Один только сделанный ею снимок завещания принес ей столько денег, что она смогла выплатить ссуду, взятую на учебу.
* * *
Ночь была темнее, чем обычно. Ни звезд, ни луны, и шум волн походил на хриплое дыхание смертельно раненного великана.
– Вам пора действовать, – сказал низкий голос из телефонной трубки. – Больше вы не можете ждать и надеяться, что Божье вдохновение укажет вам дорогу.
Джон смотрел на зачитанную и затрепанную Corriere della Sera, перепечатавшую статью из «Штерн», в которой превозносились заслуги Вакки в сохранении и приумножении состояния. Он, наследник, выставлялся там как недалекий, невежественный бездельник, не имеющий цели и не заслуживающий усилий, потраченных на него целыми поколениями интеллигентных, верных Вакки.
– Вам нужна помощь, – настаивал на своем незнакомец. – И никто, кроме меня, вам ее не окажет, поверьте мне. Пора уже нам встретиться.
– Ну, хорошо, – сказал Джон. – Ваша взяла. Скажите, где и как.
– Прилетайте в Лондон. Только без шумихи, пожалуйста. Обыкновенным линейным рейсом. Вы один.
Джон издал звук – полувздох, полусмех.
– Один? Как вы себе это представляете? Я вас не знаю. Вы можете оказаться и маньяком-убийцей, и опытным похитителем.
– Ваши охранники, разумеется, могут вас сопровождать. Я только хочу сказать, что в Лондоне я не покажусь вам на глаза, если при вас будет кто-нибудь из Вакки или если пресса что-нибудь пронюхает.
– Договорились, – сказал Джон. Разумно ли это было с его стороны? Это станет ясно только потом. Но чем уж он рискует? Полет на самолете, потерянный день. Пока он не знает, как действовать дальше, любой день так и так потерян.
– Хорошо. Возьмите чем записать, я вам скажу номера рейсов, одним из которых вы должны прилететь.
На следующее утро Джон и Марко вместе полетели из Флоренции в Рим, а оттуда в Лондон.
18
Когда они с Марко вышли в лондонском аэропорту Хитроу, Джон заметил, что нервничает. Он снял маскировочные очки с простыми стеклами, которые Марко выдал ему из своего арсенала, и сунул их в нагрудный карман. Пока они скользили по бесчисленным движущимся дорожкам, он высматривал в толпе лица, выискивающие кого-то среди прибывших, но это был аэропорт, и тут все встречающие кого-то выискивали.
Мужчина, оказавшийся прямо перед ним, протянул ему руку и голосом, который Джон тотчас узнал, произнес:
– Мистер Фонтанелли? – Он был на полголовы выше Джона, навскидку лет пятидесяти, с густыми темными волосами и выправкой боксера. – Меня зовут Маккейн. Малькольм Маккейн.
Они пожали друг другу руки, и Джон представил ему Марко.
– Мой телохранитель, Марко Бенетти.
Маккейн был слегка удивлен, услышав фамилию телохранителя, но пожал руку и ему.
– Идемте, моя машина здесь. Поговорим по дороге в мой офис.
Он зашагал впереди в темпе, который Джон едва способен был держать, не переходя на бег, и большинство людей инстинктивно расступались перед ними, давая дорогу трем рвущимся вперед мужчинам. Перед главным входом, в месте, абсолютно запрещенном для парковки, стоял «Ягуар». Маккейн открыл машину, сорвал из-под дворника квитанцию на штраф, смял ее и пренебрежительно бросил под ноги.
Вел машину он сам. Джон наблюдал за ним – незаметно, как он надеялся. Маккейн был в дорогом костюме, но, несмотря на это, казался одетым небрежно, почти неряшливо. Как будто подчинялся кодексу одежды, но ни во что ее не ставил. Галстук был завязан неаккуратно, рубашка сбилась складками и вылезла из брюк; только туфли блестели, как новенькие.
– Немного предварительной информации, – сказал Маккейн, воинственно вперившись взглядом в транспортный поток. Он использовал малейшую возможность перестроиться в соседний ряд и кого-нибудь перегнать. – Мой офис расположен в Сити. Мне принадлежит инвестиционная фирма Earnestine Investments Limited. Эрнестина – это второе имя моей матери, кстати сказать. Я не особенно изобретателен в названиях моих фирм, – всегда называю их именами членов семьи. Стоимость нашего фонда составляет ровно пятьсот миллионов фунтов, что по размеру не много, но достаточно, чтобы быть серьезным игроком в бизнесе.
Джон почувствовал, как вытянулось его лицо. И это все? Простой финансовый делец. Единственное отличие состояло в том, что ему хитро удалось вызвать к себе интерес. Он поглубже погрузился в сиденье и мысленно вычеркнул этот день из жизни. На все, что предложит ему этот Маккейн, он скажет «нет», будь то контракты на пшеницу, свиную грудинку или ипотека, и как можно скорее вылетит назад. И дома тут же заменит все свои телефонные номера.
Мимо проплывали высотные дома, старинные особняки, сияющие фасады. Он едва смотрел на все это. Наконец они нырнули в светлый, просторный подземный гараж, там прошли несколько шагов от машины к лифту, и он поднял их на бесконечную, казалось, высоту. Когда сверкающие дверцы лифта разъехались в стороны, перед ними открылся просторный, светлый офис с длинными рядами пультов с телефонами и компьютерными экранами. За пультами сидели мужчины и женщины всех цветов кожи, говорили сразу по нескольким телефонам, ни на секунду не сводя напряженных взглядов с движущихся на экране диаграмм.
– Мы работаем преимущественно с акциями, – объяснил Маккейн, прокладывая путь сквозь гул голосов. – Часть моих людей занята валютными операциями, но в принципе мы не располагаем достаточной финансовой силой, чтобы по-настоящему делать деньги в этом бизнесе. Мы занимаемся этим, скорее, чтобы оставаться в форме.
Джон кисло улыбнулся. Так вот откуда ветер дует. Торговля валютой означала, насколько он успел за это время изучить, по-крупному скупать валюту какой-то страны или продавать ее, получая прибыль от крошечных колебаний обменного курса. Чтобы зарабатывать на этом деньги, надо инвестировать громадные суммы, сотни миллионов за сделку и более. Нетрудно догадаться, какое предложение сделает ему Маккейн.
Они дошли до бюро Маккейна – помещения, отгороженного от зала брокеров стеклянной стенкой. Бюро оказалось лишь вдвое меньше зала, и из его окон открывался ошеломительный вид на город. На полу лежал несколько вытертый персидский ковер, огромный стол с могучим кожаным креслом выглядел дорого, но безвкусно, и ни стулья перед столом для переговоров, ни полки для книг по стилю не подходили друг к другу.
– Пожалуйста, садитесь, мистер Фонтанелли, – предложил Маккейн, указывая на мягкий диван. – А вас, мистер Бенетти, могу я попросить подождать в приемной? Мисс О'Нил сделает вам кофе или что вы захотите.
Марко вопросительно посмотрел на Джона. Тот кивнул; долго эта встреча все равно не продлится. Телохранитель без лишних слов переместился во владения секретарши перед кабинетом, там стояли несколько стульев для посетителей. Маккейн закрыл за собой дверь, и плотный гомон голосов смолк, как отрезанный. Стеклянная стена, судя по всему, была звукоизолирующей.
– Так, – сказал он и принялся опускать жалюзи на стене. – Теперь забудьте об инвестиционной компании. Это всего лишь игрушка. Моя тренировочная площадка, так сказать. И уж точно я пригласил вас сюда не для того, чтобы предлагать вам выгодные инвестиции. Если у кого на этой планете и есть достаточно денег, так это у вас.
Джон удивленно поднял голову. Тогда что бы это могло быть?
– Я знаю о вас очень много, мистер Фонтанелли, как вы, без сомнения, уже заметили. Только ради приличия я расскажу вам кое-что о себе. – Маккейн уселся на край своего письменного стола и скрестил руки на груди. – Я родился в 1946 году здесь, в Лондоне. Мой отец, Филипп Кэллам Маккейн, был высокопоставленный офицер королевских ВВС, что имело следствием то, что я к пятнадцати годам сменил четырнадцать городов в восьми странах и сносно владел пятью иностранными языками. Сколько школ я посещал, я уже не знаю, но худо-бедно я ее закончил, и поскольку образ жизни моей семьи – то есть меня и моих родителей, братьев и сестер у меня нет – не выработал у меня чувства принадлежности к какой-то определенной национальности, меня влекло к международным концернам. После нескольких телодвижений туда и сюда я оказался в IBM и выучился на программиста. Это была середина шестидесятых, тогда еще штамповали перфокарты и возили взад-вперед магнитные ленты, а большие, громоздкие компьютеры стоили миллионы долларов. Кстати, я и по сей день не оставил программирование; мои брокеры, – он кивнул головой в сторону стеклянной стены с опущенными жалюзи, – работают частично с программами, которые написал я. В этом бизнесе все решает качество программного обеспечения; некоторые крупные брокерские фирмы на Уолл-стрит, которые ворочают миллиардами долларов, до одной трети из них инвестируют в обработку данных! Но, кажется, ни в одной из них нет босса, который мог бы сам приложить к этому руку.
Джон с удивлением глядел на этого заряженного энергией человека. С виду нельзя было представить, что он способен найти кнопку включения компьютера, не говоря уже о программировании.
– Я понимаю, – вяло сказал он, чтобы хоть что-то сказать.
– Ну, хорошо, вернемся к началу, – продолжил Маккейн, сделав неопределенный жест рукой. – Благодаря моему знанию языков я получал международные задания, и меня посылали в командировки по всей Европе. Бельгия, Франция, Германия, Испания… я бродяжничал повсюду и писал коммерческие и финансовые программы для клиентов IBM. Компьютерные системы, которые выходили за пределы государственных границ, принадлежали в основном банкам, и вскоре я стал этаким специалистом по транснациональным компьютерным проектам. Поэтому выбор пал на меня, когда в 1969 году из Италии поступил особый заказ, с большими запросами. – Маккейн посмотрел на него пронизывающим взглядом. – Заказчиком была, против всяких ожиданий, адвокатская контора из Флоренции.
Джон поперхнулся.
– Так это вы?.. – вырвалось у него против воли.
– Да. Первоначальную версию программы, которая управляет вашими счетами, написал я.
Марко листал неинтересный журнальчик, боковым зрением не упуская из виду своего подопечного, которого он видел в щелку жалюзи. Он настороженно поднял голову, когда Джон Фонтанелли вскочил и принялся ходить по просторному бюро, горячо жестикулируя. Маккейн тоже быстро ходил взад-вперед, что в его случае больше походило на то, как по арене топчется разъяренный бык. Но не походило на то, чтобы они вцепились друг другу в горло, и телохранитель расслабил мускулы, автоматически напрягшиеся в готовности к прыжку.
– Еще кофе? – спросила секретарша, очаровательная молодая женщина с рыжими волосами и бледной кожей, которой он, очевидно, нравился.
– Нет, спасибо, – улыбнулся он. – Но, может, я бы выпил стакан воды?
* * *
– Этот заказ стал поворотным пунктом моей жизни, – сказал Малькольм Маккейн. Теперь они оба сидели в креслах в уголке для переговоров, Маккейн – подавшись вперед, упершись локтями в колени. Он не сводил с Джона глаз. – Вакки с самого начала повели себя очень таинственно, никак не хотели говорить мне, в чем, собственно, состоит задача программы. Некоторое время я даже подозревал, что они хотят отмывать деньги мафии через систему, которую я должен был спрограммировать. Но когда разрабатываешь компьютерную программу, все выходит на свет божий. Программист – он ведь как исповедник, ему вы скажете все, что утаиваете от финансовых органов и прокуратуры – в противном случае система не будет работать. Мне пришлось тестировать написанную программу, и когда на экране возникла сумма в 365 миллиардов долларов, у меня глаза на лоб полезли, это вы, наверное, можете себе представить.
– 365 миллиардов? – эхом повторил Джон, ничего не понимая.
Маккейн кивнул:
– За прошедшие с того времени двадцать пять лет ваше состояние почти утроилось.
Джон раскрыл рот, но так и не придумал, что сказать, и снова закрыл его.
– Им пришлось открыть мне чистую правду, – продолжал Маккейн. – До того времени Вакки тщательно следили за тем, чтобы все двери в конторе были заперты. Но я сказал им о своих подозрениях насчет денег мафии или наркоторговли, и им волей-неволей пришлось показать мне архив и завещание Джакомо Фонтанелли, чтобы я не заявил на них в полицию. – Маккейн покачал головой. – Я был совершенно околдован. Это было самое невероятное дело, о каком мне приходилось слышать. И я был убежден – абсолютно убежден – в том, что нашел предназначение моей жизни. Я уволился из IBM, вернулся с моими немалыми сбережениями в Лондон и начал жадно учиться – изучал экономику, народное хозяйство, организацию производства, все вместе. Я жил в дешевой каморке без отопления, годами носил одни брюки и один пиджак, никуда не выходил, не курил, не пил, жил монахом – и грыз науки. Я всегда сидел в первом ряду, изводил преподавателей вопросами, все экзамены сдавал на отлично. Когда я закончил учебу, я пошел работать в банк, брокером, на практике закрепляя то, что изучил по активам, производным, торговле валютой и так далее. Потом основал собственную фирму, с моим собственным и заемным капиталом, и вкалывал днями и ночами. Понемногу все продвигалось вверх. И все эти годы, и в хорошие, и в плохие времена, я с нетерпением ждал этого момента, сегодняшнего дня, когда буду сидеть напротив вас, наследника состояния Фонтанелли, наследника триллиона долларов.
Джон заметил, что смотрит на этого человека широко раскрытыми глазами. От Маккейна исходила такая энергия, такая телесно ощутимая решимость, что казалось, будто сидишь перед клокочущей доменной печью.
– Боюсь, – медленно произнес Джон, – я не совсем вас понял.
– Моя миссия, моя жизненная задача, – объяснил Маккейн, мощно двигая челюстями, – состоит в том, чтобы поддержать вас и помочь вам исполнить прорицание Джакомо Фонтанелли. Не меньше и не больше. Все, что я делал до сих пор – учеба, основание этой фирмы, – было лишь подготовкой к этому заданию, тренировкой, упражнением, боем с тенью. Я должен был научиться обращению с деньгами, с большими деньгами. Уж если я решил быть вам полезным, я должен уметь вращаться в кругах финансовых магнатов. Это было единственной причиной. Богатство меня не интересует. Езжу ли я на «Ягуаре» или хожу пешком, мне все равно. Эту свободу я обрел тогда, двадцать пять лет назад. Ее дает человеку абсолютная одержимость одной-единственной целью. С тех пор я знаю, для чего родился на свет. Я так же твердо, как в утреннем восходе солнца, убежден в том, что не случайность, а Провидение привело меня во Флоренцию. Этот разговор между нами я уже тысячи раз проводил мысленно. Двадцать пять лет я работал на сегодняшний день, на этот час. Все, что у меня было, – контрольная дата, 23 апреля 1995 года – и телефонный номер. Телефонный номер гостевой комнаты, которая уже тогда была подготовлена на вилле Вакки. Я увидел этот номер в списке телефонного техника, который делал проводку. Я знал, что семья Вакки не изменит этот номер. И вот, – добавил он с почти оргиастическим удовлетворением, – это свершилось: вы здесь.
Джон сглотнул. Он не знал, что сказать. Этот человек был либо сумасшедший, либо гений. Либо то и другое вместе.
– Откуда вы знали, – спросил он, – что Вакки не сменят номер телефона?
Маккейн мрачно и коротко улыбнулся, его глаза не участвовали в этой улыбке.
– Ну, символическое значение числа 23 было явным. Контрольный день. И они не знали, что я знаю номер. Я следил за тем, чтобы не выдать себя. Мне было ясно, что я должен действовать втайне.
– Почему?
– Потому что мои намерения ставили под вопрос их компетенцию. – Он вдохнул так, будто не дышал с самого начала их разговора. – Я говорю вам это с нехорошим чувством, поскольку понимаю, как вы относитесь к семье Вакки. Они сделали вас богатым человеком, о чем вы и мечтать не могли, и они ничего не хотят за это взамен, даже благодарности. Они довольны уже тем, что выполнили обет своего предка. Поистине благородные люди, ничего не скажешь.
– Да, – кивнул Джон. – Именно так я это и вижу.
– Но на самом деле, – объяснил Маккейн, – есть теневые стороны и у них. Они осуществили неслыханное, этого у них не отнять. Но именно то, что сделало их способными к этому небывалому достижению, теперь будет тормозить их на этом пути. Вакки, мистер Фонтанелли, это люди, абсолютно фиксированные на сохранение, на поддержание, на традицию. Но если вы непредвзято спросите себя, что конкретно сделали Вакки, то обнаружите, что в части исполнения прорицания помочь вам они не смогут. Напротив, все надежды они возлагают как раз на вас. Что вам это удастся. Что вы, наследник, тот самый, кого Джакомо Фонтанелли увидел в своем видении, что вы вернете человечеству утраченное будущее. И вы остались с этой проблемой один на один, не так ли? Вакки отрезали вас от мира, отвлекли всеми этими игрушками, которые дает человеку богатство. Потому что в глубине души они не хотят, чтобы что-то было иначе, чем до сих пор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
* * *
Ночь была темнее, чем обычно. Ни звезд, ни луны, и шум волн походил на хриплое дыхание смертельно раненного великана.
– Вам пора действовать, – сказал низкий голос из телефонной трубки. – Больше вы не можете ждать и надеяться, что Божье вдохновение укажет вам дорогу.
Джон смотрел на зачитанную и затрепанную Corriere della Sera, перепечатавшую статью из «Штерн», в которой превозносились заслуги Вакки в сохранении и приумножении состояния. Он, наследник, выставлялся там как недалекий, невежественный бездельник, не имеющий цели и не заслуживающий усилий, потраченных на него целыми поколениями интеллигентных, верных Вакки.
– Вам нужна помощь, – настаивал на своем незнакомец. – И никто, кроме меня, вам ее не окажет, поверьте мне. Пора уже нам встретиться.
– Ну, хорошо, – сказал Джон. – Ваша взяла. Скажите, где и как.
– Прилетайте в Лондон. Только без шумихи, пожалуйста. Обыкновенным линейным рейсом. Вы один.
Джон издал звук – полувздох, полусмех.
– Один? Как вы себе это представляете? Я вас не знаю. Вы можете оказаться и маньяком-убийцей, и опытным похитителем.
– Ваши охранники, разумеется, могут вас сопровождать. Я только хочу сказать, что в Лондоне я не покажусь вам на глаза, если при вас будет кто-нибудь из Вакки или если пресса что-нибудь пронюхает.
– Договорились, – сказал Джон. Разумно ли это было с его стороны? Это станет ясно только потом. Но чем уж он рискует? Полет на самолете, потерянный день. Пока он не знает, как действовать дальше, любой день так и так потерян.
– Хорошо. Возьмите чем записать, я вам скажу номера рейсов, одним из которых вы должны прилететь.
На следующее утро Джон и Марко вместе полетели из Флоренции в Рим, а оттуда в Лондон.
18
Когда они с Марко вышли в лондонском аэропорту Хитроу, Джон заметил, что нервничает. Он снял маскировочные очки с простыми стеклами, которые Марко выдал ему из своего арсенала, и сунул их в нагрудный карман. Пока они скользили по бесчисленным движущимся дорожкам, он высматривал в толпе лица, выискивающие кого-то среди прибывших, но это был аэропорт, и тут все встречающие кого-то выискивали.
Мужчина, оказавшийся прямо перед ним, протянул ему руку и голосом, который Джон тотчас узнал, произнес:
– Мистер Фонтанелли? – Он был на полголовы выше Джона, навскидку лет пятидесяти, с густыми темными волосами и выправкой боксера. – Меня зовут Маккейн. Малькольм Маккейн.
Они пожали друг другу руки, и Джон представил ему Марко.
– Мой телохранитель, Марко Бенетти.
Маккейн был слегка удивлен, услышав фамилию телохранителя, но пожал руку и ему.
– Идемте, моя машина здесь. Поговорим по дороге в мой офис.
Он зашагал впереди в темпе, который Джон едва способен был держать, не переходя на бег, и большинство людей инстинктивно расступались перед ними, давая дорогу трем рвущимся вперед мужчинам. Перед главным входом, в месте, абсолютно запрещенном для парковки, стоял «Ягуар». Маккейн открыл машину, сорвал из-под дворника квитанцию на штраф, смял ее и пренебрежительно бросил под ноги.
Вел машину он сам. Джон наблюдал за ним – незаметно, как он надеялся. Маккейн был в дорогом костюме, но, несмотря на это, казался одетым небрежно, почти неряшливо. Как будто подчинялся кодексу одежды, но ни во что ее не ставил. Галстук был завязан неаккуратно, рубашка сбилась складками и вылезла из брюк; только туфли блестели, как новенькие.
– Немного предварительной информации, – сказал Маккейн, воинственно вперившись взглядом в транспортный поток. Он использовал малейшую возможность перестроиться в соседний ряд и кого-нибудь перегнать. – Мой офис расположен в Сити. Мне принадлежит инвестиционная фирма Earnestine Investments Limited. Эрнестина – это второе имя моей матери, кстати сказать. Я не особенно изобретателен в названиях моих фирм, – всегда называю их именами членов семьи. Стоимость нашего фонда составляет ровно пятьсот миллионов фунтов, что по размеру не много, но достаточно, чтобы быть серьезным игроком в бизнесе.
Джон почувствовал, как вытянулось его лицо. И это все? Простой финансовый делец. Единственное отличие состояло в том, что ему хитро удалось вызвать к себе интерес. Он поглубже погрузился в сиденье и мысленно вычеркнул этот день из жизни. На все, что предложит ему этот Маккейн, он скажет «нет», будь то контракты на пшеницу, свиную грудинку или ипотека, и как можно скорее вылетит назад. И дома тут же заменит все свои телефонные номера.
Мимо проплывали высотные дома, старинные особняки, сияющие фасады. Он едва смотрел на все это. Наконец они нырнули в светлый, просторный подземный гараж, там прошли несколько шагов от машины к лифту, и он поднял их на бесконечную, казалось, высоту. Когда сверкающие дверцы лифта разъехались в стороны, перед ними открылся просторный, светлый офис с длинными рядами пультов с телефонами и компьютерными экранами. За пультами сидели мужчины и женщины всех цветов кожи, говорили сразу по нескольким телефонам, ни на секунду не сводя напряженных взглядов с движущихся на экране диаграмм.
– Мы работаем преимущественно с акциями, – объяснил Маккейн, прокладывая путь сквозь гул голосов. – Часть моих людей занята валютными операциями, но в принципе мы не располагаем достаточной финансовой силой, чтобы по-настоящему делать деньги в этом бизнесе. Мы занимаемся этим, скорее, чтобы оставаться в форме.
Джон кисло улыбнулся. Так вот откуда ветер дует. Торговля валютой означала, насколько он успел за это время изучить, по-крупному скупать валюту какой-то страны или продавать ее, получая прибыль от крошечных колебаний обменного курса. Чтобы зарабатывать на этом деньги, надо инвестировать громадные суммы, сотни миллионов за сделку и более. Нетрудно догадаться, какое предложение сделает ему Маккейн.
Они дошли до бюро Маккейна – помещения, отгороженного от зала брокеров стеклянной стенкой. Бюро оказалось лишь вдвое меньше зала, и из его окон открывался ошеломительный вид на город. На полу лежал несколько вытертый персидский ковер, огромный стол с могучим кожаным креслом выглядел дорого, но безвкусно, и ни стулья перед столом для переговоров, ни полки для книг по стилю не подходили друг к другу.
– Пожалуйста, садитесь, мистер Фонтанелли, – предложил Маккейн, указывая на мягкий диван. – А вас, мистер Бенетти, могу я попросить подождать в приемной? Мисс О'Нил сделает вам кофе или что вы захотите.
Марко вопросительно посмотрел на Джона. Тот кивнул; долго эта встреча все равно не продлится. Телохранитель без лишних слов переместился во владения секретарши перед кабинетом, там стояли несколько стульев для посетителей. Маккейн закрыл за собой дверь, и плотный гомон голосов смолк, как отрезанный. Стеклянная стена, судя по всему, была звукоизолирующей.
– Так, – сказал он и принялся опускать жалюзи на стене. – Теперь забудьте об инвестиционной компании. Это всего лишь игрушка. Моя тренировочная площадка, так сказать. И уж точно я пригласил вас сюда не для того, чтобы предлагать вам выгодные инвестиции. Если у кого на этой планете и есть достаточно денег, так это у вас.
Джон удивленно поднял голову. Тогда что бы это могло быть?
– Я знаю о вас очень много, мистер Фонтанелли, как вы, без сомнения, уже заметили. Только ради приличия я расскажу вам кое-что о себе. – Маккейн уселся на край своего письменного стола и скрестил руки на груди. – Я родился в 1946 году здесь, в Лондоне. Мой отец, Филипп Кэллам Маккейн, был высокопоставленный офицер королевских ВВС, что имело следствием то, что я к пятнадцати годам сменил четырнадцать городов в восьми странах и сносно владел пятью иностранными языками. Сколько школ я посещал, я уже не знаю, но худо-бедно я ее закончил, и поскольку образ жизни моей семьи – то есть меня и моих родителей, братьев и сестер у меня нет – не выработал у меня чувства принадлежности к какой-то определенной национальности, меня влекло к международным концернам. После нескольких телодвижений туда и сюда я оказался в IBM и выучился на программиста. Это была середина шестидесятых, тогда еще штамповали перфокарты и возили взад-вперед магнитные ленты, а большие, громоздкие компьютеры стоили миллионы долларов. Кстати, я и по сей день не оставил программирование; мои брокеры, – он кивнул головой в сторону стеклянной стены с опущенными жалюзи, – работают частично с программами, которые написал я. В этом бизнесе все решает качество программного обеспечения; некоторые крупные брокерские фирмы на Уолл-стрит, которые ворочают миллиардами долларов, до одной трети из них инвестируют в обработку данных! Но, кажется, ни в одной из них нет босса, который мог бы сам приложить к этому руку.
Джон с удивлением глядел на этого заряженного энергией человека. С виду нельзя было представить, что он способен найти кнопку включения компьютера, не говоря уже о программировании.
– Я понимаю, – вяло сказал он, чтобы хоть что-то сказать.
– Ну, хорошо, вернемся к началу, – продолжил Маккейн, сделав неопределенный жест рукой. – Благодаря моему знанию языков я получал международные задания, и меня посылали в командировки по всей Европе. Бельгия, Франция, Германия, Испания… я бродяжничал повсюду и писал коммерческие и финансовые программы для клиентов IBM. Компьютерные системы, которые выходили за пределы государственных границ, принадлежали в основном банкам, и вскоре я стал этаким специалистом по транснациональным компьютерным проектам. Поэтому выбор пал на меня, когда в 1969 году из Италии поступил особый заказ, с большими запросами. – Маккейн посмотрел на него пронизывающим взглядом. – Заказчиком была, против всяких ожиданий, адвокатская контора из Флоренции.
Джон поперхнулся.
– Так это вы?.. – вырвалось у него против воли.
– Да. Первоначальную версию программы, которая управляет вашими счетами, написал я.
Марко листал неинтересный журнальчик, боковым зрением не упуская из виду своего подопечного, которого он видел в щелку жалюзи. Он настороженно поднял голову, когда Джон Фонтанелли вскочил и принялся ходить по просторному бюро, горячо жестикулируя. Маккейн тоже быстро ходил взад-вперед, что в его случае больше походило на то, как по арене топчется разъяренный бык. Но не походило на то, чтобы они вцепились друг другу в горло, и телохранитель расслабил мускулы, автоматически напрягшиеся в готовности к прыжку.
– Еще кофе? – спросила секретарша, очаровательная молодая женщина с рыжими волосами и бледной кожей, которой он, очевидно, нравился.
– Нет, спасибо, – улыбнулся он. – Но, может, я бы выпил стакан воды?
* * *
– Этот заказ стал поворотным пунктом моей жизни, – сказал Малькольм Маккейн. Теперь они оба сидели в креслах в уголке для переговоров, Маккейн – подавшись вперед, упершись локтями в колени. Он не сводил с Джона глаз. – Вакки с самого начала повели себя очень таинственно, никак не хотели говорить мне, в чем, собственно, состоит задача программы. Некоторое время я даже подозревал, что они хотят отмывать деньги мафии через систему, которую я должен был спрограммировать. Но когда разрабатываешь компьютерную программу, все выходит на свет божий. Программист – он ведь как исповедник, ему вы скажете все, что утаиваете от финансовых органов и прокуратуры – в противном случае система не будет работать. Мне пришлось тестировать написанную программу, и когда на экране возникла сумма в 365 миллиардов долларов, у меня глаза на лоб полезли, это вы, наверное, можете себе представить.
– 365 миллиардов? – эхом повторил Джон, ничего не понимая.
Маккейн кивнул:
– За прошедшие с того времени двадцать пять лет ваше состояние почти утроилось.
Джон раскрыл рот, но так и не придумал, что сказать, и снова закрыл его.
– Им пришлось открыть мне чистую правду, – продолжал Маккейн. – До того времени Вакки тщательно следили за тем, чтобы все двери в конторе были заперты. Но я сказал им о своих подозрениях насчет денег мафии или наркоторговли, и им волей-неволей пришлось показать мне архив и завещание Джакомо Фонтанелли, чтобы я не заявил на них в полицию. – Маккейн покачал головой. – Я был совершенно околдован. Это было самое невероятное дело, о каком мне приходилось слышать. И я был убежден – абсолютно убежден – в том, что нашел предназначение моей жизни. Я уволился из IBM, вернулся с моими немалыми сбережениями в Лондон и начал жадно учиться – изучал экономику, народное хозяйство, организацию производства, все вместе. Я жил в дешевой каморке без отопления, годами носил одни брюки и один пиджак, никуда не выходил, не курил, не пил, жил монахом – и грыз науки. Я всегда сидел в первом ряду, изводил преподавателей вопросами, все экзамены сдавал на отлично. Когда я закончил учебу, я пошел работать в банк, брокером, на практике закрепляя то, что изучил по активам, производным, торговле валютой и так далее. Потом основал собственную фирму, с моим собственным и заемным капиталом, и вкалывал днями и ночами. Понемногу все продвигалось вверх. И все эти годы, и в хорошие, и в плохие времена, я с нетерпением ждал этого момента, сегодняшнего дня, когда буду сидеть напротив вас, наследника состояния Фонтанелли, наследника триллиона долларов.
Джон заметил, что смотрит на этого человека широко раскрытыми глазами. От Маккейна исходила такая энергия, такая телесно ощутимая решимость, что казалось, будто сидишь перед клокочущей доменной печью.
– Боюсь, – медленно произнес Джон, – я не совсем вас понял.
– Моя миссия, моя жизненная задача, – объяснил Маккейн, мощно двигая челюстями, – состоит в том, чтобы поддержать вас и помочь вам исполнить прорицание Джакомо Фонтанелли. Не меньше и не больше. Все, что я делал до сих пор – учеба, основание этой фирмы, – было лишь подготовкой к этому заданию, тренировкой, упражнением, боем с тенью. Я должен был научиться обращению с деньгами, с большими деньгами. Уж если я решил быть вам полезным, я должен уметь вращаться в кругах финансовых магнатов. Это было единственной причиной. Богатство меня не интересует. Езжу ли я на «Ягуаре» или хожу пешком, мне все равно. Эту свободу я обрел тогда, двадцать пять лет назад. Ее дает человеку абсолютная одержимость одной-единственной целью. С тех пор я знаю, для чего родился на свет. Я так же твердо, как в утреннем восходе солнца, убежден в том, что не случайность, а Провидение привело меня во Флоренцию. Этот разговор между нами я уже тысячи раз проводил мысленно. Двадцать пять лет я работал на сегодняшний день, на этот час. Все, что у меня было, – контрольная дата, 23 апреля 1995 года – и телефонный номер. Телефонный номер гостевой комнаты, которая уже тогда была подготовлена на вилле Вакки. Я увидел этот номер в списке телефонного техника, который делал проводку. Я знал, что семья Вакки не изменит этот номер. И вот, – добавил он с почти оргиастическим удовлетворением, – это свершилось: вы здесь.
Джон сглотнул. Он не знал, что сказать. Этот человек был либо сумасшедший, либо гений. Либо то и другое вместе.
– Откуда вы знали, – спросил он, – что Вакки не сменят номер телефона?
Маккейн мрачно и коротко улыбнулся, его глаза не участвовали в этой улыбке.
– Ну, символическое значение числа 23 было явным. Контрольный день. И они не знали, что я знаю номер. Я следил за тем, чтобы не выдать себя. Мне было ясно, что я должен действовать втайне.
– Почему?
– Потому что мои намерения ставили под вопрос их компетенцию. – Он вдохнул так, будто не дышал с самого начала их разговора. – Я говорю вам это с нехорошим чувством, поскольку понимаю, как вы относитесь к семье Вакки. Они сделали вас богатым человеком, о чем вы и мечтать не могли, и они ничего не хотят за это взамен, даже благодарности. Они довольны уже тем, что выполнили обет своего предка. Поистине благородные люди, ничего не скажешь.
– Да, – кивнул Джон. – Именно так я это и вижу.
– Но на самом деле, – объяснил Маккейн, – есть теневые стороны и у них. Они осуществили неслыханное, этого у них не отнять. Но именно то, что сделало их способными к этому небывалому достижению, теперь будет тормозить их на этом пути. Вакки, мистер Фонтанелли, это люди, абсолютно фиксированные на сохранение, на поддержание, на традицию. Но если вы непредвзято спросите себя, что конкретно сделали Вакки, то обнаружите, что в части исполнения прорицания помочь вам они не смогут. Напротив, все надежды они возлагают как раз на вас. Что вам это удастся. Что вы, наследник, тот самый, кого Джакомо Фонтанелли увидел в своем видении, что вы вернете человечеству утраченное будущее. И вы остались с этой проблемой один на один, не так ли? Вакки отрезали вас от мира, отвлекли всеми этими игрушками, которые дает человеку богатство. Потому что в глубине души они не хотят, чтобы что-то было иначе, чем до сих пор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80