— Подожди, не бросай меня! — взмолилась я.В пугающе черных морских волнах отражались нависшие над ними тяжелые мрачные тучи. Мы все знали, почему нужно как можно быстрее добраться до пляжа. Молния над морем убивает все живое на любом расстоянии.Несмотря на страх, что-то подсказывало мне, чтобы я не спешила. Поэтому я притворилась, что мне трудно идти. Ориоль пришел мне на помощь, а когда мы достигли берега, разразился настоящий летний средиземноморский шторм, причем с такой силой, что тучи, казалось, в одно мгновение извергли из себя всю воду. На пляже никого не осталось. В возникшей суматохе другие ребята прихватили всю одежду и, наверное, даже не заметили нашего отсутствия. Завеса дождя сократила видимость до нескольких метров.Сказав, что у меня нет сил, я направилась в одно из немногих укромных мест между каменными глыбами. Мы промокли до нитки, а узкое убежище заставило нас тесно прижаться друг к другу. Я стремилась к этому. Ориоль всегда нравился мне, а в последние недели сводил меня с ума.Однако он не проявлял инициативы. Возможно, потому, что был застенчив. Или считал меня слишком юной, или я не нравилась ему, или он еще не созрел и подобные мысли не посещали его.— Мне холодно, — сказала я, прижимаясь к нему.Ориоль раскрыл объятия, чтобы согреть меня, и я почувствовала, как он дрожит. Ощутив его тепло, я забыла обо всем на свете. Для меня не существовало в этот миг ничего, кроме Ориоля. Я повернулась, чтобы заглянуть ему в глаза, такие голубые, несмотря на мрачное освещение. И это случилось. Его губы, поцелуй, объятия. Вкус его соленой кожи… Ревело море, молнии прорезали небо, хлестал дождь… Я до сих пор трепещу, вспоминая об этом.Помню мое последнее лето в Испании, шторм и поцелуй. Помню бурное море, песок, большие камни, дождь, ветер и мой первый любовный поцелуй. Я не забыла ничего, я помню его. ГЛАВА 6 Так продолжалось несколько недель. Я гордилась своими кольцами и, несмотря на превосходные отношения с Майком… продолжала носить перстень с кровавым камнем. Мне нравилось проецировать красный крест на бумагу, на салфетку или на простыни. Все связанное с этим кольцом было покрыто тайной. Как и почему оно попало ко мне? Интуитивно я понимала, что за этой загадкой кроется какая-то еще более глубокая тайна и что это не просто любезное подношение по случаю дня рождения.Каждый раз, когда я смотрела на кольцо, передо мной возникали образы раннего детства: мой крестный Энрик, его сын Ориоль, Луис и множество деталей прошлого, сохранившихся в памяти, но долго не привлекавших моего внимания.Я знала: что-то должно произойти, и кольцо — всего-навсего начало, но испытывала нетерпение и никак не могла совладеть с любопытством. Мои ожидания и предчувствия оправдались.— Мисс Вильсон, — сказал консьерж по внутреннему телефону. — Сегодня утром на ваше имя поступило заказное письмо.Сначала я подумала, что речь идет о каком-нибудь деле моих клиентов, но потом эта мысль показалась мне абсурдной. Я никогда не получала служебной почты на домашний адрес. Потом я убедила себя проявить осторожность, поскольку это могло быть письмо от убийцы или нечто подобное, распространенное в те времена.— Принести его сейчас? — спросил консьерж. — Письмо из Испании.— Да, пожалуйста.Меня охватило возбуждение. Вот оно! Так и должно было случиться!Когда я взяла письмо, у меня задрожали руки. С улыбкой, но не слишком любезно я раскланялась с сеньором Ли, однако он решил воспользоваться случаем и поговорить со мной о весьма важных вещах, касающихся сообщества собственников.Увидев, что отправитель письма барселонский нотариус, я не стала искать нож для разрезания конверта, а вскрыла его руками.«Сеньоре донье Кристине Вильсон.Уважаемая сеньора,Настоящим имею честь пригласить Вас на чтение второго завещания дона Энрика Бонаплаты, по которому вы являетесь одним из бенефициариев.Чтение состоится в нашей конторе в двенадцать часов в субботу 1 июня 2002 года. Просим подтвердить принятие данного предложения».Письмо было подписано тем же нотариусом.«Все, — сказала я себе, — теперь матери не удастся удержать меня. Я поеду в Барселону».И все же мать попыталась удержать меня. О письме я сообщила ей за столом, когда мы с Майком в следующее воскресенье навестили моих родителей. Мать не прокомментировала сообщение, но отец выразил удивление.— Завещание? Его должны были зачитать, а наследство поделить вскоре после смерти Энрика. Неужели он оставил два завещания? С условием вскрыть второе через четырнадцать лет после чтения первого? Как странно!Да, это было странно, очень странно. И загадочно.— Не стоит ехать, Кристина, — сказала мне мать, когда мы остались наедине. — Все это кажется мне подозрительным. Что-то в этом есть необычное, зловещее.— Но почему? Почему мне не следует ехать?— Не знаю, Кристина. Это сообщение о втором завещании абсурдно. Кто-то хочет завлечь тебя в Барселону.— Мам, ты что-то от меня скрываешь. В чем дело? Откуда этот страх? Почему мы туда никогда не возвращались, даже на короткое время? Почему ты не поддерживаешь отношений со своими друзьями?— Не знаю. Это предчувствие, что там тебя ожидает что-то плохое.— Я все равно поеду.— Не нужно, Кристина. — В ее голосе звучала тревога. — Забудь обо всем этом. Откажись от поездки. Пожалуйста.
Об отшлифованные подножия скал бешено бились волны. Они тащили за собой камни, и те, переворачиваясь, ударялись с глухим звуком, напоминающим стук костей. По небу мчались маленькие облака, и на ужасную сцену внизу падали то тени, то солнечный свет.На пляже группа мужчин в грязных лохмотьях, прикованных друг к другу и к деревянному брусу, кричали и спорили, что лучше: бежать или защищаться. Кое-кто молился, ожидая своей участи и безучастно глядя на то, как рубят головы их товарищам.Кровь заливали камни, землю, мертвые тела, тех, кто в отчаянии спорил, и… мои руки. А солнце то освещало сверкающую сталь палачей, то пряталось за облака. Смерть, как тень, стелилась по земле и оставляла трупы. Меня охватила глубокая печаль, но я была с теми, в серых туниках, кто умело и быстро оттягивал назад головы своих жертв и одним или двумя ударами ножа разрезал им горло до самой яремной вены. Один из моих товарищей, более молодой, убивая людей, плакал. А палач в темной тунике, украшенной справа вышивкой, поблескивал красным крестом, таким же, как и на моем перстне. Человек с кольцом был там. Он командовал убийцами, и все, что я видела, происходило на его глазах, тоже полных слез. Крики затихли, и движение приостановилось. Когда последний пленник испустил дух, человек с кольцом встал среди камней на колени, чтобы помолиться, и мне передалась его боль. Я тоже безутешно заплакала. Невыносимая жалость шла из глубины души.Очнулась я, сидя в кровати. Я действительно плакала, а чувство горечи и душевная боль были настолько реальными, что заснуть мне больше не удалось. К счастью, до того времени, когда я обычно вставала, оставалось всего полчаса, и я провела их, размышляя о своем ночном кошмаре. Что со мной происходило? Неужели на меня так воздействовал посмертный подарок Энрика? Связано ли это кольцо с ночными видениями прошлого, полными душевной боли? Посмотрев на свою руку, я заметила, что кольцо с кроваво-красным рубином блестело гораздо сильнее, чем кольцо с бриллиантом, свидетельством любви. Когда наконец зазвонил будильник, я испытала неимоверное облегчение. Как же мне хотелось вернуться в реальный мир! ГЛАВА 7 Спохватилась я уже после того, как закончилось утреннее слушание дела в суде. В моей сумочке не оказалось ни телефона, ни ключей, хотя бумажник и прочие вещи были на месте.И как только я потеряла их? Странно.— Рей, — обратилась я к коллеге, — дай мне свой мобильник. — Сеньор Ли, у меня пропали ключи на брелке. Звоню вам на всякий случай. Имейте это в виду.Он выразил крайнее удивление, и это встревожило меня.— Что происходит? — спросила я.— Но ведь вы сами отдали ключи специалистам, которые приходили сегодня утром.— Каким специалистам?! О чем вы говорите?— Да тем, кого вы пригласили отремонтировать вашу аудиосистему.— Ничего не понимаю. — Я растерялась.— Но, сеньорита Вильсон, неужели вы не помните? Вы позвонили утром и предупредили меня о том, что должны прийти специалисты и отремонтировать вашу аудиосистему. И сказали, что оставляете им свои ключи.Меня бросило в жар.— Я не звонила вам.— Вы просили сообщить вам по мобильнику, если что-то произойдет. Я так и сделал, когда эти люди ушли. Вы ответили «хорошо» и сказали «спасибо».— Нет, это была не я. У меня и телефон украли.У Боба Ли была вторая связка моих ключей, и мы пошли вместе осмотреть квартиру. Воры обыскали шкафы, сдвигали в сторону зеркала и картины, полагая, что там может быть сейф. Что они искали?Я воссоздала картину случившегося. Акция была тщательно спланирована. Кто-то знал, что я все утро проведу в суде. Кто-то, слышавший мои выступления в суде, какая-то женщина, способная имитировать мой голос. Тот, кто заметил, что в зале суда я отключала свой телефон. Кто-то украл телефон и ключи из моей сумочки, когда я готовилась к выступлению или просматривала бумаги.Затем воры ввели в заблуждение Боба. Женщина украла мой телефон на тот случай, если мне позвонит консьерж. В мою квартиру приходили двое мужчин. Один из них с чемоданом. Это удивило Боба, но, решив, что я в курсе дела, он успокоился.Воры разработали сложный план, но ничего не вынесли из дома. Это явно знатоки своего дела. Но то, что искали, они не нашли. Ушли с пустым чемоданом. Что же они искали?Жизнь моя менялась очень быстро. Сначала загадка второго кольца. Потом выясняется, что именно это кольцо носил мой крестный отец, которого я любила почти так же сильно, как своих родителей. Затем я узнаю, что он погиб, но не в результате дорожно-транспортного происшествия, как мне говорили, а совершив самоубийство. Майк замечает такой же перстень, как у меня, на руке Девы Марии. Эту картину Энрик подарил мне незадолго до своей смерти. Второй акт: меня приглашают на оглашение второго завещания через четырнадцать лет после смерти Энрика. А теперь далеко не заурядный вор проникает в мою квартиру и переворачивает там все вверх дном.Я не робкого десятка, порой даже неосмотрительна. Возможно, потому, что мне везло и со мной никогда ничего плохого не случалось. Но вторжение в мое жилище, то, что кто-то так легко вошел в мой дом, а также, находясь рядом со мной, обокрал меня, затем имитировал мой голос… все это нарушало мой покой. Я волновалась, ощущала страх, ранее мне неведомый. Внезапно я поняла, что весьма уязвима. Ко мне вернулось, но на сугубо личном уровне, то чувство опасности, которое я испытала после трагедии 11 сентября.Вместе с тем эти события живо интересовали и возбуждали меня.Не связано ли вторжение в мою квартиру с рубиновым кольцом?Едва я вышла из душевой, вытираясь полотенцем, как зазвонил телефон. Кто бы это мог быть в половине седьмого утра?— Кристина?— Да, это я. — Не задумываясь, я ответила по-испански. Мое имя никогда не произносилось по-английски. Удивительно, как наш мозг выбирает языки. Порой не успеваешь осознать, на каком языке разговариваешь. Но я сразу же определила, на каком языке говорят со мной с другого берега океана.— Привет, Кристина! Это Луис Касахоана. Помнишь меня?Луис? Едва включилась моя память, как возник образ улыбчивого мальчика-толстяка с пухленькими щечками. Луис — кузен Ориоля.— Луис! Ну конечно, я помню тебя! — Я обрадовалась, услышав его голос. — Непостижимо! Как ты узнал номер моего телефона? Ты, случайно, не в Нью-Йорке?— Нет. Я звоню из Барселоны. Извини за столь ранний звонок, но я хотел застать тебя дома до того, как ты уйдешь на работу.— Ну, так я здесь.— Нотариус пригласил тебя на оглашение завещания моего дяди?— Да. Вот уж неожиданность!— Надеюсь, ты приедешь?— Да.— Прекрасно! Скажи когда. Я встречу тебя в аэропорту.— Спасибо. Ты очень любезен, Луис. А что у Ориоля? Я много думала о вас с тех пор, как получила письмо от нотариуса.— У Ориоля все в порядке. Я потом тебе расскажу. Но звоню я для того, чтобы предупредить тебя кое о чем.— О чем же? — встревожилась я.— Энрик присылал тебе перед смертью картину?— Да.— Так вот, спрячь ее в надежном месте. Кое-кто проявляет к ней большой интерес.— Что ты говоришь!— Да. Эта картина имеет какое-то отношение к завещанию Энрика.— Какое?— Пока это только слухи и мои подозрения. Я узнаю это точно после оглашения завещания.— Но скажи мне, о чем говорят. — Любопытство снедало меня.— Полагаю, на этой картине есть что-то связанное с наследством. Это все.Я молчала. Те, кто проник в мою квартиру, искали картину. И знали, что она поместится в чемодане. Бог мой! Что кроется за всей этой мистикой?— О чем идет речь?— Не знаю. Приезжай в Барселону, и мы все выясним первого июня. — Я молчала и думала. Луис снова заговорил: — Знаешь, ходят слухи…— Нет, ничего не знаю. Откуда мне знать, если я живу здесь?— Говорят, будто мой дядя перед смертью искал сокровище, — Луис понизил голос.— Сокровище? — Мне не верилось. Это напоминало истории, придуманные Энриком, и восхищавшие нас, детей. Он даже затевал для нас троих игры, где мы искали сокровища и азартно носились по его огромному дому на проспекте Тибидабо. К этим играм прилагались нарисованные им схемы. Мой крестный отец остался в моей памяти творческой натурой. — Сокровище! Это очень похоже на Энрика.— Да, сокровище. Но это уже настоящее, — подтвердил Луис так тихо, что я едва поняла его. — Однако до первого июня мы ничего не узнаем.Я немного подумала. Перебрав свои детские воспоминания о моем собеседнике, я тут же отвергла историю с сокровищем. Луис всегда был мальчиком доверчивым и склонным к фантазиям. Но я понимала, что он не ответил на вопрос, живо интересовавший меня.— Луис?— Что? — Он снова заговорил обычным голосом.— Как ты узнал номер моего телефона?— Легко. — Луис усмехнулся. — Нотариус — друг нашей семьи. А твой адрес вовсе не засекречен. Он нанял человека, чтобы тот отыскал тебя в Нью-Йорке. Похоже, эти места притягивают к себе всех людей по фамилии Вильсон…Повесив трубку после разговора с Луисом, я сразу же позвонила отцу:— Дэдди, извини, что разбудила… да, картина, которую мне прислал Энрик в подарок на Пасху. Да, та самая, с Девой Марией. Пожалуйста, отнеси ее сегодня же в банк. И пусть она хранится там в сейфе…«Сокровище, — думала я, все еще стоя у телефона. — Черт побери, настоящее сокровище! — Потом недоверчиво покачала головой. — Дудки! Мы уже взрослые… хотя Луис, похоже, почти не изменился. Навсегда останется недостаточно взрослым для своего возраста. Маленький дурачок!»Надев спортивную одежду (Майк — сугубо мужскую, я — слегка кокетливую), мы бегали более получаса, и мне стало трудно выдерживать заданный им темп. Оставалось либо попросить его сбавить темп, либо отстать. Но я не хотела просить Майка о передышке. Ему же нравится показывать, что он сильнее. При этом он выпячивает грудь и высокомерно смотрит на меня. А мне нравится повторять, что я более рассудительна, поэтому время от времени я разыгрываю какую-либо сцену.Сцена с подвернувшейся лодыжкой — классическая. Я делаю вид, что мне больно, и лицо Майка выражает озабоченность. Я жалуюсь, и он поворачивается, словно хочет сказать: «Опять то же самое», но все же приходит на помощь. Майк массирует мне ногу, я опираюсь на него и порой не могу сдержать улыбки, когда он нагибается, чтобы приподнять лодыжку, и не видит моего лица.— Тебе больно? — встревоженно спрашивает Майк, не подозревая о том, что я едва сдерживаю смех.— Немножко, — отвечаю я таким тоном, который внушает сострадание, — но ты очень успокаиваешь боль. Это удивительно.Если же сдержать улыбку все-таки не удается, то я говорю, что мне щекотно. Иногда, переведя дух, я делаю стремительный бросок, и тогда отстает Майк.В таких случаях он, смеясь, сетует на то, что я обманываю его, а я все отрицаю. Порой я симулирую учащенное сердцебиение и проблемы с дыханием.В этот день все было иначе.— Майк, — крикнула я, когда он, не замечая меня, опередил меня на несколько метров. Обычно он оправдывается тем, что ему нужен более энергичный темп, чем тот, который задаю ему я.— Что? — ответил он, не сбавляя темпа.— Я уезжаю.— Что значит «уезжаю»? — Он остановился, чтобы подождать меня, и посмотрел на часы. — Но мы бегаем немногим более получаса. Я только начал разогреваться.— Я уезжаю в Барселону.— Да, мы поедем в Барселону, но до отъезда остается еще несколько недель.— Нет, Майк. В Барселону еду я. Одна.— Одна? Но ведь мы договорились, что я составлю тебе компанию!— Я передумала.— Но мы уже приготовили все, чтобы ехать вместе! Это стало бы для нас чем-то вроде предварительного медового месяца. — А теперь ты сообщаешь мне, что собираешься ехать одна!— Послушай меня, — взмолилась я. — Пойми. Эта поездка уже много раз срывалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Об отшлифованные подножия скал бешено бились волны. Они тащили за собой камни, и те, переворачиваясь, ударялись с глухим звуком, напоминающим стук костей. По небу мчались маленькие облака, и на ужасную сцену внизу падали то тени, то солнечный свет.На пляже группа мужчин в грязных лохмотьях, прикованных друг к другу и к деревянному брусу, кричали и спорили, что лучше: бежать или защищаться. Кое-кто молился, ожидая своей участи и безучастно глядя на то, как рубят головы их товарищам.Кровь заливали камни, землю, мертвые тела, тех, кто в отчаянии спорил, и… мои руки. А солнце то освещало сверкающую сталь палачей, то пряталось за облака. Смерть, как тень, стелилась по земле и оставляла трупы. Меня охватила глубокая печаль, но я была с теми, в серых туниках, кто умело и быстро оттягивал назад головы своих жертв и одним или двумя ударами ножа разрезал им горло до самой яремной вены. Один из моих товарищей, более молодой, убивая людей, плакал. А палач в темной тунике, украшенной справа вышивкой, поблескивал красным крестом, таким же, как и на моем перстне. Человек с кольцом был там. Он командовал убийцами, и все, что я видела, происходило на его глазах, тоже полных слез. Крики затихли, и движение приостановилось. Когда последний пленник испустил дух, человек с кольцом встал среди камней на колени, чтобы помолиться, и мне передалась его боль. Я тоже безутешно заплакала. Невыносимая жалость шла из глубины души.Очнулась я, сидя в кровати. Я действительно плакала, а чувство горечи и душевная боль были настолько реальными, что заснуть мне больше не удалось. К счастью, до того времени, когда я обычно вставала, оставалось всего полчаса, и я провела их, размышляя о своем ночном кошмаре. Что со мной происходило? Неужели на меня так воздействовал посмертный подарок Энрика? Связано ли это кольцо с ночными видениями прошлого, полными душевной боли? Посмотрев на свою руку, я заметила, что кольцо с кроваво-красным рубином блестело гораздо сильнее, чем кольцо с бриллиантом, свидетельством любви. Когда наконец зазвонил будильник, я испытала неимоверное облегчение. Как же мне хотелось вернуться в реальный мир! ГЛАВА 7 Спохватилась я уже после того, как закончилось утреннее слушание дела в суде. В моей сумочке не оказалось ни телефона, ни ключей, хотя бумажник и прочие вещи были на месте.И как только я потеряла их? Странно.— Рей, — обратилась я к коллеге, — дай мне свой мобильник. — Сеньор Ли, у меня пропали ключи на брелке. Звоню вам на всякий случай. Имейте это в виду.Он выразил крайнее удивление, и это встревожило меня.— Что происходит? — спросила я.— Но ведь вы сами отдали ключи специалистам, которые приходили сегодня утром.— Каким специалистам?! О чем вы говорите?— Да тем, кого вы пригласили отремонтировать вашу аудиосистему.— Ничего не понимаю. — Я растерялась.— Но, сеньорита Вильсон, неужели вы не помните? Вы позвонили утром и предупредили меня о том, что должны прийти специалисты и отремонтировать вашу аудиосистему. И сказали, что оставляете им свои ключи.Меня бросило в жар.— Я не звонила вам.— Вы просили сообщить вам по мобильнику, если что-то произойдет. Я так и сделал, когда эти люди ушли. Вы ответили «хорошо» и сказали «спасибо».— Нет, это была не я. У меня и телефон украли.У Боба Ли была вторая связка моих ключей, и мы пошли вместе осмотреть квартиру. Воры обыскали шкафы, сдвигали в сторону зеркала и картины, полагая, что там может быть сейф. Что они искали?Я воссоздала картину случившегося. Акция была тщательно спланирована. Кто-то знал, что я все утро проведу в суде. Кто-то, слышавший мои выступления в суде, какая-то женщина, способная имитировать мой голос. Тот, кто заметил, что в зале суда я отключала свой телефон. Кто-то украл телефон и ключи из моей сумочки, когда я готовилась к выступлению или просматривала бумаги.Затем воры ввели в заблуждение Боба. Женщина украла мой телефон на тот случай, если мне позвонит консьерж. В мою квартиру приходили двое мужчин. Один из них с чемоданом. Это удивило Боба, но, решив, что я в курсе дела, он успокоился.Воры разработали сложный план, но ничего не вынесли из дома. Это явно знатоки своего дела. Но то, что искали, они не нашли. Ушли с пустым чемоданом. Что же они искали?Жизнь моя менялась очень быстро. Сначала загадка второго кольца. Потом выясняется, что именно это кольцо носил мой крестный отец, которого я любила почти так же сильно, как своих родителей. Затем я узнаю, что он погиб, но не в результате дорожно-транспортного происшествия, как мне говорили, а совершив самоубийство. Майк замечает такой же перстень, как у меня, на руке Девы Марии. Эту картину Энрик подарил мне незадолго до своей смерти. Второй акт: меня приглашают на оглашение второго завещания через четырнадцать лет после смерти Энрика. А теперь далеко не заурядный вор проникает в мою квартиру и переворачивает там все вверх дном.Я не робкого десятка, порой даже неосмотрительна. Возможно, потому, что мне везло и со мной никогда ничего плохого не случалось. Но вторжение в мое жилище, то, что кто-то так легко вошел в мой дом, а также, находясь рядом со мной, обокрал меня, затем имитировал мой голос… все это нарушало мой покой. Я волновалась, ощущала страх, ранее мне неведомый. Внезапно я поняла, что весьма уязвима. Ко мне вернулось, но на сугубо личном уровне, то чувство опасности, которое я испытала после трагедии 11 сентября.Вместе с тем эти события живо интересовали и возбуждали меня.Не связано ли вторжение в мою квартиру с рубиновым кольцом?Едва я вышла из душевой, вытираясь полотенцем, как зазвонил телефон. Кто бы это мог быть в половине седьмого утра?— Кристина?— Да, это я. — Не задумываясь, я ответила по-испански. Мое имя никогда не произносилось по-английски. Удивительно, как наш мозг выбирает языки. Порой не успеваешь осознать, на каком языке разговариваешь. Но я сразу же определила, на каком языке говорят со мной с другого берега океана.— Привет, Кристина! Это Луис Касахоана. Помнишь меня?Луис? Едва включилась моя память, как возник образ улыбчивого мальчика-толстяка с пухленькими щечками. Луис — кузен Ориоля.— Луис! Ну конечно, я помню тебя! — Я обрадовалась, услышав его голос. — Непостижимо! Как ты узнал номер моего телефона? Ты, случайно, не в Нью-Йорке?— Нет. Я звоню из Барселоны. Извини за столь ранний звонок, но я хотел застать тебя дома до того, как ты уйдешь на работу.— Ну, так я здесь.— Нотариус пригласил тебя на оглашение завещания моего дяди?— Да. Вот уж неожиданность!— Надеюсь, ты приедешь?— Да.— Прекрасно! Скажи когда. Я встречу тебя в аэропорту.— Спасибо. Ты очень любезен, Луис. А что у Ориоля? Я много думала о вас с тех пор, как получила письмо от нотариуса.— У Ориоля все в порядке. Я потом тебе расскажу. Но звоню я для того, чтобы предупредить тебя кое о чем.— О чем же? — встревожилась я.— Энрик присылал тебе перед смертью картину?— Да.— Так вот, спрячь ее в надежном месте. Кое-кто проявляет к ней большой интерес.— Что ты говоришь!— Да. Эта картина имеет какое-то отношение к завещанию Энрика.— Какое?— Пока это только слухи и мои подозрения. Я узнаю это точно после оглашения завещания.— Но скажи мне, о чем говорят. — Любопытство снедало меня.— Полагаю, на этой картине есть что-то связанное с наследством. Это все.Я молчала. Те, кто проник в мою квартиру, искали картину. И знали, что она поместится в чемодане. Бог мой! Что кроется за всей этой мистикой?— О чем идет речь?— Не знаю. Приезжай в Барселону, и мы все выясним первого июня. — Я молчала и думала. Луис снова заговорил: — Знаешь, ходят слухи…— Нет, ничего не знаю. Откуда мне знать, если я живу здесь?— Говорят, будто мой дядя перед смертью искал сокровище, — Луис понизил голос.— Сокровище? — Мне не верилось. Это напоминало истории, придуманные Энриком, и восхищавшие нас, детей. Он даже затевал для нас троих игры, где мы искали сокровища и азартно носились по его огромному дому на проспекте Тибидабо. К этим играм прилагались нарисованные им схемы. Мой крестный отец остался в моей памяти творческой натурой. — Сокровище! Это очень похоже на Энрика.— Да, сокровище. Но это уже настоящее, — подтвердил Луис так тихо, что я едва поняла его. — Однако до первого июня мы ничего не узнаем.Я немного подумала. Перебрав свои детские воспоминания о моем собеседнике, я тут же отвергла историю с сокровищем. Луис всегда был мальчиком доверчивым и склонным к фантазиям. Но я понимала, что он не ответил на вопрос, живо интересовавший меня.— Луис?— Что? — Он снова заговорил обычным голосом.— Как ты узнал номер моего телефона?— Легко. — Луис усмехнулся. — Нотариус — друг нашей семьи. А твой адрес вовсе не засекречен. Он нанял человека, чтобы тот отыскал тебя в Нью-Йорке. Похоже, эти места притягивают к себе всех людей по фамилии Вильсон…Повесив трубку после разговора с Луисом, я сразу же позвонила отцу:— Дэдди, извини, что разбудила… да, картина, которую мне прислал Энрик в подарок на Пасху. Да, та самая, с Девой Марией. Пожалуйста, отнеси ее сегодня же в банк. И пусть она хранится там в сейфе…«Сокровище, — думала я, все еще стоя у телефона. — Черт побери, настоящее сокровище! — Потом недоверчиво покачала головой. — Дудки! Мы уже взрослые… хотя Луис, похоже, почти не изменился. Навсегда останется недостаточно взрослым для своего возраста. Маленький дурачок!»Надев спортивную одежду (Майк — сугубо мужскую, я — слегка кокетливую), мы бегали более получаса, и мне стало трудно выдерживать заданный им темп. Оставалось либо попросить его сбавить темп, либо отстать. Но я не хотела просить Майка о передышке. Ему же нравится показывать, что он сильнее. При этом он выпячивает грудь и высокомерно смотрит на меня. А мне нравится повторять, что я более рассудительна, поэтому время от времени я разыгрываю какую-либо сцену.Сцена с подвернувшейся лодыжкой — классическая. Я делаю вид, что мне больно, и лицо Майка выражает озабоченность. Я жалуюсь, и он поворачивается, словно хочет сказать: «Опять то же самое», но все же приходит на помощь. Майк массирует мне ногу, я опираюсь на него и порой не могу сдержать улыбки, когда он нагибается, чтобы приподнять лодыжку, и не видит моего лица.— Тебе больно? — встревоженно спрашивает Майк, не подозревая о том, что я едва сдерживаю смех.— Немножко, — отвечаю я таким тоном, который внушает сострадание, — но ты очень успокаиваешь боль. Это удивительно.Если же сдержать улыбку все-таки не удается, то я говорю, что мне щекотно. Иногда, переведя дух, я делаю стремительный бросок, и тогда отстает Майк.В таких случаях он, смеясь, сетует на то, что я обманываю его, а я все отрицаю. Порой я симулирую учащенное сердцебиение и проблемы с дыханием.В этот день все было иначе.— Майк, — крикнула я, когда он, не замечая меня, опередил меня на несколько метров. Обычно он оправдывается тем, что ему нужен более энергичный темп, чем тот, который задаю ему я.— Что? — ответил он, не сбавляя темпа.— Я уезжаю.— Что значит «уезжаю»? — Он остановился, чтобы подождать меня, и посмотрел на часы. — Но мы бегаем немногим более получаса. Я только начал разогреваться.— Я уезжаю в Барселону.— Да, мы поедем в Барселону, но до отъезда остается еще несколько недель.— Нет, Майк. В Барселону еду я. Одна.— Одна? Но ведь мы договорились, что я составлю тебе компанию!— Я передумала.— Но мы уже приготовили все, чтобы ехать вместе! Это стало бы для нас чем-то вроде предварительного медового месяца. — А теперь ты сообщаешь мне, что собираешься ехать одна!— Послушай меня, — взмолилась я. — Пойми. Эта поездка уже много раз срывалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36