На картинке была красивая белокурая девочка, скакавшая на белом коне к горным кручам, поднимавшимся на заднем плане. Рамка треснула и еле держалась, но Марта Лайонс обращалась с ней осторожно.
– Это Уинслоу Гомер, – объяснила она Канде. – Хороший американский художник.
– А мне кажется, что это просто старый хлам, – заявила Канда, никогда не видевшая ни гор, ни белых лошадей. Она понимала, что мать ожидала от нее признания того, что она называла «изящные вещички», но считала, что все это пустая трата времени, если ты живешь на Пятой улице. Быть может когда-нибудь, если разбогатеет, она станет покупать себе картины, но они уж точно не будут в ветхих рамах.
Мама снова покачала головой, доставая из сумки голубое, праздничное платье, которое выглядело почти новым.
– Я подумала, что на тебе оно будет неплохо выглядеть, моя сладкая. И тут всего-то и нужно, что сделать пару складок на талии…
– Почему бы тебе не оставить его для Чарлины? – сказала Канда, для которой сама мысль о благотворительности казалась такой же ненавистной, как и мысль о людской черствости.
Мама опустила платье на колени и взяла Канду за руку.
– Канда, сладкая моя, нет никакого позора, если ты принимаешь что-то, что тебе дают. Я уже устала повторять тебе, какая существует разница между чувством собственного достоинства и гордостью. Достоинство – это личное… оно у тебя внутри, и никто не сможет забрать его у тебя, как бы ты ни была бедна. А вот гордость – это слабость и грех… она разъедает тебе душу. И я боюсь, когда вижу ее в твоей душе. Это напоминает мне… – И она замолчала, но Канда знала, чего не договорила мама. Она была похожа на отца, и это не радовало мать. Канда выдернула руку и отошла к плите.
Через мгновение в квартиру ворвалась Чарлина, осыпая маму объятиями и поцелуями, заставляя ее улыбаться так, как никогда не могла заставить Канда. Бурными восклицаниями она одобрила и красивую картину, и нарядное платье, а когда узнала, что оно предназначается ей, то восторгам не было конца.
Канда накрыла на стол, нарезала хлеб и подала простой ужин. А Чарлина развлекала маму своими глупыми рассказами о том, что она делала в школе и как ее выбрали на роль Пилигрима в пьесе, посвященной Дню Благодарения.
– Замечательно, – сказала мама. – А как у тебя дела, Канда? Ты ходила сегодня на хор?
– Все как обычно, – сухо ответила Канда, чувствуя себя еще более чужой из-за того, что мама пыталась вовлечь ее в разговоры.
Когда они поели, Канда убрала со стола и вымыла посуду, а Чарлина почистила зубы и надела пижаму. Затем последовал обычный вечерний ритуал, когда мама укладывала ее на большую, двойную кровать, которую она делила с Кандой.
– Расскажи мне о доме, – сказала Чарлина, напоминая маме об истории, которую слышала уже сотни раз.
– Когда Альберт… твой папа, найдет работу в Детройте, – начала мама, – он пришлет за нами. И тогда мы соберем вещи, упакуем их и сядем на поезд. А когда приедем в Детройт, папа будет ждать нас там, в красивом доме с добрыми соседями…
– И у нас будет дворик, да, мама? – вмешалась Чарлина. – И качели, и маленькая спортплощадка, верно?
– Да, да, и качели, – повторила мама. – А может, розовый куст или даже два…
Канда молча слушала мамину историю. Когда-то и она жадно задавала вопросы, как вот сейчас Чарлина, но теперь, через четыре года, она уж не верила в это. Это была просто сказка, и отец никогда к ним не вернется. И никогда у них не будет дома с двориком, по крайней мере если и будет, то не от него.
Когда Чарлина заснула, Канда включила свет у кровати, полезла под нее и вытащила оттуда большую картонную коробку, полную сказок, в которые она верила, – магазины и снимки кинозвезд, которые когда-то были бедными, а теперь стали богатыми и знаменитыми… Дайонна Варвик, Барбара Стрейзанд, Лина Хорн. Она читала и перечитывала истории их успеха, потом стала разглядывать свое отражение в зеркале, что висело над комодом. Вспоминая жестокие намеки Мейлин, она подумала, сможет ли когда-нибудь с такой внешностью стать звездой. Она знала, что поет лучше Мейлин, что бы там ни говорили, но вот ее скудные волосы, ее лицо маленькой девочки, мальчишеская фигура? Придет ли когда-нибудь день, когда она посмотрит в зеркало и увидит такое отражение, которое обрадует ее.
В День Благодарения пришел конец историям про папу и новый дом. Мама поднялась рано, чтобы приготовить индейку и каштановую приправу. Потом надела свое выходное платье и объявила, что у них сегодня к обеду будет гость. Хороший знакомый, пояснила она; его зовут Калвин Джонсон, и он водитель автобуса, на котором она каждый день ездит на работу.
Канде не понравилось, что за праздничным обедом будет сидеть чужой человек, тем более мужчина. А вот Чарлина пришла в восторг, стала задавать вопросы, как он выглядит и где живет. Когда он приехал, вскоре после часа дня, с букетом цветов для мамы и коробкой печенья для девочек, Канда начала гадать, нет ли у матери собственных секретов тоже. Неужели после всех ее разговоров насчет греха у нее есть приятель?
Мама представила его не без робости, словно умоляя хорошо принять. У него была приятная внешность и спокойная, немного робкая манера держаться. Она сообщила девочкам, что Калвин – вдовец и что у него есть взрослая дочь, живущая во Флориде. Канде это не понравилось, а когда он похвалил мамину стряпню и заявил, что не может припомнить, когда ел что-нибудь подобное по вкусноте, ее подозрения насчет матери и Калвина Джонсона усилились. Чарлину, может, это и устроит, а вот Канде не нужен никакой мужик, который придет и сломает им всем жизнь. Если их бросил собственный отец, почему Калвин Джонсон должен оказаться лучше?
Двумя неделями позже мама сообщила Канде, что Калвин переезжает к ним.
– Для женщины неестественно быть одинокой, сладкая моя. Калвин хороший человек, и он хочет заботиться о нас.
– Но ты ведь не одна! – запротестовала Канда. – У тебя есть я и Чарлина. И нам не нужен никто, не нужно о нас заботиться, нам и так хорошо. Да и вообще, – сказала она, извлекая свой самый серьезный аргумент, – ты не можешь жить с Калвином… Ты замужем за моим отцом!
– Как бы мне хотелось, чтоб ты меня поняла, – вздохнула мама. – Сладкая моя, я изо всех сил старалась вырастить тебя одна, но я так была одинока долгое время. Я думаю, что Господь простит мне мою любовь к Калвину… Ну, а ты не можешь сделать то же… ради меня?
У Канды не было на это ответа, но она смотрела и ждала, уверенная, что права она, а мама не права. Какое-то время так оно и было: спокойное присутствие Калвина делало их жизнь проще, а возможно, и счастливей, как ворча признала Канда. Мама не казалась такой усталой после работы, а по выходным Калвин водил их в кино, а затем в ресторан к Говарду Джонсону. По воскресеньям они вместе ходили в церковь, почти как настоящая семья, а когда наступило Рождество, то у них была и елка, и подарки – новые платья, кукла для Чарлины и пара кожаных лодочек для Канды.
Затем Калвин ушел так же неожиданно, как и появился, это случилось во вторую неделю весны. Мама сказала, что он уехал к дочери во Флориду, а по ночам стала плакать, когда думала, что девочки спят. Один раз Канда даже встала, чтобы успокоить ее, и хотя ей было наплевать, вернется Калвин или нет, она громко поклялась, что убьет его за то, что он обидел маму. Но мама просто цыкнула на нее и сказала, что так говорить не по-христиански и что отношения между мужчиной и женщиной не всегда налаживаются, даже если они оба хорошие люди.
Канда прислушалась. Мамина изысканная манера говорить делала убедительными все ее объяснения. И все-таки она не понимала, зачем маме нужен был мужчина, раз они рано или поздно уходят, а она рано или поздно начинает заливаться слезами.
Еще меньше она стала понимать, когда мама привела домой Билла Тиммонса, который не был таким симпатичным, как Калвин Джонсон, а сильно пил и сквернословил, когда бывал сердит. Мама, со всеми ее хорошими манерами и разговорами о чувстве собственного достоинства, как она могла закрывать глаза на такие вещи? И когда Канда задала ей этот вопрос, мама поглядела на нее так печально, таким несчастным взглядом, что Канде стало жаль, что она открыла рот.
Поэтому она и помалкивала, в душе осуждая маму за слабость, тем более что Чарлине, казалось, было все равно, кто жил с ними, если она получала время от времени угощения и немного карманных денег. Канда старалась проводить дома как можно меньше времени, отдавшись целиком и полностью музыке. «Уандерс» приняли к себе новую певицу, Сондру Лидс, которая была еще глупей, чем Чарлина, но обладала звучным альтом, который добавлял богатства и разнообразия в рок-н-рольные аранжировки, сделанные Ли. А что было самым удачным – что Сондра с удовольствием пела вторым голосом и готова была служить им фоном.
Через месяц после тринадцатилетия Канды она вернулась домой после репетиции в доме Лонетты, чтобы, как обычно, приготовить ужин, и обнаружила маму в постели, та стонала от боли и пылала от жара.
– Что случилось, мама? – спросила она, стараясь не показывать своего испуга.
– Ничего особенного, сладкая моя, – слабо ответила Марта. – Я почувствовала себя не очень хорошо, и мистер Коннор велел мне взять полдня за свой счет. Тут кругом гуляет грипп… Я уверена, что это именно он. Если ты мне дашь сейчас чашку чая… и пару таблеток аспирина, то я скоро выздоровею.
Канда никогда еще не видела мать в таком состоянии. Она позвала миссис Бейкер, приготовила чай и села у маминой постели, с беспокойством наблюдая, как она старалась пить.
– Это грипп, ничего страшного, – сначала сказала миссис Бейкер. – Просто давай маме побольше питья и отдыха. – Но когда боль и температура все усиливались, когда маму начал трясти озноб, миссис Бейкер отвела Канду в сторону и сказала: – Может быть, детка, тебе лучше всего будет отправить маму в госпиталь. Я сейчас вызову такси для вас… а потом присмотрю за Чарлиной, пока ты не вернешься.
Слово «госпиталь» наполнило ужасом сердце Канды; с ним были связаны представления о смерти и умирании. Но она старалась отгонять эти мысли прочь, когда одевала маму и вела ее вниз по лестницам в ожидавшее такси.
– Приемный покой «Скорой помощи» округа, – сказала она водителю, сжимая десятидолларовую бумажку, которую ей сунула миссис Бейкер. Когда они приехали в госпиталь, она усадила маму на скамью в приемном покое. – Моя мать очень больна, – сообщила она сиделке, сидевшей за столом.
Сиделка взглянула на Марту Лайонс и кивнула:
– Тут все больные, дорогая. Вам придется дожидаться своей очереди.
– Я же сказала, что она очень больна! – крикнула Канда, стукнув по столу. – Моей матери срочно требуется доктор, а если с ней что-нибудь случится, я убью вас, вы слышите меня?
– Что тут происходит? – спросил проходивший мимо врач-практикант.
Канда схватила его за руку.
– Пожалуйста, – умоляла она, – пожалуйста, посмотрите маму поскорее. С ней что-то случилось плохое, я чувствую это, а если вы не…
Практикант поглядел на испуганное лицо Канды и положил ей на плечо руку.
– Ладно, – мягко сказал он, – давай посмотрим. – Он помог маме пройти в смотровой кабинет, но сказал «нет», когда Канда попыталась пройти вместе с ними. Глядя на медленно бредущую мать, согнувшуюся от боли, она почувствовала свою совершенную беспомощность – и жуткое одиночество, какого еще не знала в своей жизни.
А что, если мама умрет? Что, если она так заболела, что доктор ничего не сумеет сделать? Что тогда станет с ней и Чарлиной? Как будут они жить и кто станет о них заботиться? Кроме бедной, старенькой миссис Бейкер, не было никого, кому бы они были нужны, никого вообще. А в тот момент Канда поняла, что не было никого в мире, на кого она могла бы рассчитывать, никого, кроме нее самой. Мысль показалась болезненной, но она дала ей странное спокойствие души, она устроилась на скамье и начала ждать.
Лишь через несколько часов доктор вышел к ней и сказал, что ее мать кладут в госпиталь.
– У нее маточное кровотечение, – объяснил он. – Это не так страшно, как кажется. Мы сделаем небольшую операцию, и она будет как новенькая. Я сейчас дам тебе на минутку посмотреть, что с ней все нормально… но лишь на минутку, а потом отправляйся домой.
Канда прошла вслед за доктором в палату, где мама лежала тихая и спокойная на белых простынях, стараясь улыбнуться Канде.
– Только на минутку, – снова напомнил ей док-гор, задергивая занавеску, чтобы они могли немного уединиться от посторонних глаз, которых в палате было много.
– Пожалуйста, выздоравливай, – тихо умоляла Канда. – Пожалуйста, поскорей приходи домой, мама.
– Не беспокойся, сладкая моя, – утешала ее Марта, гладя дочь по голове. – Это займет немного времени, но я обещаю, что приеду домой. Я не оставлю моих маленьких девочек… ты ведь знаешь, что я никогда этого не сделаю.
Но Канду это не успокоило. Видя, какая мама слабая, вспоминая, какой больной она только что была, она не хотела уезжать. Но сиделка просунула голову за занавеску и прогнала ее прочь.
– Я все буду делать, – обещала Канда, когда уходила. – Не беспокойся ни о чем, мама. Только выздоравливай…
Канда выполняла свое обещание – и даже больше того. Каждый день, пока мама была в госпитале, она много молилась, давала клятву быть такой хорошей, как только сможет, если только Боженька вернет ее маму домой. И чтобы Бог знал, что она говорит это искренне, Канда перестала петь с «Уандерс» все то время, пока болела мама. Каждый день после школы она отправлялась прямо домой, все вычищала, скребла и мыла, готовила горячий ужин. Она не ссорилась с Чарлиной, как бы та ни донимала ее, и старалась быть приветливой к Биллу, даже если он и напивался и приводил своих пьяных дружков, и они устраивали свинарник в квартире. А каждый вечер она отправлялась в госпиталь и сидела с мамой.
Однажды Билл рано пришел домой, размахивая коробкой, упакованной в серебряную бумагу и перевязанную красной ленточкой.
– Это для тебя, Канди Кейн, – сообщил он, используя ненавистное ей прозвище. В коробке лежало ожерелье с зелеными стеклянными камнями. – Это за то, что ты так хорошо за домом следишь, пока твоя мать болеет.
Она начала было отказываться, говорить, что ожерелье будет хорошим подарком для мамы, но он сунул ей в руку коробку и накрыл своей ручищей, так сильно, что она стала пытаться освободить руку.
– В этом месте становится тоскливо, – заявил он, все еще не отпуская ее руку. – Мужчина не может ждать вечно… Пожалуй, я поищу себе другое место.
Канда на минуту обрадовалась, а затем почувствовала вину, припомнив, как переживала мама, когда Калвин уехал от них.
– Ты будешь скучать без меня, если я уйду, Канди Кейн? – насмешливо поинтересовался он, ошибочно истолковав промелькнувшую на ее лице озабоченность. – Может, пора, чтобы кто-нибудь начал угождать мне, – сказал он, то ли упрашивая, то ли угрожая. А когда она так и не ответила, он подхватил и оттащил ее худенькое тело на большую кровать в маминой комнате. Она знала, что должно произойти, она слышала о таких вещах от соседских девочек. И все же никогда и представить себе не могла, что такое может случиться и с ней, тем более что она вела себя так хорошо и делала все, что от нее требовалось.
Она громко закричала, когда Билл сорвал легкое хлопчатобумажное платье с ее тела, но он прикрыл ей рот своей огромной, потной рукой и прорычал:
– Никому об этом, слышишь? Иначе я скажу твоей маме, что ты соблазняла старого Билла.
Канда перестала кричать. Поблизости не было никого, чтобы защитить ее от грубых, бесцеремонных рук, которые щипали и колотили ее юное тело, никого, кто бы остановил страшную боль от вторжения Билла, когда он прорывался внутрь ее, ругаясь, когда не мог этого сделать, издавая урчание и стоны, когда проникал все жестче и глубже, пока Канда не почувствовала, что ее разорвали пополам. Она смотрела на трещины в потолке и клялась, что никогда не простит Богу это ужасное предательство.
Когда Билл закончил свое дело, он заговорщицки подмигнул Канде, словно они стали партнерами по их общему секрету:
– Не забывай, что я тебе сейчас сказал… Лучше не говори ничего своей маме, слышишь? Разобьешь ей сердце, может, даже убьешь, ведь она такая слабая…
Эта улыбочка и слова сказали Канде, что она никогда не будет больше тут в безопасности, пока мама будет терпеть Билла в своем доме. Одиночество, которое она пережила в тот день, когда мама заболела, показалось теперь ей единственной реальной вещью.
В тот вечер она пошла вместе с Чарлиной к старой миссис Бейкер и спросила, не могут ли они пожить у нее, пока мама не вернется домой. Старушка согласилась и не стала задавать вопросов, словно уже понимала, какие страшные вещи могут с тобой случиться, если ты бедна, у тебя черная кожа и ты женщина.
Как-то раз она налетела на Билла в коридоре, но он просто ухмыльнулся и махнул рукой, словно знал, что она никуда не денется, что он получит все, что нужно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
– Это Уинслоу Гомер, – объяснила она Канде. – Хороший американский художник.
– А мне кажется, что это просто старый хлам, – заявила Канда, никогда не видевшая ни гор, ни белых лошадей. Она понимала, что мать ожидала от нее признания того, что она называла «изящные вещички», но считала, что все это пустая трата времени, если ты живешь на Пятой улице. Быть может когда-нибудь, если разбогатеет, она станет покупать себе картины, но они уж точно не будут в ветхих рамах.
Мама снова покачала головой, доставая из сумки голубое, праздничное платье, которое выглядело почти новым.
– Я подумала, что на тебе оно будет неплохо выглядеть, моя сладкая. И тут всего-то и нужно, что сделать пару складок на талии…
– Почему бы тебе не оставить его для Чарлины? – сказала Канда, для которой сама мысль о благотворительности казалась такой же ненавистной, как и мысль о людской черствости.
Мама опустила платье на колени и взяла Канду за руку.
– Канда, сладкая моя, нет никакого позора, если ты принимаешь что-то, что тебе дают. Я уже устала повторять тебе, какая существует разница между чувством собственного достоинства и гордостью. Достоинство – это личное… оно у тебя внутри, и никто не сможет забрать его у тебя, как бы ты ни была бедна. А вот гордость – это слабость и грех… она разъедает тебе душу. И я боюсь, когда вижу ее в твоей душе. Это напоминает мне… – И она замолчала, но Канда знала, чего не договорила мама. Она была похожа на отца, и это не радовало мать. Канда выдернула руку и отошла к плите.
Через мгновение в квартиру ворвалась Чарлина, осыпая маму объятиями и поцелуями, заставляя ее улыбаться так, как никогда не могла заставить Канда. Бурными восклицаниями она одобрила и красивую картину, и нарядное платье, а когда узнала, что оно предназначается ей, то восторгам не было конца.
Канда накрыла на стол, нарезала хлеб и подала простой ужин. А Чарлина развлекала маму своими глупыми рассказами о том, что она делала в школе и как ее выбрали на роль Пилигрима в пьесе, посвященной Дню Благодарения.
– Замечательно, – сказала мама. – А как у тебя дела, Канда? Ты ходила сегодня на хор?
– Все как обычно, – сухо ответила Канда, чувствуя себя еще более чужой из-за того, что мама пыталась вовлечь ее в разговоры.
Когда они поели, Канда убрала со стола и вымыла посуду, а Чарлина почистила зубы и надела пижаму. Затем последовал обычный вечерний ритуал, когда мама укладывала ее на большую, двойную кровать, которую она делила с Кандой.
– Расскажи мне о доме, – сказала Чарлина, напоминая маме об истории, которую слышала уже сотни раз.
– Когда Альберт… твой папа, найдет работу в Детройте, – начала мама, – он пришлет за нами. И тогда мы соберем вещи, упакуем их и сядем на поезд. А когда приедем в Детройт, папа будет ждать нас там, в красивом доме с добрыми соседями…
– И у нас будет дворик, да, мама? – вмешалась Чарлина. – И качели, и маленькая спортплощадка, верно?
– Да, да, и качели, – повторила мама. – А может, розовый куст или даже два…
Канда молча слушала мамину историю. Когда-то и она жадно задавала вопросы, как вот сейчас Чарлина, но теперь, через четыре года, она уж не верила в это. Это была просто сказка, и отец никогда к ним не вернется. И никогда у них не будет дома с двориком, по крайней мере если и будет, то не от него.
Когда Чарлина заснула, Канда включила свет у кровати, полезла под нее и вытащила оттуда большую картонную коробку, полную сказок, в которые она верила, – магазины и снимки кинозвезд, которые когда-то были бедными, а теперь стали богатыми и знаменитыми… Дайонна Варвик, Барбара Стрейзанд, Лина Хорн. Она читала и перечитывала истории их успеха, потом стала разглядывать свое отражение в зеркале, что висело над комодом. Вспоминая жестокие намеки Мейлин, она подумала, сможет ли когда-нибудь с такой внешностью стать звездой. Она знала, что поет лучше Мейлин, что бы там ни говорили, но вот ее скудные волосы, ее лицо маленькой девочки, мальчишеская фигура? Придет ли когда-нибудь день, когда она посмотрит в зеркало и увидит такое отражение, которое обрадует ее.
В День Благодарения пришел конец историям про папу и новый дом. Мама поднялась рано, чтобы приготовить индейку и каштановую приправу. Потом надела свое выходное платье и объявила, что у них сегодня к обеду будет гость. Хороший знакомый, пояснила она; его зовут Калвин Джонсон, и он водитель автобуса, на котором она каждый день ездит на работу.
Канде не понравилось, что за праздничным обедом будет сидеть чужой человек, тем более мужчина. А вот Чарлина пришла в восторг, стала задавать вопросы, как он выглядит и где живет. Когда он приехал, вскоре после часа дня, с букетом цветов для мамы и коробкой печенья для девочек, Канда начала гадать, нет ли у матери собственных секретов тоже. Неужели после всех ее разговоров насчет греха у нее есть приятель?
Мама представила его не без робости, словно умоляя хорошо принять. У него была приятная внешность и спокойная, немного робкая манера держаться. Она сообщила девочкам, что Калвин – вдовец и что у него есть взрослая дочь, живущая во Флориде. Канде это не понравилось, а когда он похвалил мамину стряпню и заявил, что не может припомнить, когда ел что-нибудь подобное по вкусноте, ее подозрения насчет матери и Калвина Джонсона усилились. Чарлину, может, это и устроит, а вот Канде не нужен никакой мужик, который придет и сломает им всем жизнь. Если их бросил собственный отец, почему Калвин Джонсон должен оказаться лучше?
Двумя неделями позже мама сообщила Канде, что Калвин переезжает к ним.
– Для женщины неестественно быть одинокой, сладкая моя. Калвин хороший человек, и он хочет заботиться о нас.
– Но ты ведь не одна! – запротестовала Канда. – У тебя есть я и Чарлина. И нам не нужен никто, не нужно о нас заботиться, нам и так хорошо. Да и вообще, – сказала она, извлекая свой самый серьезный аргумент, – ты не можешь жить с Калвином… Ты замужем за моим отцом!
– Как бы мне хотелось, чтоб ты меня поняла, – вздохнула мама. – Сладкая моя, я изо всех сил старалась вырастить тебя одна, но я так была одинока долгое время. Я думаю, что Господь простит мне мою любовь к Калвину… Ну, а ты не можешь сделать то же… ради меня?
У Канды не было на это ответа, но она смотрела и ждала, уверенная, что права она, а мама не права. Какое-то время так оно и было: спокойное присутствие Калвина делало их жизнь проще, а возможно, и счастливей, как ворча признала Канда. Мама не казалась такой усталой после работы, а по выходным Калвин водил их в кино, а затем в ресторан к Говарду Джонсону. По воскресеньям они вместе ходили в церковь, почти как настоящая семья, а когда наступило Рождество, то у них была и елка, и подарки – новые платья, кукла для Чарлины и пара кожаных лодочек для Канды.
Затем Калвин ушел так же неожиданно, как и появился, это случилось во вторую неделю весны. Мама сказала, что он уехал к дочери во Флориду, а по ночам стала плакать, когда думала, что девочки спят. Один раз Канда даже встала, чтобы успокоить ее, и хотя ей было наплевать, вернется Калвин или нет, она громко поклялась, что убьет его за то, что он обидел маму. Но мама просто цыкнула на нее и сказала, что так говорить не по-христиански и что отношения между мужчиной и женщиной не всегда налаживаются, даже если они оба хорошие люди.
Канда прислушалась. Мамина изысканная манера говорить делала убедительными все ее объяснения. И все-таки она не понимала, зачем маме нужен был мужчина, раз они рано или поздно уходят, а она рано или поздно начинает заливаться слезами.
Еще меньше она стала понимать, когда мама привела домой Билла Тиммонса, который не был таким симпатичным, как Калвин Джонсон, а сильно пил и сквернословил, когда бывал сердит. Мама, со всеми ее хорошими манерами и разговорами о чувстве собственного достоинства, как она могла закрывать глаза на такие вещи? И когда Канда задала ей этот вопрос, мама поглядела на нее так печально, таким несчастным взглядом, что Канде стало жаль, что она открыла рот.
Поэтому она и помалкивала, в душе осуждая маму за слабость, тем более что Чарлине, казалось, было все равно, кто жил с ними, если она получала время от времени угощения и немного карманных денег. Канда старалась проводить дома как можно меньше времени, отдавшись целиком и полностью музыке. «Уандерс» приняли к себе новую певицу, Сондру Лидс, которая была еще глупей, чем Чарлина, но обладала звучным альтом, который добавлял богатства и разнообразия в рок-н-рольные аранжировки, сделанные Ли. А что было самым удачным – что Сондра с удовольствием пела вторым голосом и готова была служить им фоном.
Через месяц после тринадцатилетия Канды она вернулась домой после репетиции в доме Лонетты, чтобы, как обычно, приготовить ужин, и обнаружила маму в постели, та стонала от боли и пылала от жара.
– Что случилось, мама? – спросила она, стараясь не показывать своего испуга.
– Ничего особенного, сладкая моя, – слабо ответила Марта. – Я почувствовала себя не очень хорошо, и мистер Коннор велел мне взять полдня за свой счет. Тут кругом гуляет грипп… Я уверена, что это именно он. Если ты мне дашь сейчас чашку чая… и пару таблеток аспирина, то я скоро выздоровею.
Канда никогда еще не видела мать в таком состоянии. Она позвала миссис Бейкер, приготовила чай и села у маминой постели, с беспокойством наблюдая, как она старалась пить.
– Это грипп, ничего страшного, – сначала сказала миссис Бейкер. – Просто давай маме побольше питья и отдыха. – Но когда боль и температура все усиливались, когда маму начал трясти озноб, миссис Бейкер отвела Канду в сторону и сказала: – Может быть, детка, тебе лучше всего будет отправить маму в госпиталь. Я сейчас вызову такси для вас… а потом присмотрю за Чарлиной, пока ты не вернешься.
Слово «госпиталь» наполнило ужасом сердце Канды; с ним были связаны представления о смерти и умирании. Но она старалась отгонять эти мысли прочь, когда одевала маму и вела ее вниз по лестницам в ожидавшее такси.
– Приемный покой «Скорой помощи» округа, – сказала она водителю, сжимая десятидолларовую бумажку, которую ей сунула миссис Бейкер. Когда они приехали в госпиталь, она усадила маму на скамью в приемном покое. – Моя мать очень больна, – сообщила она сиделке, сидевшей за столом.
Сиделка взглянула на Марту Лайонс и кивнула:
– Тут все больные, дорогая. Вам придется дожидаться своей очереди.
– Я же сказала, что она очень больна! – крикнула Канда, стукнув по столу. – Моей матери срочно требуется доктор, а если с ней что-нибудь случится, я убью вас, вы слышите меня?
– Что тут происходит? – спросил проходивший мимо врач-практикант.
Канда схватила его за руку.
– Пожалуйста, – умоляла она, – пожалуйста, посмотрите маму поскорее. С ней что-то случилось плохое, я чувствую это, а если вы не…
Практикант поглядел на испуганное лицо Канды и положил ей на плечо руку.
– Ладно, – мягко сказал он, – давай посмотрим. – Он помог маме пройти в смотровой кабинет, но сказал «нет», когда Канда попыталась пройти вместе с ними. Глядя на медленно бредущую мать, согнувшуюся от боли, она почувствовала свою совершенную беспомощность – и жуткое одиночество, какого еще не знала в своей жизни.
А что, если мама умрет? Что, если она так заболела, что доктор ничего не сумеет сделать? Что тогда станет с ней и Чарлиной? Как будут они жить и кто станет о них заботиться? Кроме бедной, старенькой миссис Бейкер, не было никого, кому бы они были нужны, никого вообще. А в тот момент Канда поняла, что не было никого в мире, на кого она могла бы рассчитывать, никого, кроме нее самой. Мысль показалась болезненной, но она дала ей странное спокойствие души, она устроилась на скамье и начала ждать.
Лишь через несколько часов доктор вышел к ней и сказал, что ее мать кладут в госпиталь.
– У нее маточное кровотечение, – объяснил он. – Это не так страшно, как кажется. Мы сделаем небольшую операцию, и она будет как новенькая. Я сейчас дам тебе на минутку посмотреть, что с ней все нормально… но лишь на минутку, а потом отправляйся домой.
Канда прошла вслед за доктором в палату, где мама лежала тихая и спокойная на белых простынях, стараясь улыбнуться Канде.
– Только на минутку, – снова напомнил ей док-гор, задергивая занавеску, чтобы они могли немного уединиться от посторонних глаз, которых в палате было много.
– Пожалуйста, выздоравливай, – тихо умоляла Канда. – Пожалуйста, поскорей приходи домой, мама.
– Не беспокойся, сладкая моя, – утешала ее Марта, гладя дочь по голове. – Это займет немного времени, но я обещаю, что приеду домой. Я не оставлю моих маленьких девочек… ты ведь знаешь, что я никогда этого не сделаю.
Но Канду это не успокоило. Видя, какая мама слабая, вспоминая, какой больной она только что была, она не хотела уезжать. Но сиделка просунула голову за занавеску и прогнала ее прочь.
– Я все буду делать, – обещала Канда, когда уходила. – Не беспокойся ни о чем, мама. Только выздоравливай…
Канда выполняла свое обещание – и даже больше того. Каждый день, пока мама была в госпитале, она много молилась, давала клятву быть такой хорошей, как только сможет, если только Боженька вернет ее маму домой. И чтобы Бог знал, что она говорит это искренне, Канда перестала петь с «Уандерс» все то время, пока болела мама. Каждый день после школы она отправлялась прямо домой, все вычищала, скребла и мыла, готовила горячий ужин. Она не ссорилась с Чарлиной, как бы та ни донимала ее, и старалась быть приветливой к Биллу, даже если он и напивался и приводил своих пьяных дружков, и они устраивали свинарник в квартире. А каждый вечер она отправлялась в госпиталь и сидела с мамой.
Однажды Билл рано пришел домой, размахивая коробкой, упакованной в серебряную бумагу и перевязанную красной ленточкой.
– Это для тебя, Канди Кейн, – сообщил он, используя ненавистное ей прозвище. В коробке лежало ожерелье с зелеными стеклянными камнями. – Это за то, что ты так хорошо за домом следишь, пока твоя мать болеет.
Она начала было отказываться, говорить, что ожерелье будет хорошим подарком для мамы, но он сунул ей в руку коробку и накрыл своей ручищей, так сильно, что она стала пытаться освободить руку.
– В этом месте становится тоскливо, – заявил он, все еще не отпуская ее руку. – Мужчина не может ждать вечно… Пожалуй, я поищу себе другое место.
Канда на минуту обрадовалась, а затем почувствовала вину, припомнив, как переживала мама, когда Калвин уехал от них.
– Ты будешь скучать без меня, если я уйду, Канди Кейн? – насмешливо поинтересовался он, ошибочно истолковав промелькнувшую на ее лице озабоченность. – Может, пора, чтобы кто-нибудь начал угождать мне, – сказал он, то ли упрашивая, то ли угрожая. А когда она так и не ответила, он подхватил и оттащил ее худенькое тело на большую кровать в маминой комнате. Она знала, что должно произойти, она слышала о таких вещах от соседских девочек. И все же никогда и представить себе не могла, что такое может случиться и с ней, тем более что она вела себя так хорошо и делала все, что от нее требовалось.
Она громко закричала, когда Билл сорвал легкое хлопчатобумажное платье с ее тела, но он прикрыл ей рот своей огромной, потной рукой и прорычал:
– Никому об этом, слышишь? Иначе я скажу твоей маме, что ты соблазняла старого Билла.
Канда перестала кричать. Поблизости не было никого, чтобы защитить ее от грубых, бесцеремонных рук, которые щипали и колотили ее юное тело, никого, кто бы остановил страшную боль от вторжения Билла, когда он прорывался внутрь ее, ругаясь, когда не мог этого сделать, издавая урчание и стоны, когда проникал все жестче и глубже, пока Канда не почувствовала, что ее разорвали пополам. Она смотрела на трещины в потолке и клялась, что никогда не простит Богу это ужасное предательство.
Когда Билл закончил свое дело, он заговорщицки подмигнул Канде, словно они стали партнерами по их общему секрету:
– Не забывай, что я тебе сейчас сказал… Лучше не говори ничего своей маме, слышишь? Разобьешь ей сердце, может, даже убьешь, ведь она такая слабая…
Эта улыбочка и слова сказали Канде, что она никогда не будет больше тут в безопасности, пока мама будет терпеть Билла в своем доме. Одиночество, которое она пережила в тот день, когда мама заболела, показалось теперь ей единственной реальной вещью.
В тот вечер она пошла вместе с Чарлиной к старой миссис Бейкер и спросила, не могут ли они пожить у нее, пока мама не вернется домой. Старушка согласилась и не стала задавать вопросов, словно уже понимала, какие страшные вещи могут с тобой случиться, если ты бедна, у тебя черная кожа и ты женщина.
Как-то раз она налетела на Билла в коридоре, но он просто ухмыльнулся и махнул рукой, словно знал, что она никуда не денется, что он получит все, что нужно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55