Вот и дорвался.
— Что ж, — молвил мякша, поскребши подбородок, — так и сделаем, пожалуй. Только скверно это, — вздохнул он, вспомнив симпатичного и веселого Антеро, такого вдруг искреннего и задушевного, когда дело коснулось его заветной мечты, — скверно о живом говорить, будто сгинул он, не по-людски.
— Так мы ведь и скажем правду, — горячо заговорил окончательно проснувшийся Ахти, — но только тем скажем, кто ее знать хочет, кому она нужна. А прочие, что же, пускай тем тешатся, что им услышать охота, — и всем легче станет.
— Ой ли, — покачал головой Мирко. — Тебе ли, мне ли судить, кому что следует, кому не следует, кому и от чего лучше, кому хуже. Будто мы про жизнь больше знаем. — Он сорвал одуванчик, повертел, помял в пальцах и бросил в траву с досады: как тут ни говори красно, а дал свое согласие на ложь и наговор на живого человека. — Правда для всех одна, с ней и лучше, наверно… Ладно, делать нечего. Пошли, что ли.
Они поднялись и двинулись к первым домам, поставленным на самой маковке.
— Тебя только не пойму, — обратился Мирко к Ахти. — На болоте ты за Антеро горой стоял, чуть не братом названным рек, а тут напраслину возводить взялся.
Ахти ответил не сразу:
— Видишь, дело какое. Антеро ведь не просто за долей пошел, как ты вот, — он из общины ушел, а это, почитай, как сгинул. Все одно, что волк-оборотень, — слова давались Ахти с трудом, верно, сам-то он так не думал. — Не для всех, вестимо, но для деревни — да…
— Вот об этом я не подумал, — задумчиво проговорил мякша, — теперь, коли так, нам, пожалуй, быстрее поверят. Только все не легче от того.
— Не легче, — опустил голову Ахти.
«Знать, надумал что-то, — решил, поглядев на него, мякша, — а теперь совестит себя. Ничего, разберется. А не разберется, жизнь расставит. Мне бы свое не потерять».
Миновав гороховые посадки, они выбрались на широкую, залитую солнцем вершину. К своему удивлению, Мирко увидел, что самые старые дома деревни расположены именно здесь. Это были давние, еще столбовые (полуземлянки, двери которых уже на три локтя ушли в землю, а бревна вовсе потемнели от времени, так что и резьба на них, охранявшая вход от всякой нечисти, сделалась еле различима. Вот уж воистину священны были в таком жилье сохи и матицы. Двускатные крыши густо заросли травой и клевером, и в одном дворе привязанная к колышку белая коза, нахально забравшись передними копытцами на скат, а задними упершись в землю, с упоением обрывала и потом задумчиво пережевывала сладкие розовые цветки.
Во дворах не было ни души — все были заняты в поле. Останавливаться здесь не было нужды, и путники быстро добрались до того места, где начинался южный склон.
Вид открылся такой, что у Мирко дух перехватило, стало как-то чище, радостнее на сердце, и смурные, тяжелые думы оставили его, разогнанные этой солнечной красотой.
Полуденный склон каменного холма широко и плавно сбегал в низину, к синему большому озеру. На озере виднелись небольшие островки, поросшие березой. Острый взгляд мякши различил несколько лодочек — видно, мальчишки, свободные почему-либо сегодня от полевых трудов, ловили рыбу. На юге, как и с севера, долина немного поднималась, и оттуда, из необозримого лесного пространства, выбегал ручей. Самого ручья, впрочем, видно не было, зато хорошо просматривался извилистый, заросший ольхой овраг, по дну которого и текла вода. По сторонам от ручья раскинулись поля, сенокосы и клеверные выгоны. По правую руку разместилось общинное поле, часть которого лежала под паром, часть уже была жнивьем, и скирды молодого хлеба выстроились ровными рядами. Третья часть была предназначена для сева озимых. Дальше шли ровные ряды льна-долгунца, увенчанные желтыми коробочками, а за ними виднелись грядки репы и лука.
Слева же все больше были луга, где пасли коров, коз и овец. Здесь же разместились полоски, обрабатываемые каждым двором самостоятельно. Работа кипела вовсю, но сейчас, в полдень, все, кроме пастухов, отдыхали. Близ ручья был выкопан пруд, и толстые, гладкие утки важно расхаживали по берегу.
Сама деревня спускалась к озеру вместе со склоном. Здесь стояли и старые, и совсем недавно срубленные избы с клетями и другими необходимыми пристройками. В стороне от остальных, на берегу, за сушившимися рыбачьими сетями, стояла кузня — это был единственный дом, где даже жарким летом пылал очаг и дым поднимался к небу ровным столбом.
Нелегко было выдержать в поле целый день под солнцем, и потому кусты сирени и жимолости служили укрытием для тех, кто не стал возвращаться в деревню на обед, — в ярко-зеленой траве пестрели одежды отдыхающих работников. В озеро с западного берега зашли кони, и молодые парни плескали па них серебристыми брызгами. В устье ручья берег был топкий, и там, в поросли камыша и рогоза, не двигаясь, стоял могучий бык, спасаясь от жары и слепней. И надо всем этим великолепием бездонной синевой разлилось чистое вольное небо. Сердце у Мирко защемило — ведь подобную картину мог бы он сейчас видеть не здесь, а у себя в Холминках. Только там уже, верно, солнце не сияет, а едва пробивается сквозь дымку, а то и вовсе моросит дождь и ползут густые влажные туманы со Снежного Поля… Выбор был сделан, что и говорить, и Мирко не собирался отступаться, тем более теперь, когда любовь вела его, пускай прочь от места первого свидания, туда — Мирко очень хотелось в это верить, — где должно было произойти и второе, длиною во всю оставшуюся земную жизнь.
— Дом наш — вот он, — прервал его созерцание Ахти и указал рукой вниз на высокую, с сенями и горницей, избу. На крыше красовался хитро вырезанный конек. — Мои уж пришли, — пояснил Ахти, — значит, Хилка сейчас при деле, мужчин кормит. Ну, сразу-то расспрашивать нас не станут, до вечера время еще будет. Пошли.
И они стали спускаться. Навстречу поднимались шедшие с поля люди, здоровались чинно с Ахти и с любопытством глядели на чужака и его замечательных коней в богатой упряжи. Мирко не забывал поклониться каждому и поприветствовать, на что слышал в ответ пожелания доброго здоровья и ровного пути.
Антеро говорил верно — жили в Сааримяки и хиитола, и полешуки, а больше потомки тех и других. Издавна перенимали народы друг у друга разные знания и обычаи, и вот однажды поселились вместе, найдя в дремучих четских лесах дивное это место — каменный холм. Жили здесь и до них: когда первые, полусказочные уже основатели Сааримяки — полешук Зван и хиитола Тапио — вышли от Хойры-реки к каменному холму, было здесь селение вольков, одно из последних, оставшихся после ухода этого народа за Камень. Мастера-вольки обучили их тонкой работе с железом, медью, оловом, бронзой и серебром, показали, как делать крепкие повозки, тесать камень… Ведь раньше полешуки и хиитола промышляли больше охотой, бортничеством да пасли коров. С тех давних пор прошло уж немало лет, и если сохранилась еще в ком волькская кровь, то вряд ли он сам об этом догадывался.
Однако, как бы ни уверял Антеро, что у него в родне хиитола и полешуки перемешались, все же и он, и Ахти были чистые хиитола. Единственно, чем походили они на полешуков, это тем, что отказались от столбовых жилищ прадедов и признали срубные избы, да еще подняли их над землей, поставив на прочную каменную кладку. Главная деревенская улица так и спускалась к озеру, где были налажены мостки, а Мирко с Ахти свернули налево и вышли наконец к изгороди с распахнутыми воротцами. Тут же из-за дома вылетели две лайки и звонко, заливисто, оправдывая свое название, залаяли, — то ли от радости, что воротился любимый хозяин, то ли на чужака и его больших незнакомых коней.
— Анти, Юсси, ко мне! — уверенно приказал Ахти, и собаки, усердно вертя хвостами, уселись перед парнем, преданно глядя на него. К лошадям они приближаться не торопились, видно, знали, каков бывает удар подкованного копыта. По двору разгуливали пестрые куры, а важный, осанистый петух, взобравшись на низкую поленницу, по-хозяйски наблюдал за ними.
Дверь клети распахнулась, и оттуда вышла среднего роста светловолосая девушка лет двадцати. Поверх рубахи, спереди и сзади, у нее были надеты два сшитых полотнища, а на плече висел на цепочке маленький серебряный топорик-оберег. Она очень походила на Ахти — курносая, веснушчатая, круглолицая. Длинные светлые волосы были схвачены скромным оловянным венчиком, зато узор, шедший по нему, был сделан очень умелым мастером. Такие узоры не встречались ни у полешуков, ни у хиитола: видно он вышел из старых времен, доставшись в наследство от вольков. В руках девушка несла крынку со сметаной.
— Ахти вернулся! — радостно вскрикнула она, увидев вошедших на двор. — А кто это с тобой? — продолжила она звонко и осеклась.
— Здравствуй, добрая хозяйка, — поклонился и ей Мирко.
— Здравствуй и ты, гость дорогой, — вежливо ответила девушка, подойдя. — Как тебя звать-величать прикажешь? — церемонно добавила она.
— Мирко Вилкович меня нарекли, а попросту Мирко зови, — столь же вежливо отвечал мякша. — А тебя как звать?
— Это сестра моя, Тиина, — вступил наконец в разговор Ахти, до сего момента потешавшийся над тем, как обстоятельно беседовал мякша с его бойкой сестренкой. — Поди, Тиина, скажи отцу, матери, что вернулся я, да не один, а с гостем из самых Мякищей.
— Ага, — кивнула брату голубоглазая Тиина и поспешила в дом. На пороге она обернулась, с любопытством взглянула на Ахти, прыснула со смеху и скрылась за дубовой дверью.
— Это младшая? — спросил Мирко, впервые за день улыбаясь.
— Младшая, — кивнул Ахти, — двумя годами младше.
— Схожи вы с ней. А родителей твоих как звать?
— Отца Юкка, а мать Кретой… Анти, Юсси, место! — указал он собакам, так и сидевшим у его ног, подметая пыль хвостами. Те поднялись и поплелись нехотя туда, откуда и выскочили, — за дом. Там была тень, где псы спасались от полуденной жары.
В сенях что-то звякнуло, и навстречу парням появился широкоплечий кряжистый мужик с черными прямыми волосами и широкой густой бородой. Руки его были крепкие, сильные, что клещи, привычные к тяжелой работе, но вот пальцы оказались на диво красивые, длинные и даже тонкие. «Гусляр! — догадался Мирко. — Вот это да, а так ведь и не подумаешь!»
— Ну, здравствуй, сын. — Он подошел к Ахти, и они обнялись. — Скоро же ты вернулся. Впрочем, и хорошо: работа не стоит, а тебя не хватает.
— Будь здрав, Мирко Вилкович, — обратился он к мякше. — Тиина мне уж сказала, как гостя звать.
— И тебе поздорову, Юкка Виипунен, — поклонился хозяину Мирко. — Пусть сохранит Укко твой хлеб и не оскудеют угодья Тапио.
— Спасибо, добрый гость, — уважительно молвил в ответ хозяин.
Мирко знал, каким словом должно приветствовать сельчан-хиитола, и искренне сказанные добрые слова помогали без отказа.
— Коней-то поставьте в конюшню. Ахти, проводи гостя! — наказал отец сыну. — Как управитесь, я вам дочь подошлю — польет умыться.
В конюшне за домом стоял только один старый, седой уже жеребец.
— Это Ярри, — объяснил Ахти. — Он уже свое отработал, с него у отца достаток пошел, счастливый конь.
В просторной, хорошо проветриваемой конюшне достало место всем. Ярри поначалу поднял было морду поглядеть на новых знакомцев, но быстро потерял к ним интерес — он всего повидал за свою долгую жизнь и удивить его хоть чем-нибудь было невозможно.
Устроив лошадей, парни вернулись на двор к колодцу.
— Надо будет посмотреть потом, что там в седельных сумках лежит, — напомнил Мирко. — А то ведь мы до сих пор не удосужились.
— Верно, — согласился Ахти. — Только это после. Сейчас мы за стол сядем, а Тиине я скажу, чтобы сбегала Хилку предупредить.
Из избы выскочила Тиина с деревянным ковшом в руках. Оловянный венчик на ее голове уже сменился на нитку с серебряными бляшками и спиральками, на висках красовались кольца, привешенные к нитке на синих ленточках. Кольца были унизаны гладкими бусинами, перемежающимися все теми же завитками-спиральками. Рубашку и верхнее платье Тиина тоже успела сменить на более нарядное, вышитое по краям красными и синими треугольничками.
— Поди ж ты, — усмехнулся Ахти, глядя на сестрицу, — как для гостя принарядилась.
— И успела ведь, — поддержал его Мирко. Он вспомнил сестер — Забаву и Людмилу, — те, наверно, точно так же встретили б гостя и нашли бы минутку, чтобы прихорошиться.
Ахти было собрался опустить ведро в колодезь, но Мирко упредил его, и скоро ведерко со студеной чистой водой было у него в руках.
— Полей, красавица, водицы добрым молодцам умыться, — шутливо попросил Мирко.
— Извольте, гость любезный, Мирко Вилкович, — отвечала Тиина, зачерпывая ковшиком воду. Ей явно нравилась эта начатая с первой минуты знакомства игра в велеречивость, и она не собиралась уступать Мирко. Выговор у нее был мягкий, как у всех хиитола, и пышные речи звучали в ее устах умилительно.
Как хорошо было смыть с лица дорожную пыль и пот! И то ли вода, то ли близость дружной семьи, то ли легкость и сердечность характера Тиины так подействовали на него, что горечь отступила от сердца, и Мирко осознал, что радоваться жизни он еще не разучился. Да и как иначе — ведь без этого не разведать секрет, который вернет ему Рииту. Тиина тоже рада была услужить гостю: не каждый день появлялся на дворе, да и вообще в Сааримяки, новый человек, да еще молодой, а больше всего девушке нравилось чувствовать себя радушной хозяйкой — главной, пока мать хлопотала в доме, собирая на стол.
Вот умылся и Ахти.
— Спасибо, сестрица, — поблагодарил он. — Вот еще что я тебя попрошу: сходи к дяде Микке, позови Хилку, Да скажи ей, чтоб после полудня ненадолго к нашей задней калитке подошла. Скажи, что про Антеро вести есть, передать надо.
Тиина аж ахнула, прикрыв губы рукой:
— Правда, Ахти?
— Правда. Я тебе после расскажу, только ты никому не обмолвись больше. Ладно?
— Ладно, — поспешно согласилась девушка. — Ступайте в дом, я мигом обернусь! — и заторопилась к той самой калитке, чтобы незаметно подойти к дядиному двору.
— Пошли, — скомандовал Ахти, и они вошли в просторные сени.
Там было темно, особенно после яркого полуденного солнца. Когда глаза привыкли к полумраку, Мирко разглядел аккуратно разложенный инструмент и стол для мастеровых работ. Откуда-то из-под потолка на него взирали два светящихся зеленых глаза. Темно-серый дымчатый кот, взобравшись на высокую полку, с любопытством смотрел на гостя.
— Каари! — обрадовался Ахти, увидевший своего любимца. — Встречает, — пояснил он. — Каари, иди сюда! — Зверь мягко прыгнул сверху прямо на подставленное ему широкое плечо и уселся там, смешно растопырив длинные тонкие усы. Мирко протянул руку погладить, и кот, хотя всем видом своим являл полное равнодушие, позволил гостю коснуться густой бархатной шерстки и почесать за ухом.
Они вошли в избу. Прямо на них смотрело устье печи, слева располагался широкий, уставленный снедью стол. Во главе, на лавке, сидел Юкка, а рядом с ним, по левую руку, была женщина, немолодая уже, но с гладким, без морщин, лицом. Красивые золотые волосы ее были туго заплетены и убраны под белый повой. Лицом Тиина пошла явно не в мать — у той лицо было тонкое, а скулы узкие. На пальце Креты тускло блестел серебряный черненый перстень, и к нему были приделаны подвесочки — искусно сработанные маленькие утиные лапки. По скамьям вокруг стола разместились еще трое молодых здоровых парней и две девушки. «Поденщики», — понял Мирко.
Работа в поле была нелегкой, поэтому ели у Виипуненов много и сытно. На столе были толстые ломти хлеба, суп с требухой, холодное мясо, каша, всякая зелень и коренья, и печеные луковицы, и квас, и кисель, и грибы.
Хозяйка поднялась им навстречу.
— Здравствуй, мама! — Здравствуй, сынок! — Крета обняла и поцеловала Ахти, потом поворотилась к мякше.
— Здравствуй, добрая хозяйка! — поклонился он женщине.
— И тебе поздорову, Мирко. Проходи, садись, откушай с нами.
Ахти занял место справа от отца, а Мирко уселся рядом с ним. Крета сама подала ему деревянную миску с супом и ложку.
В это время дверь опять распахнулась, и в помещение чинно вошла Тиина. Видно было, что только сейчас она весьма спешила, поскольку щеки ее зарумянились, да и дышала она, как после бега.
— Что так запыхалась, дочка? — улыбаясь в бороду, спросил Юкка.
— А, — махнула девушка рукой, — Юсси за соседским котом погнался — разлаялся, еле уняла…
— Ладно, садись кушай. Да и смотри, чтобы у гостя миска не порожняя была! — наказал отец и принялся за еду.
Прежде чем сесть, Тиина выразительно посмотрела на Ахти и Мирко, и те поняли, что Хилка придет туда, где и было назначено.
Мирко, давно не едавший настоящей домашней пищи, только теперь понял, как соскучился по ней. «Интересно, — пришла ему вдруг мысль, — а Риита смогла бы хозяйкой стать, да такой воз везти, как вот Крета, к примеру?» Нет, ничего дурного про облик хозяйки дома Мирко сказать не мог — наоборот, выглядела мать Ахти молодо и, будь она паче чаяния вдовой, от женихов отбоя бы не было, но все же было заметно, что даже в столь зажиточном семействе ей приходилось трудиться не покладая рук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
— Что ж, — молвил мякша, поскребши подбородок, — так и сделаем, пожалуй. Только скверно это, — вздохнул он, вспомнив симпатичного и веселого Антеро, такого вдруг искреннего и задушевного, когда дело коснулось его заветной мечты, — скверно о живом говорить, будто сгинул он, не по-людски.
— Так мы ведь и скажем правду, — горячо заговорил окончательно проснувшийся Ахти, — но только тем скажем, кто ее знать хочет, кому она нужна. А прочие, что же, пускай тем тешатся, что им услышать охота, — и всем легче станет.
— Ой ли, — покачал головой Мирко. — Тебе ли, мне ли судить, кому что следует, кому не следует, кому и от чего лучше, кому хуже. Будто мы про жизнь больше знаем. — Он сорвал одуванчик, повертел, помял в пальцах и бросил в траву с досады: как тут ни говори красно, а дал свое согласие на ложь и наговор на живого человека. — Правда для всех одна, с ней и лучше, наверно… Ладно, делать нечего. Пошли, что ли.
Они поднялись и двинулись к первым домам, поставленным на самой маковке.
— Тебя только не пойму, — обратился Мирко к Ахти. — На болоте ты за Антеро горой стоял, чуть не братом названным рек, а тут напраслину возводить взялся.
Ахти ответил не сразу:
— Видишь, дело какое. Антеро ведь не просто за долей пошел, как ты вот, — он из общины ушел, а это, почитай, как сгинул. Все одно, что волк-оборотень, — слова давались Ахти с трудом, верно, сам-то он так не думал. — Не для всех, вестимо, но для деревни — да…
— Вот об этом я не подумал, — задумчиво проговорил мякша, — теперь, коли так, нам, пожалуй, быстрее поверят. Только все не легче от того.
— Не легче, — опустил голову Ахти.
«Знать, надумал что-то, — решил, поглядев на него, мякша, — а теперь совестит себя. Ничего, разберется. А не разберется, жизнь расставит. Мне бы свое не потерять».
Миновав гороховые посадки, они выбрались на широкую, залитую солнцем вершину. К своему удивлению, Мирко увидел, что самые старые дома деревни расположены именно здесь. Это были давние, еще столбовые (полуземлянки, двери которых уже на три локтя ушли в землю, а бревна вовсе потемнели от времени, так что и резьба на них, охранявшая вход от всякой нечисти, сделалась еле различима. Вот уж воистину священны были в таком жилье сохи и матицы. Двускатные крыши густо заросли травой и клевером, и в одном дворе привязанная к колышку белая коза, нахально забравшись передними копытцами на скат, а задними упершись в землю, с упоением обрывала и потом задумчиво пережевывала сладкие розовые цветки.
Во дворах не было ни души — все были заняты в поле. Останавливаться здесь не было нужды, и путники быстро добрались до того места, где начинался южный склон.
Вид открылся такой, что у Мирко дух перехватило, стало как-то чище, радостнее на сердце, и смурные, тяжелые думы оставили его, разогнанные этой солнечной красотой.
Полуденный склон каменного холма широко и плавно сбегал в низину, к синему большому озеру. На озере виднелись небольшие островки, поросшие березой. Острый взгляд мякши различил несколько лодочек — видно, мальчишки, свободные почему-либо сегодня от полевых трудов, ловили рыбу. На юге, как и с севера, долина немного поднималась, и оттуда, из необозримого лесного пространства, выбегал ручей. Самого ручья, впрочем, видно не было, зато хорошо просматривался извилистый, заросший ольхой овраг, по дну которого и текла вода. По сторонам от ручья раскинулись поля, сенокосы и клеверные выгоны. По правую руку разместилось общинное поле, часть которого лежала под паром, часть уже была жнивьем, и скирды молодого хлеба выстроились ровными рядами. Третья часть была предназначена для сева озимых. Дальше шли ровные ряды льна-долгунца, увенчанные желтыми коробочками, а за ними виднелись грядки репы и лука.
Слева же все больше были луга, где пасли коров, коз и овец. Здесь же разместились полоски, обрабатываемые каждым двором самостоятельно. Работа кипела вовсю, но сейчас, в полдень, все, кроме пастухов, отдыхали. Близ ручья был выкопан пруд, и толстые, гладкие утки важно расхаживали по берегу.
Сама деревня спускалась к озеру вместе со склоном. Здесь стояли и старые, и совсем недавно срубленные избы с клетями и другими необходимыми пристройками. В стороне от остальных, на берегу, за сушившимися рыбачьими сетями, стояла кузня — это был единственный дом, где даже жарким летом пылал очаг и дым поднимался к небу ровным столбом.
Нелегко было выдержать в поле целый день под солнцем, и потому кусты сирени и жимолости служили укрытием для тех, кто не стал возвращаться в деревню на обед, — в ярко-зеленой траве пестрели одежды отдыхающих работников. В озеро с западного берега зашли кони, и молодые парни плескали па них серебристыми брызгами. В устье ручья берег был топкий, и там, в поросли камыша и рогоза, не двигаясь, стоял могучий бык, спасаясь от жары и слепней. И надо всем этим великолепием бездонной синевой разлилось чистое вольное небо. Сердце у Мирко защемило — ведь подобную картину мог бы он сейчас видеть не здесь, а у себя в Холминках. Только там уже, верно, солнце не сияет, а едва пробивается сквозь дымку, а то и вовсе моросит дождь и ползут густые влажные туманы со Снежного Поля… Выбор был сделан, что и говорить, и Мирко не собирался отступаться, тем более теперь, когда любовь вела его, пускай прочь от места первого свидания, туда — Мирко очень хотелось в это верить, — где должно было произойти и второе, длиною во всю оставшуюся земную жизнь.
— Дом наш — вот он, — прервал его созерцание Ахти и указал рукой вниз на высокую, с сенями и горницей, избу. На крыше красовался хитро вырезанный конек. — Мои уж пришли, — пояснил Ахти, — значит, Хилка сейчас при деле, мужчин кормит. Ну, сразу-то расспрашивать нас не станут, до вечера время еще будет. Пошли.
И они стали спускаться. Навстречу поднимались шедшие с поля люди, здоровались чинно с Ахти и с любопытством глядели на чужака и его замечательных коней в богатой упряжи. Мирко не забывал поклониться каждому и поприветствовать, на что слышал в ответ пожелания доброго здоровья и ровного пути.
Антеро говорил верно — жили в Сааримяки и хиитола, и полешуки, а больше потомки тех и других. Издавна перенимали народы друг у друга разные знания и обычаи, и вот однажды поселились вместе, найдя в дремучих четских лесах дивное это место — каменный холм. Жили здесь и до них: когда первые, полусказочные уже основатели Сааримяки — полешук Зван и хиитола Тапио — вышли от Хойры-реки к каменному холму, было здесь селение вольков, одно из последних, оставшихся после ухода этого народа за Камень. Мастера-вольки обучили их тонкой работе с железом, медью, оловом, бронзой и серебром, показали, как делать крепкие повозки, тесать камень… Ведь раньше полешуки и хиитола промышляли больше охотой, бортничеством да пасли коров. С тех давних пор прошло уж немало лет, и если сохранилась еще в ком волькская кровь, то вряд ли он сам об этом догадывался.
Однако, как бы ни уверял Антеро, что у него в родне хиитола и полешуки перемешались, все же и он, и Ахти были чистые хиитола. Единственно, чем походили они на полешуков, это тем, что отказались от столбовых жилищ прадедов и признали срубные избы, да еще подняли их над землей, поставив на прочную каменную кладку. Главная деревенская улица так и спускалась к озеру, где были налажены мостки, а Мирко с Ахти свернули налево и вышли наконец к изгороди с распахнутыми воротцами. Тут же из-за дома вылетели две лайки и звонко, заливисто, оправдывая свое название, залаяли, — то ли от радости, что воротился любимый хозяин, то ли на чужака и его больших незнакомых коней.
— Анти, Юсси, ко мне! — уверенно приказал Ахти, и собаки, усердно вертя хвостами, уселись перед парнем, преданно глядя на него. К лошадям они приближаться не торопились, видно, знали, каков бывает удар подкованного копыта. По двору разгуливали пестрые куры, а важный, осанистый петух, взобравшись на низкую поленницу, по-хозяйски наблюдал за ними.
Дверь клети распахнулась, и оттуда вышла среднего роста светловолосая девушка лет двадцати. Поверх рубахи, спереди и сзади, у нее были надеты два сшитых полотнища, а на плече висел на цепочке маленький серебряный топорик-оберег. Она очень походила на Ахти — курносая, веснушчатая, круглолицая. Длинные светлые волосы были схвачены скромным оловянным венчиком, зато узор, шедший по нему, был сделан очень умелым мастером. Такие узоры не встречались ни у полешуков, ни у хиитола: видно он вышел из старых времен, доставшись в наследство от вольков. В руках девушка несла крынку со сметаной.
— Ахти вернулся! — радостно вскрикнула она, увидев вошедших на двор. — А кто это с тобой? — продолжила она звонко и осеклась.
— Здравствуй, добрая хозяйка, — поклонился и ей Мирко.
— Здравствуй и ты, гость дорогой, — вежливо ответила девушка, подойдя. — Как тебя звать-величать прикажешь? — церемонно добавила она.
— Мирко Вилкович меня нарекли, а попросту Мирко зови, — столь же вежливо отвечал мякша. — А тебя как звать?
— Это сестра моя, Тиина, — вступил наконец в разговор Ахти, до сего момента потешавшийся над тем, как обстоятельно беседовал мякша с его бойкой сестренкой. — Поди, Тиина, скажи отцу, матери, что вернулся я, да не один, а с гостем из самых Мякищей.
— Ага, — кивнула брату голубоглазая Тиина и поспешила в дом. На пороге она обернулась, с любопытством взглянула на Ахти, прыснула со смеху и скрылась за дубовой дверью.
— Это младшая? — спросил Мирко, впервые за день улыбаясь.
— Младшая, — кивнул Ахти, — двумя годами младше.
— Схожи вы с ней. А родителей твоих как звать?
— Отца Юкка, а мать Кретой… Анти, Юсси, место! — указал он собакам, так и сидевшим у его ног, подметая пыль хвостами. Те поднялись и поплелись нехотя туда, откуда и выскочили, — за дом. Там была тень, где псы спасались от полуденной жары.
В сенях что-то звякнуло, и навстречу парням появился широкоплечий кряжистый мужик с черными прямыми волосами и широкой густой бородой. Руки его были крепкие, сильные, что клещи, привычные к тяжелой работе, но вот пальцы оказались на диво красивые, длинные и даже тонкие. «Гусляр! — догадался Мирко. — Вот это да, а так ведь и не подумаешь!»
— Ну, здравствуй, сын. — Он подошел к Ахти, и они обнялись. — Скоро же ты вернулся. Впрочем, и хорошо: работа не стоит, а тебя не хватает.
— Будь здрав, Мирко Вилкович, — обратился он к мякше. — Тиина мне уж сказала, как гостя звать.
— И тебе поздорову, Юкка Виипунен, — поклонился хозяину Мирко. — Пусть сохранит Укко твой хлеб и не оскудеют угодья Тапио.
— Спасибо, добрый гость, — уважительно молвил в ответ хозяин.
Мирко знал, каким словом должно приветствовать сельчан-хиитола, и искренне сказанные добрые слова помогали без отказа.
— Коней-то поставьте в конюшню. Ахти, проводи гостя! — наказал отец сыну. — Как управитесь, я вам дочь подошлю — польет умыться.
В конюшне за домом стоял только один старый, седой уже жеребец.
— Это Ярри, — объяснил Ахти. — Он уже свое отработал, с него у отца достаток пошел, счастливый конь.
В просторной, хорошо проветриваемой конюшне достало место всем. Ярри поначалу поднял было морду поглядеть на новых знакомцев, но быстро потерял к ним интерес — он всего повидал за свою долгую жизнь и удивить его хоть чем-нибудь было невозможно.
Устроив лошадей, парни вернулись на двор к колодцу.
— Надо будет посмотреть потом, что там в седельных сумках лежит, — напомнил Мирко. — А то ведь мы до сих пор не удосужились.
— Верно, — согласился Ахти. — Только это после. Сейчас мы за стол сядем, а Тиине я скажу, чтобы сбегала Хилку предупредить.
Из избы выскочила Тиина с деревянным ковшом в руках. Оловянный венчик на ее голове уже сменился на нитку с серебряными бляшками и спиральками, на висках красовались кольца, привешенные к нитке на синих ленточках. Кольца были унизаны гладкими бусинами, перемежающимися все теми же завитками-спиральками. Рубашку и верхнее платье Тиина тоже успела сменить на более нарядное, вышитое по краям красными и синими треугольничками.
— Поди ж ты, — усмехнулся Ахти, глядя на сестрицу, — как для гостя принарядилась.
— И успела ведь, — поддержал его Мирко. Он вспомнил сестер — Забаву и Людмилу, — те, наверно, точно так же встретили б гостя и нашли бы минутку, чтобы прихорошиться.
Ахти было собрался опустить ведро в колодезь, но Мирко упредил его, и скоро ведерко со студеной чистой водой было у него в руках.
— Полей, красавица, водицы добрым молодцам умыться, — шутливо попросил Мирко.
— Извольте, гость любезный, Мирко Вилкович, — отвечала Тиина, зачерпывая ковшиком воду. Ей явно нравилась эта начатая с первой минуты знакомства игра в велеречивость, и она не собиралась уступать Мирко. Выговор у нее был мягкий, как у всех хиитола, и пышные речи звучали в ее устах умилительно.
Как хорошо было смыть с лица дорожную пыль и пот! И то ли вода, то ли близость дружной семьи, то ли легкость и сердечность характера Тиины так подействовали на него, что горечь отступила от сердца, и Мирко осознал, что радоваться жизни он еще не разучился. Да и как иначе — ведь без этого не разведать секрет, который вернет ему Рииту. Тиина тоже рада была услужить гостю: не каждый день появлялся на дворе, да и вообще в Сааримяки, новый человек, да еще молодой, а больше всего девушке нравилось чувствовать себя радушной хозяйкой — главной, пока мать хлопотала в доме, собирая на стол.
Вот умылся и Ахти.
— Спасибо, сестрица, — поблагодарил он. — Вот еще что я тебя попрошу: сходи к дяде Микке, позови Хилку, Да скажи ей, чтоб после полудня ненадолго к нашей задней калитке подошла. Скажи, что про Антеро вести есть, передать надо.
Тиина аж ахнула, прикрыв губы рукой:
— Правда, Ахти?
— Правда. Я тебе после расскажу, только ты никому не обмолвись больше. Ладно?
— Ладно, — поспешно согласилась девушка. — Ступайте в дом, я мигом обернусь! — и заторопилась к той самой калитке, чтобы незаметно подойти к дядиному двору.
— Пошли, — скомандовал Ахти, и они вошли в просторные сени.
Там было темно, особенно после яркого полуденного солнца. Когда глаза привыкли к полумраку, Мирко разглядел аккуратно разложенный инструмент и стол для мастеровых работ. Откуда-то из-под потолка на него взирали два светящихся зеленых глаза. Темно-серый дымчатый кот, взобравшись на высокую полку, с любопытством смотрел на гостя.
— Каари! — обрадовался Ахти, увидевший своего любимца. — Встречает, — пояснил он. — Каари, иди сюда! — Зверь мягко прыгнул сверху прямо на подставленное ему широкое плечо и уселся там, смешно растопырив длинные тонкие усы. Мирко протянул руку погладить, и кот, хотя всем видом своим являл полное равнодушие, позволил гостю коснуться густой бархатной шерстки и почесать за ухом.
Они вошли в избу. Прямо на них смотрело устье печи, слева располагался широкий, уставленный снедью стол. Во главе, на лавке, сидел Юкка, а рядом с ним, по левую руку, была женщина, немолодая уже, но с гладким, без морщин, лицом. Красивые золотые волосы ее были туго заплетены и убраны под белый повой. Лицом Тиина пошла явно не в мать — у той лицо было тонкое, а скулы узкие. На пальце Креты тускло блестел серебряный черненый перстень, и к нему были приделаны подвесочки — искусно сработанные маленькие утиные лапки. По скамьям вокруг стола разместились еще трое молодых здоровых парней и две девушки. «Поденщики», — понял Мирко.
Работа в поле была нелегкой, поэтому ели у Виипуненов много и сытно. На столе были толстые ломти хлеба, суп с требухой, холодное мясо, каша, всякая зелень и коренья, и печеные луковицы, и квас, и кисель, и грибы.
Хозяйка поднялась им навстречу.
— Здравствуй, мама! — Здравствуй, сынок! — Крета обняла и поцеловала Ахти, потом поворотилась к мякше.
— Здравствуй, добрая хозяйка! — поклонился он женщине.
— И тебе поздорову, Мирко. Проходи, садись, откушай с нами.
Ахти занял место справа от отца, а Мирко уселся рядом с ним. Крета сама подала ему деревянную миску с супом и ложку.
В это время дверь опять распахнулась, и в помещение чинно вошла Тиина. Видно было, что только сейчас она весьма спешила, поскольку щеки ее зарумянились, да и дышала она, как после бега.
— Что так запыхалась, дочка? — улыбаясь в бороду, спросил Юкка.
— А, — махнула девушка рукой, — Юсси за соседским котом погнался — разлаялся, еле уняла…
— Ладно, садись кушай. Да и смотри, чтобы у гостя миска не порожняя была! — наказал отец и принялся за еду.
Прежде чем сесть, Тиина выразительно посмотрела на Ахти и Мирко, и те поняли, что Хилка придет туда, где и было назначено.
Мирко, давно не едавший настоящей домашней пищи, только теперь понял, как соскучился по ней. «Интересно, — пришла ему вдруг мысль, — а Риита смогла бы хозяйкой стать, да такой воз везти, как вот Крета, к примеру?» Нет, ничего дурного про облик хозяйки дома Мирко сказать не мог — наоборот, выглядела мать Ахти молодо и, будь она паче чаяния вдовой, от женихов отбоя бы не было, но все же было заметно, что даже в столь зажиточном семействе ей приходилось трудиться не покладая рук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53