Вязал человек наторелый, своими силами не освободиться.
Кругом никого не было заметно, хотя чувствовалось всеобщее легкое копошение. Тьма висела кромешная, и все же юноша почти физически ощущал на себе взгляды множества настороженных глаз. Такое взаимное молчание затянулось: он бессмысленно теребил веревки, вокруг неведомо как изучали его.
Внезапно щеки коснулись чьи-то холодные пальцы. Шагалан инстинктивно отдернулся, но тут же повис на путах, и пальцы настигли снова.
– Слышь, добрый человек, – раздался дребезжащий старческий голос. – У тебя, часом, поесть не найдется? Хлебца бы хоть кусочек, а то ведь кормят…
– Отстань, дед, – оборвал другой голос, хриплый и резкий. – Кто же к нам со съестным-то попадает? Будто не знаешь – кровопивцы все отнимут.
– Мне б только хлебца… – не унимался старик.
– Сказано, нет ничего. И быть не могло. Так что ползи отсюда, ползи.
Новый всплеск возни, дополняемой чьими-то подвываниями, совсем близко лязгнули цепи.
– Ты кто будешь, парень? – опять произнес резкий голос.
Шагалан покрутил головой и так и этак, однако сумел разобрать лишь смутный силуэт рядом с собой.
– Никто. Простой человек, то ли бродяга перехожий, то ли домовитый плугарь. Разве есть здесь разница?
– Хм. Разницы-то, пожалуй, никакой. Кто бы в башню ни попадал, наружу один путь – через виселицу. Но все ж интересно, с кем последние деньки горевать. Величают-то как?
– Шагалан.
– Забавное прозвище. А меня Шургой кличут. За что схватили?
– Язык беспечный подвел, ляпнул, что надо, там, где не стоило. Теперь шее за него отвечать.
– О-хо-хо, история обычная. Имперцы всякую вольность в зародыше давят беспощадно, а городские доносами пособляют. Впрочем, может, еще кнутом обойдешься, если словами ограничилось.
– До дела руки не дошли.
– И чего болтал-то?
Они переговаривались негромко, хотя было ясно, что в густой тишине камеры их беседе внимают все. Изредка неподалеку пробегал чужой шепоток, но тотчас замирал.
– Уж больно ты любопытен, Шурга. Мне к дознавателям только поутру идти.
– Не петушись, парень. Здесь-то из тебя правду никто силком не тянет. Народ подобрался тертый и битый, зато справедливый. Не чета тем же дознавателям. Пообщаешься с заплечного ремесла мастерами – бросишь крыситься на мирный разговор.
– Пыточникам выложишь все, и что знаешь, и о чем не ведаешь, – добавил сбоку чей-то слабый голос.
– Точно, – подтвердил Шурга. – Потому прибереги свою стойкость до завтра, Шагалан. Секретов открывать тебя не прошу, а вот добрым советом вдруг да обогатишься. Кой-какой опыт, будь он проклят, успели накопить.
– Хорошо, дядя… – Юноша усмехнулся. – Допустим, уломал.
– И чего ответишь?
– Насчет речей? Что ж, это не тайна уже, коль я с вами очутился. Расспрашивал людей про старика Сегеша.
– Тю, самое подходящее местечко нашел! А на черта тебе Сегеш?
– Повидаться хотел, познакомиться. Личность ведь прославленная.
Шурга попытался невесело рассмеяться, но захлебнулся надрывным кашлем:
– Тогда ты попал по адресу… Все дыхание отбили, сволочи! Только тут теперь и возможно увидеть Сегеша живым, без петли на шее. Правда, цена за свидание покажется высоковатой.
От тоскливых мыслей не осталось и следа. Шагалан хищно подобрался:
– Так Сегеш здесь, в этой самой башне?
– Ха, с утра был. И если, на манер Святых Пророков, облачком светозарным не сумел обернуться, то до сих пор здесь. В нескольких камерах отсюда.
– Здорово.
– М-да, куда уж лучше… Главное, парень, со свиданием поторопись, а то слушок пролетел – недолго ему с товарищами вшей кормить. Мылится уже веревка.
– Да, говорили, что Сегеш попался вместе с соратниками.
Шурга помолчал, продолжил хрипло:
– Были соратники, а нынче – такие же куски мяса на потеху палачам.
– И сколько же вас, дядя, оплошало?
Новая пауза.
– Верно разгадал, хитрец, я – один из тех неудачников. Тайны, впрочем, тоже никакой: раз известно мелонгам, можно кричать всему свету. Но кому это интересно?
– Мне, например. Так сколько вас было?
– Кроме старика Сегеша – шестеро. Одного сразу порешили, Ригарх при поимке шибко поранился и будто бы как помер вчера. Остальные раскиданы по разным камерам.
– Живы, здоровы?
– Двоих я видал ненароком. Дело-то обычное: кормят плохо, бьют хорошо. Но пока ребята держатся, до последнего денька, мыслю, дотерпят.
– Сильно бьют?
– Поначалу-то крепко лютовали, сейчас, кажись, полегчало. Может, шкура задубела? Или отчаялись от нас толку добиться, боятся раньше времени на небеса отправить?
– А что выпытывают? Чего надрываться, если вся верхушка ватаги в их лапах?
– Ха, вся, да не вся! Уцелел кое-кто на хозяйстве, да и хозяйство сохранилось немалое. Только этим живодерам невдомек, что, даже если нам жилы вытянуть и на ворот накрутить, мы все равно никого не выдадим.
– Такие герои?
Неясный силуэт вроде как махнул рукой:
– А-а!… Человек слаб, плоть его боли бежит и разум застит. Не знаю как другие, я давно все, что помнил, выложил. И не корю себя за то. И ты бы не попрекал, если б увидел, через какие мучения… Однако супостатам проку от того перепало с гулькин нос.
– Это как же?
– То старика лукавая задумка. За день-два оставшиеся в отряде по уговору сменили и лагерь и связи. Теперь мы сами бы их не враз сыскали. И ведь выдать-то никого не в состоянии, поскольку сами ничегошеньки доподлинно не ведаем. Ловко?
– Ловко. Ну и скажите об этом мелонгам, к чему маету зря сносить?
– Сказывали. Не верят, а может, сомневаются. Но судя по тому, что больше наших ребят среди узников не прибавилось, все облавы пошли прахом. Вот не сегодня-завтра варвары это осознают, и… страдания наши сразу кончатся. Тут, бесово семя, не поймешь, чего и желать: то ли продлить жизнь мучительную, то ли променять пытки на радостную прогулку к эшафоту. И так и этак получается неладно.
– Но имеется же, дядя, третий путь – бежать.
– Пустое, Шагалан. Многие спервоначалу себя подобными мыслями тешат, только напрасно. Нет отсюда ходу. Не слыхал, как эту башню в городе-то кличут? Райские врата. То есть из нее лишь одна дорога – на суд пред ликом Творца… Хотя, конечно, неплохо бы еще малость погулять по лесам, помахать сабелькой. Злости-то на белокурых накопилось пуще прежнего, ничего бы не пожалел, чтобы расквитаться сполна… Но, видно, не судьба…
Юноша помолчал, подождал, пока собеседник восстановит дыхание после непривычно долгой речи.
– И как же такие герои врагу в руки дались?
– По совести, парень, ума не приложу. Нарвались на засаду в самом неожиданном месте. Безусловно, кой-какие подозрения копошатся, полагаю, не обошлось тут без предательства неких добрых людей. Только какая теперь-то разница? Мы свое отшумели-отвоевали, никому кроме тюремных вшей-крыс больше не опасны.
– М-да, тяжко будет отныне повстанцам без мудрого Сегеша.
– Это точно. Однако на каждого мудреца, похоже, хитрец сыщется.
Умолкли оба. В стороне уже не сидели, боясь шелохнуться. Кто-то ворочался, гремя железом, кто-то нервно похрапывал во сне, доносились и судорожные всхлипы.
– Ну что ж, Шурга. Славно мы с тобой побеседовали, пора честь знать. Скоро здесь кормежка?
– До утра не жди. Да и не сразу привыкнешь к тем помоям, что дают.
– Верю на слово, пробовать не стану.
– Куда ж ты денешься-то, сердешный?
Шагалан боком придвинулся к узнику, склонив голову, зашептал быстро:
– Есть у меня намерение, дядя, на волю выйти.
– Когда?
– Немедленно.
– Никак совсем ополоумел, парень? Каким же чудом ты из этого каменного мешка вылезешь?
– Существуют некоторые мысли. Только сперва, Шурга, договоримся: если побег удается, я вывожу вашу пятерку за город. В оплату вы берете меня с собой в отряд.
– Зачем это?
– Мне нужен Сегеш. Причем живой, свободный и активный. Подробности после. Согласен с условиями?
– Полагаю, ты, парень, и впрямь свихнулся с перепугу. Необычно все и странно… Однако в моем положении и от дьявола хвостатого помощь принять не зазорно… Шансов, правда, никаких…
– Это на виселице шансов никаких, – дожал Шагалан.
– Тоже справедливо. Ну и какое же ты чудо задумал совершить?
– Я не понял, мои условия приняты?
– Да приняты, приняты, почему бы и нет. Рассказывай.
– Ладно. Чтобы выйти отсюда, потребуется ваше участие…
– А сам, следственно, не справишься? – спросил Шурга язвительно.
– Справлюсь. – Юноша сохранил невозмутимость. – Но, боюсь, других вытащить не сумею.
– Хорошо, хорошо. Чего делать-то?
– План такой: я ложусь тут и затихаю, будто бы отошел. Вы кричите, зовете стражника, мол, новый арестант помер, неохота ночь с трупом сидеть. Стражник и придет.
– Ну, а дальше?
– Все. Остальное – мое забота.
Шурга долго молчал, сопел, кашлял, так что невозможно было уяснить его реакцию.
– Все же ты совсем мальчишка, Шагалан, – наконец вздохнул он. – Наивный, неопытный щенок, влезший в жестокие игры.
– А конкретнее?
– Начнем с главного – здешним тюремщикам глубоко наплевать, если кто из нас болен или помер. Ради этого они даже не пошевелят своими жирными задницами. Говорят, иной раз покойники лежали по несколько дней, и убирали-то их, лишь когда смрад становился вовсе нестерпимым. Чего им волноваться и бегать на крики? Чем больше узников сдохнет, тем меньше у них хлопот.
– Неприятный вывод. Что еще?
– Во-вторых, тюремщики никогда не наведываются в камеры поодиночке. Все было бы слишком просто. Давно уже накинулись бы толпой, никакое оружие не спасло б. Хватило бы отчаянных голов, но и такое предусмотрено: обычно один заходит внутрь, второй стоит у двери, подстраховывает. Как подступишься?
– Это меня волнует куда слабее.
– Глядите, каков петушок. Мал, да драчлив? Не смущают два бугая с саблями? А вот пока тут светили, я кое-что заметил. Лихо тебе морду раскровенили, богатырь, и удаль, видать, не помогла.
– За это, дядя, не беспокойся. Кабы не позволил себя избить, к вам вовек бы не попал.
– Хочешь сказать… – изумился кандальник, – умышленно сюда напросился? Воистину безумец! Сам в зубы смерти полез?
Шагалан поморщился:
– Чем меня хоронить, Шурга, надоумил бы лучше чему толковому. Суть понятна? Надо, чтобы явился стражник, один, на худой конец вдвоем. Чтобы они отомкнули дверь и вошли. Ну и чтобы приблизились ко мне. Ничего не сочиняется?
– Угораздило же связаться с полоумным!… Только и всего? Вызвать-то стражу нехитро, есть проверенный способ. Но что ты затем-то собираешься делать? Прежде чем они отлупцуют за беспокойство всех подряд?
– Известно чего… – Юноша пожал плечами. – Зашибу.
Повстанец заворчал себе под нос:
– Просто смешно, честное слово… Они ж тебя соплей в землю вгонят, герой!
– Чего зря болтать, попробуй. Лишние рубцы виселица надежно вылечит, а вдруг чудо таки случится, на воле погуляешь?
– Ухарь, черт бы тебя побрал… У нас и осталось-то лишь несколько деньков жизни, а с тобой даже их на ветер пустишь… Руки-то освободить, вояка, или так управишься?
– Неужели есть что-то режущее? А как же приказ тюремщиков?
– A-a, семь бед – один ответ. Где там ты? Повернись.
Юноша почувствовал, как Шурга нащупал в темноте тугие узлы и завозил по ним чем-то твердым. Что это, утаенный ножик или какой-нибудь заточенный осколок, не разобрать, однако было оно весьма острым, пару раз резануло и плоть. Шагалан промолчал. Повстанец не мог не ощутить под пальцами свежую кровь, но тоже не отреагировал, продолжал усердно пилить. Шурша соломой, подползла еще тень.
– Ну, говоруны, чего надумали?
– Буди людей, Перок, – не прерывая работы, ответил Шурга. – Надо малость пошуметь.
– Пошуметь я завсегда готовый. Чую, если нынче ночью ничего не устроим, завтра мои ноги первыми с землей распростятся.
Веревка наконец поддалась, Шурга скинул ее остатки, ткнул в грудь юноше какой-то тряпкой:
– Руку-то затяни, парень. Не ровен час раньше времени истечешь.
По тоннелю уже бродила невидимая суматоха, переливалась шепотками, распугивала вылезших из убежищ крыс. Шурга развернулся к народу:
– Дело такое, друзья. – Голос его неожиданно окреп, заполняя весь каменный мешок. – Вы слышали, утром будут казни. Есть резон подергаться напоследок. Наш молодой новичок предлагает попробовать, я намерен ему помочь. Чем черт не шутит?
– Зачем беду на свои головы кликать, родненькие? – раздался знакомый старческий фальцет.
– Кто хочет, может забиться в угол и молиться там втихомолку, – буркнул повстанец. – Перок, затягивай-ка ту песенку, помнишь? Что Ропперу особенно нравилась. Если зайдет послушать, не суетиться, новенький обещался сам скандал уладить.
– Понял, командир, – отозвался мужик от входа и грянул во всю глотку:
Раз под вечер, раз под вечер
Девки шли на речку.
Раз под вечер, раз под вечер
Речка недалечко…
Простая и довольно похабная песенка ходуном заходила по тоннелю. На первом же куплете добавилось еще несколько голосов, затем еще и еще. Вскоре пели все, нестройно, частенько невпопад, но с большим воодушевлением. Казалось, непотребные ночные похождения безымянных девок стали для людей в эти минуты самым важным событием. Кто-то отбивал ритм ладошами или собственными кандалами. Будто раскручивали вместе тяжелый маховик отчаянного веселья, усилия каждого вливались в общее русло, чтобы каждого же и подкрепить.
Шагалан не очень понимал смысла этой гульбы. Слова песни он тоже знал весьма примерно, а потому по преимуществу слушал, изредка подхватывая припев. Длинный, витиеватый сюжет близился к концу, однако никакого эффекта пока не наблюдалось. Сами певцы вроде бы чуточку сникли, присмирели, когда в дверь камеры неожиданно гулко постучали:
– А ну кончайте глотки драть, собачьи отродья! – Голос определенно принадлежал Ропперу.
В ответ грянули с удвоенной силой. Песня здесь заканчивалась, хор, не долго думая и даже не запнувшись, перескочил назад, куда-то в середину. Главными сделались уже не слова, а громкость, способная больней уязвить невидимого врага. Тот, распаляясь, колотил все яростнее:
– Заткнитесь, скоты, кому сказано?! Мало вам в прошлый раз отвесили? Никак совсем шкуры зажили? Еще добавить? Молчать! Ну, хорошо же. Будут вам, мерзавцы, гостинцы к ужину. Сами себе языки откусите!
Массовый вой притих, и стало слышно, как за стеной бухают быстро удаляющиеся шаги.
– За подмогой побежал, – хрипло заметил Шурга. – Хоть и взбесился, а про порядок не забыл, гнида.
– Вопрос, скольких он убедит оторваться от стола, – хмыкнул юноша.
– Скоро узнаем. Роппер страсть как не любит такого пения. Дремать ему, что ли, мешаем? У всех стражников песни вроде бы прощаются, а этот прямо звереет. Следственно, тебе, парень, с ним крупно повезло сегодня. Черта лысого мы другого кого подняли бы, уразумел?
Тем временем песня, точно обмелевший в засуху ручеек, журчала вяло и глухо. Один звонкоголосый Перок фальшиво горланил у самых дверей, остальные, перебирая слова, настороженно внимали происходящему за стеной.
– Ты готов, герой? – спросил Шурга. – Теперь-то можно уже и не щебетать. Они все равно пожелают вломиться да проучить всех подряд. Смотри, если не удастся, здорово достанется на орехи. Не приведи господь, сгоряча кого и насмерть забьют.
Едва Шагалан пристроился у своего кольца, чтобы казаться по-прежнему привязанным, как в коридоре послышался возвращающийся топот. Тут смолк даже запевала Перок. В зловещей тишине различалось только надсадное дыхание и скрежет тяжелого засова. Колыхнулась глыба двери, по глазам полоснул нежданно яркий свет.
– Ах вы, свиньи вонючие! – с порога взвился Роппер. – Издеваться надумали? Бунтовать?
Облаченный в лоснящуюся кожу выскочил из-за пламени факелов.
– Кто здесь у нас самый певучий? Пора награды получать! Ты, что ли, воровская морда, надрывался?
Из руки стражника развернулся недлинный бич, проделал в воздухе плавный круг, потом резко ускорился и со свистом опустился на плечи жертвы. Сидевший у дверей Перок рыкнул от боли и ненависти, но лишь плотнее вжался во влажную стену.
За первым ударом последовал второй, третий достался оборванцу напротив. Роппер бил неистово, споро, размашисто сек кожаным жалом лохмотья и живую плоть. За его спиной Шагалан разглядел на пороге белое ухмыляющееся лицо Нергорна. Под градом беспощадных ударов серая масса узников заколыхалась, закопошилась и, наконец, не выдержав, отхлынула в глубь тоннеля. Хуже пришлось прикованным к медным кольцам – основной гнев стражника обрушился на них, способных разве что безнадежно дергаться на своей привязи. Молодой парень у крайнего кольца стойко принял два страшных удара, однако этим только разозлил палача. Третий удар свалил кандальника на колени. Лопнула кожа, в стороны разлетелись брызги крови.
Шагалан, отпихнув напиравшего на него лохмотника, устроился удобнее и скорее закричал, чем запел:
Что ж искать теперь в потемках?
Все добро уплыло.
Приходите, девки, завтра…
От вопиющей наглости застыла вся камера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57