Крэйн уложил его под стеной ближайшего склета, отчаянно надеясь, что увлеченные в другую сторону дружинники не заметят их.
— Я не могу тебя тащить, — сказал он, глядя ему в лицо. — Мне не вынести двоих.
— Оставишь?
Он развел руками.
— Надо. Извини.
Бледное лицо Багоя неожиданно разгладилось, глаза стали медленными.
— Ладно, что уж... Уходи хоть сам. Потом хлебнешь кувшин фасха за меня.
— Огромный!
— Хорошо... Запоминай. — Голос его стал тихим и шелестящим. — По этой улице до того места, где в земле будут выбоины, там еще шалх на углу будет. Оттуда — по дуге направо, через разрушенный склет, к трактиру Каюхи. Оттуда зарослями на восток, смотри, чтоб тор-склет был сзади и слева. Там будут... э-э-э... ограды старые, ты промеж ними и... кх-х-х...
— Ну! — Крэйн нетерпеливо встряхнул его. Цокот хитиновых лап по мостовой приближался. — Дальше!
— Ближе сюда! — прохрипел умирающий. — Мочи нет...
Крэйн нагнулся к нему, придвинув ухо почти вплотную к костенеющему мертвому рту. И выругался, когда что-то острое скользнуло по его ребрам, оставив пылающую черту.
— Рука... — огорченно пробормотал Багой, глядя на зажатое в кулаке отломленное лезвие стиса. — Метил-то под ребра... Нет, не дойти тебе одному. Если не я — то пусть и никто... Сдохнешь, да, сдохнешь...
Крэйн прижал его слабеющую руку ногой к земле и коротко, без размаха, перерубил ему шею. Во рту Багоя в последний раз дернулся темный язык, глаза покрылись мутным инеем, и он умер.
Крэйн вскочил, наспех вытер об остатки плаща испачканный кейр, оглянулся, ища погоню, и сделал первый шаг. Улицы выгнулись ему навстречу, земля под ногами подернулась дымкой. Он бежал, и дрожащий воздух, проходящий сквозь него, пах неизвестностью.
Когда первый хегг возник между склетов, на земле остался лишь скрюченный труп Багоя. Бывший шэл Алдион Крэйн, в последний раз мелькнув вдалеке, исчез в темноте и Урт укрыл его следы.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА 1
К СВЕТУ. ТРИС
Человек, шедший по улице Триса на рассвете Эно, запоминался сразу. Не по фигуре — она ничем не выделяла его среди крепких и жилистых обитателей города, и не по одежде — даже здесь, на самой окраине, где неровными рядами вспухают островерхие островки шалхов, никого не удивишь простым двухслойным вельтом и крепкими сапогами из кожи шууя. Но по небольшим хитиновым пластинам на ткани и висящим в узких ножнах на поясе двум новым стисам можно было сказать, что путник, отбросивший короткую раннюю тень на лежалую землю улицы, не происходил из этих мест.
Он шел уверенно, не поворачивая головы и не уступая никому дороги.
Встречные почему-то спешили убраться с его пути — несмотря на то, что он был один и не выглядел мастером стиса, никто не спешил покуситься на его болтающийся за спиной тулес, словно тот шел в окружении ореола страшной и пугающей болезни.
Человек не обращал внимания на прохожих. Немного опустив голову, он отмерял короткими быстрыми шагами расстояние, не глядя по сторонам.
Почти выйдя к окраине, там где склеты уступали место даже не ветхим кожаным шалхам, а неглубоким, укрытым тряпьем ямам, в которых что-то постоянно глухо ворочалось и рычало, он резко свернул, поворотив от вала, и направился прямиком через заросшую высокой бурой травой глушь, которая выпирала из города, как гнойник из чрева. Идти было непросто, но человек с двумя стисами знал направление — он обходил высокие кочки, не задерживаясь, перемахивал многочисленные укрывшиеся в земле ямы. Трижды на его пути встречались ловушки — прикрытые лежалой травой ямы, густо утыканные старыми хитиновыми осколками, но он легко миновал их. Он шел долго, до тех пор, пока не вышел к длинному, поросшему по краям непролазным колючим кустарником рву, в глубину не меньше городского вала.
Здесь было людно и оживленно — в осыпающихся склонах, пологих и затянутых старой травой, чернели широкие норы, в которые не проникал свет Эно. Возле них сидели люди, три десятка, не меньше. На дне старого рва в беспорядке росли из земли шалхи, иные даже богаче и просторнее тех, что в городе. Возле них тоже сидели и лежали люди — все худые, настороженные, глядящие с нехорошим злым прищуром. На человека посмотрели, но он не смутился, словно и не заметил направленных на него горящих алчных взглядов. Он молча стоял, невозмутимо осматриваясь и небрежно прикрыв ладонями рукояти стисов. К нему не подошли, лишь некоторые без злобы посмеялись — здесь не принято было набрасываться на чужаков.
Если кто оказывайся здесь — то не случайно, значит, имел на то право.
Сильнее, чем потом, пахло тайро. И тайлебом. Присмотревшись, путник заметил среди лежащих в отдалении не меньше десятка тайлеб-ха. Те, что помоложе, еще походили на людей, хотя дурная трава уже очернила их рты и глаза, начавшие давно — походили на куски скверно пропеченного мяса, которое каким-то чудом еще болталось на острых выпирающих костях.
Одурманенные зельем, бывшие люди лежали без движения возле своих шалхов, уставившись незрячим пустым взглядом в небо. Их уже не интересовало ничего, даже еда — возле их причудливо раскоряченных тел лежали лишь почерневшие изнутри глиняные чашки.
Человек поморщился и шагнул к ближайшему обитателю рва, копошащемуся в шалхе.
— Мне кое-кто нужен, — сказал он, и в его голосе, ровном и уверенном, скользнул непривычный восточный говор, заставлявший слова смягчать окончания и причудливо растягивать интервалы.
— Нужен? — тот озадаченно потер лоб, глядя на вельт и стисы. — Э-э-э... Кто нужен?
— Один бродяга. Довольно молодой, крепкий. Он урод, лицо в язвах, шрамов много.
— Ну-у-у...
— Я не от шэда. — В его словах была правда. — Мне надо лишь поговорить с ним. Я знаю, что он здесь. Покажи мне.
Человек заколебался — неписаный кодекс Рва запрещал выдавать обитателя любому его разыскивающему. Был бы перед ним даже вооруженный эскертом дружинник в кассе — он бы и рта не раскрыл. Метнуть артак, крикнуть, предупреждая об опасности приятелей, сидящих с кольями наготове в неприметном укрывище у входа в Ров, скатиться в густую траву... Трусливых здесь не было — даже если они проникали сюда, здесь у них долго продержаться не получалось. Но во взгляде странного визитера было то, по сравнению с чем эскерт покажется детской колючкой.
— Знаю такого. Это, верно, Жареный. По имени никто не знает...
— Где он? — требовательно спросил путник. И человек, взглянув ему в глаза, потерял последнее желание спорить.
— На том конце. Валяется в своей яме, верно...
— Валяется? Он пьян?
Черное небритое лицо скривилось в гримасе брезгливого отвращения.
— Он тайлеб-ха, господин.
— Давно?
— Десятка четыре Эно, не меньше.
— Хорошо.
Странный человек молча повернулся и пошел вперед, к противоположному склону Рва, чернь вокруг него поспешно расступалась, освобождая дорогу.
Он миновал оживленный центр, где обитальцы Рва, сгрудившись тесной группкой возле костра, играли и громко переговаривались, и пошел дальше в указанном направлении. На него не обращали внимания — то ли успели привыкнуть то ли не считали нужным. В этом скопище суетливых тел в лохмотьях он выделялся как склет на фоне просевших шалхов. Кто-то мимоходом попытался прощупать его тулес — не оборачиваясь, он ткнул стисом и женщина с коротко остриженными волосами и бледным острым лицом с воем схватилась за пробитую точно посередине ладонь. Но на крик никто не обернулся, даже сам пришелец.
Человек, которого он искал, действительно обнаружился у самого склона.
Он лежал возле своего шалха, крошечного и покосившегося, невероятно худой, словно высохший, прорехи в лохмотьях открывали больную серую кожу, пронизанную частыми фиолетовыми жилками. Жилки эти казались нарисованными — трудно было поверить, что в них еще бежит горячая человеческая кровь. Лицо его было ужасно — даже путник сжал зубы, рассматривая чудовищный звериный оскал, нечеловеческую личину. Человек спал, неуклюже подложив локоть под голову, и в руке его была зажата небольшая чаша из глины. Губы, чернее земли, оскалены в жуткий хищный оскал.
— Просыпайся, Крэйн. — Человек коснулся начищенным носком сапога его плеча. — Я пришел за тобой.
Во рту пахло гнилью и землей, воздух казался густым, настолько густым, что его едва пропускали онемевшие, ставшие жесткими, как кора дерева, губы. Крэйн мучительно закашлялся, когда водоворот тошноты вывернул его внутренности наизнанку, и с трудом открыл глаза. Зуд в кончиках пальцев и в зубах был невыносим, от него хотелось сорвать кожу, в голове что-то жарко гудело. Крэйн, щурясь, разглядел стоявшего над ним человека и выругался.
— Кто?..
— Я к тебе. — Человек смотрел на него равнодушно и немного брезгливо. — Пришел, чтоб поговорить с тобой.
— Говорить? — Крэйн напряг затуманенный мозг, но лицо было незнакомым. Или он когда-то его видел? Непонятно. — Уйди.
Но человек не ушел. Он просто стоял и смотрел ему в лицо, и от этого взгляда казалось, что тайлеб в крови становится кислотой. Так оно и было. Крэйн застонал, чувствуя, как в животе зарождается гнилая липкая боль, стиснул зубы. Он знал, чем обернется этот приступ, и протянул непослушную дрожащую руку к чаше, в которой с заката специально оставил немного отвара. Глотка два, не больше — снова придется идти на поиски...
Черная вязкая жидкость в чаше колыхнулась. Она не отражала свет Эно, она была чернее земли и пахла свободой. Крэйн потянулся к ней, но не успел донести до рта — незнакомец одним легким ударом сапога выбил ее из ослабевших пальцев. Чаша отлетела в сторону и тайлеб выплеснулся на землю крошечным черным озерцом. Ослепнув от ярости, Крэйн вскочил, сжимая в руке острый обломок хитина, с которым никогда не расставался, но наглец был быстрее и, главное, его не мучал рассасывающийся в жилах яд тайлеба. Он легко уклонился от удара и, перехватив руку, вырвал из нее оружие, едва не сломав кость.
— Я пришел сюда, чтоб поговорить с тобой, — сказал он. — Но мне нужен Крэйн, а не гнилой тайлеб-ха.
— Я сдохну... — прохрипел Крэйн, извиваясь на земле, как карк с перебитой спиной. Свет Эно кислотой лился в мозг, оставляя перед глазами пляшущие разноцветные узоры боли. — Мне надо... полчаши. Или меньше. Сдохну.
— У тебя губы черные. — Незнакомец отпустил его руку, отошел на несколько шагов. — Ты знаешь, что это значит? У тебя осталось пять десятков Эно, не больше. После этого ты начнешь гнить и разваливаться на части. И первым сгниет твой мозг.
Крэйн не ответил.
— Если ты еще человек, то сможешь прожить и без отвара. Если нет — я уйду. Сейчас же. Ты сможешь нарвать тайлеба, и он даст тебе еще несколько часов того удовольствия, которое ты называешь жизнью. А потом ты сгниешь, забытый и никому не нужный в своем шалхе. Ты хочешь этого?
Он ничего не понимал. Незнакомец даже представления не имел, какое блаженство — накинуть на глаза черное покрывало тайлеба, скрывающее окружающую грязь и преобразовывающего звуки в чарующую музыку. Его слова были просты и правильны, как и каждого человека, не познавшего в жизни тайлеб. Как и каждого, еще не осознавшего, что тайлеб — это вершина, основа жизни. Крэйн чувствовал себя неизмеримо мудрее, он знал, какие бездны знания и понимания открывает черная жидкость с резким приятным запахом травы, он словно прожил на тысячу жизней больше. Но боль мешала ему думать, она сковывала его мысли ледяными цепями.
— Убирайся. Полчаши...
Незнакомец достал из-под вельта небольшой бурдюк, открыл.
— На, — сказал он, протягивая Крэйну. — Это фасх. Тебе будет легче.
Крэйн послушно прижал горловину к губам. Рот обожгло, но внутрь полилось что-то густое, теплое и невероятно вкусное, отчего его едва тут же не вырвало. Содрогнувшись, он впился в бурдюк двумя руками и допил.
Почти сразу же он почувствовал, как мысли становятся чище и яснее, словно невидимая рука сметает с них толстые слои пыли. Руки обрели чувствительность, снова появились запахи.
— Это не поможет тебе выгнать яд из крови, но даст передышку. У тебя будет выбор.
Отложив пустой бурдюк, Крэйн впервые присмотрелся к неожиданному гостю.
Тот был невысок, немного сутул, но сутулость эта в сочетании с уверенными властными движениями не портила его, лишь придавала благородства осанке. Лицо явно не породистое, но черты правильные, не из черни. Эскерта нет — значит, без рода. Спокойные умные глаза под редкими длинными бровями, немного искривленный нос, скорее всего после давнего удара, острый подбородок. Ничего особо примечательного, но взгляд крепкий — в нем ясно различимы смелость и уверенность. И не побоялся же прийти один и без охраны в Ров... Теплая волна облегчения, разнесенная фасхом, сменилась благодарностью к незнакомцу. Человек явно не бедный, если разжалобить его, можно сорвать добрый пяток сер. Этих денег хватит еще на два пучка тайлеба или кувшин тайро... Разжалобить? Нет, лучше не торопиться, давить на беспомощность. Пусть вначале скажет, в чем дело, — может, будет возможность раздобыть и больше...
— Меня зовут Хеннар, — представился тот, правильно растолковав любопытный взгляд Крэйна. — Хеннар Тильт.
— Крэйн... господин Тильт.
— Я знаю, Я искал тебя. И нашел.
— Искали? — Крэйн напрягся. — Вы от Лата?
— Кто такой Лат?
— Это не важно. Впрочем... Вы искали меня? Меня?
Назвавшийся Хеннаром Тильтом холодно улыбнулся.
— Это не связано ни с дружиной, ни со стражей. Я также непричастен к шэду. Я искал тебя по личной причине, поскольку сам заинтересован в тебе. И, думаю, ты тоже будешь заинтересован во мне.
— Простите, светлый господин... э-э-э... Кажется, вы довольно уверены.
— Да.
— Откуда вы знали, где меня искать?
— Это не сложная задача. Я узнал о тебе, когда ты сидел в обиталище уродов, что под тор-склетом. Ты, наверное, хорошо его помнишь... Нет, просто слухи, просочившиеся даже через толстые стены. О новом уроде шэда болтал весь Трис, этого трудно было не услышать. Когда ты бежал, я думал, что не найду тебя, — шэд здорово разозлился и приказал дружине не брать живых. Но ты каким-то чудом ушел.
— Вы шли по моему следу?
— Нет. Но я не первый Эно в Трисе и знаю, где единственное укрытие от глаз шэда. Пусть дружина боится сюда сунуться, но мне не составило труда сюда проникнуть.
— Вы не шеерез, господин. Я имею в виду — вы не похожи на шеереза.
— Это верно.
— Зачем светлому господину Тильту понадобился я?
— Я могу предложить тебе работу.
Крэйн внезапно увидел себя со стороны, и это было настолько неожиданно, что он чуть не закашлялся. Он увидел себя глазами незнакомца — жалкого, распластанного на земле, скрюченного тайлебом, моляще заглядывающего в лицо в ожидании хотя бы одного сера. Нищий, жалкий калека, ползающий у ног незнакомца. И самое ужасное было в том, что внутри что-то привычно отозвалось, когда он смотрел на себя со стороны.
Не было сомнения — это не иллюзия, это он сам, бывший шэл Крэйн собственной персоной. Валяющийся в пыли. С черными от дурманящей травы губами. С уродливой маской вместо лица.
Это был он.
Внутри, ломая тяжелые и в то же время хрупкие оковы осознания собственной отвратительности, закопошился другой Крэйн. Цельный, выточенный из кипящего куска гнева, пропитанный отвращением к самому себе и ненавистью ко всему окружающему. Все это время он скрывался где-то в закоулках блуждающего в грезах разума, и явление его было столь неожиданным, что то существо, которое было Крэйном минуту назад, замерло, опаленное его яростью. Этот новый Крэйн, возродившийся в огне ненависти, сгусток боли и отчаяния, смотрел на мир сквозь прищуренные глаза, и дело тут было даже не в висящем высоко в небе Эно. Крэйн попытался сдержать рвущееся чудовище, с мгновенным опозданием пришло понимание — никакого чудовища не было. Это он сам, пробудившись, распорол накипевшую слизкую оболочку ничтожности и страха, это он сам наконец увидел свет. Он, единственный Крэйн. Бывший шэл Алдион.
Хеннар Тильт, вероятно, заметил изменение, хотя вряд ли ему это подсказало лицо Крэйна — изборожденная глубокими извивающимися жгутами набухших багровых и бледных шрамов маска не могла передать эмоций. Он немного наклонил голову и прищурил глаза. И ненависть Крэйна, налетевшая с разлета на его холодную, овеянную ветрами неподвижность, рассыпалась ворохом слепящих искр.
Крэйн хрипло захохотал, сотрясаясь в конвульсиях, его уродливое лицо исказилось.
— Мне? Работу? Господин, вы либо слепы, либо глупее любого, живущего во Рве. Вы видите мое лицо?
Хеннар невозмутимо кивнул.
— Оно мне и надо. Я хочу купить его, а заодно — и тебя. Нет, это не сборище уродов, как у шэда Трис, это другое.
— Вам нужно... мое лицо? Кто вы?
— Хозяин калькада. — Он небрежно поклонился. — Странствующего.
Крэйн опять зашелся в смехе.
— Выставлять свою морду на посмешище? — с трудом выговорил он. — Ушедшие, вы немногим лучше шэда Асенеф. По крайней мере он собирался держать меня взаперти до смерти, а вы, верно, еще и предложите денег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43