновский
Помощнику учителя Мироновскому было всего двадцать пять лет, Он был сухощав, скромен и очень застенчив» Говорили, что при виде молодой женщины он спотыкался, и особенно часто это случалось с ним, когда он проходил мимо ворот чорбаджи Иеронима, весь день глазели на прохожих бойкие хозяйские дочки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14