Я засыпала. Это была ночь напряженных чувств, а теперь я отключалась. Мое незваное появление в церкви Святой Анны, то, как меня схватил Арнау д’Эстопинья, то, как меня представили тамплиерам, пляски троглодитов, прыжки через костер и мое беспокойство, когда Ориоль пошел в сосняк. Слишком много для одного ночного бдения. Неужели это и есть «лови момент»?Ориоль прекратил разговор и стал внимательно слушать певицу. А я, сидя на песке и прикрывшись пляжным полотенцем, которое Ориоль принес из машины, пыталась защититься от ночной сырости и одолевающей меня дремоты.Стрелок часов я не видела, но, как мне казалось, было около шести. Кто-то показал на горизонт над морем. Между черным небом и синим морем появилась серо-голубая линия. Оживились барабанщики и начали снова стучать по своим инструментам, пытаясь добиться отчетливого ритма. Когда забрезжил рассвет, все, кто имел хоть что-то, из чего мог извлечь звук, начали создавать шумовые эффекты, без всякого такта и ритма, но с чрезвычайным энтузиазмом. Потом горизонт осветили первые лучи солнца. Общая экзальтация усилилась, и все закричали, приветствуя светило. Я тоже закричала. Меня окружали троглодиты, поклонявшиеся своему божеству, и я была одной из них. Между тем солнце поднималось все выше, бросая на спокойные воды моря золотистые блики. В это время парень и девушка разделись донага и с воплями бросились в воду. За ними последовали другие. Я увидела, как Ориоль сбрасывает с себя одежду. И, окончательно избавившись от тяжкого дремотного состояния, я посмотрела на Ориоля и подумала, что мой дружок совсем неплохо сложен.— Идешь? — спросил он меня.Мне никогда еще не приходилось раздеваться на людях, но повторного приглашения я ждать не стала. Я небрежно бросила на полотенце свою одежду и побежала к морю рука об руку с Ориолем.Вода казалась теплой, и мы долго шли по отмели.По окончании водных процедур многие заснули на пляже, а мы решили вернуться в Барселону. Однако, одеваясь, я не нашла своих туфель. Занявшись поисками, я услышала у себя за спиной:— А ты, блондиночка, что сожгла в костре?Я обернулась, желая удостовериться, что это все та же Инес с металлическими инкрустациями. Она вытиралась полотенцем, и я с первого взгляда поняла, что мои ночные подозрения верны. Серьги висели у нее на сосках, на пупке и наверняка в более потаенных местах.Проявив покладистость, я ответила:— Ничего.— Ошибаешься, — со смехом возразила она. — Ты сожгла роскошные туфли.— Что?!Я надеялась, что она шутит.— То, что сегодняшняя ночь преподала тебе урок. Ходить по миру можно и без туфель по цене двести евро за пару. — Этот козел в юбке откровенно торжествовал. — Я кинула их в огонь, когда ты пошла в воду.— Ты издеваешься надо мной.— Нет, блондиночка. Теперь увидишь, что ходить разутой лучше.Уверенная, что она потешается, я все же подошла к костру. Кое-где он еще горел, и стой стороны, где я оставила свою одежду, в пламени лежали мои туфли. Я едва верила своим глазам.Эта негодяйка смеялась и, видимо, обсуждала этот подвиг со своей шайкой. Я признавала, что она права. Ходить можно и без туфель. И даже бегать. Не помню подробностей, но мое раздражение не знало границ, не помогли ни социальные условности, ни усталость, ни благоразумие. Такого от«блондиночки» та не ожидала. Она стояла спиной ко мне, болтая с приятелями, и когда я рванула ее за косу, рухнула на землю. Крепко ухватив Инес за волосы и обзывая сукиной дочерью, я поволокла ее по песку, несмотря на ее сопротивление. Не знаю, чем это закончилось бы, если бы Ориоль не оторвал меня от Инес. Мне было бы приятно бросить Инес в костер вслед за моими туфлями или хотя бы выдернуть у нее сережки из сосков. Но первый приступ ярости прошел, и я позволила Ориолю увести меня подальше от потасовки. «Перегруженная металлом» пришла в себя и, изрытая ругательства, смотрела на меня так, словно хотела раскроить мне череп.По пути в Барселону Ориоль смеялся. Касаясь пальцами ног резины, покрывавшей пол автомобиля, я подводила итог случившемуся. Троглодитка. Я вела себя еще хуже, чем троглодиты.— Теперь ты сможешь пройти по жизни без туфель по цене двести евро за пару? — смеялся Ориоль.Я тоже рассмеялась. Приключение стоило того и даже больше. Carpe diem. ГЛАВА 38 Разбудило меня монотонное жужжание мобильного телефона. Надо прекратить это надоедливое нытье. Жужжание и без того уже надоело мне, а сейчас разозлило еще больше. Ну кто может звонить в такой час? Кому пришло в голову, что я проснулась? Звонил Артур Буа, желая узнать, хорошо ли я провела ночь. Ночь? Да она до сих пор и осталась для меня именно ночью. Разумеется, поздно легла! Как только рассвело. Нет, тамплиеры приняли меня хорошо. Пообедать вместе? Нет, к сожалению, нет. Что, уже час дня? Простите, но мне хочется спать, позвоните позже. Тут я вспомнила, что отправилась на вербену без мобильного телефона. Ведь Артур собирался позвонить мне и узнать, все ли у меня в порядке. Размышляя о рассвете, о плеске волн и о нагом Ориоле, я задремала. Но проклятый телефон опять зажужжал. И как я не догадалась отключить его? На этот раз звонил возбужденный Луис.— Я нашел его! — кричал он.— Что?— Ключ, ключ, который поможет нам продолжить.— Что продолжить?— Этой ночью меня вдруг осенило! Я увидел его совершенно отчетливо. Объяснение этому содержится в письме Энрика. Я сейчас на Кадекес и направляюсь домой к Ориолю. Ты там?— Да.— Ну, тогда предупреди его, пока.Подняв жалюзи, я увидела Барселону. Она купалась в лучах послеполуденного солнца и, как мне показалось, была погружена в более глубокую дремоту, чем в обычный праздничный день. Или это отражало мое собственное состояние. Я приняла душ, и когда спустилась вниз, было уже больше трех часов. Если бы не Луис, я все еще спала бы. Однако я не питала к нему благодарности за то, что он взял на себя роль будильника.«Дорогой Луис,Помнишь, когда мы играли с Ориолем и Кристиной в поиски сокровища, я прятал следы в саду дома на бульваре Тибидабо? Это те же самые поиски. Только теперь настоящие.Будь счастлив вместе с Кристиной и Ориолем.Твой дядяЭнрик».Только и всего. В письме, адресованном Луису, сообщалось лишь это. Он громко прочитал его и вручил нам, дабы мы воочию убедились, что читать он умеет. Мы с Ориолем по очереди и детально ознакомились с содержанием письма. В нем не было сказано ничего, кроме этого. Сидя за столом в саду, возможно, чтобы избежать присутствия Алисы или потому, что в детстве сад был нашей территорией, мы молча смотрели на Луиса. Он же взирал на нас так, словно знал или думал, что знает больше, чем мы.— Не совсем ясно? — спросил он.Я ничего не понимала, и Ориоль, казалось, тоже. Мы только молча пожали плечами.— Следы. Он прятал следы в саду, — объяснил наконец Луис. — А какое у него было излюбленное место?— Камень, образующий устье колодца! — воскликнули мы.В нескольких метрах от места, где мы находились, есть участок, свободный от деревьев, а посредине этого участка — колодец. Его использовали по прямому назначению в конце девятнадцатого века, когда проточная вода в эту часть города не поступала. Мы же считали его чем-то декоративным. Впрочем, колодец имел некое магическое свойство — небольшой камень устья колодца, расположенный на уровне земли, отодвигался, открывая полость — главную составляющую многих наших игр, связанных с поисками сокровища. Из старших о ее существовании знал только Энрик.— Думаешь, он оставил там след для нас? — спросила я.— Конечно! В письме именно об этом и говорится.— Ну да, — согласилась я. — В письме говорится об этом, если ты хочешь понять его именно так.— Пошли? — предложил Ориоль, и от одного слова «пошли» у меня защемило под ложечкой. Точно также, как в детстве.Мы вскочили и, как маленькие, примчались к колодцу. В таких случаях каждому из нас самому хотелось повернуть камень, и Луис, помня об этом, решительно заявил, что на этот раз право отодвинуть камень принадлежит ему. Никто этого права не оспаривал, и он осторожно начал выдвигать камень. У меня неистово колотилось сердце. Наконец, после долгих и досадных проволочек, камень был вынут. Луис сунул в полость руку и, посмотрев на нас, одарил обоих улыбкой. Мне хотелось убить его; многие люди не изменяются с возрастом, вот и он оставался тем же невыносимым толстяком и испытывал наслаждение, когда оказывался в центре внимания.— Здесь что-то есть. — Луис извлек пластиковый сверток и осторожно развернул его. Внутри были револьвер и записка: «Теперь это уже не игра. Воспользуйтесь им в случае необходимости».У меня по телу побежали мурашки и возникло предчувствие беды. Это, видимо, было то самое орудие убийства, которое искал комиссар Кастильо. Из этого револьвера были убиты четыре человека, и он снился мне. И Энрик намекал на то, что он может быть снова использован.Однако оружие не указывало направления поисков сокровища.— А еще что-нибудь есть? — нетерпеливо спросила я.Нам пришлось еще раз вынести церемонию поисков, и наконец Луис, рука которого все еще была в полости, произнес:— Да.— Ну так вытаскивай это, черт бы тебя побрал, нечего медлить, — взорвалась я.Луис укоризненно посмотрел на меня, но сделал то, о чем его просили. Он вынул еще одну упаковку, но значительно меньшего размера. В ней находился лист бумаги с такой надписью:TU QUI LEGIS ORA PRO ME— Это на латыни, — пояснил Ориоль. — Здесь сказано: «Ты, прочитавший это, помолись за меня».— Как это соответствует культу рыцарства тамплиеров, — прошептала я.Мы посмотрели друг на друга. На лицах моих друзей застыло выражение удивления и досады. Энрик просил, чтобы мы помолились за него. И мы исполнили эту просьбу — я со слезами на глазах. Я представила себе, как он прячет револьвер, возможно, испытывая душевные муки и зная, что скоро умрет. Его грехи были так велики, что он нуждался в наших молитвах. Какие чувства владели им, когда он обращался к нам со своей посмертной просьбой? Может быть, чувства безысходного одиночества и страха — из-за того, что сделал, из-за того, что собирался сделать, из-за того, что должно было последовать за этим. Но почему? Что привело его к самоубийству?— Предлагаю пойти к обедне, — сказал Ориоль, прервав мои печальные размышления.Когда мы вошли в церковь, еще светило солнце.Я осмотрела в дневном свете интерьер церкви, которую покинула прошлой ночью. Религиозной экзальтации я не испытывала. Садовая площадка выглядела безмятежной. В ее конце, перед входом, ведущим с эспланады в крытую галерею, стоял крест. Сейчас от него остался только продолговатый обрубок камня. Верхнюю часть он, видимо, потерял во время одной из антиклерикальных смут, столь частых в Барселоне конца девятнадцатого и начала двадцатого века. Как жаль! Хотелось бы узнать, сколько у него было концов. У креста, который красовался на листке с расписанием обеден, как и у других, высеченных на камне в различных местах церкви, их было четыре. Как и у крестов, изображенных на плащах новых тамплиеров.— Бедные рыцари Христа использовали кресты двух типов, — пояснил Ориоль, когда я выразила недоумение. — Крест с четырьмя концами — это крест патриарший. Так его называют патриархи Иерусалима, Лотарингии и Калатравы. Возможно, он имеет еще несколько названий. Кроме этого креста тамплиеры использовали крест типа «печатка», все его стороны были равными, а концы раздвоены, как на твоем кольце.— А почему в этой церкви преимущественно кресты тамплиеров?— Потому что патриарший крест вызывал много споров. Его выставляли напоказ как рыцари ордена Гроба Господня, так и тамплиеры, а временами госпитальеры и, разумеется, рыцари Калатравы. Случилось так, что церковь Святой Анны была в Барселоне средоточием деятельности рыцарей Гроба Господня. Сейчас этот орден пользуется красным крестом, окруженным четырьмя мелкими, в память о пяти ранах Христа. И эта церковь по сей день — их официальная штаб-квартира в Каталонии.— А неофициально?— Ты уже знаешь. — Ориоль подмигнул мне.Давно я не отдавалась богослужению с таким усердием. Просьба, содержащаяся в записке Энрика, тронула меня до глубины души. А револьвер вызвал глубокую и мрачную скорбь, связанную с самыми болезненными воспоминаниями моей жизни — убийством братьев Буа. Как мог Энрик, страстно любящий жизнь, кого-то убить и покончить с собой? Он, надо полагать, был в полном отчаянии. И очень одинок. И как он мог покинуть Ориоля? Большую часть мессы я тихо плакала и молилась за упокой души Энрика. Время от времени я бросала взгляд на своих друзей. Ориоль, казалось, был сосредоточен так же, как и я, а Луис смотрел по сторонам, но, несомненно, прилагал усилия к тому, чтобы сосредоточенно читать молитвы, если он их еще помнил.Месса пошла мне на пользу. Когда она закончилась, мне стало значительно лучше. Я все еще вздыхала, но чувствовала себя отдохнувшей, почти счастливой. Я выполнила просьбу Энрика, молясь долго и усердно, и обещала себе периодически повторять это. Я надеялась, что помогла этим его душе не менее, чем себе самой.Ориоль подал нам знак и повел к двери, выходившей на крытую галерею. Проход справа вел к входу из церкви в зал, где проходили собрания тамплиеров, и меня охватила дрожь, когда я вспомнила о своем приключении и встрече с Арнау д'Эстопиньей.— Записка моего отца — это не только просьба помолиться за его душу, — тихо сказал Ориоль. — Уверен, наши молитвы помогли ему, но думаю также, что в этой записке он указал нам направление поисков.— Направление поисков? — переспросил Луис. Я напряглась.— Откуда тебе известно, что это след?— Посмотрите направо.Мы посмотрели и увидели у стены изваяние лежащего человека, Мигеля де Бореа, адмирал-генерала испанских галер, умершего много веков назад. Я вспомнила слова Артура о том, что эта церковь — еще и кладбище. Мы подошли ближе. Ориоль показал нам надгробный камень с надписью:TU QUI LEGIS ORA PRO MEМыс Луисом потеряли дар речи от удивления.— Когда же ты догадался? — спросил наконец Луис.— Сразу же. — На лице Ориоля заиграла лукавая улыбка. — Я хожу в эту церковь с детских лет. Знаю тут все до последней мелочи.Мне нечего было сказать. Я до хрипоты молилась и плакала из-за этой записки, а она, выходит, всего-навсего очередной шаг в игре. И эта свинья Ориоль развлекался, глядя на мои душевные муки. Потом я подумала, что в молитве не было ничего плохого и что Ориоль тоже молился. Но за ним оставался должок.— И что же нам делать теперь? — недоумевал Луис.— Сейчас мы выйдем в крытую галерею. Если приходской священник заметит, что я шушукаюсь в церкви, он рассердится так же, как сердился тогда, когда я был еще ребенком.И мы пошли обсуждать свой следующий шаг в закусочную на улице Святой Анны.Мы с Луисом решили, что следует приподнять надгробный камень и посмотреть, что внутри. «Мертвец», — ответил Ориоль. «Ну и что, — возразили мы, — надо посмотреть, что там еще есть». Ориоль считал это осквернением могилы. Он пояснил, что вскрытие могил связано с целым рядом этических, правовых и религиозных норм. Луис заметил, что поскольку Ориоль захватывает жилые дома, то есть частную собственность других лиц, его не должна смущать такая акция. К тому же владелец могилы не подаст жалобу. На что Ориоль ответил, что владелец не подаст, а священник подаст.— Ну и что, сделаем это ночью, когда его не будет в церкви, — настаивал Луис.Ориоль отказался обманывать священника, члена их общества. «Раз он один из ваших, пусть поможет нам», — парировали мы. На том и порешили.Когда мы пришли к священнику, тот завопил истошным голосом:— Что? Вы хотите открыть могилу адмирала? Забудьте об этом. — Он обратился к Ориолю: — То же самое хотел сделать твой отец, но я помешал ему. Кроме того, под изваянием ничего нет. Оно экспонировалось много лет в Морском музее.— Мой отец хотел открыть могилу? — удивился Ориоль.— Так он мне сказал. Он хотел положить что-то внутрь. Я не позволил ему. И он отдал это мне с тем, чтобы я вручил это вам, когда вам тоже захочется открыть могилу.И вот мы уже держали в руках связку бумаг того же вида и с такими же сургучными печатями, как бумаги из книжной лавки «Дель Гриаль».Мы светились от радости. Вот оно, недостающее звено! ГЛАВА 39 Мы опять превратились в детей. В самом деле, вспоминая теперь те дни, я ясно вижу, что мы то и дело возвращались в детство.Луис повез нас к себе домой, и все без устали возбужденно болтали. У него дома мы сломали сургучные печати, точно такие же, как на первой пачке документов. Бумага и почерк оказались теми же. Ориоль предложил читать с последних фраз первого документа. Луис так и сделал, и снова заговорил старый монах Арнау д'Эстопинья:— «Однако мне братья Химено и Рамон оказали особую честь. Они хотели сохранить лучшее, что содержалось в каждой посылке. После того как все было собрано в Миравете, я, если положение ухудшится, должен был отправиться с сокровищем в Пеньисколу, перевезти его туда на „
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36