— Не нужно. Храни память. И пусть люди слышат тебя. Не забывай ничего. — Голос Мелькора дрогнул.
Дайолен взял руку Учителя в свои. Осторожные прикосновения чутких пальцев почти не причиняли боли.
— Я буду помнить все, что ты говорил. Тебя. Твои глаза. Твои руки. Ты прав, я давно решился. Но мне тяжело уходить. Сердцу больно, словно не встретимся больше.
— Не думай об этом. Прощай.
— …Ты говорил с ним? — выспрашивал мальчишка. — Ты знаешь его? Какой он, расскажи?
— У него глаза — звезды. Он крылатый, но в его венце — вся скорбь мира. И голос — как музыка… когда он говорит, хочется просто сидеть у его ног и слушать, слушать…
Дайолен умолк, потом промолвил, отвернувшись:
— Все, хватит, Андар. Иначе я не смогу уйти. Слишком тяжело уходить от него. Как сердце разорвать надвое. Идем. Пора в дорогу.
Они шли на восток — много дней, много месяцев. Голубые горы в туманной дымке поздней осени встретили их резким ветром, хлещущим по лицу, как мокрое полотнище. Здесь мучительно-остро ощутил Дайолен свою беспомощность и ненужность: он не мог охотиться, не мог даже набрать сучьев для костра. Тем усерднее учился он разводить огонь, готовить пищу, искать целебные травы и съедобные коренья. Когда удавалось отыскать ночлег, надежно защищенный от пронизывающего ветра и злого мокрого снега, Дайолен брал в руки черную лютню, и Андар замирал, иногда в страшно неудобной позе, боясь вздохнуть, и слушал…
Когда спустились в долину, наступила зима. Дайолен теперь спал мало: мучили тревожные сны, и часто он просыпался от собственного стона…
Андар проснулся от того, что кто-то тряхнул его за плечи. Мальчишка заворчал: «Ну что тебе, что…»
Прямо в лицо ему смотрели темные неподвижные глаза Дайолена.
— Что там? — отрывисто спросил менестрель.
Андар взглянул и ответил сонно:
— Ну, закат…
Сон как рукой сняло. Какой закат на севере? Да и ночь ведь…
Но там, за горами, вставало зарево, и небо стекало кровью по черным горным пикам… А потом — словно кто-то клинком рассек живую плоть неба — разошлись рваные края низких туч и ослепительно ярко вспыхнула Звезда… Из груди Дайолена вырвался хриплый крик, похожий на стон раненого зверя, и он упал ничком, впиваясь сведенными судорогой пальцами в мерзлую землю…
И потянулись дни — краткие и туманные, а ночи длились бесконечно, и Андар сидел рядом с Дайоленом, не решаясь ни на минуту оставить товарища одного. И, склоняясь к синеватым губам менестреля, слушал бессвязные слова, и глухие рыдания, и навязчиво повторяющееся: «Я думал… звезды… какие они?.. Теперь я знаю… Я вижу твои глаза… Твои глаза…»
Он все-таки задремал, наверно. Очнулся, как от удара, от страшного крика, рванулся к Дайолену — и отшатнулся, встретив неподвижный нечеловеческий взгляд.
В ту ночь на землю обрушился звездопад…
Дайолен молчал. Часто брал он в руки черную лютню, и струны стонали и плакали под его пальцами, но он не пел. Они шли на восток, а Дайолен все оглядывался назад — туда, где горела Звезда — так ярко, что и свет солнца не мог затмить ее, туда, где билась Звезда — как задыхающееся, рвущееся в агонии сердце. И свет ее был — свет глаз, которым не сиять уже никогда, и свет ее был — боль, которой нет сильнее…
Прошла странная молчаливая весна, отплакало печальное лето, отпылала огнем и кровью осень… Ранняя зима застала их в лесу, к которому пришли они, миновав неприветливый перевал и переправившись через широкий речной поток на неумело связанном плоту.
— Стойте!
Стройный лучник возник бесшумно, словно из ниоткуда: только что не было никого — и вот, стоит у ствола тысячелетнего дерева, и волосы отливают бледным золотом в лучах неяркого предзимнего солнца.
— Кто вы, откуда и куда держите путь?
Лучник говорил на наречии Синдар со странным непривычным выговором.
— Кто это? — тихо спросил Дайолен.
— Не знаю, — так же приглушенно ответил Андар. — По обличию вроде эльф… Одежда странная…
— Мы странники, — сказал Дайолен. — Идем на восток.
— Ты менестрель? — Лучник заметил лютню.
— Да… Позволите ли нам обогреться? Правда, нам нечем отплатить за гостеприимство… разве что песней.
Эльф подумал немного.
— Идите за мной. Я отведу вас к правителю.
Андар с некоторой опаской поглядывал на Дайолена, но тот шел уверенно, лишь изредка касаясь стволов деревьев, и мальчик перестал волноваться.
Дом правителя здешних эльфов был украшен тонкой резьбой по дереву: золотисто-светлый, словно пропитанный солнцем, звенящий и легкий. Андар заметно робел, но Дайолен держался с достоинством, и мальчик успокоился, только старался держаться поближе к менестрелю: мало ли что может случиться?
Правитель эльфов встретил их в небольшом круглом зале. Пол был устлан мягкими шкурами, и Люди шли словно по щиколотку в мягком теплом мху. Остановившись, Дайолен учтиво поклонился. Андар последовал его примеру.
Собравшиеся в зале эльфы — кто сидел на резной скамье, кто прямо на полу, на шкурах, — с любопытством разглядывали Людей.
Старший — невысок ростом, строен и красив, в черных одеждах. Тонкая талия перетянута поясом из стальных пластин — у правителя почти такой же, серебряный.
Черные волосы спадают на плечи тяжелой волной, лицо смуглое, с острыми по-птичьи чертами. Но самое странное — глаза: в мягких, по-девичьи длинных ресницах — две темно-зеленые, горящие странным огнем звезды, неподвижно смотрящие в лицо правителя. Становится не по себе от глубокого взгляда: как в душу глядит.
Младший — совсем мальчишка, светловолосый и хрупкий, кожа тонкая, прозрачно-белая, яркий румянец на высоких скулах. Смотрит настороженно, как лесной зверек: глаза — черные, глубоко посаженные. Одет не по-здешнему, но цвета те же — цвета леса. Только меч у пояса или, скорее, длинный кинжал: словно паж или телохранитель — у старшего оружия нет.
А темные глубокие глаза не отрываются от лица правителя. У эльфа глаза тоже зеленые, но светлые, как листва, пронизанная лучами солнца, с золотыми искрами. Если бы не это да не странная — зеленый лист с золотыми прожилками — пряжка подбитого мехом плаща, правитель ничем не отличался бы от собравшихся в зале: та же одежда из тонко выделанной тисненой золотисто-коричневой кожи и темно-зеленого полотна, разве что рубаха вышита богаче — зелено-золотыми нитями: тонкая вязь цветов и листьев.
— Приветствую тебя, Правитель Лесов. — Дайолен говорил на языке Синдар.
— Привет и тебе, менестрель, странник, пришедший от Заката.
У правителя был мягкий звучный голос, похожий на ласковый свет солнца, пробивающийся сквозь листву, — по крайней мере, так казалось Дайолену.
— Ешь и пей, обогрейся у огня. Потом, если захочешь, расскажешь нам о своих странствиях: должно быть, ты многое видел в пути…
Андар метнул быстрый взгляд на Дайолена, но менестрель только улыбнулся и поблагодарил.
— Правитель Айонар, позволь задать тебе вопрос…
— Спрашивай, менестрель.
— Твои глаза… У эльфов они другие. Почему?
Правитель задумался. Андар внутренне ахнул: откуда Дайолен знает? А если эльф разгневается?.. Мальчишка невольно огляделся по сторонам: их слишком много, если что — не уйти. И смотрят странно.
— Трудный вопрос задал ты, странник. Я не знаю и сам, из какого рода была моя мать. Я плохо помню ее. Она тоже пришла от Заката в давние времена… вернее, ее нашли в лесу. Она была молода, совсем девочка, дикарка. Она все молчала и смотрела, как испуганный зверек. Одета была в обноски, ноги изранены и загрубели — видно, долго бродила по лесам. Она была — эльф, но не похожа на нас: волосы — как черная бронза, а глаза — зеленые звезды… Говорят, она была очень красива. Говорят, когда пела — умолкали птицы, словно стыдясь своих грубых голосов. Я помню только ее руки: маленькие, тонкие, теплые… Имя у нее было странное — Айони. Отец мой полюбил ее, и она стала его женой. Она умерла, когда мне минуло пять лет. Прилегла на траву и уснула… Так и думали, что спит… Отец тосковал по ней и через несколько лет ушел. Он говорил — однажды, незадолго перед смертью матери, пронесся над лесом черный ветер, и она плакала, протягивала руки к небу и шептала странные слова, словно вдруг вспомнила, откуда она и кто она… Только никому не рассказала об этом, все повторяла что-то об ушедшем народе, о сбитых черных птицах и о Звезде… Одно осталось от нее — взгляни…
Менестрель подошел к правителю, и в его руку легла брошь — кленовый листок из камня с мягко мерцающей каплей росы. Что-то дрогнуло в сердце Дайолена:
— Никто не знал, откуда приходили они — странники в черных одеждах, но плащи летели за их плечами, как крылья птиц, и глаза их сияли как звезды… Странна была их речь, печальны были их песни, знали они имена богов, но не пели о Благословенной Земле… Говорили они о звездах, но иные давали им имена…
Вот и еще один след… Девять одиноких детей — нет, восемь, рассеялись по лику Арды, словно листья… Мне жаль их.
— Ты слышал о них? Ты знаешь о них?
Снова — всевидящий темный взгляд:
— Вы храните память?
— Мы помним… Они учили нас… Кто были они? Мы не знаем имен, менестрель…
Голос жесткий и ровный:
— Имен не осталось. Приказано забыть. Я спою.
Никто не успел ответить: запели струны черной лютни, и ясный чистый голос взлетел под золотистые своды…
Он пел, глядя куда-то поверх головы правителя, и все ниже опускал голову эльф. Человек говорил — Учитель, не называя имени; человек именовал Людьми тех, кого знали как Эльфов Тьмы, Черных Эльфов, отступников. И плакала лютня, и высокая скорбь была в словах, и полынным серебром звенела мелодия…
Долго молчал правитель, а потом тихо сказал:
— Этого не может быть… но песня не лжет…
Новый голос хлестнул, как плеть:
— Прислужник Врага! Как ты смеешь… как смеешь петь такое!
Эльф выступил из тени. Он был одет по-иному: в доспехах, опоясан мечом, чью рукоять стиснули сейчас пальцы, унизанные драгоценными перстнями.
Это в присутствии правителя при оружии? В доспехах? Ну и наглец…
Взгляд менестреля остановился на лице говорившего.
— Прости, я не сразу увидел тебя, Нолдо, — с легкой усмешкой сказал Человек.
— Лжец! Морготово отродье!
Дайолен вздрогнул, как от удара, но голос его звучал спокойно:
— Я говорю правду, и ты знаешь это. Иначе мои слова не разгневали бы тебя, Нолдо.
— Я загоню их тебе обратно в глотку, Смертный! — крикнул эльф.
Андар вскочил и схватился за меч, заслонив собой менестреля. И тогда заговорил правитель. Тихий голос его прозвучал властно и сурово:
— Ты, Нолдо, и ты, мальчик, — вложите оружие в ножны.
Умерь свой гнев, воитель: пока еще я властвую здесь, и никто не поднимет меча на моих гостей — таков закон гостеприимства. Не заставляй меня жалеть о том, что тебе позволили оставить при себе меч.
Нолдо резко развернулся и вышел из зала. Правитель проводил его долгим взглядом.
— Странны песни Смертных… Верно, слово ранит больнее клинка… Горько слушать тебя, менестрель… и все же — пой. Я хочу слышать, хочу знать. Пой, я прошу тебя.
И снова запел Дайолен — о том, чего не мог видеть, о том, что услышал в биении Звезды. И правитель сидел, впившись в виски пальцами, а потом еле слышно прошептал:
— Не надо… Не надо больше… Больно…
Звенящая тишина повисла в маленьком зале. Правитель беспомощно смотрел в глаза менестрелю, и голос его прошелестел как осенняя листва:
— Мне нечем одарить тебя… да, кажется, ты и не взял бы дара, ибо песни твои выше всех даров… Прими хотя бы это…
Бесшумно подошел к менестрелю слуга и, поклонившись, подал ему резной деревянный кубок, оправленный в серебро:
— Правитель посылает тебе эту чашу, менестрель.
Дайолен поднял глаза на эльфа и протянул руку. Рука замерла в воздухе — как-то беспомощно.
— Что же ты? — начал было правитель. И вдруг осекся. — Ты… ты не видишь?
Горькая улыбка тронула губы Дайолена:
— Я слеп от рождения, правитель.
Правитель, наверное, тоже. Ведь это не в первый день их знакомства происходит, насколько я понимаю. Так что не заметить, что он слеп, мог только слепой. Странный народ эти эльфы — то величия замыслов Мелькора не понимают, то слепого от зрячего отличить не могут…
Однако легенда красивая.
— Но как же…
— Глаза — я вижу. Больше ничего.
Андар осторожно принял у эльфа кубок и положил на него руку Дайолена. Менестрель поднялся:
— Пью за тебя, правитель!..
Эльф подошел бесшумно и сел рядом.
— Менестрель.
— Да?..
— Я хотел просить тебя спеть мне.
— О чем ты хочешь услышать? — Дайолен выглядел задумчивым. — О заповедных лесах Дориата? О государе Элу Тинголе и его королеве Мелиан? Или о королевне Лютиэн, прекраснейшей из Бессмертных?
— Да! — порывисто ответил эльф — и тут же вскинул на Дайолена удивленный взгляд. — Но как ты…
— Ты Синда, и, судя по выговору, из Дориата.
— Ты так хорошо знаешь языки эльфов? Откуда? Впрочем, нет, потом. Пой.
— Хорошо. — У менестреля была странная улыбка. — Только я буду петь по-другому. Не так, как рассказывают у вас.
— Это все равно.
…Только один раз эльф не смог сдержать тяжелого вздоха.
— Странная… песня…
Теперь Дайолен смотрел ему в лицо — очень серьезно и печально.
— Откуда вы там, на Севере, знаете это?
— Но ведь они пришли именно к нам, — так же серьезно ответил менестрель. — Я не думал, что ты дослушаешь до конца.
— Теперь уже все равно. Кто тебе это рассказал?
Дайолен не ответил.
— Я хотел бы спеть тебе еще одну песню. — И, не дожидаясь согласия, запел:
Из сумрака Севера вновь в колдовские леса
Вернулась твоя звезда, о Даэрон.
В вечерней тени звенят соловьев голоса -
Умолкла твоя весна, о Даэрон…
Цветы и звезды в венок вплетай,
Как сердце, бьется пламя свечей…
Прощай, любовь моя, прощай,
О Лютиэн Тинувиэль…
Как под ноги — сердце, ты песню бросаешь свою -
Последнюю песню, о Даэрон.
Легенды слагают о птицах, что лишь перед смертью поют, -
Но смерть не излечит тебя, о Даэрон.
Полынью песню в венок вплетай.
Горчит на губах золотистый хмель -
Прощай, любовь моя, прощай,
ОЛютиэн Тинувиэлъ.
Зачем тебе пить эту чашу до дна?
Вино золотое горчит, как вина,
Шуршат, как осенние листья, слова,
И сломана флейта — но песня жива.
Прощай, любовь моя, прощай,
О Лютиэн Тинувиэль.
Зачем тебе пить эту чашу до дна?
Два озера боли на бледном лице,
А звезды — как камни в Железном Венце,
И память не смоет морская волна
И в темных одеждах — как скорбная тень -
Один лишь венка из цветов не надел…
Прощай, любовь моя, прощай,
О Лютиэн Тинувиэль.
И в светлой земле, что не ведает зла,
Истает ли тень, что на сердце легла?
Исчезнет ли боль, что как в сердце игла…
Прощай, любовь моя, прощай,
О Лютиэн Тинувиэль…
И жжет предвиденье, как яд:
Тебе — уйти на путь Людей.
Но пусть еще — последний взгляд…
Поет безумный менестрель:
Прощай, моя звезда-печаль,
Прощай, любовь моя, прощай,
О Лютиэн Тинувиэль…
— Прости, Даэрон.
— Как ты узнал?..
— Слушал и слышал.
— Нет, не это… Сейчас — как?
— Глаза. А еще — когда ты слушал. Ты споешь?
— Я не пел… с тех пор. Откуда ты узнал о флейте?
Дайолен пожал плечами:
— Не знаю… Мне так показалось.
— Хочешь знать, как это было?
— Ты споешь еще, Даэрон?
Менестрель поднял взгляд на короля. Он один здесь был в темных одеждах — ни одного драгоценного камня, ни даже тонкой нити серебра.
— Нет, король. — Ответ прозвучал твердо, почти жестко. Он стоял очень прямо, стиснув флейту в побелевших руках, — я больше не стану петь.
Он не сказал — никогда, но это было больше чем отказ, и все почувствовали это.
— Кто возьмет флейту мою?
Даэрон почти надменно оглядел собравшихся. Никто не шелохнулся.
— Ну что ж, да будет так.
Резко хрустнуло ломающееся дерево.
— Я больше не стану петь, король.
Он коротко поклонился — почти кивнул — Элу и Мелиан и низко склонил голову перед Лютиэн. Ей показалось — он что-то еще хотел сказать ей, но промолчал и стремительно вышел…
«Прощай, любовь моя, прощай, о Лютиэн Тинувиэлъ…»
— И — ни одной песни, ни одной мелодии?
— Мне не сделать новой флейты. А взять чужую не могу. Руки болят.
— Ты можешь не петь?
Лицо Даэрона дернулось.
— Нет… — почти шепотом ответил он.
Дайолен решился внезапно:
— Возьми лютню. Я покажу.
— Прощай, Даэрон.
— Прощай, Дайолен. Я хотел спеть тебе на прощание.
— Я буду благодарен тебе.
— В последний раз — позволь сыграть на твоей лютне…
…Песня была похожа на печальный осенний дождь; и нездешней тоской звучало:
Чаша моя пуста — Некому вновь наполнить ее. Чаша моя пуста…
— Благодарю. Прощай, Даэрон.
— Прощай, Дайолен. Мы должны были стать врагами, но, видно, и врагов равняют потери…
— Разве враждуют менестрели? Разве не все мы равны перед Пламенем и Словом?
— Должно быть, ты прав…
— Менестрель…
— Да, правитель?
— Прости, если мои слова причинят тебе боль… Я все пытаюсь понять… Я могу представить, как это — не видеть… Но ты… Ведь ты всегда смотришь в глаза…
— Я понял тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74