Оля невольно улыбалась этому зверинцу, осторожно гладила тщательно расчесанный искусственный мех и думала, что Валерия наверняка и спит с игрушками. Надо же, кто бы мог подумать, что Валерия любит игрушки и домашние цветы?!
Есть не хотелось, Оля забралась в душ. Здесь тоже жили звери, но резиновые. И на подставке для тапочек стояли шлепанцы в форме собачьих голов, с ушами, глазами и носами.
Она не успела толком обсохнуть, как приехала Валерия. Взбудораженная, агрессивная. Сразу выволокла из-под шкафа спортивную сумку, принялась кидать в нее барахло из шкафа. Оля слегка растерялась, наблюдая за этой бурной деятельностью.
— Не стой столбом. Матери пока позвони! — приказала Валерия.
— Зачем?
Валерия села на пол, удивленно посмотрела на Олю.
— Ах да, — кивнула она, — это я сплоховала. Ты переведена в другой вуз. Сегодня вечером улетаешь в Селенград. Это в Забайкалье, тридцать километров от Улан-Удэ. Дорога уже оплачена.
Оля потеряла дар речи. У Валерии тренькнул телефон, она бросила в трубку пару непонятных слов, обернулась к Оле:
— Так, я сейчас отлучусь, ты пока собирайся. Багажа у тебя нет, я тебе тут кое-что собрала, уложи поаккуратней, а оттуда матери позвонишь, скажешь, куда тебе вещи переслать. И сейчас ей позвонить не забудь! — крикнула она уже из прихожей.
“А что за вуз-то?” — хотела спросить Оля, но не успела: Валерия уже вылетела из квартиры.
Прощальный телефонный разговор с матерью дался тяжело. Оля сказала, что переводится в Селенград, улетает вечером и не успевает заехать. Мать вдруг запретила ей лететь, а когда Оля начала оправдываться, говоря, что от нее ничего не зависит, мать заплакала, назвала Олю бесчувственной и сказала, что та совсем не любит и не жалеет своих родителей. Оля так и не научилась понимать, в чем же она постоянно виновата перед матерью, и как надо ее любить, чтобы она не плакала. После разговора ей пришло в голову, что в переводе есть хоть что-то положительное: по крайней мере, материны слезы она будет видеть не каждый выходной, а раз в полгода — когда приедет на каникулы.
Валерия вернулась через два часа, когда Оля уже сидела как на иголках.
— Быстро! — скомандовала она. — Внизу такси. Черт, опаздываем.
В машине Валерия села вперед, что затрудняло разговор. Проезжали мимо общежития академии, Оля вдруг увидела Павла. Он стоял с ребятами у самой дороги, Оля встретилась с ним взглядом, и ей почудилось невозможное — будто он сделал шаг к ней. Она приникла к дверце, машина уносилась вперед, а Павел провожал ее взглядом. Оля едва не крикнула водителю, чтоб на секунду остановился, она бы хоть попрощалась. Но встретила в зеркале строгий взгляд Валерии и не проронила ни звука.
Эта случайная встреча разом убила всю решимость Оли. Больше ей ничего не хотелось. Стало безразлично, что будет дальше. Она ушла в себя, стараясь сохранить в памяти этот прощальный взгляд Павла. Больше они никогда не увидятся.
Яркая иллюминация “Ступино” показалась Оле траурной. Здесь люди расставались, и некоторые — чтоб никогда больше не встретиться. При виде суетившихся вокруг багажа пассажиров Олю охватило ощущение безысходности. Жизнь лишила ее даже такой маленькой радости, как любимый человек среди провожающих. Она не успела ничего сказать, не успела узнать — вдруг он хоть чуть-чуть ее любит? И уже никогда не скажет и не узнает. Павел остался в прошлом, подсвеченном тоскливыми огнями стратопорта.
Валерия за руку тащила апатичную Олю по всему зданию, провела через транспортный контроль. В пассажирской кабинке Валерия заботливо поправила на Оле ремни безопасности, предложила шлем “иллюзий” — погружение в виртуальную реальность. Оля отказалась: одурманиваться не хотелось. И вообще, она слышала, что один из миллиона аппаратов взрывается в стартовом прыжке. Ей остро захотелось оказаться именно в этом, миллионном аппарате, тогда не пришлось бы мучиться от оставшейся позади неразделенной любви всю оставшуюся жизнь.
— Так. — Валерия хлопнула себя по карманам. — Самое главное чуть не забыла. У тебя ж там стипендии не будет.
— У меня есть еще немного денег.
— Немного — это несерьезно. Держи, — Валерия протянула Оле кредитку.
— Ты что? — возмутилась Оля. — Ты и так столько для меня сделала…
— Жизнь длинная, сочтемся. Вдруг ты меня когда-нибудь от смерти спасешь? Держи, держи.
Валерия сунула Оле кредитку в сумку и направилась к выходу.
— Лера! — позвала Оля. — Знаешь, кому я на самом деле всегда завидовала? Тебе. Мне никогда не стать такой, как ты.
На миг она увидела, как лицо Валерии потеряло надменность, и в нем проступило что-то очень мягкое и доброе. Такое же, как игрушки у Валерии дома.
— Лучше и не пытайся, — очень ласково сказала Валерия. — Это все не от хорошей жизни.
Оле уже приходилось летать на стратолетах — в детстве. Тогда ее переполняли какие-то романтические предчувствия, ожидания новой жизни… Сейчас внутри была пустота. Перед глазами полыхнуло алым табло состояния. Перегрузка вдавила ее в послушно растекшееся кресло, в глазах потемнело, в горле застрял комок легкой тошноты. Через несколько секунд все прошло. Алое табло мигнуло и погасло, сигнализируя о выходе в стратосферу. Можно открыть иллюминатор и полюбоваться Землей — вид совсем не такой, как из атмосферы. Оля не пошевелилась. Ей незачем оглядываться назад. Только если душу потравить: позади остались все надежды, мечты, остался Павел. Впереди ее что-то ожидало, но Оля не хотела ничего нового. Оно не могло быть лучше прошлого.
Господи, как сложно поверить. Ленка была единственной ее подругой последние пять лет. Они в школе сидели рядом, и Оля даже плакала, когда ее отсаживали подальше от Ленки — чтобы не болтали на уроках. Оля терпеть не могла экономику, но поступила на переходный курс в Академию экономики и планирования, лишь бы не разлучаться с Ленкой. Весь год на курсах Оля страдала от чудовищно несправедливого отношения к ней группы. Они ее дразнили, обзывали, но при том требовали, требовали, требовали — подсказок, замолвить слово перед учителем, решить домашку… А потом опять дразнились и издевались. Колесников как-то подпалил ей волосы сзади, хорошо еще, что Оля вовремя спохватилась и сбила пламя. В мае, когда она восстала против барщины, ребята подстерегли ее в саду за корпусом, через который Оля обычно ходила в общежитие, и отхлестали крапивой по лицу. На следующий день Оля пришла на занятия с распухшей рожей. Но все стерпела. Из-за Ленки.
Ленку не трогали. В нее влюблялись мальчишки, ей носили сумочки, провожали до общежития, ей писали стихи. Родители присылали ей умопомрачительные тряпки, Ленка знала все про моду, и с ней считались все крутые. Как-то Оля услышала, как одна из крутых девчонок вслух удивилась: “Чего Соколова носится с этой лохушкой?” Ленка тогда ответила, что надо проявлять милосердие, и вообще, ей Олю жалко. Оля была благодарна ей, а остальные почему-то презрительно кривились. А в августе, за три дня до начала учебного года, они сидели на скамейке около общежития. Ленка попросила Олю сходить за лимонадом. Оля встала, а Ленка сказала ей в спину: “И не возвращайся”. Оля обернулась, еще ничего не понимая, а Ленка добавила с милой, обычной своей улыбкой: “Ты здесь лишняя, неужели не понимаешь?”
Полтора месяца Оля держалась, не понимая даже, зачем она продолжает учиться по специальности, к которой не чувствует призвания. Делала вид, что ей все равно. Молча проглотила обиду, когда Катя Епихина, их с Ленкой соседка по комнате, равнодушно бросила: “В комнате у Липатовой есть свободная кровать. Перебирайся туда”. Оля переехала.
А теперь выясняется, что Ленка ей завидовала. Всегда. Улыбалась и говорила гадости за спиной. Сочувственно кивала, когда Оля говорила про Павла, — и легла с ним в постель. В Олину постель. Боже мой, Оля даже мечтать боялась, что Павел когда-нибудь обратит внимание на нее, — ведь он такой красивый, а кто такая Пацанчик? Лохушка с кретинской фамилией. Любила его издали, стараясь, чтоб никто не догадался. А знала вся группа. И Павел. И ему, наверное, понравилось заниматься любовью с Ленкой на Олиной кровати.
Постепенно Олю охватывало оцепенение. Глаза закрылись, веки отяжелели, но уснуть Оля не могла. Она застряла где-то между сном и явью. Мысли распирали черепную коробку, и сосредоточиться на чем-то одном не получалось. Она текла между обрывками видений, воспоминаний и несбывшихся фантазий.
На летном поле в Улан-Удэ Олю встретили глубокая ночь и ледяной ветер в лицо. Оля поежилась, подхватила сумку и поплелась к электробусу, подбиравшему пассажиров. Они все казались необщительными, как и Оля. Невольно она задумалась — а что они оставили там, в “Ступино”?
В здании стратопорта ее ослепил свет. Оля болезненно поморщилась: как режет глаз эта аляповатая раскраска витрин! Очень похоже на “Ступино”, только там все суетятся, и за счет этого даже глубокой ночью в стратопорту чувствуешь себя вроде как в гуще жизни. Здесь людей почти не было, и эта пронзительная пустота напоминала о пустоте ее будущего.
Где— то в глубине души Оля надеялась на чудо -а вдруг встречать ее должен Павел? В конце концов, после подстроенной им аварии ему тоже придется уносить ноги из Московья. Умом она понимала, что Павел никак не мог бы опередить ее, чтобы встретить, но все-таки… Конечно, его не было, в зале для встречающих вообще был только один человек, нервно меривший шагами узкое пространство за стеклянными дверями. Молодой парень со странной ломкой походкой, не особо красивый, но далеко не урод. Совершенно не в ее вкусе. Оля убито подумала, что сейчас окажется — это ее встречающий. Так и вышло. Увидев ее, он широко улыбнулся, быстро поковылял к ней. Протянул руку:
— Алексей Царев.
— Ольга Пацанчик, — пробормотала она.
— По-моему, вы страшно устали. Ничего, сейчас мы приедем в Селенград, тут совсем недалеко, я отвезу вас в общежитие, покажу вашу квартиру. А завтра заеду с утра, покажу Академию, помогу оформить документы. И провезу по городу. Надо ж вам познакомиться с нашими местами. Вы голодны?
Оля отрицательно покачала головой.
— Как хотите. В любом случае, Маша — это моя невеста — обещала сообразить что-нибудь приятное, вроде чая с пирожками. Вы сразу почувствуете себя как дома.
— Я тоже так надеюсь, — вежливо сказала Оля.
Снаружи их поджидала черная длинная машина с водителем. Царев помог Оле устроиться на заднем сиденьи, бросил ее сумку в багажник и сел рядом с водителем. Когда машина тронулась, перегнулся через спинку сиденья:
— Отсюда до Селенграда тридцать километров. У нас нет своего стратопорта, сами понимаете, нерентабельно строить, если есть стратопорт в Улан-Удэ. Так что летаем отсюда. Здесь есть монорельс, но только днем. А ночью к услугам пассажиров — такси. Или вот, как в нашем случае, служебная машина.
Пригороды Улан-Удэ, погруженные во тьму, Олю нисколько не интересовали. Вскоре она задремала, убаюканная мерным покачиванием машины, и очнулась, когда та остановилась перед мощным кирпичным зданием.
— Вот мы и на месте, — сообщил Царев. — Это ваш дом, один из пяти наших корпусов в Солнечном. Это название микрорайона, дано по улице, где мы сейчас находимся. Район новый, но красивый. Впрочем, у нас все тут новое и красивое.
Он повел ее на второй этаж, распахнул перед ней дверь. Совершенно обыкновенная дверь, у Оли такая же дома. За дверью была прихожая, и пахло оттуда теплом и домом, а вовсе не коммунальным аскетизмом общежития.
Разувшись, Оля поморщилась — ноги вспотели и наверняка плохо пахнут. Нет, то, что от носок воняет — это однозначно, а наверняка то, что Царев это почуял. Хорошо еще, подумала Оля, что он деликатный и ничего не сказал по этому поводу.
— Странно, я думала, у вас общежития коридорного типа, как у нас, — сказала Оля.
Царев засмеялся:
— Ну хоть что-то же у нас должно быть лучше, чем в московских частных вузах! Академия финансируется весьма прилично, вуз все-таки один из важнейших для нашего государства. Вообще-то коридорные общежития у нас тоже есть, это корпуса с первого по десятый, но они считаются престижными. Как-никак, в них вырос весь первый выпуск, там живая история. А новые корпуса — все такие. Квартирки маленькие, зато одноместные. Есть и семейные, попросторней. Вообще, у нас о студентах заботятся.
— Здорово, — кивнула Оля.
Ее квартирка была однокомнатной, но кухня по размеру вполне годилась и для столовой. На кухонном столе она увидела чашки, чайник, большую миску, накрытую полотенцем. И — ни души. Царев подошел к столу, взял лежавший подле миски текстовый планшет:
— Очень жаль, Маша не смогла нас дождаться. Но ничего страшного, квартиру вы уже видели, а детальное знакомство с обстановкой раньше завтрашнего дня все равно не имеет смысла начинать.
Оля устало опустилась на стул. Ей хотелось поскорей умыться и лечь спать. Царев это понял, поэтому не стал вести долгих разговоров. Оля безразлично попрощалась с ним, а потом, когда он уже открыл дверь, вдруг вспомнила:
— Алексей, простите, можно вопрос?
— Хоть двадцать.
— Видите ли, все произошло так быстро… В общем, я довольно смутно представляю, кто вы и где я буду учиться.
Царев растерянно улыбнулся:
— Я думал, Валерия предупредила… Я — сотрудник Академии Внеземелья, отвечаю за обустройство переводных студентов. Учиться вы будете именно в ней, факультет называется “Системы жизнеобеспечения в условиях Внеземелья”, отделение “классическое”, это наш местный жаргон, означает, что основное направление деятельности выпускаемых специалистов — монтаж и наладка этих систем. Есть еще наладочно-ремонтное отделение. Ну, что… Вообще-то этот факультет больше известен под жаргонным названием “военка”. Он только года три как переименован и переведен из разряда военных в военно-космические, а раньше так и назывался — Военный факультет. Один из самых престижных факультетов в общесоюзном рейтинге. Впрочем, завтра, то есть уже сегодня я вам все покажу, расскажу. Вам у нас понравится.
— Да, конечно. Спасибо.
Он закрыл дверь, Оля устало плюхнулась в ванну. И внезапно оглушительно расхохоталась. Академия Внеземелья, м-мать! Так она от Ленки Соколовой и на Луну удерет.
* * *
14 октября 2082 года, среда
Московье — Селенград
— Царев!
— Радость моя, ты меня избалуешь столь частыми звонками.
— Моя девчонка долетела?
— Все в лучшем виде. Разве я могу тебя подвести?
— Как она?
— Да хреново, если хочешь знать мое мнение. Даже мне видно — шок после сильной психической травмы. Может, ее показать нашему психиатру?
— Незачем. Она сильней, чем ты думаешь. Сама оклемается.
— Как знаешь…
— Царев, это еще не все…
— Я так и знал.
— Да, но я-то не знала! И не надо такого трагизма в голос подпускать. В общем, будет еще парень, на мой взгляд, вполне подходит в Службу.
— Я знал, я знал! Потому и договорился сразу насчет двоих москвичей.
— Ну, ты даешь, Царев! Кстати, а тебе не стоит ли пойти протестироваться на предмет пророческого дара?
— Это не я предсказал. У меня, когда ты первый раз позвонила, Илюха Моравлин сидел, помнишь его, да? Он и сказал. Прикололся, называется. У него, паразита, сегодня вообще какое-то ненормально хорошее настроение. А я, знаешь ли, в предсказания корректировщиков обычно свято верую, какой бы бред они ни несли. Нет, прикинь: сказал, что будет парень и девчонка, причем девчонку зовут Ольгой!
— А он, случаем, не…
— Не, то есть да, но не так. Инициация начинается с приступа хандры, а не с веселья. Но что-то с ним непонятное происходит, это факт.
— Ну ладно. Так парня встретишь?
— Да куда я денусь? А Моравлину башку сверну завтра, факт. Он последнее время мне только лишние хлопоты пророчит. Отцу подражает, понимаете ли.
— Ладно, ладно, не кипятись.
— Да, пока не забыл. А парень-то хоть будет знать, куда летит и зачем? Потому что твоя девчонка мне такое выдала…
— Да и фиг с ней. Ей на самом деле было все равно, куда лететь. Я ее на Венеру могла бы отправить, она б и не пикнула.
— Что с ней случилось?
— Ничего особенного. На ней пять лет паразитировала наша местная антикорректорша.
— Выносливая девица, однако…
— А парень вылетает послезавтра, правда, он еще об этом не знает… Нечего ржать! Тебе ж Моравлин ясно сказал: будут двое, значит — будут двое. В общем, я его отправлю шестнадцатого ночным рейсом, у вас он будет то ли в десять утра, то ли в одиннадцать. Высокий брюнет, зовут Павел Котляков.
— Понял. Будем ждать.
* * *
14 октября 2082 года, среда
Селенград
Окинув скептическим взглядом столпотворение в раздевалке, Илья решительно направился через вахту.
— Куда в верхней одежде? — ударил в спину возглас недовольного дежурного.
Илья оглянулся: незнакомый парень какой-то. Знакомые все знали, что некоторым личностям позволено ходить по Академии в куртках.
— Я сотрудник, — бросил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Есть не хотелось, Оля забралась в душ. Здесь тоже жили звери, но резиновые. И на подставке для тапочек стояли шлепанцы в форме собачьих голов, с ушами, глазами и носами.
Она не успела толком обсохнуть, как приехала Валерия. Взбудораженная, агрессивная. Сразу выволокла из-под шкафа спортивную сумку, принялась кидать в нее барахло из шкафа. Оля слегка растерялась, наблюдая за этой бурной деятельностью.
— Не стой столбом. Матери пока позвони! — приказала Валерия.
— Зачем?
Валерия села на пол, удивленно посмотрела на Олю.
— Ах да, — кивнула она, — это я сплоховала. Ты переведена в другой вуз. Сегодня вечером улетаешь в Селенград. Это в Забайкалье, тридцать километров от Улан-Удэ. Дорога уже оплачена.
Оля потеряла дар речи. У Валерии тренькнул телефон, она бросила в трубку пару непонятных слов, обернулась к Оле:
— Так, я сейчас отлучусь, ты пока собирайся. Багажа у тебя нет, я тебе тут кое-что собрала, уложи поаккуратней, а оттуда матери позвонишь, скажешь, куда тебе вещи переслать. И сейчас ей позвонить не забудь! — крикнула она уже из прихожей.
“А что за вуз-то?” — хотела спросить Оля, но не успела: Валерия уже вылетела из квартиры.
Прощальный телефонный разговор с матерью дался тяжело. Оля сказала, что переводится в Селенград, улетает вечером и не успевает заехать. Мать вдруг запретила ей лететь, а когда Оля начала оправдываться, говоря, что от нее ничего не зависит, мать заплакала, назвала Олю бесчувственной и сказала, что та совсем не любит и не жалеет своих родителей. Оля так и не научилась понимать, в чем же она постоянно виновата перед матерью, и как надо ее любить, чтобы она не плакала. После разговора ей пришло в голову, что в переводе есть хоть что-то положительное: по крайней мере, материны слезы она будет видеть не каждый выходной, а раз в полгода — когда приедет на каникулы.
Валерия вернулась через два часа, когда Оля уже сидела как на иголках.
— Быстро! — скомандовала она. — Внизу такси. Черт, опаздываем.
В машине Валерия села вперед, что затрудняло разговор. Проезжали мимо общежития академии, Оля вдруг увидела Павла. Он стоял с ребятами у самой дороги, Оля встретилась с ним взглядом, и ей почудилось невозможное — будто он сделал шаг к ней. Она приникла к дверце, машина уносилась вперед, а Павел провожал ее взглядом. Оля едва не крикнула водителю, чтоб на секунду остановился, она бы хоть попрощалась. Но встретила в зеркале строгий взгляд Валерии и не проронила ни звука.
Эта случайная встреча разом убила всю решимость Оли. Больше ей ничего не хотелось. Стало безразлично, что будет дальше. Она ушла в себя, стараясь сохранить в памяти этот прощальный взгляд Павла. Больше они никогда не увидятся.
Яркая иллюминация “Ступино” показалась Оле траурной. Здесь люди расставались, и некоторые — чтоб никогда больше не встретиться. При виде суетившихся вокруг багажа пассажиров Олю охватило ощущение безысходности. Жизнь лишила ее даже такой маленькой радости, как любимый человек среди провожающих. Она не успела ничего сказать, не успела узнать — вдруг он хоть чуть-чуть ее любит? И уже никогда не скажет и не узнает. Павел остался в прошлом, подсвеченном тоскливыми огнями стратопорта.
Валерия за руку тащила апатичную Олю по всему зданию, провела через транспортный контроль. В пассажирской кабинке Валерия заботливо поправила на Оле ремни безопасности, предложила шлем “иллюзий” — погружение в виртуальную реальность. Оля отказалась: одурманиваться не хотелось. И вообще, она слышала, что один из миллиона аппаратов взрывается в стартовом прыжке. Ей остро захотелось оказаться именно в этом, миллионном аппарате, тогда не пришлось бы мучиться от оставшейся позади неразделенной любви всю оставшуюся жизнь.
— Так. — Валерия хлопнула себя по карманам. — Самое главное чуть не забыла. У тебя ж там стипендии не будет.
— У меня есть еще немного денег.
— Немного — это несерьезно. Держи, — Валерия протянула Оле кредитку.
— Ты что? — возмутилась Оля. — Ты и так столько для меня сделала…
— Жизнь длинная, сочтемся. Вдруг ты меня когда-нибудь от смерти спасешь? Держи, держи.
Валерия сунула Оле кредитку в сумку и направилась к выходу.
— Лера! — позвала Оля. — Знаешь, кому я на самом деле всегда завидовала? Тебе. Мне никогда не стать такой, как ты.
На миг она увидела, как лицо Валерии потеряло надменность, и в нем проступило что-то очень мягкое и доброе. Такое же, как игрушки у Валерии дома.
— Лучше и не пытайся, — очень ласково сказала Валерия. — Это все не от хорошей жизни.
Оле уже приходилось летать на стратолетах — в детстве. Тогда ее переполняли какие-то романтические предчувствия, ожидания новой жизни… Сейчас внутри была пустота. Перед глазами полыхнуло алым табло состояния. Перегрузка вдавила ее в послушно растекшееся кресло, в глазах потемнело, в горле застрял комок легкой тошноты. Через несколько секунд все прошло. Алое табло мигнуло и погасло, сигнализируя о выходе в стратосферу. Можно открыть иллюминатор и полюбоваться Землей — вид совсем не такой, как из атмосферы. Оля не пошевелилась. Ей незачем оглядываться назад. Только если душу потравить: позади остались все надежды, мечты, остался Павел. Впереди ее что-то ожидало, но Оля не хотела ничего нового. Оно не могло быть лучше прошлого.
Господи, как сложно поверить. Ленка была единственной ее подругой последние пять лет. Они в школе сидели рядом, и Оля даже плакала, когда ее отсаживали подальше от Ленки — чтобы не болтали на уроках. Оля терпеть не могла экономику, но поступила на переходный курс в Академию экономики и планирования, лишь бы не разлучаться с Ленкой. Весь год на курсах Оля страдала от чудовищно несправедливого отношения к ней группы. Они ее дразнили, обзывали, но при том требовали, требовали, требовали — подсказок, замолвить слово перед учителем, решить домашку… А потом опять дразнились и издевались. Колесников как-то подпалил ей волосы сзади, хорошо еще, что Оля вовремя спохватилась и сбила пламя. В мае, когда она восстала против барщины, ребята подстерегли ее в саду за корпусом, через который Оля обычно ходила в общежитие, и отхлестали крапивой по лицу. На следующий день Оля пришла на занятия с распухшей рожей. Но все стерпела. Из-за Ленки.
Ленку не трогали. В нее влюблялись мальчишки, ей носили сумочки, провожали до общежития, ей писали стихи. Родители присылали ей умопомрачительные тряпки, Ленка знала все про моду, и с ней считались все крутые. Как-то Оля услышала, как одна из крутых девчонок вслух удивилась: “Чего Соколова носится с этой лохушкой?” Ленка тогда ответила, что надо проявлять милосердие, и вообще, ей Олю жалко. Оля была благодарна ей, а остальные почему-то презрительно кривились. А в августе, за три дня до начала учебного года, они сидели на скамейке около общежития. Ленка попросила Олю сходить за лимонадом. Оля встала, а Ленка сказала ей в спину: “И не возвращайся”. Оля обернулась, еще ничего не понимая, а Ленка добавила с милой, обычной своей улыбкой: “Ты здесь лишняя, неужели не понимаешь?”
Полтора месяца Оля держалась, не понимая даже, зачем она продолжает учиться по специальности, к которой не чувствует призвания. Делала вид, что ей все равно. Молча проглотила обиду, когда Катя Епихина, их с Ленкой соседка по комнате, равнодушно бросила: “В комнате у Липатовой есть свободная кровать. Перебирайся туда”. Оля переехала.
А теперь выясняется, что Ленка ей завидовала. Всегда. Улыбалась и говорила гадости за спиной. Сочувственно кивала, когда Оля говорила про Павла, — и легла с ним в постель. В Олину постель. Боже мой, Оля даже мечтать боялась, что Павел когда-нибудь обратит внимание на нее, — ведь он такой красивый, а кто такая Пацанчик? Лохушка с кретинской фамилией. Любила его издали, стараясь, чтоб никто не догадался. А знала вся группа. И Павел. И ему, наверное, понравилось заниматься любовью с Ленкой на Олиной кровати.
Постепенно Олю охватывало оцепенение. Глаза закрылись, веки отяжелели, но уснуть Оля не могла. Она застряла где-то между сном и явью. Мысли распирали черепную коробку, и сосредоточиться на чем-то одном не получалось. Она текла между обрывками видений, воспоминаний и несбывшихся фантазий.
На летном поле в Улан-Удэ Олю встретили глубокая ночь и ледяной ветер в лицо. Оля поежилась, подхватила сумку и поплелась к электробусу, подбиравшему пассажиров. Они все казались необщительными, как и Оля. Невольно она задумалась — а что они оставили там, в “Ступино”?
В здании стратопорта ее ослепил свет. Оля болезненно поморщилась: как режет глаз эта аляповатая раскраска витрин! Очень похоже на “Ступино”, только там все суетятся, и за счет этого даже глубокой ночью в стратопорту чувствуешь себя вроде как в гуще жизни. Здесь людей почти не было, и эта пронзительная пустота напоминала о пустоте ее будущего.
Где— то в глубине души Оля надеялась на чудо -а вдруг встречать ее должен Павел? В конце концов, после подстроенной им аварии ему тоже придется уносить ноги из Московья. Умом она понимала, что Павел никак не мог бы опередить ее, чтобы встретить, но все-таки… Конечно, его не было, в зале для встречающих вообще был только один человек, нервно меривший шагами узкое пространство за стеклянными дверями. Молодой парень со странной ломкой походкой, не особо красивый, но далеко не урод. Совершенно не в ее вкусе. Оля убито подумала, что сейчас окажется — это ее встречающий. Так и вышло. Увидев ее, он широко улыбнулся, быстро поковылял к ней. Протянул руку:
— Алексей Царев.
— Ольга Пацанчик, — пробормотала она.
— По-моему, вы страшно устали. Ничего, сейчас мы приедем в Селенград, тут совсем недалеко, я отвезу вас в общежитие, покажу вашу квартиру. А завтра заеду с утра, покажу Академию, помогу оформить документы. И провезу по городу. Надо ж вам познакомиться с нашими местами. Вы голодны?
Оля отрицательно покачала головой.
— Как хотите. В любом случае, Маша — это моя невеста — обещала сообразить что-нибудь приятное, вроде чая с пирожками. Вы сразу почувствуете себя как дома.
— Я тоже так надеюсь, — вежливо сказала Оля.
Снаружи их поджидала черная длинная машина с водителем. Царев помог Оле устроиться на заднем сиденьи, бросил ее сумку в багажник и сел рядом с водителем. Когда машина тронулась, перегнулся через спинку сиденья:
— Отсюда до Селенграда тридцать километров. У нас нет своего стратопорта, сами понимаете, нерентабельно строить, если есть стратопорт в Улан-Удэ. Так что летаем отсюда. Здесь есть монорельс, но только днем. А ночью к услугам пассажиров — такси. Или вот, как в нашем случае, служебная машина.
Пригороды Улан-Удэ, погруженные во тьму, Олю нисколько не интересовали. Вскоре она задремала, убаюканная мерным покачиванием машины, и очнулась, когда та остановилась перед мощным кирпичным зданием.
— Вот мы и на месте, — сообщил Царев. — Это ваш дом, один из пяти наших корпусов в Солнечном. Это название микрорайона, дано по улице, где мы сейчас находимся. Район новый, но красивый. Впрочем, у нас все тут новое и красивое.
Он повел ее на второй этаж, распахнул перед ней дверь. Совершенно обыкновенная дверь, у Оли такая же дома. За дверью была прихожая, и пахло оттуда теплом и домом, а вовсе не коммунальным аскетизмом общежития.
Разувшись, Оля поморщилась — ноги вспотели и наверняка плохо пахнут. Нет, то, что от носок воняет — это однозначно, а наверняка то, что Царев это почуял. Хорошо еще, подумала Оля, что он деликатный и ничего не сказал по этому поводу.
— Странно, я думала, у вас общежития коридорного типа, как у нас, — сказала Оля.
Царев засмеялся:
— Ну хоть что-то же у нас должно быть лучше, чем в московских частных вузах! Академия финансируется весьма прилично, вуз все-таки один из важнейших для нашего государства. Вообще-то коридорные общежития у нас тоже есть, это корпуса с первого по десятый, но они считаются престижными. Как-никак, в них вырос весь первый выпуск, там живая история. А новые корпуса — все такие. Квартирки маленькие, зато одноместные. Есть и семейные, попросторней. Вообще, у нас о студентах заботятся.
— Здорово, — кивнула Оля.
Ее квартирка была однокомнатной, но кухня по размеру вполне годилась и для столовой. На кухонном столе она увидела чашки, чайник, большую миску, накрытую полотенцем. И — ни души. Царев подошел к столу, взял лежавший подле миски текстовый планшет:
— Очень жаль, Маша не смогла нас дождаться. Но ничего страшного, квартиру вы уже видели, а детальное знакомство с обстановкой раньше завтрашнего дня все равно не имеет смысла начинать.
Оля устало опустилась на стул. Ей хотелось поскорей умыться и лечь спать. Царев это понял, поэтому не стал вести долгих разговоров. Оля безразлично попрощалась с ним, а потом, когда он уже открыл дверь, вдруг вспомнила:
— Алексей, простите, можно вопрос?
— Хоть двадцать.
— Видите ли, все произошло так быстро… В общем, я довольно смутно представляю, кто вы и где я буду учиться.
Царев растерянно улыбнулся:
— Я думал, Валерия предупредила… Я — сотрудник Академии Внеземелья, отвечаю за обустройство переводных студентов. Учиться вы будете именно в ней, факультет называется “Системы жизнеобеспечения в условиях Внеземелья”, отделение “классическое”, это наш местный жаргон, означает, что основное направление деятельности выпускаемых специалистов — монтаж и наладка этих систем. Есть еще наладочно-ремонтное отделение. Ну, что… Вообще-то этот факультет больше известен под жаргонным названием “военка”. Он только года три как переименован и переведен из разряда военных в военно-космические, а раньше так и назывался — Военный факультет. Один из самых престижных факультетов в общесоюзном рейтинге. Впрочем, завтра, то есть уже сегодня я вам все покажу, расскажу. Вам у нас понравится.
— Да, конечно. Спасибо.
Он закрыл дверь, Оля устало плюхнулась в ванну. И внезапно оглушительно расхохоталась. Академия Внеземелья, м-мать! Так она от Ленки Соколовой и на Луну удерет.
* * *
14 октября 2082 года, среда
Московье — Селенград
— Царев!
— Радость моя, ты меня избалуешь столь частыми звонками.
— Моя девчонка долетела?
— Все в лучшем виде. Разве я могу тебя подвести?
— Как она?
— Да хреново, если хочешь знать мое мнение. Даже мне видно — шок после сильной психической травмы. Может, ее показать нашему психиатру?
— Незачем. Она сильней, чем ты думаешь. Сама оклемается.
— Как знаешь…
— Царев, это еще не все…
— Я так и знал.
— Да, но я-то не знала! И не надо такого трагизма в голос подпускать. В общем, будет еще парень, на мой взгляд, вполне подходит в Службу.
— Я знал, я знал! Потому и договорился сразу насчет двоих москвичей.
— Ну, ты даешь, Царев! Кстати, а тебе не стоит ли пойти протестироваться на предмет пророческого дара?
— Это не я предсказал. У меня, когда ты первый раз позвонила, Илюха Моравлин сидел, помнишь его, да? Он и сказал. Прикололся, называется. У него, паразита, сегодня вообще какое-то ненормально хорошее настроение. А я, знаешь ли, в предсказания корректировщиков обычно свято верую, какой бы бред они ни несли. Нет, прикинь: сказал, что будет парень и девчонка, причем девчонку зовут Ольгой!
— А он, случаем, не…
— Не, то есть да, но не так. Инициация начинается с приступа хандры, а не с веселья. Но что-то с ним непонятное происходит, это факт.
— Ну ладно. Так парня встретишь?
— Да куда я денусь? А Моравлину башку сверну завтра, факт. Он последнее время мне только лишние хлопоты пророчит. Отцу подражает, понимаете ли.
— Ладно, ладно, не кипятись.
— Да, пока не забыл. А парень-то хоть будет знать, куда летит и зачем? Потому что твоя девчонка мне такое выдала…
— Да и фиг с ней. Ей на самом деле было все равно, куда лететь. Я ее на Венеру могла бы отправить, она б и не пикнула.
— Что с ней случилось?
— Ничего особенного. На ней пять лет паразитировала наша местная антикорректорша.
— Выносливая девица, однако…
— А парень вылетает послезавтра, правда, он еще об этом не знает… Нечего ржать! Тебе ж Моравлин ясно сказал: будут двое, значит — будут двое. В общем, я его отправлю шестнадцатого ночным рейсом, у вас он будет то ли в десять утра, то ли в одиннадцать. Высокий брюнет, зовут Павел Котляков.
— Понял. Будем ждать.
* * *
14 октября 2082 года, среда
Селенград
Окинув скептическим взглядом столпотворение в раздевалке, Илья решительно направился через вахту.
— Куда в верхней одежде? — ударил в спину возглас недовольного дежурного.
Илья оглянулся: незнакомый парень какой-то. Знакомые все знали, что некоторым личностям позволено ходить по Академии в куртках.
— Я сотрудник, — бросил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55