Я, наверное, случайно сорвала его. Тебе еще больно?
Под пальцами оказался крошечный островерхий бугорок, мягкий и сочащийся теплой влагой. Крэйн ожесточенно нажал на него, словно пытаясь вбить обратно под кожу, но прыщ, конечно, не исчез, боль превратилась в острый глубокий зуд, проникавший, казалось, к самому мозгу. Крэйн выругался и, облизнув палец, смочил прыщ слюной.
— От еды, не иначе, — пробормотал он, чувствуя некоторое подобие смущения. — Если это повторится, я прикажу накормить повара ываром.
— Ты и так прекрасен. — Она несмело поцеловала еще в щеку. — Забудь. Ты прекраснее всех, кого я видела.
От ее липкой детской восторженности Крэйн окончательно пришел в дурное расположение духа. Знатные гости, Орвин, а тут еще и прыщ как назло...
— А твой муж?
Она вздрогнула, словно он ударил ее по улицу. Голос у него был именно такой — холодный, хлесткий, безжалостный.
— Он ни при чем. Зачем ты?.. Ты не понимаешь.
— Замолчи.
— Я люблю его.
— Конечно. — Крэйн позволил себе смешок. — Вы все их любите. Того и гляди, ты заявишь, что я увел тебя силой.
— Ты не понимаешь...
Он не стал отвечать. Легко поднялся, гибкое сильное тело питало в себя лучи поднимающегося светила и словно засветилось изнутри, поднял талем и стал торопливо одеваться, она с беспокойством смотрела на него, но даже к беспокойству примешивалось восхищение. Это было отвратительно.
Вся ее природная красота поблекла, словно ее досуха выпило это чувство, оставив лишь зовущую влажную пустоту в глазах и робкую слабую дрожь пальцев. Уже не человек, лишь тело, оглушенное эмоциями и инстинктом, ни капли разума. Крэйна передернуло от отвращения.
— Тебе лучше уйти. Армад пока держит подход к лестнице, но об этом могут доложить... кому надо, и на ней появится стража. Вряд ли твой муж, которого ты, разумеется, любишь, будет в восторге. Впрочем, если он почувствует себя оскорбленным — я всегда к его услугам.
— Я еще увижу тебя?
— Не думаю. Я буду порядочно занят в ближайшее время.
— Я буду еще три Эно в Алдионе. — Она говорила поспешно, словно надеялась, что хотя бы одно из сказанных слов зацепит его. — Если у тебя будет время — просто пошли за мной. Я буду ждать. Слышишь, обязательно буду ждать!
Крэйн молча кивнул, не удостоив ее взглядом. Одевшись, он стряхнул мелкую древесную пыль со штанов, сунул за пояс два коротких стиса и, так и не обернувшись, начал спускаться. Женщина смотрела на него до тех пор, пока он не скрылся полностью.
ГЛАВА 4
АГОНИЯ. АЛДИОН
Жизнь в тор-склете Алдион текла по-прежнему. Орвин и Риаен сдержали свое слово — о скором отъезде младшего шэла пока никому не было известно. Крэйн вел себя как обычно, не делая никаких приготовлений к дороге, и Урт трижды заставал его в трактире. Если Орвина это и заботило, он не подал виду, по крайней мере за это время Крэйн ни разу не видел его. Под конец у него даже сложилось впечатление, что тор-шэл намеренно избегает его. Об отъезде он не предупредил ни Лата, ни дружину, полагая, что сборы не займут много времени, да и эскорт его был невелик.
Риаен он тоже не видел — на следующий Эно после их разговора болезнь обострилась, и лекарь, маленький худой старичок с пожелтевшими тонкими пальцами, посоветовал ей оставаться в своих покоях до тех пор, пока здоровье не восстановится. Крэйн знал, что, несмотря на все советы лекаря, Риаен простится с ним перед отъездом, но все равно ловил себя на мысли о том, что без нее климат в родовом тор-склете заметно изменился, стал сухим и напряженным, чего он раньше не замечал. Его отношения с мачехой были довольно сложными, достаточно запутанными для того, чтобы он сам мог определиться в них. Риаен была чересчур умна, чтобы не рассуждать о природе добра, с которой носятся жрецы, — пришедшая с возрастом мудрость позволяла ей выносить суждения без оглядки на мораль и нравственность, в этом она отчасти была схожа с самим Крэйном. Ум ее, хотя и тяжеловесный, сохранял полную ясность, тут в ней было больше сходства с мерным и четким разумом Орвина, который перерабатывал мир методично и уверенно, как зубы перемалывают куски пищи. Она была молчалива, не любила выставлять напоказ эмоции, жизнь ее была спокойна и подчинена смыслу. Просто сухая старая женщина, сохранившая внутреннюю твердость с тех дней, когда на ее плечи легли заботы о всем городе, уставший твердый дух в слабом беспомощном теле.
Крэйн иногда пытался представить, что случится, если Риаен умрет, но сердце не давало никаких ответов, и он пришел к мысли, что смерть шаббэл не станет для него утратой. Тем не менее он уважал ее за проницательность и умение найти язык с обоими детьми Кирана, иногда ему даже казалось, что она действительно воспринимает их с Латом как собственных, несмотря на то, что в них текла кровь старого шэда и другой женщины. В любом случае она была достаточно умна и дальновидна, чтобы не ставить Орвина выше, понимая, что это рано или поздно вызовет конфликт между ними. К счастью, лекарь брался утверждать, что болезнь пройдет легко и, безусловно, не угрожает смертью, временный покой необходим лишь для того, чтобы укрепить силы.
Настроение Крэйна портилось тем сильнее, чем меньше времени оставалось до отъезда. Он потерял аппетит, просыпался с тяжелой головой и большую часть Эно либо лежал без движения в своих покоях, глядя немигающим взглядом в потолок, либо прохаживался по верхнему ярусу тор-склета не обращая внимания на удивленные лица дружинников и прислуги. Им овладела странная апатия, разогнать которую не могли ни женщины, ни фасх.
Несколько раз он пытался развеяться в трактире, но быстро понял, что выбрал неправильный метод — хмель не брал его и даже эскерт не манил взять рукоять в руку.
«Хватит лгать, — сказал он как-то себе, глядя в зеркало. — Ты просто боишься покидать город. Все-таки ты привык к нему, а теперь боишься показать слабость.» Отражение кивнуло.
Оно всегда соглашалось.
Прыщ, появившийся два Эно назад, не исчез, наоборот, стал еще больше и отвратительно зудел при прикосновении, Каждый раз когда Крэйн подносил к лицу зеркало, прыщ бросался в глаза, он выделялся как толстый ярко-алый жук на фоне земли и забыть про него было невозможно. Он был постоянным напоминанием о собственной неуверенности — Крэйн убедился в этом, когда за Эно до отъезда тот увеличился до размеров ногтя.
Крэйн дорожил своим лицом, несколько раз в день он смачивал злосчастный прыщ густой вонючей жидкостью, взятой у лекаря, и тщательно покрывал бальзамом телесного цвета, если покидал свои покои. Бальзам делал отвратительный красный бугорок практически незаметным, но Крэйну все равно казалось, будто каждый встречный видит его и торопится отвести взгляд, чтобы не выдать себя улыбкой. Понимая всю глупость своей мнительности, он все же старался не сталкиваться ни с кем из знакомых, в этом смысле затворничество в своих покоях было ему на руку, а при случайной встрече машинально поворачивался правой стороной лица. Эта странность в поведении и неизбежная скованность все же были замечены, среди прислуги тор-склета разнесся слух, что шэл Крэйн тяжело переживает болезнь мачехи и даже занемог сам. Видимо, он донесся и до Лата — несколько раз тот словно случайно заходил в покои брата, но каждый раз разговор не клеился и оба расставались с тяжелым чувством. Армад тоже беспокоился, он тоже видел, что шэл все Эно и Урт напролет не покидает своих покоев и при этом даже не прикасается к фасху. Крэйн успокоил его, сославшись на душевную усталость и настроение — волновать старого воина не хотелось, он был одним из немногих, тревожившихся за него. Раза три заходила Лине, но Крэйн не хотел принимать ее. Были и другие, однако двери его покоев оставались заперты — ему было не до них.
К удивлению самого Крэйна, одиночество не доставляло ему неудобств, он мог часами сидеть без движения, глядя в стену перед собой, и мысли его были настолько далеко, что иногда рассвет Урта заставал его врасплох. Пытаясь разобраться в своих ощущениях, он потерпел неудачу, сколько он ни пытался, ему не удавалось найти ни одной причины, объясняющей столь резкое изменение собственного настроения. Единственным объяснением был предстоящий отъезд, первый отъезд из Алдиона за все его двадцать лет. Но Крэйн никогда не боялся ни дороги, ни одиночества, путешествие в другой город вызывало в нем лишь легкую обеспокоенность и предвкушение нового, причины его внезапной хандры крылись глубже.
Гораздо глубже. Шаг за шагом, не пропуская ни одной минуты, Крэйн пробирался в закоулки собственного разума, копался в непослушной памяти, надеясь выудить ответ. Но ответ не шел, и шэл Алдион, промучавшись большую часть Урта без сна, забывался лишь с первыми лучами Эно, но вскоре опять возвращался в свое обычное состояние вялой апатичной отрешенности.
Ни есть, ни пить не хотелось, тело словно перестало нуждаться в подкреплении, но хуже всего было то, что ему трудно было смотреть на людей. Слуги, рискнувшие потревожить его покой и принести еду, вызывали в нем ярость, он едва сдерживался, чтобы не потянуться к услужливо висящим на стене эскертам. Любое человеческое лицо неожиданно стало угнетать его, он перестал даже смотреться в зеркало.
Час за часом сидя без движения, он скатывался в черный водоворот беспросветного безумия, его собственные мысли жалили, как заточенные стисы. Пытаясь убежать от них, он падал все дальше, до тех пор, пока не оказался у самой границы.
Это не было болезнью, его тело было здорово, подорван был сам дух.
Что-то внутри него затвердело, перекрыло путь свежему воздуху, разрослось в стороны переплетениями шипастых черных ветвей. С каждым днем его разум все чаще отказывался повиноваться, у Крэйна было такое ощущение, словно он тонет в озере вязкой жидкости, лишь изредка успевая сделать вдох, весь мир вокруг него казался мутным и расплывчатым. Под конец это превратилось в транс — даже предметы вокруг себя он видел с трудом, его рассудок блуждал между сном и явью.
Несколько раз, когда приходило облегчение и мозг снова начинал работать, Крэйн пытался выбраться из оцепенения, но тщетно — проходило время, и он соскальзывал обратно. Он потерял счет Эно и Урт, когда все наконец закончилось.
Он лежал на кровати, и все тело его было покрыто холодным потом, мышцы свело как в судороге, тело казалось уменьшившимся и невероятно бледным даже почти в полной темноте. Крэйн чувствовал духоту и одновременно что-то вроде горячего и очень плотного кома в груди, который мешал дышать.
— Сумасшедший... — сказал он хрипло, обхватывая голову. — Теперь я знаю, как выглядит грань, если она существует. Это все фасх, я знаю. Такое бывает.
С трудом поднявшись, он размял затекшее, словно окостеневшее тело и с облегчением почувствовал, как мысли снова становятся четкими и послушными. Это была болезнь, но она прошла. Он снова человек, шэл Алдион Крэйн. Он жив и не утратил рассудка.
В дверь постучали. Сильно, властно, явно не прислуга.
— Да.
— Крэйн?
Это был Лат. Свет факелов из коридора отбрасывал на пол его тень — большую, неловкую, дрожащую.
— Это ты... Извини, кажется, у меня не осталось вигов. — Крэйн пошарил рукой в коробе. — Здесь темновато.
— Ничего. — Лат вошел и закрыл за собой дверь. Темнота поглотила его, остался лишь блеск глаз. — Снаружи сейчас Урт.
— Я не знал.
— Надеюсь, не разбудил тебя.
— Нет, я не спал.
Лат медленно сел в кресло, провел рукой по волосам. Крэйн не видел его, но представлял в мельчайших подробностях. Сейчас Лат наверняка смотрит в пол и потирает подбородок. Он всегда так делает, когда озабочен. А сейчас он озабочен — это было слышно по голосу, по каким-то неуловимым звенящим ноткам, которые выпирали из его голоса, как зубцы эскерта из слишком узких ножен.
— Ты уже несколько Эно не выходишь из своих покоев.
— Прихворал немного. — Крэйн улыбнулся, хотя и знал, что Лат его не видит. — Сейчас уже в порядке.
— Надеюсь. Когда я тебя видел, ты выглядел больным. Что сказал лекарь?
— Я его не звал. Не такая это болезнь, чтобы пить его дрянь. Просто очень сильное утомление.
— Понятно. — Лат помолчал. — Я волновался.
— Ни к чему. Все уже прошло.
Некоторое время оба сидели молча, глядя в темноте друг на друга. Крэйн пытался угадать, что могло привести брата в его покои в такой час. Лат дышал неровно и приглушенно, словно тоже что-то обдумывал.
— Все из-за Риаен, — сказал он наконец. — Я решил предупредить тебя на случай, если ты не знаешь.
— Я слушаю.
— Ей плохо.
— Что? — Крэйн от неожиданности приподнялся. — Риаен? Если это болезнь, то...
— Лекарь говорит, следующий Урт может стать для нее последним. — Лат глубоко вздохнул. — Я был у нее сегодня.
Крэйн почувствовал удивление. Сердце противно сжалось на лбу опять выступил пот, но уже не холодный, а горячий.
— Но ведь он говорил, что болезнь не опасна!
— Да, он так говорил. Теперь он говорит, что ее жизнь в серьезной опасности. Он не берется утверждать, каков будет исход. Единственное, что он может сказать, — все зависит от Ушедших.
Некоторое время они сидели молча, не решаясь нарушить тишину, словно она была памятью по мачехе.
— Думаешь, она...
— Не знаю. — Лат покачал головой. — Не хочу знать. Но эту возможность исключать нельзя. Риаен стара и ее срок уже может прийти, мы оба это знаем.
— Это плохая новость, — медленно сказал Крэйн. Ему вспомнилось лицо Риаен, сухое и пожелтевшее, но смутно, словно в густом тумане. Риаен при смерти? Невозможно.
— Она не единственная.
— Ушедшие... Что еще ты припас для меня?
— Орвин. — Лат опять потер подбородок, голос у него был непривычно низким и немного подрагивал. — Он в ярости. Я его никогда не видел... таким. К счастью, ты не попадался ему на глаза за последние пару Эно, иначе... Не знаю. Он настолько зол, что может не контролировать свои действия. Когда он узнал про Риаен... ты понимаешь.
— Разве я имею отношение к болезни Риаен?
— Он считает, что да.
— Боги, неужели опять ворожей? — Крэйн захотелось посмеяться, но смех не шел, намертво застряв в ставшем неожиданно сухим горле. — Он опять вспомнил про этого сумасшедшего старика с окраины?
Лат серьезно кивнул.
— Да. Он считает, что это проклятие.
— Но это смешно!
— Только не для него. Ты знаешь, как он относится к Риаен. Если она покинет этот мир...
— Что? Продолжай.
— Орвин способен на любые действия. Кроме того, он станет полноправным шэдом, и его власть уже не будет ограничена, даже формально. Думаю, ты понимаешь, чем это грозит тебе.
— Я понял. Ты считаешь, что он попытается отомстить мне?
— Я хотел бы ошибаться.
— Он не осмелится, я шэл Алдион. Он слишком боится за свою славу у черни, если он запятнает руки кровью рода Алдион, это будет конец его власти.
— В эту минуту он может не думать об этом. В ярости человек способен сделать то, на что в другой ситуации у него не хватило бы духа. Смерть Риаен может стать последней каплей.
— Боишься за меня?
— Да, — просто сказал Лат. — Сейчас боюсь. Ты знаешь, я всегда был стеной между тобой и Орвином, иногда мне стоило значительных усилий удержать вас обоих от глупостей, но теперь я не уверен, что моих сил хватит.
Лат говорил правду, он был единственным сыном Кирана, у которого получилось найти общий язык с Орвином, не потеряв при этом связь с младшим братом. У Крэйна сложилось впечатление, что Лат уважал Орвина за свойственную тому внутреннюю силу, отличающую настоящего шэда, силу, которой он сам был лишен. Лат всегда был уверенным, когда надо — жестким, если потребуется — терпеливым, но у него не было настоящей жилки правителя. Сила его не была целостна и постоянна, она бурлила, как кипящая вода в сосуде. В свою очередь, Орвин симпатизировал ему из-за твердого характера и способности в любой ситуации контролировать свои действия, черту, свойственную ему самому. Они были почти одногодки и знали друг друга с детства. Когда Риаен стала постепенно отстраняться от власти, Орвин не колеблясь предложил Лату место рядом с собой, и, подумалось Крэйну, вряд ли он сожалел о своем решении хотя бы раз. Оба были достойными наследниками старого Кирана, знали, где проявить силу, а где мягкость, где следует уступить, а где — стоять насмерть. Лат никогда не претендовал на трон шэда, он был достаточно умен, чтобы понимать — нет смысла посягать на то, что потом невозможно будет удержать.
— Если Риаен действительно... Ты понимаешь... Я постараюсь поговорить с Орвином, но не уверен, станет ли он меня слушать. Даже сейчас он не склонен к разговору. Я веду к тому, что времени у тебя может остаться мало. Возможно, тебе придется покинуть город. На какое-то время. Ты смеешься, Крэйн?
— Тебе показалось.
— Да... — Лат замолчал, словно не знал, что еще добавить, Крэйн молча смотрел на него. — Остается молить Ушедших, чтобы они сохранили жизнь Риаен. Но если у них не получится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Под пальцами оказался крошечный островерхий бугорок, мягкий и сочащийся теплой влагой. Крэйн ожесточенно нажал на него, словно пытаясь вбить обратно под кожу, но прыщ, конечно, не исчез, боль превратилась в острый глубокий зуд, проникавший, казалось, к самому мозгу. Крэйн выругался и, облизнув палец, смочил прыщ слюной.
— От еды, не иначе, — пробормотал он, чувствуя некоторое подобие смущения. — Если это повторится, я прикажу накормить повара ываром.
— Ты и так прекрасен. — Она несмело поцеловала еще в щеку. — Забудь. Ты прекраснее всех, кого я видела.
От ее липкой детской восторженности Крэйн окончательно пришел в дурное расположение духа. Знатные гости, Орвин, а тут еще и прыщ как назло...
— А твой муж?
Она вздрогнула, словно он ударил ее по улицу. Голос у него был именно такой — холодный, хлесткий, безжалостный.
— Он ни при чем. Зачем ты?.. Ты не понимаешь.
— Замолчи.
— Я люблю его.
— Конечно. — Крэйн позволил себе смешок. — Вы все их любите. Того и гляди, ты заявишь, что я увел тебя силой.
— Ты не понимаешь...
Он не стал отвечать. Легко поднялся, гибкое сильное тело питало в себя лучи поднимающегося светила и словно засветилось изнутри, поднял талем и стал торопливо одеваться, она с беспокойством смотрела на него, но даже к беспокойству примешивалось восхищение. Это было отвратительно.
Вся ее природная красота поблекла, словно ее досуха выпило это чувство, оставив лишь зовущую влажную пустоту в глазах и робкую слабую дрожь пальцев. Уже не человек, лишь тело, оглушенное эмоциями и инстинктом, ни капли разума. Крэйна передернуло от отвращения.
— Тебе лучше уйти. Армад пока держит подход к лестнице, но об этом могут доложить... кому надо, и на ней появится стража. Вряд ли твой муж, которого ты, разумеется, любишь, будет в восторге. Впрочем, если он почувствует себя оскорбленным — я всегда к его услугам.
— Я еще увижу тебя?
— Не думаю. Я буду порядочно занят в ближайшее время.
— Я буду еще три Эно в Алдионе. — Она говорила поспешно, словно надеялась, что хотя бы одно из сказанных слов зацепит его. — Если у тебя будет время — просто пошли за мной. Я буду ждать. Слышишь, обязательно буду ждать!
Крэйн молча кивнул, не удостоив ее взглядом. Одевшись, он стряхнул мелкую древесную пыль со штанов, сунул за пояс два коротких стиса и, так и не обернувшись, начал спускаться. Женщина смотрела на него до тех пор, пока он не скрылся полностью.
ГЛАВА 4
АГОНИЯ. АЛДИОН
Жизнь в тор-склете Алдион текла по-прежнему. Орвин и Риаен сдержали свое слово — о скором отъезде младшего шэла пока никому не было известно. Крэйн вел себя как обычно, не делая никаких приготовлений к дороге, и Урт трижды заставал его в трактире. Если Орвина это и заботило, он не подал виду, по крайней мере за это время Крэйн ни разу не видел его. Под конец у него даже сложилось впечатление, что тор-шэл намеренно избегает его. Об отъезде он не предупредил ни Лата, ни дружину, полагая, что сборы не займут много времени, да и эскорт его был невелик.
Риаен он тоже не видел — на следующий Эно после их разговора болезнь обострилась, и лекарь, маленький худой старичок с пожелтевшими тонкими пальцами, посоветовал ей оставаться в своих покоях до тех пор, пока здоровье не восстановится. Крэйн знал, что, несмотря на все советы лекаря, Риаен простится с ним перед отъездом, но все равно ловил себя на мысли о том, что без нее климат в родовом тор-склете заметно изменился, стал сухим и напряженным, чего он раньше не замечал. Его отношения с мачехой были довольно сложными, достаточно запутанными для того, чтобы он сам мог определиться в них. Риаен была чересчур умна, чтобы не рассуждать о природе добра, с которой носятся жрецы, — пришедшая с возрастом мудрость позволяла ей выносить суждения без оглядки на мораль и нравственность, в этом она отчасти была схожа с самим Крэйном. Ум ее, хотя и тяжеловесный, сохранял полную ясность, тут в ней было больше сходства с мерным и четким разумом Орвина, который перерабатывал мир методично и уверенно, как зубы перемалывают куски пищи. Она была молчалива, не любила выставлять напоказ эмоции, жизнь ее была спокойна и подчинена смыслу. Просто сухая старая женщина, сохранившая внутреннюю твердость с тех дней, когда на ее плечи легли заботы о всем городе, уставший твердый дух в слабом беспомощном теле.
Крэйн иногда пытался представить, что случится, если Риаен умрет, но сердце не давало никаких ответов, и он пришел к мысли, что смерть шаббэл не станет для него утратой. Тем не менее он уважал ее за проницательность и умение найти язык с обоими детьми Кирана, иногда ему даже казалось, что она действительно воспринимает их с Латом как собственных, несмотря на то, что в них текла кровь старого шэда и другой женщины. В любом случае она была достаточно умна и дальновидна, чтобы не ставить Орвина выше, понимая, что это рано или поздно вызовет конфликт между ними. К счастью, лекарь брался утверждать, что болезнь пройдет легко и, безусловно, не угрожает смертью, временный покой необходим лишь для того, чтобы укрепить силы.
Настроение Крэйна портилось тем сильнее, чем меньше времени оставалось до отъезда. Он потерял аппетит, просыпался с тяжелой головой и большую часть Эно либо лежал без движения в своих покоях, глядя немигающим взглядом в потолок, либо прохаживался по верхнему ярусу тор-склета не обращая внимания на удивленные лица дружинников и прислуги. Им овладела странная апатия, разогнать которую не могли ни женщины, ни фасх.
Несколько раз он пытался развеяться в трактире, но быстро понял, что выбрал неправильный метод — хмель не брал его и даже эскерт не манил взять рукоять в руку.
«Хватит лгать, — сказал он как-то себе, глядя в зеркало. — Ты просто боишься покидать город. Все-таки ты привык к нему, а теперь боишься показать слабость.» Отражение кивнуло.
Оно всегда соглашалось.
Прыщ, появившийся два Эно назад, не исчез, наоборот, стал еще больше и отвратительно зудел при прикосновении, Каждый раз когда Крэйн подносил к лицу зеркало, прыщ бросался в глаза, он выделялся как толстый ярко-алый жук на фоне земли и забыть про него было невозможно. Он был постоянным напоминанием о собственной неуверенности — Крэйн убедился в этом, когда за Эно до отъезда тот увеличился до размеров ногтя.
Крэйн дорожил своим лицом, несколько раз в день он смачивал злосчастный прыщ густой вонючей жидкостью, взятой у лекаря, и тщательно покрывал бальзамом телесного цвета, если покидал свои покои. Бальзам делал отвратительный красный бугорок практически незаметным, но Крэйну все равно казалось, будто каждый встречный видит его и торопится отвести взгляд, чтобы не выдать себя улыбкой. Понимая всю глупость своей мнительности, он все же старался не сталкиваться ни с кем из знакомых, в этом смысле затворничество в своих покоях было ему на руку, а при случайной встрече машинально поворачивался правой стороной лица. Эта странность в поведении и неизбежная скованность все же были замечены, среди прислуги тор-склета разнесся слух, что шэл Крэйн тяжело переживает болезнь мачехи и даже занемог сам. Видимо, он донесся и до Лата — несколько раз тот словно случайно заходил в покои брата, но каждый раз разговор не клеился и оба расставались с тяжелым чувством. Армад тоже беспокоился, он тоже видел, что шэл все Эно и Урт напролет не покидает своих покоев и при этом даже не прикасается к фасху. Крэйн успокоил его, сославшись на душевную усталость и настроение — волновать старого воина не хотелось, он был одним из немногих, тревожившихся за него. Раза три заходила Лине, но Крэйн не хотел принимать ее. Были и другие, однако двери его покоев оставались заперты — ему было не до них.
К удивлению самого Крэйна, одиночество не доставляло ему неудобств, он мог часами сидеть без движения, глядя в стену перед собой, и мысли его были настолько далеко, что иногда рассвет Урта заставал его врасплох. Пытаясь разобраться в своих ощущениях, он потерпел неудачу, сколько он ни пытался, ему не удавалось найти ни одной причины, объясняющей столь резкое изменение собственного настроения. Единственным объяснением был предстоящий отъезд, первый отъезд из Алдиона за все его двадцать лет. Но Крэйн никогда не боялся ни дороги, ни одиночества, путешествие в другой город вызывало в нем лишь легкую обеспокоенность и предвкушение нового, причины его внезапной хандры крылись глубже.
Гораздо глубже. Шаг за шагом, не пропуская ни одной минуты, Крэйн пробирался в закоулки собственного разума, копался в непослушной памяти, надеясь выудить ответ. Но ответ не шел, и шэл Алдион, промучавшись большую часть Урта без сна, забывался лишь с первыми лучами Эно, но вскоре опять возвращался в свое обычное состояние вялой апатичной отрешенности.
Ни есть, ни пить не хотелось, тело словно перестало нуждаться в подкреплении, но хуже всего было то, что ему трудно было смотреть на людей. Слуги, рискнувшие потревожить его покой и принести еду, вызывали в нем ярость, он едва сдерживался, чтобы не потянуться к услужливо висящим на стене эскертам. Любое человеческое лицо неожиданно стало угнетать его, он перестал даже смотреться в зеркало.
Час за часом сидя без движения, он скатывался в черный водоворот беспросветного безумия, его собственные мысли жалили, как заточенные стисы. Пытаясь убежать от них, он падал все дальше, до тех пор, пока не оказался у самой границы.
Это не было болезнью, его тело было здорово, подорван был сам дух.
Что-то внутри него затвердело, перекрыло путь свежему воздуху, разрослось в стороны переплетениями шипастых черных ветвей. С каждым днем его разум все чаще отказывался повиноваться, у Крэйна было такое ощущение, словно он тонет в озере вязкой жидкости, лишь изредка успевая сделать вдох, весь мир вокруг него казался мутным и расплывчатым. Под конец это превратилось в транс — даже предметы вокруг себя он видел с трудом, его рассудок блуждал между сном и явью.
Несколько раз, когда приходило облегчение и мозг снова начинал работать, Крэйн пытался выбраться из оцепенения, но тщетно — проходило время, и он соскальзывал обратно. Он потерял счет Эно и Урт, когда все наконец закончилось.
Он лежал на кровати, и все тело его было покрыто холодным потом, мышцы свело как в судороге, тело казалось уменьшившимся и невероятно бледным даже почти в полной темноте. Крэйн чувствовал духоту и одновременно что-то вроде горячего и очень плотного кома в груди, который мешал дышать.
— Сумасшедший... — сказал он хрипло, обхватывая голову. — Теперь я знаю, как выглядит грань, если она существует. Это все фасх, я знаю. Такое бывает.
С трудом поднявшись, он размял затекшее, словно окостеневшее тело и с облегчением почувствовал, как мысли снова становятся четкими и послушными. Это была болезнь, но она прошла. Он снова человек, шэл Алдион Крэйн. Он жив и не утратил рассудка.
В дверь постучали. Сильно, властно, явно не прислуга.
— Да.
— Крэйн?
Это был Лат. Свет факелов из коридора отбрасывал на пол его тень — большую, неловкую, дрожащую.
— Это ты... Извини, кажется, у меня не осталось вигов. — Крэйн пошарил рукой в коробе. — Здесь темновато.
— Ничего. — Лат вошел и закрыл за собой дверь. Темнота поглотила его, остался лишь блеск глаз. — Снаружи сейчас Урт.
— Я не знал.
— Надеюсь, не разбудил тебя.
— Нет, я не спал.
Лат медленно сел в кресло, провел рукой по волосам. Крэйн не видел его, но представлял в мельчайших подробностях. Сейчас Лат наверняка смотрит в пол и потирает подбородок. Он всегда так делает, когда озабочен. А сейчас он озабочен — это было слышно по голосу, по каким-то неуловимым звенящим ноткам, которые выпирали из его голоса, как зубцы эскерта из слишком узких ножен.
— Ты уже несколько Эно не выходишь из своих покоев.
— Прихворал немного. — Крэйн улыбнулся, хотя и знал, что Лат его не видит. — Сейчас уже в порядке.
— Надеюсь. Когда я тебя видел, ты выглядел больным. Что сказал лекарь?
— Я его не звал. Не такая это болезнь, чтобы пить его дрянь. Просто очень сильное утомление.
— Понятно. — Лат помолчал. — Я волновался.
— Ни к чему. Все уже прошло.
Некоторое время оба сидели молча, глядя в темноте друг на друга. Крэйн пытался угадать, что могло привести брата в его покои в такой час. Лат дышал неровно и приглушенно, словно тоже что-то обдумывал.
— Все из-за Риаен, — сказал он наконец. — Я решил предупредить тебя на случай, если ты не знаешь.
— Я слушаю.
— Ей плохо.
— Что? — Крэйн от неожиданности приподнялся. — Риаен? Если это болезнь, то...
— Лекарь говорит, следующий Урт может стать для нее последним. — Лат глубоко вздохнул. — Я был у нее сегодня.
Крэйн почувствовал удивление. Сердце противно сжалось на лбу опять выступил пот, но уже не холодный, а горячий.
— Но ведь он говорил, что болезнь не опасна!
— Да, он так говорил. Теперь он говорит, что ее жизнь в серьезной опасности. Он не берется утверждать, каков будет исход. Единственное, что он может сказать, — все зависит от Ушедших.
Некоторое время они сидели молча, не решаясь нарушить тишину, словно она была памятью по мачехе.
— Думаешь, она...
— Не знаю. — Лат покачал головой. — Не хочу знать. Но эту возможность исключать нельзя. Риаен стара и ее срок уже может прийти, мы оба это знаем.
— Это плохая новость, — медленно сказал Крэйн. Ему вспомнилось лицо Риаен, сухое и пожелтевшее, но смутно, словно в густом тумане. Риаен при смерти? Невозможно.
— Она не единственная.
— Ушедшие... Что еще ты припас для меня?
— Орвин. — Лат опять потер подбородок, голос у него был непривычно низким и немного подрагивал. — Он в ярости. Я его никогда не видел... таким. К счастью, ты не попадался ему на глаза за последние пару Эно, иначе... Не знаю. Он настолько зол, что может не контролировать свои действия. Когда он узнал про Риаен... ты понимаешь.
— Разве я имею отношение к болезни Риаен?
— Он считает, что да.
— Боги, неужели опять ворожей? — Крэйн захотелось посмеяться, но смех не шел, намертво застряв в ставшем неожиданно сухим горле. — Он опять вспомнил про этого сумасшедшего старика с окраины?
Лат серьезно кивнул.
— Да. Он считает, что это проклятие.
— Но это смешно!
— Только не для него. Ты знаешь, как он относится к Риаен. Если она покинет этот мир...
— Что? Продолжай.
— Орвин способен на любые действия. Кроме того, он станет полноправным шэдом, и его власть уже не будет ограничена, даже формально. Думаю, ты понимаешь, чем это грозит тебе.
— Я понял. Ты считаешь, что он попытается отомстить мне?
— Я хотел бы ошибаться.
— Он не осмелится, я шэл Алдион. Он слишком боится за свою славу у черни, если он запятнает руки кровью рода Алдион, это будет конец его власти.
— В эту минуту он может не думать об этом. В ярости человек способен сделать то, на что в другой ситуации у него не хватило бы духа. Смерть Риаен может стать последней каплей.
— Боишься за меня?
— Да, — просто сказал Лат. — Сейчас боюсь. Ты знаешь, я всегда был стеной между тобой и Орвином, иногда мне стоило значительных усилий удержать вас обоих от глупостей, но теперь я не уверен, что моих сил хватит.
Лат говорил правду, он был единственным сыном Кирана, у которого получилось найти общий язык с Орвином, не потеряв при этом связь с младшим братом. У Крэйна сложилось впечатление, что Лат уважал Орвина за свойственную тому внутреннюю силу, отличающую настоящего шэда, силу, которой он сам был лишен. Лат всегда был уверенным, когда надо — жестким, если потребуется — терпеливым, но у него не было настоящей жилки правителя. Сила его не была целостна и постоянна, она бурлила, как кипящая вода в сосуде. В свою очередь, Орвин симпатизировал ему из-за твердого характера и способности в любой ситуации контролировать свои действия, черту, свойственную ему самому. Они были почти одногодки и знали друг друга с детства. Когда Риаен стала постепенно отстраняться от власти, Орвин не колеблясь предложил Лату место рядом с собой, и, подумалось Крэйну, вряд ли он сожалел о своем решении хотя бы раз. Оба были достойными наследниками старого Кирана, знали, где проявить силу, а где мягкость, где следует уступить, а где — стоять насмерть. Лат никогда не претендовал на трон шэда, он был достаточно умен, чтобы понимать — нет смысла посягать на то, что потом невозможно будет удержать.
— Если Риаен действительно... Ты понимаешь... Я постараюсь поговорить с Орвином, но не уверен, станет ли он меня слушать. Даже сейчас он не склонен к разговору. Я веду к тому, что времени у тебя может остаться мало. Возможно, тебе придется покинуть город. На какое-то время. Ты смеешься, Крэйн?
— Тебе показалось.
— Да... — Лат замолчал, словно не знал, что еще добавить, Крэйн молча смотрел на него. — Остается молить Ушедших, чтобы они сохранили жизнь Риаен. Но если у них не получится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43