Кабо помогал руками, пока дотягивался, далее норовил делать это ножнами сабли, а под конец лишь наблюдал за стараниями товарища.
И снова звуки на лестнице. Кабо прянул в сторону, сливаясь с темнотой. Шагалан, распятый на высоте, скрыться, разумеется, не мог, но затих, замерев и вжавшись в камень. В случае опасности довелось бы прыгать с десяти локтей. На пороге комнаты, напевая, возник давешний парнишка. На сей раз о везении речи не шло, Кабо летучей мышью набросился сзади, ударил грамотно и жестко. Подхватил тонко ойкнувшего бедолагу, оттащил к стене.
– Чему быть, того не миновать, – буркнул юноша, потом обернулся к другу: – Ползи выше, брат, коль ввязался. Монашек покуда подремлет.
Последние рывки давались Шагалану уже через боль. Сознание привычно растворяло ее, зато бешеное напряжение начинало корежить судорогами мышцы. Застонав, разведчик изогнулся и нащупал-таки пальцами щербатый край оконца. Уцепился, подлез чуть-чуть еще, взялся основательно и свел ноги. Теперь он висел над пустотой только на руках, но в тот момент и это ощущалось как величайшее наслаждение. Одеревеневшие ноги медленно возвращались к жизни.
Немного оправившись, юноша подтянулся и вновь сел на шпагат. Окошко, ничтожная прореха в толще стены, очутилось как раз у него напротив лица. С башней получилось хуже. Впереди темнели обширные, густо застроенные кварталы, клубились дымом печные трубы, дальше виднелась полоска частокола, ближе – краешек площади с малышами-стражниками. Донжон уполз куда-то вправо: чтобы разглядеть его, понадобилось притиснуться лицом к камню и скосить глаза. При всем том зрелище заслуживало любых мучений.
Небольшая круглая площадка на вершине башни находилась сейчас несколько ниже Шагалана. По ней неспешно прогуливались двое. Светловолосые мелонги, в доспехах и при оружии, однако спутать их было невозможно. Первый – сухощавый узколицый мужчина, привычно разложивший на краю парапета какие-то свитки. Держался он уверенно и с достоинством, и все же угадывался в нем не только чиновник, но и слуга. Чуть торопливо поворачивалась его голова за прохаживавшимся собеседником, чуть заметно пригибалась спина, когда он осмеливался открывать рот сам. Вторая фигура оказалась куда колоритнее: могучий атлет, природный воин, подтянутый и энергичный, невзирая на проседь. Под длинным плащом панцирь, дорогой, хотя и безо всякой вычурной отделки. Воин то мерил площадку широким шагом, то застывал, обратившись вдаль. По тому, сколько он говорил, становилось понятно, что, в сущности, происходит беззвучный для наблюдателя монолог. Чиновник лишь изредка вставлял фразы, а чаще терпеливо внимал или быстро заносил что-то важное в бумаги. Воин не следил, успевают ли за ним записывать. Иногда он умолкал, погруженный в собственные мысли, и тогда чиновник замирал в готовности.
Наконец, на очередном проходе воин повернулся к собору, и Шагалан присвистнул. С этого человека впору было ваять памятники. Красивое мужественное лицо словно вырубили из гранита: мощная челюсть, правильный нос, орлиный излом бровей – все указывало на непоколебимую волю и привычку повелевать. Сложнее было заподозрить глубокий, изощренный интеллект – в том, что перед ним знаменитый Бренор Гонсет, разведчик уже не сомневался. На секунду даже подумалось, не является ли подлинным мозгом наместника его секретарь… Тут воин резко перевел взгляд на собор, и как будто полоснуло чем-то тяжелым и пронзительным. Юноша, едва не сорвавшись со своего гнезда, невольно увел голову от оконца.
– Ну что там? – подал снизу голос Кабо. – Он?
– Он, – хрипло ответил Шагалан. – Я спускаюсь, больше здесь делать нечего.
Путь вниз оказался ничуть не легче. Затекшие ноги еле слушались, однажды он чудом избежал падения. Опустившись локтей до восьми, махнул на все рукой и спрыгнул. На ногах не удержался, перекатился на бок, в облако пыли.
– Здорово потрудился, – хмыкнул друг. – Разотри, а то и не встанешь. Ну, стоило ли потеть?
– Стоило, – выдохнул Шагалан.
– Зацепишь оттуда?
– Неудобно очень, требуется заваливаться влево… И далековато, под сотню шагов. А бить нужно первой стрелой, вторую не позволят.
– Придумал чего?
– Хочу испытать вражью игрушку, этот их арбалет. Добудем такой?
– Так же свободно, как и лук, – пожал плечами Кабо. – Их тут частенько патрули, видел, таскают. Пристреляться только надо.
– Это само собой. Если с подобной штукой устроиться на веревке у дырки да извернуться… глядишь, что-то и получится.
У стены напротив глухо застонал несчастный служка.
– Приходит в себя, – обернулся Кабо. – Живучий парнишка, но куда же нам его девать? Отпускать нельзя, растрезвонит про нападение. Все, естественно, спишут на проникших в церковь воров, а вот Гонсет… Если он сейчас готовится к некоему покушению, то вполне способен почуять неладное. Тогда сюда и мышь не пролезет.
– И убивать тоже нельзя… – Шагалан яростно растирал ладонями занемевшие ноги. – Спрятать его все равно некуда, места мало, хватятся – обыщут в момент. Найдут, а дальше – строго по твоей логике, брат. Причем шум поднимется еще громче, и уж тут-то он точно достигнет ушей наместника.
Парнишка, чью судьбу так безмятежно обсуждали, заворочался и приоткрыл глаза.
– А если скинуть его на площадь? – нимало не смущаясь, продолжил размышление Кабо. – Пусть считают, что выбросился сам, а зачем, почему – будут гадать до весны. Пока же у тела толпится и гудит народ, спокойно оставим собор. Как тебе?
Глаза служки начали медленно округляться от ужаса.
– Идея хорошая, – промолвил Шагалан. Паренек беспомощно шевельнулся в сторону лестницы. – Однако осуществить ее затруднительно. Ты видел по дороге хоть одно окно, в которое он пролезет? Затем, переполох на площади небезопасен – кто-нибудь из прихожан в состоянии углядеть парочку, выныривающую из дверей. А самое главное – Гонсет. Вряд ли он отнесет полеты людей перед своим убежищем к заурядным событиям. Нет, с точки зрения наместника ничего необычного не должно случиться. – Юноша на едва гнущихся ногах легко настиг отползающего пленника, склонился над ним. – Пожалуй, вариант с убийством все же наилучший.
Служка разинул рот для крика, но голоса так и не обрел. Тогда он судорожно заслонился от судьбы рукой, зажмурился.
– Жить, никак, хочешь, парень? – осведомился Шагалан. – Имеется у тебя и такой шанс. Быстро отвечай: за той дверью ход на крышу?
По-прежнему немой служка усиленно закивал.
– На крыше стрелки? Зачем ты сюда бегал?
– На… настоятель… велел… Еду там… или одежу менять… еще чего… Пощадите…
– Возможно, и пощадим. С нами пойдешь?
– Куда? – в испуге дернулся парнишка. – К сокровищнице? Я дорогу знаю, хотя без ключей…
– На черта нам церковные сундуки? – усмехнулся Шагалан. – На улицу пойдешь. Сам, тихо прогуляешься в нашей компании.
– Так ведь… это… нельзя мне.
– Ну, твоя воля, приятель, решай. Либо кочевряжиться и голосить – прирежем тут же. Либо посидеть денек под замком и вернуться получать свои законные розги.
Разведчик не стал уточнять, что вне границ площади за жизнь парнишки не дадут и медного гроша, а бедолага вряд ли мог сейчас трезво мыслить.
– Конечно, я пойду! – горячо зашептал он. – Не сомневайтесь, господа, и после ни словечка не скажу. Пусть считают, по кабакам загулял, пусть порют и на горох ставят. Я понимаю!
– Воистину, – Шагалан почти дружески похлопал пленника по спине, – лучше уж розги, чем дыба, верно? Язык укротишь – шкуру попортишь, а голову сбережешь. Толково рассудил. Давай тогда подсоблю подняться, пора.
Теперь Кабо спускался первым. Шагалан поддерживал шатающегося служку под локоть и за плечо, не то из доброго участия, не то конвоируя. Нижнего яруса достигли спокойно, без лишних встреч. Опасливо приоткрыли дверь – служба все еще продолжалась. В притворе друзья обступили пленника уже с двух сторон, Шагалан незаметно прижал к его боку нож.
– Свободней, веселей, – напомнил хромец. – Не на похороны пока идешь, на гулянку. Улыбайся ты, что ли? Разве так старым приятелям радуются?
Вышли на крыльцо. Стражники, томившиеся неподалеку, скользнули скучающими взглядами и отвернулись. Зато прошествовавший было в храм причетник неожиданно вынырнул обратно.
– Ауэрген! – позвал высокий требовательный голос. – Ауэрген!
Служка вздрогнул всем телом. Шагалан покосился на него и чуть кольнул острием, дабы привести в чувство.
– Ауэрген! – старательно надрывался клирик. – Немедля воротись! Кто тебе, негодный, дозволил покинуть свое место?
– Отмахнись от приставалы рукой, – тихо подсказал Кабо. – Можешь изобразить, что слегка пьян. Только ругаться не советую, а то по возвращении одними плетьми не отделаешься.
Смиренный парнишка выполнил указания, сыграл не слишком искусно, тем не менее для крикуши и это стало сюрпризом. Вопли оборвались на полуслове, будто застряв в горле. Через какое-то время причетник попробовал вновь поднять шум, но ослушник находился уже далеко. Наблюдавшие за действом стражники дружно заржали. Оглянувшись, Шагалан увидел, как неугомонный церковник, задрав подол рясы, неуклюже засеменил следом. Под могучим брюхом открылись тонкие кривые ножки.
– Топайте шибче, парни! – гаркнул беглецам один из солдат. – Не то святоша лишит вас и девок и выпивки. А еще лучше – дайте-ка каплуну в ухо! Пусть гнусавят свои гимны Небесам и не отнимают у людей земные радости!
– Хорошая мысль, – шепнул Шагалан бледному как мел пленнику. – Если этот тип догонит, отвесим ему душевную затрещину. Невообразимо, но, похоже, служивые сегодня за нас.
– Никого он не догонит, – презрительно поморщился Кабо. – Спорим, раньше запутается в пузе? Церковники научились экономить на чем угодно кроме любимой утробы.
Аккурат так все и произошло. Не пробежав и полусотни шагов, клирик прекратил стучать башмаками по мостовой. То ли вправду выдохся, то ли оскорбился хохотом солдат. Во всяком случае, выкрикнув вслед ослушнику остатки угроз, он немедленно занялся перебранкой с оцеплением. Заскучавшие стражники охотно включились в нее, примчались наводить порядок командиры, и скандал удался на славу. Идеальные условия, чтобы под шумок скрыться с глаз. Завернув в темный переулок, беглецы сбавили ход.
– Кажется, выскочили, брат, – заметил Кабо, озираясь. – Куда теперь этого молодца?
Парнишку опять мелко затрясло.
– Вы… вы обещались… – промямлил он.
Спрятав нож, Шагалан хлопнул его по плечу:
– Правильно боишься, дружище Ауэрген. В наше время никому не верят на слово, однако именно сегодня тебе повезло. Отведем за частокол, ребята присмотрят. Ты ведь, парень, не попытаешься удрать до срока?
– К дубу привяжут – никуда и не убежит, – буркнул Кабо. – Еще рад будет, что от волков его охранят да голодать не дадут. Отправимся прямо сейчас, впереди целая ночь хлопот… – Чуть отстав, он спросил у друга вполголоса: – Подробностями, брат, после поделишься. Пока скажи, как тебе наш… наша цель? В общем?
Шагалан надолго замолчал, задумался, подбирая слова:
– Ох, брат, так отвечу… крепко не понравился мне этот мужик.
Доведись ему услышать хоть малую толику произнесенного тем вечером на вершине башни, юноша мог бы выразить свои впечатления гораздо точнее.
XIX
– Гнилой город. И гнилая страна. – Правитель со вздохом оторвался от парапета.
Ингвер Конлаф не первый год служил в ранге доверенного помощника, а потому привык терпеливо сносить пространные рассуждения хозяина. В последнее время тот начал проявлять к ним особую склонность. В таком случае от помощника требовалось не столько покорное внимание к речам, сколько ежеминутная готовность выудить из потока обычного брюзжания конкретное распоряжение. Все иное еще извинительно подчас пропускать мимо ушей, однако не заметить прямое указание к действию – чревато. С годами наместник стал не только занудней, но и вспыльчивей. Впрочем, нельзя отрицать, своей знаменитой прозорливости и хитроумия он нимало не растерял, его приказы, безусловно, заслуживали того, чтобы их отлавливать с крайним тщанием.
– Дома уже настоящая зима, – поддакнул Конлаф.
– Зима. У нас если лето заканчивается, то сразу выпадает снег. Определенно, четко: либо тепло, либо мороз. А тут… полгода дожди, в остальную пору слякоть. В добротном бревенчатом доме да с жарко натопленной печью любая стужа нипочем, она лишь бодрит кровь и возвращает вкус к жизни. В здешних же каменных склепах… вечная сырость, мокрота проникает всюду, через саму толщу стен, исподволь подтачивает кости и выворачивает суставы… Похоже, я так и сгнию заживо в этом промозглом краю…
– Мы все желаем вам долгих лет в здравии, мессир.
То была максимально допустимая мера лести. Царедворцы, пытавшиеся превысить ее, в Гердонезе не задерживались.
– Не сомневаюсь, – скривил губу Гонсет. – Ведь вокруг кровожадный мир, полный опасностей. Кто, если не я, защитит вас от них?
– Разве сыщется в мире опасность, перед которой спасуют имперские полки, мессир?
Впервые в течение беседы правитель насмешливо покосился на своего помощника:
– Лично для тебя, Ингвер, самая очевидная опасность исходит как раз от имперских полков. Для тебя, Гархосса и десятка других наиболее близких ко мне людей. Да не уверяй, будто не ведаешь об отношении двора к окружению опального Гонсета! Случись что-нибудь, вас сожрут моментально. Уцелеют лишь сумевшие вовремя меня продать, разве не так?
– Неужели вы сомневаетесь в моей преданности Империи и вам, мессир? – Конлаф вздернул подбородок.
– Конечно, нет. Ты, бесспорно, верен и Империи и мне… хотя и именно в этом порядке. Я не ставлю это в вину, поскольку таковы многие из моих приближенных… Странно, они всерьез надеются, что я не в курсе их закулисных переговоров с эмиссарами двора, их писем, доносов… Тебя-то, вероятно, Ингвер, только и сдерживает ясное представление о наших возможностях в тайных играх, а?
– Я полагал, мессир… – возмущенно выпрямился помощник, но правитель оборвал его взмахом руки:
– Самое забавное, меня абсолютно не тревожит эта мышиная возня. Разумеется, я не потерплю рядом откровенных доносчиков, но слишком рьяные слуги Империи могут спать спокойно. При случае так им и передай. Думаю, совладаю с особо наглыми наветами, порождаемыми двором, а в остальном мне бояться нечего. Просто я предан Империи не меньше, чем любой из вас.
– Ваша преданность, мессир, несравнимо важнее всех прочих.
– И она же иногда приносит на голову неприятности… Однако мы отвлеклись. О чем, бишь, я говорил?
– Гнилая страна.
– Гнилая страна… – Гонсет опять уставился куда-то в море дымящих городских кварталов. – Я гнию тут. Заживо. Мы все разлагаемся, медленно и неуклонно. Мы повергли в прах внешних врагов и не замечаем, как победа перетекает к врагам внутренним. Врагам, которые поселились в наших умах. Народу остро необходимо движение! Он подобен человеку, взбегающему на крутую гору: если остановится – тотчас сорвется назад. Сколько я ратовал за продолжение походов на юг? Император и его двор не желают меня слушать. С некоторых пор чудится, они воспринимают мои призывы как сигнал поступать наоборот! Репутация, дьявол ее дери!… И мы остановились. Остановились, начали пускать корни, делить покоренные земли, отстраивать себе замки. Все благостно, сытно. Можно до поры не видеть, как превращаемся в таких же баранов, что и прежние хозяева этих мест. Та же одежда, те же манеры, та же вера… Мы глупо проедаем бесценное время, отпущенное судьбой! И если не двинемся вперед, то рискуем уже очень скоро покатиться вспять. Опасаюсь застать сей трагический момент.
– Но ведь Светлейший Император вовсе не отказался от завоевательных планов, мессир, – уточнил Конлаф спокойно. Подобные мысли развивались далеко не впервые.
– Да-да, большой поход… – Гонсет поморщился, словно от зубной боли. – Тут свои надежды и свой риск. Кстати, существует вероятность: он неким образом связан и со здешним инцидентом.
– Каким же таким образом, мессир?
Правитель молча прошелся по площадке, развернулся на каблуках:
– Что здесь произошло, по-твоему, Ингвер?
Вопрос определенно содержал двойное дно, и помощник замешкался, машинально переворошил разложенные на камне документы.
– Крайне… неприятное… событие, мессир… – Срок истекал, требовалось давать ответ, а ничего толкового голову так и не посетило. – В результате безалаберности и расхлябанности служителей тюрьмы из заключения совершили побег опасные преступники. Погибло пятеро охранников. В отношении остальных проводится дознание. Попытки выследить и отловить беглецов пока не принесли успеха… а принесли только новые жертвы.
– Все?
– В общих чертах… Кажется, я… не упустил…
– Ну да. – Гонсет вновь отвернулся, заложив руки за спину. – Ничего необычного. Заурядный побег, каких немало было и множество еще будет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
И снова звуки на лестнице. Кабо прянул в сторону, сливаясь с темнотой. Шагалан, распятый на высоте, скрыться, разумеется, не мог, но затих, замерев и вжавшись в камень. В случае опасности довелось бы прыгать с десяти локтей. На пороге комнаты, напевая, возник давешний парнишка. На сей раз о везении речи не шло, Кабо летучей мышью набросился сзади, ударил грамотно и жестко. Подхватил тонко ойкнувшего бедолагу, оттащил к стене.
– Чему быть, того не миновать, – буркнул юноша, потом обернулся к другу: – Ползи выше, брат, коль ввязался. Монашек покуда подремлет.
Последние рывки давались Шагалану уже через боль. Сознание привычно растворяло ее, зато бешеное напряжение начинало корежить судорогами мышцы. Застонав, разведчик изогнулся и нащупал-таки пальцами щербатый край оконца. Уцепился, подлез чуть-чуть еще, взялся основательно и свел ноги. Теперь он висел над пустотой только на руках, но в тот момент и это ощущалось как величайшее наслаждение. Одеревеневшие ноги медленно возвращались к жизни.
Немного оправившись, юноша подтянулся и вновь сел на шпагат. Окошко, ничтожная прореха в толще стены, очутилось как раз у него напротив лица. С башней получилось хуже. Впереди темнели обширные, густо застроенные кварталы, клубились дымом печные трубы, дальше виднелась полоска частокола, ближе – краешек площади с малышами-стражниками. Донжон уполз куда-то вправо: чтобы разглядеть его, понадобилось притиснуться лицом к камню и скосить глаза. При всем том зрелище заслуживало любых мучений.
Небольшая круглая площадка на вершине башни находилась сейчас несколько ниже Шагалана. По ней неспешно прогуливались двое. Светловолосые мелонги, в доспехах и при оружии, однако спутать их было невозможно. Первый – сухощавый узколицый мужчина, привычно разложивший на краю парапета какие-то свитки. Держался он уверенно и с достоинством, и все же угадывался в нем не только чиновник, но и слуга. Чуть торопливо поворачивалась его голова за прохаживавшимся собеседником, чуть заметно пригибалась спина, когда он осмеливался открывать рот сам. Вторая фигура оказалась куда колоритнее: могучий атлет, природный воин, подтянутый и энергичный, невзирая на проседь. Под длинным плащом панцирь, дорогой, хотя и безо всякой вычурной отделки. Воин то мерил площадку широким шагом, то застывал, обратившись вдаль. По тому, сколько он говорил, становилось понятно, что, в сущности, происходит беззвучный для наблюдателя монолог. Чиновник лишь изредка вставлял фразы, а чаще терпеливо внимал или быстро заносил что-то важное в бумаги. Воин не следил, успевают ли за ним записывать. Иногда он умолкал, погруженный в собственные мысли, и тогда чиновник замирал в готовности.
Наконец, на очередном проходе воин повернулся к собору, и Шагалан присвистнул. С этого человека впору было ваять памятники. Красивое мужественное лицо словно вырубили из гранита: мощная челюсть, правильный нос, орлиный излом бровей – все указывало на непоколебимую волю и привычку повелевать. Сложнее было заподозрить глубокий, изощренный интеллект – в том, что перед ним знаменитый Бренор Гонсет, разведчик уже не сомневался. На секунду даже подумалось, не является ли подлинным мозгом наместника его секретарь… Тут воин резко перевел взгляд на собор, и как будто полоснуло чем-то тяжелым и пронзительным. Юноша, едва не сорвавшись со своего гнезда, невольно увел голову от оконца.
– Ну что там? – подал снизу голос Кабо. – Он?
– Он, – хрипло ответил Шагалан. – Я спускаюсь, больше здесь делать нечего.
Путь вниз оказался ничуть не легче. Затекшие ноги еле слушались, однажды он чудом избежал падения. Опустившись локтей до восьми, махнул на все рукой и спрыгнул. На ногах не удержался, перекатился на бок, в облако пыли.
– Здорово потрудился, – хмыкнул друг. – Разотри, а то и не встанешь. Ну, стоило ли потеть?
– Стоило, – выдохнул Шагалан.
– Зацепишь оттуда?
– Неудобно очень, требуется заваливаться влево… И далековато, под сотню шагов. А бить нужно первой стрелой, вторую не позволят.
– Придумал чего?
– Хочу испытать вражью игрушку, этот их арбалет. Добудем такой?
– Так же свободно, как и лук, – пожал плечами Кабо. – Их тут частенько патрули, видел, таскают. Пристреляться только надо.
– Это само собой. Если с подобной штукой устроиться на веревке у дырки да извернуться… глядишь, что-то и получится.
У стены напротив глухо застонал несчастный служка.
– Приходит в себя, – обернулся Кабо. – Живучий парнишка, но куда же нам его девать? Отпускать нельзя, растрезвонит про нападение. Все, естественно, спишут на проникших в церковь воров, а вот Гонсет… Если он сейчас готовится к некоему покушению, то вполне способен почуять неладное. Тогда сюда и мышь не пролезет.
– И убивать тоже нельзя… – Шагалан яростно растирал ладонями занемевшие ноги. – Спрятать его все равно некуда, места мало, хватятся – обыщут в момент. Найдут, а дальше – строго по твоей логике, брат. Причем шум поднимется еще громче, и уж тут-то он точно достигнет ушей наместника.
Парнишка, чью судьбу так безмятежно обсуждали, заворочался и приоткрыл глаза.
– А если скинуть его на площадь? – нимало не смущаясь, продолжил размышление Кабо. – Пусть считают, что выбросился сам, а зачем, почему – будут гадать до весны. Пока же у тела толпится и гудит народ, спокойно оставим собор. Как тебе?
Глаза служки начали медленно округляться от ужаса.
– Идея хорошая, – промолвил Шагалан. Паренек беспомощно шевельнулся в сторону лестницы. – Однако осуществить ее затруднительно. Ты видел по дороге хоть одно окно, в которое он пролезет? Затем, переполох на площади небезопасен – кто-нибудь из прихожан в состоянии углядеть парочку, выныривающую из дверей. А самое главное – Гонсет. Вряд ли он отнесет полеты людей перед своим убежищем к заурядным событиям. Нет, с точки зрения наместника ничего необычного не должно случиться. – Юноша на едва гнущихся ногах легко настиг отползающего пленника, склонился над ним. – Пожалуй, вариант с убийством все же наилучший.
Служка разинул рот для крика, но голоса так и не обрел. Тогда он судорожно заслонился от судьбы рукой, зажмурился.
– Жить, никак, хочешь, парень? – осведомился Шагалан. – Имеется у тебя и такой шанс. Быстро отвечай: за той дверью ход на крышу?
По-прежнему немой служка усиленно закивал.
– На крыше стрелки? Зачем ты сюда бегал?
– На… настоятель… велел… Еду там… или одежу менять… еще чего… Пощадите…
– Возможно, и пощадим. С нами пойдешь?
– Куда? – в испуге дернулся парнишка. – К сокровищнице? Я дорогу знаю, хотя без ключей…
– На черта нам церковные сундуки? – усмехнулся Шагалан. – На улицу пойдешь. Сам, тихо прогуляешься в нашей компании.
– Так ведь… это… нельзя мне.
– Ну, твоя воля, приятель, решай. Либо кочевряжиться и голосить – прирежем тут же. Либо посидеть денек под замком и вернуться получать свои законные розги.
Разведчик не стал уточнять, что вне границ площади за жизнь парнишки не дадут и медного гроша, а бедолага вряд ли мог сейчас трезво мыслить.
– Конечно, я пойду! – горячо зашептал он. – Не сомневайтесь, господа, и после ни словечка не скажу. Пусть считают, по кабакам загулял, пусть порют и на горох ставят. Я понимаю!
– Воистину, – Шагалан почти дружески похлопал пленника по спине, – лучше уж розги, чем дыба, верно? Язык укротишь – шкуру попортишь, а голову сбережешь. Толково рассудил. Давай тогда подсоблю подняться, пора.
Теперь Кабо спускался первым. Шагалан поддерживал шатающегося служку под локоть и за плечо, не то из доброго участия, не то конвоируя. Нижнего яруса достигли спокойно, без лишних встреч. Опасливо приоткрыли дверь – служба все еще продолжалась. В притворе друзья обступили пленника уже с двух сторон, Шагалан незаметно прижал к его боку нож.
– Свободней, веселей, – напомнил хромец. – Не на похороны пока идешь, на гулянку. Улыбайся ты, что ли? Разве так старым приятелям радуются?
Вышли на крыльцо. Стражники, томившиеся неподалеку, скользнули скучающими взглядами и отвернулись. Зато прошествовавший было в храм причетник неожиданно вынырнул обратно.
– Ауэрген! – позвал высокий требовательный голос. – Ауэрген!
Служка вздрогнул всем телом. Шагалан покосился на него и чуть кольнул острием, дабы привести в чувство.
– Ауэрген! – старательно надрывался клирик. – Немедля воротись! Кто тебе, негодный, дозволил покинуть свое место?
– Отмахнись от приставалы рукой, – тихо подсказал Кабо. – Можешь изобразить, что слегка пьян. Только ругаться не советую, а то по возвращении одними плетьми не отделаешься.
Смиренный парнишка выполнил указания, сыграл не слишком искусно, тем не менее для крикуши и это стало сюрпризом. Вопли оборвались на полуслове, будто застряв в горле. Через какое-то время причетник попробовал вновь поднять шум, но ослушник находился уже далеко. Наблюдавшие за действом стражники дружно заржали. Оглянувшись, Шагалан увидел, как неугомонный церковник, задрав подол рясы, неуклюже засеменил следом. Под могучим брюхом открылись тонкие кривые ножки.
– Топайте шибче, парни! – гаркнул беглецам один из солдат. – Не то святоша лишит вас и девок и выпивки. А еще лучше – дайте-ка каплуну в ухо! Пусть гнусавят свои гимны Небесам и не отнимают у людей земные радости!
– Хорошая мысль, – шепнул Шагалан бледному как мел пленнику. – Если этот тип догонит, отвесим ему душевную затрещину. Невообразимо, но, похоже, служивые сегодня за нас.
– Никого он не догонит, – презрительно поморщился Кабо. – Спорим, раньше запутается в пузе? Церковники научились экономить на чем угодно кроме любимой утробы.
Аккурат так все и произошло. Не пробежав и полусотни шагов, клирик прекратил стучать башмаками по мостовой. То ли вправду выдохся, то ли оскорбился хохотом солдат. Во всяком случае, выкрикнув вслед ослушнику остатки угроз, он немедленно занялся перебранкой с оцеплением. Заскучавшие стражники охотно включились в нее, примчались наводить порядок командиры, и скандал удался на славу. Идеальные условия, чтобы под шумок скрыться с глаз. Завернув в темный переулок, беглецы сбавили ход.
– Кажется, выскочили, брат, – заметил Кабо, озираясь. – Куда теперь этого молодца?
Парнишку опять мелко затрясло.
– Вы… вы обещались… – промямлил он.
Спрятав нож, Шагалан хлопнул его по плечу:
– Правильно боишься, дружище Ауэрген. В наше время никому не верят на слово, однако именно сегодня тебе повезло. Отведем за частокол, ребята присмотрят. Ты ведь, парень, не попытаешься удрать до срока?
– К дубу привяжут – никуда и не убежит, – буркнул Кабо. – Еще рад будет, что от волков его охранят да голодать не дадут. Отправимся прямо сейчас, впереди целая ночь хлопот… – Чуть отстав, он спросил у друга вполголоса: – Подробностями, брат, после поделишься. Пока скажи, как тебе наш… наша цель? В общем?
Шагалан надолго замолчал, задумался, подбирая слова:
– Ох, брат, так отвечу… крепко не понравился мне этот мужик.
Доведись ему услышать хоть малую толику произнесенного тем вечером на вершине башни, юноша мог бы выразить свои впечатления гораздо точнее.
XIX
– Гнилой город. И гнилая страна. – Правитель со вздохом оторвался от парапета.
Ингвер Конлаф не первый год служил в ранге доверенного помощника, а потому привык терпеливо сносить пространные рассуждения хозяина. В последнее время тот начал проявлять к ним особую склонность. В таком случае от помощника требовалось не столько покорное внимание к речам, сколько ежеминутная готовность выудить из потока обычного брюзжания конкретное распоряжение. Все иное еще извинительно подчас пропускать мимо ушей, однако не заметить прямое указание к действию – чревато. С годами наместник стал не только занудней, но и вспыльчивей. Впрочем, нельзя отрицать, своей знаменитой прозорливости и хитроумия он нимало не растерял, его приказы, безусловно, заслуживали того, чтобы их отлавливать с крайним тщанием.
– Дома уже настоящая зима, – поддакнул Конлаф.
– Зима. У нас если лето заканчивается, то сразу выпадает снег. Определенно, четко: либо тепло, либо мороз. А тут… полгода дожди, в остальную пору слякоть. В добротном бревенчатом доме да с жарко натопленной печью любая стужа нипочем, она лишь бодрит кровь и возвращает вкус к жизни. В здешних же каменных склепах… вечная сырость, мокрота проникает всюду, через саму толщу стен, исподволь подтачивает кости и выворачивает суставы… Похоже, я так и сгнию заживо в этом промозглом краю…
– Мы все желаем вам долгих лет в здравии, мессир.
То была максимально допустимая мера лести. Царедворцы, пытавшиеся превысить ее, в Гердонезе не задерживались.
– Не сомневаюсь, – скривил губу Гонсет. – Ведь вокруг кровожадный мир, полный опасностей. Кто, если не я, защитит вас от них?
– Разве сыщется в мире опасность, перед которой спасуют имперские полки, мессир?
Впервые в течение беседы правитель насмешливо покосился на своего помощника:
– Лично для тебя, Ингвер, самая очевидная опасность исходит как раз от имперских полков. Для тебя, Гархосса и десятка других наиболее близких ко мне людей. Да не уверяй, будто не ведаешь об отношении двора к окружению опального Гонсета! Случись что-нибудь, вас сожрут моментально. Уцелеют лишь сумевшие вовремя меня продать, разве не так?
– Неужели вы сомневаетесь в моей преданности Империи и вам, мессир? – Конлаф вздернул подбородок.
– Конечно, нет. Ты, бесспорно, верен и Империи и мне… хотя и именно в этом порядке. Я не ставлю это в вину, поскольку таковы многие из моих приближенных… Странно, они всерьез надеются, что я не в курсе их закулисных переговоров с эмиссарами двора, их писем, доносов… Тебя-то, вероятно, Ингвер, только и сдерживает ясное представление о наших возможностях в тайных играх, а?
– Я полагал, мессир… – возмущенно выпрямился помощник, но правитель оборвал его взмахом руки:
– Самое забавное, меня абсолютно не тревожит эта мышиная возня. Разумеется, я не потерплю рядом откровенных доносчиков, но слишком рьяные слуги Империи могут спать спокойно. При случае так им и передай. Думаю, совладаю с особо наглыми наветами, порождаемыми двором, а в остальном мне бояться нечего. Просто я предан Империи не меньше, чем любой из вас.
– Ваша преданность, мессир, несравнимо важнее всех прочих.
– И она же иногда приносит на голову неприятности… Однако мы отвлеклись. О чем, бишь, я говорил?
– Гнилая страна.
– Гнилая страна… – Гонсет опять уставился куда-то в море дымящих городских кварталов. – Я гнию тут. Заживо. Мы все разлагаемся, медленно и неуклонно. Мы повергли в прах внешних врагов и не замечаем, как победа перетекает к врагам внутренним. Врагам, которые поселились в наших умах. Народу остро необходимо движение! Он подобен человеку, взбегающему на крутую гору: если остановится – тотчас сорвется назад. Сколько я ратовал за продолжение походов на юг? Император и его двор не желают меня слушать. С некоторых пор чудится, они воспринимают мои призывы как сигнал поступать наоборот! Репутация, дьявол ее дери!… И мы остановились. Остановились, начали пускать корни, делить покоренные земли, отстраивать себе замки. Все благостно, сытно. Можно до поры не видеть, как превращаемся в таких же баранов, что и прежние хозяева этих мест. Та же одежда, те же манеры, та же вера… Мы глупо проедаем бесценное время, отпущенное судьбой! И если не двинемся вперед, то рискуем уже очень скоро покатиться вспять. Опасаюсь застать сей трагический момент.
– Но ведь Светлейший Император вовсе не отказался от завоевательных планов, мессир, – уточнил Конлаф спокойно. Подобные мысли развивались далеко не впервые.
– Да-да, большой поход… – Гонсет поморщился, словно от зубной боли. – Тут свои надежды и свой риск. Кстати, существует вероятность: он неким образом связан и со здешним инцидентом.
– Каким же таким образом, мессир?
Правитель молча прошелся по площадке, развернулся на каблуках:
– Что здесь произошло, по-твоему, Ингвер?
Вопрос определенно содержал двойное дно, и помощник замешкался, машинально переворошил разложенные на камне документы.
– Крайне… неприятное… событие, мессир… – Срок истекал, требовалось давать ответ, а ничего толкового голову так и не посетило. – В результате безалаберности и расхлябанности служителей тюрьмы из заключения совершили побег опасные преступники. Погибло пятеро охранников. В отношении остальных проводится дознание. Попытки выследить и отловить беглецов пока не принесли успеха… а принесли только новые жертвы.
– Все?
– В общих чертах… Кажется, я… не упустил…
– Ну да. – Гонсет вновь отвернулся, заложив руки за спину. – Ничего необычного. Заурядный побег, каких немало было и множество еще будет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57