Теоретически. Практически он только что купил мультинефтяную компанию, офисное здание в много миллионов, нанял людей и наподписывал договоров… Он затеял дела, с которыми одному ему не управиться. Обо всем, что касается бизнеса и экономики, у него более смутное представление, чем у Мурали, хозяина пиццерии. Он был бы не в состоянии вести дела газетного киоска, не говоря уже о предприятии, собственный капитал которого был больше, чем вместе взятый капитал трехсот следующих за ним по величине предприятий.
Он почувствовал, что ладони у него вспотели. Как будто от бумаги исходил жар. Он бросил на Маккейна взгляд, но тот сидел, отвернувшись.
В конце концов, высокая зарплата – лишь часть рафинированного плана поскорее выйти на большие деньги? Джон почему-то чувствовал себя загнанным в угол. Собственно, дело было даже не в деньгах, а в чувстве, что ты целиком в чьих-то руках. А в своих аргументах Маккейн, должно быть, даже прав.
Выбора у него не было.
Джон снова взял ручку, которая выпала у него при чтении договора.
– Ну да, – он сделал слабую попытку придать этому вид суверенного решения. – Вы правы. Если подумать о масштабах, то все соответствует. – Он раскрыл последнюю страницу и черкнул свою подпись на отведенной для нее строке, быстро повторил процедуру на двух остальных экземплярах, один положил себе в папку, а остальные протянул Маккейну, который взял их без видимого волнения чувств.
Какое-то время длилась неловкая пауза.
– О'кей, – сказал Джон с деланой легкостью, откинулся и хлопнул в ладоши. – Когда начнем? Какие у нас намерения с техасцами?
Маккейн поднялся из кресла:
– Мы приветливо поговорим с правлением, всем пожмем руки и потом половину из них уволим.
– Что? Почему? – Джон моргал. Ему показалось, что в помещении стало градуса на два холоднее. – Ведь они хорошо работали, если Exxon оказался таким прибыльным?
– Наверняка. Но это не основание. Основание состоит в том, что мы должны внятно дать им понять, что слово теперь за нами.
– То есть?
– Мы поставим несколько наших людей.
Джон поднял руку:
– Погодите. Мне это не нравится. Я не хочу заниматься этими абсурдными играми во власть.
Маккейн холодно смотрел на него сверху вниз.
– Джон, в вашем сознании крепко засело одно представление, от которого вам нужно как можно скорее избавиться. Это представление, что мы можем делать то, что задумали, и при этом оставаться милыми, приятными для всех ребятами. – Он отрицательно покачал головой. – Забудьте об этом. То, что нам предстоит, – не прогулка и уж точно не приятная. Нас будут ненавидеть. Наши имена станут ругательствами лет на сто, а то и навсегда. Черчилль в свое время пообещал нам кровь, пот и слезы, но эта метафора уже поизносилась; второй раз людей ею не проймешь. Мы можем ни у кого не спрашивать разрешения, мы должны добиться того, чего должны добиться, а это лишь вопрос власти, так точно. О власти, Джон, вам еще многое предстоит узнать. В этом я вижу часть моей задачи – научить вас всему, что знаю сам. – Он поднял вверх оба экземпляра договора о своем найме. – Вот это – первый урок. Что вы из него извлекли?
Джон наморщил лоб:
– Что вы имеете в виду?
– Я подсунул вам договор с чрезмерно завышенными требованиями по зарплате, и вы его подписали, хотя нашли их решительно неприемлемыми. Почему?
– Потому что ваши аргументы по некотором размышлении убедили меня.
Маккейн тонко улыбнулся:
– Неправда.
– Почему же? Не восставать же мне из-за нескольких миллионов…
– Это вы сами перед собой оправдываетесь. А правда такова: вы нашли мою зарплату чрезмерно высокой, но подумали, что у вас нет выбора и остается только принять мои условия. Другими словами, я был в более сильной позиции, хотя вы богатейший человек мира, а я голь перекатная. – Маккейн повернулся, сделал несколько шагов, остановился. – Хотите знать, как я это сделал?
У Джона отвисла челюсть, и ему не сразу удалось закрыть рот. Мало того, что Маккейн повозил его мордой об стол и огреб себе зарплату, которая в двести раз выше зарплаты американского президента, теперь он еще похваляется этим и хочет растолковать ему во всех подробностях, как он этот фокус проделал?
– Было бы интересно, – сипло сказал он.
– Вы сделали большую ошибку вначале, которую никогда больше не должны повторять. Элементарное правило, касающееся любых договоров. Вы затянули с заключением договора. За это время свершились многие факты, а свершившиеся факты не могут быть предметом переговоров. Я мог спокойно ждать, когда вы окажетесь в ситуации, когда вам не так просто встать и уйти. Но если вы начинаете переговоры без этой возможности – просто встать и уйти, – вы автоматически оказываетесь у короткого конца рычага. – Маккейн походил на профессора, который объясняет элементарные основы своего предмета. – Допустим, вы переезжаете в новую квартиру, не договорившись о квартплате. Если вы сначала переедете, то арендодатель может потребовать от вас чего угодно – любую плату, ежегодный косметический ремонт и так далее, потому что у вас нет альтернативы, какая была до вселения: закончить разговор и подыскать другую квартиру. Теперь ваша альтернатива – дорогой, хлопотный съезд с квартиры. Понимаете? Вы допустили, что состоялся факт, который ослабил вашу переговорную позицию.
– То есть нам следовало еще при первой встрече поговорить о вашей зарплате?
– В идеале, да, – кивнул Маккейн. – Тогда ваша позиция была оптимальной. Я всю свою жизнь посвятил идее, осуществить которую мог только с вашего согласия. Вы были богатейший в мире человек и не были во мне заинтересованы. Черт, да если бы вы потребовали, я согласился бы работать на вас бесплатно.
Джон вспомнил тот день, когда они с Марко прилетели в Лондон, впервые без ведома Вакки.
– Да, я не знаток в таких вопросах.
– Это не та способность, с которой рождаются на свет. Этому можно научиться. Курс как раз начался.
– У вас жесткие методы обучения.
– Но и предмет не менее жесткий, – сказал Маккейн. – Не правда ли, вы сегодня с этим договором подумали: «Что я буду делать, если он со всем этим бросит меня одного?»
Джон против воли кивнул:
– Что, по мне было видно?
– Нет. Просто я знал, что вы так подумаете. Но вы заметили, ведь я ничем не грозил? Это было бы шантажом. Если бы я сказал что-нибудь вроде: «Либо вы подписываете, либо я ухожу!», – это вызвало бы ваш протест. Моя власть состояла в том, что вы ясно представляли мои возможности и вашу ситуацию. Не упомянуть ни того, ни другого – это укрепляло мою позицию. Вы не знали, что бы я сделал, но знали, что я мог сделать. Аргументы, которые я привел, были хоть и существенными, но не решающими. Решающим было соотношение власти между нами на тот момент. – Маккейн сделал широкий жест в сторону окон. – В ближайшие месяцы мы будем много разъезжать и подолгу сидеть на переговорах. Важно, чтобы вы понимали, что при этом происходит. На самом деле происходит, я имею в виду.
Джон смотрел на него, пытаясь понять. Почему-то трудно было представить, что есть свои правила игры в том, как функционирует мир.
– Кто же из нас двоих от кого зависит? – спросил он. – На самом деле?
Маккейн пожал плечами.
– Как я это вижу, зависимость переменная. Вы не могли бы осуществить план без меня, без моего опыта, всей моей предварительной работы, а я без вас. Такое положение называется симбиозом.
Джон взял свой экземпляр договора о найме.
– Значит, мы его сейчас порвем?
Маккейн сложил свои договоры пополам вдоль листа и сунул их во внутренний карман пиджака.
– Ну что вы! – Он насмешливо улыбнулся. – Спишите это как плату за обучение.
* * *
Они слетали в Техас, пожали там руки всем членам правления Exxon, дружески улыбаясь, а когда сели, Маккейн зачитал имена тех, кто считался немедленно уволенным.
Это походило на казнь. Представители службы безопасности, которых Маккейн специально привез с собой, сопровождали уволенных к их кабинетам и столам, следя за тем, чтобы они взяли с собой только личные вещи и ни с кем не разговаривали, и не отходили от них до самой парковки. Компьютерщики позаботились о том, чтобы их пароли и коды доступа были тут же стерты. Джон сидел, не говоря ни слова, и следил за происходящим с непроницаемой миной.
Средства массовой информации терялись в догадках, поскольку не было ни интервью, ни официальных заявлений. «Чего хочет Фонтанелли?» – так был озаглавлен комментарий газеты Frankfurter Allgemeine.
Маккейн был в высшей степени доволен; отдельные статьи несколько дней лежали развернутыми на столе в его переговорном уголке. Джон спросил его, не боится ли он, что такого рода сообщения им только навредят.
– Да что вы, – отмахнулся тот. – Через неделю это будет уже вчерашний снег.
И так оно и было. В середине января шестидневная драма с заложниками в Чечне привела к кровавому исходу, когда русские войска сровняли село Первомайское с землей. В начале февраля Боинг-757 турецких авиалиний Birgen Air рухнул у берегов Доминиканской Республики. IRA после семнадцатимесячного перерыва устроила несколько взрывов в Лондоне с тремя погибшими и более чем сотней раненых. В середине февраля танкер Sea Empress под флагом Либерии налетел на скалу перед портом Милфорд в Уэльсе и залил нефтью гнездовья десяти тысяч морских птиц, а также заповедный участок побережья Пемброкшир. Эксперты считали эту катастрофу равной аварии Exxon Valdez 1989 года.
– Мы должны позаботиться о том, чтобы с нашими танкерами ничего подобного случиться не могло, – предложил Джон, с удивлением отмечая, с какой естественностью он уже может говорить о наших танкерах.
– Хорошая идея, – сказал Маккейн после короткого раздумья. – И еще должны дать соответствующую информацию в прессу.
Вскоре после этого появилось сообщение, что Fontanelli Enterprises будет перевозить сырую нефть только в танкерах, прошедших строгий контроль специально созданной службы безопасности и что уже запланировано строительство танкера с двойными стенками. Единственной реакцией стало некоторое падение курса акций Exxon.
20 марта британскому правительству пришлось согласиться, что связь между коровьим бешенством BSE и болезнью Якоба Кройтцфельдта у людей нельзя исключить, после чего Европейский союз установил запрет на экспорт и вынес распоряжение о принудительном забое четырех с половиной миллионов голов крупного рогатого скота. Видеть причину коровьего бешенства в неправильном откорме считалось между тем вопросом спорным.
– Самое время остановить этих политиков, – мрачно прокомментировал Маккейн, скомкал газету, швырнул ее в мусорную корзину – и попал с семи метров, что произвело на Джона впечатление.
Из-за все новых и новых катастроф интерес общественности к действиям и побудительным мотивам Fontanelli Enterprises поубавился. От большинства людей ускользнуло, что вал приобретений только начался.
Следуя рекомендациям аналитиков, они покупали большие фирмы, маленькие фирмы, фирмы продовольственной отрасли и химической индустрии, транспортные фирмы, авиалинии, телефонные сети, производителей электроники и производителей металлических полуфабрикатов, машиностроительные и целлюлозно-бумажные предприятия, рудники, сталелитейные заводы, атомные электростанции, бюро программного обеспечения, сети супермаркетов, страховые компании и фармацевтические фирмы. Маккейн, казалось, вообще перестал спать, зато временами у него было больше четырех рук, которыми он использовал восемь телефонов сразу. Одни переговоры вытесняли другие, с раннего утра до полуночи – и в невероятном темпе. Джон научился управляться с системой видеоконференций лучше, чем с пультом своего телевизора. В иные дни в приемной скапливалось по дюжине делегаций в ожидании, когда для них откроется двустворчатая дверь конференц-зала. Деловые партнеры летели к ним сюда по двенадцать, четырнадцать, двадцать часов, чтобы после получасового разговора их снова выпроводили. Они открывали новые холдинговые компании, которые, со своей стороны, тоже покупали фирмы, чтобы переструктурировать их. С фирмами, которые нельзя было купить, они заключали кооперативные договоры. Они приобретали права, патенты, лицензии и концессии. Они покупали земельные наделы, угодья, фермы и плантации. Один молодой дизайнер по образцу подписи Джакомо Фонтанелли под завещанием разработал элегантный логотип из размашистой, красной буквы f на белом фоне, и этот царственно простой логотип начал завоевывать карту мира.
То, что со стороны казалось лавкой смешанных товаров, при ближайшем рассмотрении оказывалось сложным переплетением стратегических зависимостей, только не находилось человека, которому было доступно ближайшее рассмотрение: Fontanelli Enterprises как предприятие частного владения не обязано было публиковать свои балансы. Понемногу они обеспечили себе монополию на несколько неприметных, но незаменимых материалов – таких, как вольфрам, теллур и молибден, – и значительную рыночную долю селена и лития. Инвестирование в производство и распределение энергии было непомерным, простираясь во все формы добычи энергии: они владели атомными электростанциями, им принадлежали фирмы, производящие стержни для сердечников реакторов, и бериллий, из которого они состояли. Они владели нефтяными полями, нефтеперерабатывающими заводами, нефтепроводами и танкерными флотами, но в первую очередь им принадлежали самые перспективные права на бурение по всему миру.
– Каждый идиот в наши дни инвестирует в книготорговлю по Интернету и в фирмы программного обеспечения. Это объясняет, почему можно заработать миллионы на акциях фирм, которые не имеют ни доллара прибыли, – говорил Маккейн. – Но когда дело дойдет до серьезного, считаться будут только реальные ценности. Энергия. Сырье. Продовольствие. Вода.
Но и Fontanelli Enterprises выступил за пределы этих областей, купив большой итальянский дом моды, участвовал во всемирно известном рекламном агентстве и – что произвело сенсацию – разом приобрел десять европейских фирм звукозаписи, чтобы слить их в одну. Такого рода шаги, по словам Маккейна, служили двум целям: запутать постороннего наблюдателя и получить легкую прибыль. Такого рода инвестиции всегда можно отозвать, как только выгода уменьшится.
– Мы должны повысить наши доходы, – объяснил Маккейн. – Можете посчитать: если мы достигнем дохода 30 процентов, через двадцать лет нам будет принадлежать буквально весь мир!
Некоторые сенсационные приобретения еще обеспечивали им крупные заголовки в газетах – например, когда они купили Уолл-стрит номер 40, небоскреб, который когда-то был самым высоким зданием Нью-Йорка, пока его не перещеголял Chrysler Building. Он пустовал со времени биржевого краха 1987 года, и они получили его на аукционе чуть больше чем за полмиллиарда долларов. Тут же в здании начались реставрационные работы, и на карте Нью-Йорка издания 1997 года оно значилось уже как Fontanelli Tower.
– Дональд Трамп тоже хотел его купить, – рассказал Маккейн, который вел переговоры. – Он предложил даже больше, чем мы. Но я позвонил мэру и нескольким сенаторам и объяснил им, что нам нужно именно это здание, чтобы вести наши дела в Нью-Йорке, и что наша единственная альтернатива состоит в том, чтобы перенести центр тяжести нашей американской активности в другой город – Атланту или Чикаго. – Он зло улыбнулся: – Это подействовало.
* * *
Вечером, на фоне ночного Лондона, большой конференц-зал походил на кафедральный собор. Посетители, которые еще перед дверью были говорливы, тут поневоле смолкли.
Маккейн сразу перешел к делу.
– Чего я хочу: чтобы вы с самыми современными средствами разработали компьютерную программу, которая моделировала бы развитие мира во всех важнейших областях. Как будет изменяться народонаселение, резервы энергии, обеспеченность сырьем, загрязнение окружающей среды и так далее – в ближайшие пятьдесят лет. Просчитайте последствия разных решений и мер.
– Именно этим мы и пытались заниматься последние несколько лет, – сказал их гость.
– И что же вам до сих пор мешало?
– Недостаток денег, что же еще? – профессор Коллинз, худощавый человек немного за сорок выглядел так, будто денег ему не хватало не только на его деятельность. Костюм мятый, вместо рубашки – протертая до основы водолазка, а волосы понемногу покидали его, чтобы он мог экономить и на парикмахере. Он был эколог и кибернетик, руководил Институтом изучения будущего в Хэртфорде и считался, по словам Маккейна, светилом в своей области. Джон занял свою обычную наблюдательную позицию, листал бумаги, принесенные профессором, и весь разговор доверил Маккейну.
– Что это значит? – цеплялся тот. – У вас недостаточно компьютеров?
Коллинз махнул рукой:
– Компьютеры – не проблема. Возможности любого ПК сегодня больше тех, которыми располагали великие Форстер и Медоуз в своем вычислительном центре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80