Забудь об этом.
– О чем забыть?
Они не услышали, как Хлоя поднялась по лестнице. Теперь она стояла в дверном проеме, словно нарочно приняв очень эффектную позу. Уперев одну руку в бедро, она подняла другую к голове и собрала на затылке свои темно-рыжие волосы. Эта поза подчеркивала ее рост и стройность, и на мгновение Хлоя затмила своей красотой Пэнси.
От зоркого взора Пэнси ничто не могло укрыться.
– Привет! Ты ведь тоже была на просмотре, да?
– Пэнси, – сказала Элен, – это Хлоя Кэмпбелл, третья квартирантка Розы.
Секунду женщины внимательно разглядывали друг друга. Затем, оценивающе окинув друг друга взглядом, они заговорщически улыбнулись. Наблюдавшей за ними Элен показалось, что они входят в некий клуб для избранных, куда ей доступ навсегда закрыт. Ее вдруг стало ужасно угнетать сознание того, что она такая бесцветная и убогая.
– Так что же нужно позабыть? – снова спросила Хлоя свою подругу Элен.
– Да мы говорили об Оливере Монтиморе, – выпалила Пэнси прежде, чем Элен сообразила, что ответить. – Элен любезно предупредила меня, чтобы я на него не зарилась.
Элен очень хотелось ответить как-нибудь понебрежнее, но ничего не приходило в голову. Хлоя почувствовала напряжение и тактично постаралась его ослабить.
– В самом деле? – неопределенно откликнулась она, обводя взглядом комнату и притворяясь, что ей совершенно не интересно. В полуоткрытые окна были видны река и колледж Крайст-Черч, обои и мебель тут были точно такие же, как и у нее, только поновее, а на полу лежали новые ковры с густым ворсом. Хлоя посмотрела на двери, ведущие в соседние помещения. Одна вела в спальню, из которой виднелся вход в ванную, а вторая – в маленькую кухню.
– Да у тебя тут целая квартира, – с завистью сказала она Пэнси. – Я живу рядом, но у меня только одна комната и туалет с ванной.
– А у тебя какая комната? – спросила Пэнси у Элен, и та поняла, что ей таким образом предлагается перемирие.
Ее вовлекали в разговор, чтобы заключить перемирие в войне, которая по-настоящему и не начиналась.
Пэнси проявляет великодушие, подумала Элен. Она великодушнее меня… Хотя… Пэнси может себе это позволить.
– У меня крохотная комнатенка, квадратная келья под самой крышей, – сказала она, выдавливая из себя улыбку. – Комната для прислуги.
Хлоя и Пэнси облегченно расхохотались. Напряжение снялось.
– Как плохо… Вообще-то этот дом обнаружил мой отец, понятия не имею, каким образом. Мне кажется, жить в таком доме очень стильно. Он понимает толк в подобных вещах.
– Твой отец – Мейсфилд Уоррен? – спросила Хлоя.
– Ага.
Ну, конечно! Имя ее отца было практически синонимом сумасшедшего успеха. Он всего добился сам, имел безукоризненную репутацию и контролировал целую империю, куда входила нефтедобыча, выпуск газет, недвижимость и кинобизнес. Пэнси была его единственным чадом. Когда-нибудь она станет очень, очень богатой, и это превосходно дополнит ее поразительную красоту.
«Бедняжка Элен! – думала Хлоя. – Нет, ее златокудрый Аполлон не сможет устоять против такого соблазна».
А Элен стояла, уставившись на свои сжатые кулаки, и старалась вообще ни о чем не думать.
Чтобы заглушить в себе беспокойство, она повернулась к Хлое.
– Ланч прошел хорошо? – вежливо поинтересовалась она.
Хлоя рассмеялась, довольная тем, что предоставляется поговорить на эту тему.
– Превосходно! Я уже почти забыла, как восхитительно бывает встретить человека и ощутить, что тебя к нему тянет. А потом увидеть, что он испытывает то же самое чувство. И предвкушать, что из этого выйдет.
Она опустила руку, и собранные на затылке волосы упали ей на плечи. Она сразу стала много моложе, а на ее лице появилось почти детское волнение.
Ланч прошел очень удачно. Стефан Спарринг держался правильно: с одной стороны, доверительно, а с другой – сохранял дистанцию. Хлоя ненавидела, когда мужчины торопятся. Ей хотелось сперва узнать его поближе, и перед ее глазами стоял его взгляд и чуть кривая призывная улыбка.
Когда подошло время прощаться, Стефан накрыл ее руки своей ладонью.
– Вы поужинаете со мной когда-нибудь в ресторане для профессоров? Вас это позабавит.
– С удовольствием.
Она ответила этому спокойному, умному человеку так, как давно никому не отвечала. Вспомнив об этом, Хлоя снова улыбнулась.
– Будь осторожна, – предупредила ее Элен. – Стефан – ужасный сердцеед. И… ты знаешь, что он женат?
– Я знаю, что он женат, потому что он сам мне об этом сказал, – холодно ответила Хлоя.
«Элен порой бывает ужасной занудой. Умные люди так себя не ведут», – подумала она. А вслух продолжала:
– И я полагаю, что могу за себя постоять. Доктор Спарринг пусть лучше о себе беспокоится, а то как бы я его не съела. Он очень лакомый кусочек.
Все трое слегка натянуто рассмеялись, потом Пэнси спросила:
– А кто такой доктор Спарринг?
– Преподаватель английской литературы, – сказала Элен. – Он тоже присутствовал на просмотре.
– Да? – немного рассеянно откликнулась Пэнси. – Да, он мне показался интересным.
На мгновение воцарилось молчание. Затем Хлоя твердо заявила:
– Он интересует МЕНЯ!
И в наступившей тишине опять почувствовалось напряжение.
Элен взяла себя в руки. Пора было уходить. В дверях она что-то промычала на прощанье и с трудом вскарабкалась по ступенькам в свою пустую комнатушку.
Она ничего не могла поделать. Пэнси никуда не денется, и бессмысленно с ней враждовать. Можно только ждать… и прежде всего того, сдержит ли Оливер свое слово, придет ли к ней в Фоллиз-Хаус. Элен подошла к окну. Со своей верхотуры она видела крыши зданий, окружавших Кентерберийский Двор, и – так ей хотелось думать – даже окна комнаты Оливера.
Только ждать… Хотя это начинало напоминать тревожный дозор. А снизу до Элен доносились еле слышные отголоски беседы и взрывы хохота – это смеялись Хлоя и Пэнси. Дом, когда-то казавшийся Элен оплотом спокойствия, надежным, словно готический замок, теперь таил в себе смутную угрозу и намеки на еще не до конца оформившиеся таинственные союзы, в которых она была третьей лишней.
Внезапно Элен стало холодно и одиноко. Она вздрогнула. Ей так нужно было сейчас, чтобы Оливер согрел и ободрил ее, но он не приходил.
4
Элен подтянула колени к груди и положила на них подбородок. В ее комнате было холодно, а сидеть на подоконнике, прижавшись к замутненному стеклу, было еще холоднее, но Элен даже не думала о том, чтобы перебраться поближе к камину. Вместо этого она смотрела, не отрываясь, на Том-Тауэр и на гладкий каменный фасад Крайс-Черча. Стоял серый, пасмурный ноябрьский день, и злобный ветер трепал черные ветви деревьев. Элен видела внизу закутанных в зимние пальто прохожих с раскрасневшимися от холодного ветра, словно ободранными лицами.
До нее доносилось слабое журчание реки и приглушенный шум машин, но в доме царила полная тишина. Этот дом обладал свойством поглощать звуки и создавать у своих обитателей чувство, что они одни-одинешеньки на всем белом свете.
Когда-то Элен любила покой, но теперь он ее угнетал.
Работа, служившая всегда безотказным средством исцеления, теперь не помогала. Элен уже бог знает сколько дней пялилась в книги, но буквы прыгали перед ее глазами и в словах не было смысла. В результате она сдалась и прекратила заниматься. Голос совести постоянно укорял ее, но глубоко страдая от своего безделья, Элен никак не могла вернуться к письменному столу.
Она знала, что работа – это единственное оправдание ее пребывания в Оксфорде. И сознание этого причиняло ей самые ужасные муки. Раз она не работает, значит, ей нужно вернуться домой, туда, где она нужна!
Когда в последний раз они говорили по телефону, мама попыталась ради дочери скрыть свое беспокойство, но Элен все равно услышала тревогу в ее голосе. Ее мать так одинока, у них так мало денег, и искать моральной поддержки они могут только друг у друга.
Элен болезненно скривилась и прижалась лбом к холодной оконной раме.
«Что со мной происходит?» – снова спросила она себя, хотя прекрасно знала ответ.
Она совершила невозможное. Она влюбилась, влюбилась и теперь страдала от этого, но убежать от своей любви или забыть о ней не могла.
С тех пор как приехала Пэнси, Элен несколько раз встречалась с Оливером наедине, но ей всегда хотелось еще. Одним фактом своего существования он заслонял все в ее жизни. Увидев его за столом в кухне Розы, Элен забывала о том, что Роза следит за ними исподтишка. На репетициях – а она бывала на нескольких – все остальные актеры, даже Пэнси, казались лишь серыми тенями по сравнению с Оливером.
Она вдруг поняла, что ее глаза неотступно следят за каждым его движением, хотя на уровне сознания она презирала свою рабскую зависимость от Оливера.
Вроде бы приезд Пэнси ничего не изменил. Пэнси обращала на Оливера ничуть не больше внимания, чем на кого-либо другого. Она целыми днями хохотала и шутила, а все на нее глазели, все – от Оливера до Джерри Поула, который смотрел на нее, словно преданная собачонка. И независимо от Пэнси отношения Элен с Оливером были по-прежнему ни к чему не обязывающими, как в самом начале…
Но они все-таки продолжались.
Он мог положить ей руку на плечи и привлечь ее к себе, или поцеловать в затылок и собрать ее волосы на затылке, обнажив хрупкую белую шею. На секунду она, как слепая, поворачивалась к нему, а потом он опять уходил от нее.
Однажды, вскоре после просмотра, он зашел к Элен в комнату. Оливер привалился к закрытой двери, улыбнулся ей, и по блеску и какой-то отчужденности его глаз она поняла, что он опять принимал наркотики. Но у нее и в мыслях не было отказать ему, когда он потянулся к ней и усадил ее на узкую большую постель.
Элен прижалась к нему, не рассуждая, а лишь говоря себе:
«Здесь, сейчас он с тобой! Все остальное неважно».
Потом, когда он лежал в ее объятиях и Элен была согрета его теплом, она принялась внимательно разглядывать его лицо. Ей показалось, что она видит проглядывающего за чертами этого Оливера совсем другого, ласкового и нежного, ту часть его «я», которую он почему-то вынужден был скрывать, она понятия не имела почему.
Оливер задремал, а Элен продолжала лежать рядом с ним, прижавшись губами к его волосам и наслаждаясь тем, что сейчас он принадлежит ей.
Проснувшись, Оливер, похоже, прислушивался к чему-то, но в доме было тихо.
Затем он откатился в сторону, его жесты сразу стали ленивыми и уверенными, и Элен засомневалась: а существует ли вообще второй Оливер? Одевшись, он отказался выпить чаю, наспех поцеловал Элен и ушел.
Элен очень скоро научилась мириться с этим.
Он приходил и уходил, когда хотел, и пока она с благодарностью и ни о чем не спрашивая наслаждалась дарованными ей мгновениями; больше она ни о чем не просила.
А впрочем, даже если бы она и могла попросить, то не знала бы о чем.
Элен нахмурилась. До недавнего времени так все и было. Но сегодня все обстояло иначе. Она не просто впала в апатию, не видя Оливера, сегодня это было для нее мучительно. Она не видела Оливера целых четыре дня, и ужасно хотела с ним встретиться. Отчасти ей было так неуютно сегодняшним пасмурным днем, потому что ее тело тосковало по любимому.
«Как же прекрасно я раньше владела собой!» – подумала Элен.
Неужели страсть всегда такая? Такая сильная, что может вытеснить все остальное, и такая мучительная, когда она не находит ответа?
Еще ее томило тревожное предчувствие. Воздух в комнате был словно насыщен угрозой, и на мгновение Элен показалось, что и облака за окном тоже таят в себе угрозу. Но она с раздражением отмахнулась от своих фантазий. Элен, рациональная, голос которой иногда все же звучал, хоть и еле слышно, сказала ей, что она ведет себя глупо, ей нужно приняться за работу и позабыть про Оливера, пока он снова не объявится. Но Элен эмоциональная, подчинявшая теперь все своим прихотям, знала, что она неспособна так поступить.
Элен вновь погрузилась в болезненную апатию, ее снедали обида и нетерпение, и она ничего не могла с этим поделать. На нее давили тишина и одиночество, она их ощущала почти физически.
Внезапно Элен подскочила как ужаленная. Она больше не могла сидеть в своей комнате! Ей нужно было с кем-нибудь поговорить.
Элен постучалась к Хлое, но ей никто не ответил. Дверь Пэнси, расположенная в конце галереи, над лестницей, была открыта. Элен увидела кучу полиэтиленовых чехлов от пластинок, пустые чашки и разбросанную одежду и слегка улыбнулась. Пэнси всегда где-нибудь шлялась.
Опершись о резные перила, Элен посмотрела вниз. Стены, казалось, поглощали весь свет. В холле стояла оглушающая тишина. Но затем удивленная Элен расслышала тихие голоса. И почти сразу сообразила, что это радиопьеса. Должно быть, Роза слушает радио в кухне, плюхнувшись в обтрепанное кресло возле отопительного котла. Элен все еще побаивалась Розы, но сейчас ей так нужно было пообщаться хоть с каким-нибудь живым человеком, что она даже не поколебалась.
– Входи, милочка! – радостно воскликнула Роза. Она действительно восседала в кресле, положив на стул свои бесформенные, слоноподобные ножищи. – Садись, где хочешь. Вон, сними со стула эту груду.
Элен старалась не смотреть на переполненные пепельницы и грязные тарелки, загромождавшие стол. Роза была похожа на жирного паука, который благодушествует в своей крепкой, грязной паутине. Элен заходила туда редко, в основном в надежде застать у Розы Оливера. Когда это происходило, Элен не переставала поражаться: Оливер всегда выглядел скучающим и мрачным, да и кавардак его слегка раздражал.
Присев, Элен заметила Джерри, который стоял за дверью, облокотившись о кухонный стол. Он был небрит, в грязной одежде. Джерри держал в руке чашку и, уставившись в нее невидящим взглядом, поднес ее ко рту и отхлебнул большой глоток, обмочив губы. В кухне сильно пахло виски.
Элен беспокойно заерзала. Когда она сталкивалась с Джерри на галерее, один на один, он обязательно пытался ее потискать, бормоча что-то невразумительное.
– Не обращай на него внимания, – велела Роза. – У него сегодня плохой день.
Пэнси и Хлоя не раз шутили на эту тему. «Плохие дни» бывали тогда, когда Джерри напивался. А «хорошие» – когда он бывал трезв, хотя и не мог написать ни словечка, так что после одного-единственного, давно нашумевшего романа из-под пера Джерри не вышло ни строчки.
– Чай в чайнике, – сказала Роза Элен.
Потянувшись за чайником, Элен заметила налипшую на его стенку, засохшую капельку яичного желтка. Она налила в чашку темно-коричневой заварки, с трудом удержавшись от искушения протереть сперва чашку изнутри носовым платком.
– М-да, нечасто мне доводится тебя здесь видеть, дорогая. Что, поболтать захотелось?
В Розиных глазах светилась жадность, которую Элен предпочитала не замечать. Она кивнула, испытывая к Розе благодарность за ее сочувствие.
– Это все из-за работы. Мне нужно…
– Из-за работы? – усмехнулась Роза. – Нет, из-за работы так не выглядят, милочка. Это ведь из-за Оливера, да? Послушай моего совета. Давай ровно столько же, сколько получаешь взамен.
Стоявший в углу Джерри невесело хохотнул.
– Вечно этот Оливер! Везет дураку! Он имеет столько, сколько другим и не снилось, а ведет себя так, словно это и гроша ломаного не стоит, – в голосе Джерри звучала горечь и досада, однако Элен различила в нем еще и ворчливое восхищение. – Эх, будь я моложе… если бы можно было повернуть время вспять!
– Ты не будешь моложе. И ничего не повернешь вспять, – устало оборвала его Роза.
Элен посмотрела ему вслед – он побрел прочь, – а затем резко отвернулась. На миг она услышала в его голосе интонации Оливера, и сквозь искаженные черты Розиного брата проступили ясные черты возлюбленного Элен. Их родство наверняка было очень дальним, и такое сходство, даже мимолетное, было поразительным.
Роза взяла длинное, засаленное вязаное полотно и яростно заработала спицами. Заговорив вновь, она, похоже, напрочь позабыла про Оливера.
– Ты, наверное, думаешь: какой же неудачник этот бедный Джерри! Но видела бы ты его раньше. Он был красивый, талантливый… Женщины за него боролись. И он был так уверен, что станет богатым и знаменитым! Меня постоянно звали то туда, то сюда просто потому, что я была его сводной сестрой. Да, были времена…
Роза хрипло рассмеялась.
– И что же случилось?
– Все пошло насмарку! Джерри не выдержал ранней славы. Ему все слишком быстро и легко досталось, и он упустил свой шанс. А теперь безуспешно пытается наверстать упущенное.
– Грустно, – с отсутствующим видом заметила Элен.
– Грустно? Вовсе нет! Драматично – это да… – голос Розы звучал резко. – Он счастливее многих. У него хоть когда-то что-то было. Знаешь, – задумчиво добавила она, словно эта мысль только что пришла ей в голову. – Я думаю, Оливер немного похож на него.
– Нет, не похож! – теперь уже голос Элен звучал резко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
– О чем забыть?
Они не услышали, как Хлоя поднялась по лестнице. Теперь она стояла в дверном проеме, словно нарочно приняв очень эффектную позу. Уперев одну руку в бедро, она подняла другую к голове и собрала на затылке свои темно-рыжие волосы. Эта поза подчеркивала ее рост и стройность, и на мгновение Хлоя затмила своей красотой Пэнси.
От зоркого взора Пэнси ничто не могло укрыться.
– Привет! Ты ведь тоже была на просмотре, да?
– Пэнси, – сказала Элен, – это Хлоя Кэмпбелл, третья квартирантка Розы.
Секунду женщины внимательно разглядывали друг друга. Затем, оценивающе окинув друг друга взглядом, они заговорщически улыбнулись. Наблюдавшей за ними Элен показалось, что они входят в некий клуб для избранных, куда ей доступ навсегда закрыт. Ее вдруг стало ужасно угнетать сознание того, что она такая бесцветная и убогая.
– Так что же нужно позабыть? – снова спросила Хлоя свою подругу Элен.
– Да мы говорили об Оливере Монтиморе, – выпалила Пэнси прежде, чем Элен сообразила, что ответить. – Элен любезно предупредила меня, чтобы я на него не зарилась.
Элен очень хотелось ответить как-нибудь понебрежнее, но ничего не приходило в голову. Хлоя почувствовала напряжение и тактично постаралась его ослабить.
– В самом деле? – неопределенно откликнулась она, обводя взглядом комнату и притворяясь, что ей совершенно не интересно. В полуоткрытые окна были видны река и колледж Крайст-Черч, обои и мебель тут были точно такие же, как и у нее, только поновее, а на полу лежали новые ковры с густым ворсом. Хлоя посмотрела на двери, ведущие в соседние помещения. Одна вела в спальню, из которой виднелся вход в ванную, а вторая – в маленькую кухню.
– Да у тебя тут целая квартира, – с завистью сказала она Пэнси. – Я живу рядом, но у меня только одна комната и туалет с ванной.
– А у тебя какая комната? – спросила Пэнси у Элен, и та поняла, что ей таким образом предлагается перемирие.
Ее вовлекали в разговор, чтобы заключить перемирие в войне, которая по-настоящему и не начиналась.
Пэнси проявляет великодушие, подумала Элен. Она великодушнее меня… Хотя… Пэнси может себе это позволить.
– У меня крохотная комнатенка, квадратная келья под самой крышей, – сказала она, выдавливая из себя улыбку. – Комната для прислуги.
Хлоя и Пэнси облегченно расхохотались. Напряжение снялось.
– Как плохо… Вообще-то этот дом обнаружил мой отец, понятия не имею, каким образом. Мне кажется, жить в таком доме очень стильно. Он понимает толк в подобных вещах.
– Твой отец – Мейсфилд Уоррен? – спросила Хлоя.
– Ага.
Ну, конечно! Имя ее отца было практически синонимом сумасшедшего успеха. Он всего добился сам, имел безукоризненную репутацию и контролировал целую империю, куда входила нефтедобыча, выпуск газет, недвижимость и кинобизнес. Пэнси была его единственным чадом. Когда-нибудь она станет очень, очень богатой, и это превосходно дополнит ее поразительную красоту.
«Бедняжка Элен! – думала Хлоя. – Нет, ее златокудрый Аполлон не сможет устоять против такого соблазна».
А Элен стояла, уставившись на свои сжатые кулаки, и старалась вообще ни о чем не думать.
Чтобы заглушить в себе беспокойство, она повернулась к Хлое.
– Ланч прошел хорошо? – вежливо поинтересовалась она.
Хлоя рассмеялась, довольная тем, что предоставляется поговорить на эту тему.
– Превосходно! Я уже почти забыла, как восхитительно бывает встретить человека и ощутить, что тебя к нему тянет. А потом увидеть, что он испытывает то же самое чувство. И предвкушать, что из этого выйдет.
Она опустила руку, и собранные на затылке волосы упали ей на плечи. Она сразу стала много моложе, а на ее лице появилось почти детское волнение.
Ланч прошел очень удачно. Стефан Спарринг держался правильно: с одной стороны, доверительно, а с другой – сохранял дистанцию. Хлоя ненавидела, когда мужчины торопятся. Ей хотелось сперва узнать его поближе, и перед ее глазами стоял его взгляд и чуть кривая призывная улыбка.
Когда подошло время прощаться, Стефан накрыл ее руки своей ладонью.
– Вы поужинаете со мной когда-нибудь в ресторане для профессоров? Вас это позабавит.
– С удовольствием.
Она ответила этому спокойному, умному человеку так, как давно никому не отвечала. Вспомнив об этом, Хлоя снова улыбнулась.
– Будь осторожна, – предупредила ее Элен. – Стефан – ужасный сердцеед. И… ты знаешь, что он женат?
– Я знаю, что он женат, потому что он сам мне об этом сказал, – холодно ответила Хлоя.
«Элен порой бывает ужасной занудой. Умные люди так себя не ведут», – подумала она. А вслух продолжала:
– И я полагаю, что могу за себя постоять. Доктор Спарринг пусть лучше о себе беспокоится, а то как бы я его не съела. Он очень лакомый кусочек.
Все трое слегка натянуто рассмеялись, потом Пэнси спросила:
– А кто такой доктор Спарринг?
– Преподаватель английской литературы, – сказала Элен. – Он тоже присутствовал на просмотре.
– Да? – немного рассеянно откликнулась Пэнси. – Да, он мне показался интересным.
На мгновение воцарилось молчание. Затем Хлоя твердо заявила:
– Он интересует МЕНЯ!
И в наступившей тишине опять почувствовалось напряжение.
Элен взяла себя в руки. Пора было уходить. В дверях она что-то промычала на прощанье и с трудом вскарабкалась по ступенькам в свою пустую комнатушку.
Она ничего не могла поделать. Пэнси никуда не денется, и бессмысленно с ней враждовать. Можно только ждать… и прежде всего того, сдержит ли Оливер свое слово, придет ли к ней в Фоллиз-Хаус. Элен подошла к окну. Со своей верхотуры она видела крыши зданий, окружавших Кентерберийский Двор, и – так ей хотелось думать – даже окна комнаты Оливера.
Только ждать… Хотя это начинало напоминать тревожный дозор. А снизу до Элен доносились еле слышные отголоски беседы и взрывы хохота – это смеялись Хлоя и Пэнси. Дом, когда-то казавшийся Элен оплотом спокойствия, надежным, словно готический замок, теперь таил в себе смутную угрозу и намеки на еще не до конца оформившиеся таинственные союзы, в которых она была третьей лишней.
Внезапно Элен стало холодно и одиноко. Она вздрогнула. Ей так нужно было сейчас, чтобы Оливер согрел и ободрил ее, но он не приходил.
4
Элен подтянула колени к груди и положила на них подбородок. В ее комнате было холодно, а сидеть на подоконнике, прижавшись к замутненному стеклу, было еще холоднее, но Элен даже не думала о том, чтобы перебраться поближе к камину. Вместо этого она смотрела, не отрываясь, на Том-Тауэр и на гладкий каменный фасад Крайс-Черча. Стоял серый, пасмурный ноябрьский день, и злобный ветер трепал черные ветви деревьев. Элен видела внизу закутанных в зимние пальто прохожих с раскрасневшимися от холодного ветра, словно ободранными лицами.
До нее доносилось слабое журчание реки и приглушенный шум машин, но в доме царила полная тишина. Этот дом обладал свойством поглощать звуки и создавать у своих обитателей чувство, что они одни-одинешеньки на всем белом свете.
Когда-то Элен любила покой, но теперь он ее угнетал.
Работа, служившая всегда безотказным средством исцеления, теперь не помогала. Элен уже бог знает сколько дней пялилась в книги, но буквы прыгали перед ее глазами и в словах не было смысла. В результате она сдалась и прекратила заниматься. Голос совести постоянно укорял ее, но глубоко страдая от своего безделья, Элен никак не могла вернуться к письменному столу.
Она знала, что работа – это единственное оправдание ее пребывания в Оксфорде. И сознание этого причиняло ей самые ужасные муки. Раз она не работает, значит, ей нужно вернуться домой, туда, где она нужна!
Когда в последний раз они говорили по телефону, мама попыталась ради дочери скрыть свое беспокойство, но Элен все равно услышала тревогу в ее голосе. Ее мать так одинока, у них так мало денег, и искать моральной поддержки они могут только друг у друга.
Элен болезненно скривилась и прижалась лбом к холодной оконной раме.
«Что со мной происходит?» – снова спросила она себя, хотя прекрасно знала ответ.
Она совершила невозможное. Она влюбилась, влюбилась и теперь страдала от этого, но убежать от своей любви или забыть о ней не могла.
С тех пор как приехала Пэнси, Элен несколько раз встречалась с Оливером наедине, но ей всегда хотелось еще. Одним фактом своего существования он заслонял все в ее жизни. Увидев его за столом в кухне Розы, Элен забывала о том, что Роза следит за ними исподтишка. На репетициях – а она бывала на нескольких – все остальные актеры, даже Пэнси, казались лишь серыми тенями по сравнению с Оливером.
Она вдруг поняла, что ее глаза неотступно следят за каждым его движением, хотя на уровне сознания она презирала свою рабскую зависимость от Оливера.
Вроде бы приезд Пэнси ничего не изменил. Пэнси обращала на Оливера ничуть не больше внимания, чем на кого-либо другого. Она целыми днями хохотала и шутила, а все на нее глазели, все – от Оливера до Джерри Поула, который смотрел на нее, словно преданная собачонка. И независимо от Пэнси отношения Элен с Оливером были по-прежнему ни к чему не обязывающими, как в самом начале…
Но они все-таки продолжались.
Он мог положить ей руку на плечи и привлечь ее к себе, или поцеловать в затылок и собрать ее волосы на затылке, обнажив хрупкую белую шею. На секунду она, как слепая, поворачивалась к нему, а потом он опять уходил от нее.
Однажды, вскоре после просмотра, он зашел к Элен в комнату. Оливер привалился к закрытой двери, улыбнулся ей, и по блеску и какой-то отчужденности его глаз она поняла, что он опять принимал наркотики. Но у нее и в мыслях не было отказать ему, когда он потянулся к ней и усадил ее на узкую большую постель.
Элен прижалась к нему, не рассуждая, а лишь говоря себе:
«Здесь, сейчас он с тобой! Все остальное неважно».
Потом, когда он лежал в ее объятиях и Элен была согрета его теплом, она принялась внимательно разглядывать его лицо. Ей показалось, что она видит проглядывающего за чертами этого Оливера совсем другого, ласкового и нежного, ту часть его «я», которую он почему-то вынужден был скрывать, она понятия не имела почему.
Оливер задремал, а Элен продолжала лежать рядом с ним, прижавшись губами к его волосам и наслаждаясь тем, что сейчас он принадлежит ей.
Проснувшись, Оливер, похоже, прислушивался к чему-то, но в доме было тихо.
Затем он откатился в сторону, его жесты сразу стали ленивыми и уверенными, и Элен засомневалась: а существует ли вообще второй Оливер? Одевшись, он отказался выпить чаю, наспех поцеловал Элен и ушел.
Элен очень скоро научилась мириться с этим.
Он приходил и уходил, когда хотел, и пока она с благодарностью и ни о чем не спрашивая наслаждалась дарованными ей мгновениями; больше она ни о чем не просила.
А впрочем, даже если бы она и могла попросить, то не знала бы о чем.
Элен нахмурилась. До недавнего времени так все и было. Но сегодня все обстояло иначе. Она не просто впала в апатию, не видя Оливера, сегодня это было для нее мучительно. Она не видела Оливера целых четыре дня, и ужасно хотела с ним встретиться. Отчасти ей было так неуютно сегодняшним пасмурным днем, потому что ее тело тосковало по любимому.
«Как же прекрасно я раньше владела собой!» – подумала Элен.
Неужели страсть всегда такая? Такая сильная, что может вытеснить все остальное, и такая мучительная, когда она не находит ответа?
Еще ее томило тревожное предчувствие. Воздух в комнате был словно насыщен угрозой, и на мгновение Элен показалось, что и облака за окном тоже таят в себе угрозу. Но она с раздражением отмахнулась от своих фантазий. Элен, рациональная, голос которой иногда все же звучал, хоть и еле слышно, сказала ей, что она ведет себя глупо, ей нужно приняться за работу и позабыть про Оливера, пока он снова не объявится. Но Элен эмоциональная, подчинявшая теперь все своим прихотям, знала, что она неспособна так поступить.
Элен вновь погрузилась в болезненную апатию, ее снедали обида и нетерпение, и она ничего не могла с этим поделать. На нее давили тишина и одиночество, она их ощущала почти физически.
Внезапно Элен подскочила как ужаленная. Она больше не могла сидеть в своей комнате! Ей нужно было с кем-нибудь поговорить.
Элен постучалась к Хлое, но ей никто не ответил. Дверь Пэнси, расположенная в конце галереи, над лестницей, была открыта. Элен увидела кучу полиэтиленовых чехлов от пластинок, пустые чашки и разбросанную одежду и слегка улыбнулась. Пэнси всегда где-нибудь шлялась.
Опершись о резные перила, Элен посмотрела вниз. Стены, казалось, поглощали весь свет. В холле стояла оглушающая тишина. Но затем удивленная Элен расслышала тихие голоса. И почти сразу сообразила, что это радиопьеса. Должно быть, Роза слушает радио в кухне, плюхнувшись в обтрепанное кресло возле отопительного котла. Элен все еще побаивалась Розы, но сейчас ей так нужно было пообщаться хоть с каким-нибудь живым человеком, что она даже не поколебалась.
– Входи, милочка! – радостно воскликнула Роза. Она действительно восседала в кресле, положив на стул свои бесформенные, слоноподобные ножищи. – Садись, где хочешь. Вон, сними со стула эту груду.
Элен старалась не смотреть на переполненные пепельницы и грязные тарелки, загромождавшие стол. Роза была похожа на жирного паука, который благодушествует в своей крепкой, грязной паутине. Элен заходила туда редко, в основном в надежде застать у Розы Оливера. Когда это происходило, Элен не переставала поражаться: Оливер всегда выглядел скучающим и мрачным, да и кавардак его слегка раздражал.
Присев, Элен заметила Джерри, который стоял за дверью, облокотившись о кухонный стол. Он был небрит, в грязной одежде. Джерри держал в руке чашку и, уставившись в нее невидящим взглядом, поднес ее ко рту и отхлебнул большой глоток, обмочив губы. В кухне сильно пахло виски.
Элен беспокойно заерзала. Когда она сталкивалась с Джерри на галерее, один на один, он обязательно пытался ее потискать, бормоча что-то невразумительное.
– Не обращай на него внимания, – велела Роза. – У него сегодня плохой день.
Пэнси и Хлоя не раз шутили на эту тему. «Плохие дни» бывали тогда, когда Джерри напивался. А «хорошие» – когда он бывал трезв, хотя и не мог написать ни словечка, так что после одного-единственного, давно нашумевшего романа из-под пера Джерри не вышло ни строчки.
– Чай в чайнике, – сказала Роза Элен.
Потянувшись за чайником, Элен заметила налипшую на его стенку, засохшую капельку яичного желтка. Она налила в чашку темно-коричневой заварки, с трудом удержавшись от искушения протереть сперва чашку изнутри носовым платком.
– М-да, нечасто мне доводится тебя здесь видеть, дорогая. Что, поболтать захотелось?
В Розиных глазах светилась жадность, которую Элен предпочитала не замечать. Она кивнула, испытывая к Розе благодарность за ее сочувствие.
– Это все из-за работы. Мне нужно…
– Из-за работы? – усмехнулась Роза. – Нет, из-за работы так не выглядят, милочка. Это ведь из-за Оливера, да? Послушай моего совета. Давай ровно столько же, сколько получаешь взамен.
Стоявший в углу Джерри невесело хохотнул.
– Вечно этот Оливер! Везет дураку! Он имеет столько, сколько другим и не снилось, а ведет себя так, словно это и гроша ломаного не стоит, – в голосе Джерри звучала горечь и досада, однако Элен различила в нем еще и ворчливое восхищение. – Эх, будь я моложе… если бы можно было повернуть время вспять!
– Ты не будешь моложе. И ничего не повернешь вспять, – устало оборвала его Роза.
Элен посмотрела ему вслед – он побрел прочь, – а затем резко отвернулась. На миг она услышала в его голосе интонации Оливера, и сквозь искаженные черты Розиного брата проступили ясные черты возлюбленного Элен. Их родство наверняка было очень дальним, и такое сходство, даже мимолетное, было поразительным.
Роза взяла длинное, засаленное вязаное полотно и яростно заработала спицами. Заговорив вновь, она, похоже, напрочь позабыла про Оливера.
– Ты, наверное, думаешь: какой же неудачник этот бедный Джерри! Но видела бы ты его раньше. Он был красивый, талантливый… Женщины за него боролись. И он был так уверен, что станет богатым и знаменитым! Меня постоянно звали то туда, то сюда просто потому, что я была его сводной сестрой. Да, были времена…
Роза хрипло рассмеялась.
– И что же случилось?
– Все пошло насмарку! Джерри не выдержал ранней славы. Ему все слишком быстро и легко досталось, и он упустил свой шанс. А теперь безуспешно пытается наверстать упущенное.
– Грустно, – с отсутствующим видом заметила Элен.
– Грустно? Вовсе нет! Драматично – это да… – голос Розы звучал резко. – Он счастливее многих. У него хоть когда-то что-то было. Знаешь, – задумчиво добавила она, словно эта мысль только что пришла ей в голову. – Я думаю, Оливер немного похож на него.
– Нет, не похож! – теперь уже голос Элен звучал резко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50