Зачем тогда и хлопотать, если можно гораздо лучше поместить твои деньги?
– У меня есть на это причины, – ответила Ливи. Каким бы верным и преданным ни был Мэтт, она не собиралась объяснять ему, что хотела приобрести службу срочной связи для Кари, что-то вроде подарка к окончанию университета. Вероятно, ей хотелось раз и навсегда показать ему, как она заботится о нем и часто думает о его будущем.
Рассказывая о своих планах Кари, она внимательно, изучала его лицо.
– Тебе хотелось получить работу с повышенной ответственностью, – сказала она, – и я полагаю, что время для этого уже настало. Ты станешь работать моим главным консультантом по «Интернэшнл Фичерс» – однако я хочу, чтобы ты знал, что я вижу тебя со временем главным редактором. Я хочу, чтобы ты оценил текущие проблемы, набросал план, как сделать «ИФ» конкурентоспособной с «Ассошейтед Пресс»… В чем дело, Кари? Ты не слишком доволен?
– Я удивляюсь, почему ты не хочешь держать меня в «Кроникл», Ливи, – спокойно сказал Кари, – или даже в отделе управления «Уолш коммьюникейшнз»… Это походит на то, как если бы я взял белого слона и поехал бы на нем работать в Сибирь.
– Все вовсе не так! – запротестовала Ливи. – Я думала, что ты будешь в восторге от такой ответственной работы, Кари… Ведь ты же получаешь возможность самостоятельно продумать и создать важный новый филиал «Уолш коммьюникейшнз». Позже, когда ты почувствуешь, что сделал для «ИФ» все, что мог, мы поговорим о твоем переходе. Я хочу, чтобы ты был счастлив. И надеюсь, что ты это понимаешь.
Кари принял предположенную Ливи должность и переехал в квартиру, находящуюся в комплексе «Уотергейт». Через шесть месяцев Мэтт внезапно скончался от инфаркта. Кари попросился на место Мэтта.
– Прежде чем ты скажешь мне, что я слишком молод, – сказал он, – просто вспомни, что отец был даже моложе, чем я сейчас, когда занял место издателя «Кроникл».
– Это верно. Но ведь он был вынужден так поступить… и было бы лучше, если бы он еще подождал. Ты можешь ждать, Кари. У тебя ведь такая хорошая работа в «ИФ», и было бы просто безумием вытягивать тебя сейчас оттуда.
Он поглядел на нее сверху вниз холодными лазурными глазами.
– А когда будет не безумие, мать?
– Скоро, Кари скоро, – сказала она. – Всему свое время.
Кари поглядел на нее.
– Чье время, мать, – сказал он холодно. – Твое или мое?
И после этого ушел, не дождавшись ответа.
Через год Ливи услышала от матери, что Кари сделал предложение Шейрон Кэилл. Она стала ждать, когда ее единственный сын поделится своей счастливой новостью. Оно пришло по почте – пышное приглашение на торжества, посвященные помолвке, в доме Кэиллов в Рай, Нью-Йорк. Когда она все это читала, слезы у нее появились скорее от ощущения тяжелой утраты, чем от радости. Она не приобрела дочь – она потеряла сына.
Оставшись одна в доме, который когда-то она делила с Кеном, Ливи боролась с желанием искать утешения в алкоголе. Дважды она едва не сдала свои позиции, но оба раза спаслась тем, что звонила Стиви в Оазис и получала от нее поддержку.
– Сейчас не нужно возвращаться к прежнему, Ливи…
Когда она поехала в Нью-Йорк, чтобы познакомиться со своей будущей невесткой, ее поразило сходство Шейрон с ней самой в ее молодые годы. Она тепло приветствовала Шейрон, надеясь как-то смягчить Кари при помощи женщины, которую он любил.
– Я так много слышала о тебе, – сказала она. – И надеюсь, что мы станем дружить.
Мне бы очень хотелось этого, – робко ответила Шейрон. – Мне так давно хотелось с вами встретиться, однако…
– Все хорошо, – вмешалась Ливи, чувствуя смущение девушки. – Возможно, это будет проще сделать, когда вы с Кари поженитесь.
Когда приблизился день свадьбы, Ливи предложила сыну должность главного редактора «Интернэшнл Фичерс», а заодно и существенную прибавку к окладу.
– Это что, свадебный подарок, Ливи? – поинтересовался он.
– Просто я выполняю данное тебе обещание, – ответила она с упреком. – К тому же, раз ты женишься, я подумала, что вам с Шейрон не помешают дополнительные средства.
– Я только не вижу возможности принять твое предложение, – сказал он. – Быть там главным редактором – все равно что быть капитаном «Титаника», Ливи. Я думаю, что тебе лучше бы продать «ИФ». Признать свою ошибку и избавиться от него, пока оно не сожрало еще больше денег Уолша.
– Но ведь его цена выросла на двадцать процентов, – возразила Ливи. – Давай поглядим, что случится, если мы протянем еще подольше.
– Я точно знаю, что случится. Эти двадцать процентов не оправдают тех денег, которые мы потратили, чтобы получить их. Через шесть месяцев мы окажемся погрязшими в долгах, и цена пойдет вниз. Позволь мне пустить несколько пробных шаров прежде очередного годового доклада.
Заколебавшись, Ливи позволила убедить себя, понимая, что перед ней еще раз встанет проблема, куда поместить Кари. Больше чем прежде он захочет войти в управление «Уолша», забрать часть власти, которая пока принадлежит ей целиком. И все же когда она думала отдать сыну то, что ему хочется, то испытывала приступы страха. Кари был так похож на Кена, только сильней. Он умен и честолюбив; сколько еще пройдет времени, пока он не захочет, чтобы она отошла в сторону? А ведь у нее нет ничего, кроме работы… ни мужа, ни любовника, ни даже нежности сына. Она уже слишком немолода, чтобы начинать все заново, а у Кари вся жизнь была впереди. Так что же ей делать? С его стороны нечестно быть таким нетерпеливым, тем более что она более чем готова предложить ему массу должностей, которые снабдят его ценным опытом.
В тот день, когда Кари нашел группу инвесторов, готовых приобрести «ИФ», намереваясь продать весь филиал, Ливи купила бутылку «бурбона» и поставила ее в свой стол.
На этот раз, хоть ей и пришло в голову, что надо бы позвонить Стиви, она не сняла трубку.
Она держала бутылку в столе, не открывая, как талисман; дотронувшись до янтарного стекла, она сообщила сыну, что он станет редактором в журнале, посвященном обустройству жилища, который вот уже десять лет является процветающим и приносящим прибыль изданием «Уолш».
Как ни странно, Кари не обнаружил никаких признаков разочарования, а просто с улыбкой сказал, что эту работу ему будет нетрудно выполнять. И на какое-то время напряженность между ними, казалось, уменьшилась. Шейрон пригласила свою свекровь на воскресный обед в их квартиру в «Уотергейте», и хотя Кари удалился сразу же после еды, Ливи почувствовала, что произошло что-то хорошее. Через несколько недель приглашение повторилось, и на этот раз Кари задержался, много не говоря, но слушая, как две женщины обсуждают планы Шейрон стать домашней хозяйкой.
– Пока у нас все хорошо, – сказала Шейрон, – однако мы с Кари пришли к выводу, что квартира не место, где можно растить детей.
– А ты беременна? – спросила Ливи.
– Пока нет, но скоро буду, надеюсь. Мы хотим много детей, может, четверых или пятерых, а еще собаку и сад. Видимо, это должно звучать банально для такой могущественной женщины, как вы.
– Нет, – сказала спокойно Ливи, – это не звучит банально, отнюдь. Я надеюсь… надеюсь, что все получится именно так, как вам хочется. – Когда она взглянула на свою невестку, озаренную надеждой и ожиданием, то внезапно почувствовала себя старой.
Через десять месяцев родился Кеннет Джеймс Уолш. Казалось, с его появлением детство Кари закончилось раз и навсегда – как и всякая нужда в материнском одобрении. Через месяц он ушел из «Уолш коммьюникейшнз», а вскоре после этого Ливи узнала – из заметки в конкурирующей газете, – что ей предстоит борьба за свое место. Захват «Уолш коммьюникейшнз» осуществляется группой инвесторов во главе с ее собственным сыном.
Она достала бутылку из стола и принесла ее домой. А когда та опустела, то она отправила шофера за двумя новыми.
Однако на утро третьего дня она решила возобновить борьбу и позвонила Стиви.
– Мне требуется еще одно чудо, – сказала она. Однако Стиви никогда не обещала чудес – этого слова вообще не было в ее лексиконе. И на этот раз она не могла дать никаких гарантий.
В разгар битвы за спасение всего, чем она жила после гибели мужа, Ливи Уолш не могла не думать, не истек ли положенный ей в жизни рацион повторных шансов.
3
Так и не распаковав сумку, Ливи отправилась в столовую на ланч. Ей так покойно было здесь среди других «путниц» – намного спокойней, чем в прошлый раз. Столовая увеличилась в четыре раза по сравнению с прошлым ее приездом. Правда, она по-прежнему имела вид кафетерия, но это уже не был сарай, с допотопными столами из клееной фанеры, а большое помещение с зеркалами, прекрасной мебелью и коврами. Что бы ни случилось с ней, Ливи чувствовала, что может гордиться той помощью, которую она оказала Стиви и Оазису.
Ливи взяла поднос, положила себе немножко салата с буфетной стойки и оглянулась вокруг в поисках свободного места. Ее бы нисколько не удивило, если бы она увидела знакомые лица и людей, с которыми она была знакома лично. Разумеется, нескольких человек она узнала – а они, несомненно, узнали ее; жена биржевого магната из Нью-Йорка, телезвезда, несколько женщин, которые много раз упоминались в разделе светской хроники ее газеты, и другие. Некоторые приветственно улыбались ей, явно радуясь ее компании.
Но когда Ливи продолжала обследовать глазами зал – вероятно, по газетной привычке, желая составить полную картину гостей Стиви, – ее взгляд внезапно остановился на одинокой фигуре, сидевшей за угловым столом. Лицо, поразительное даже без грима, немедленно всеми узнавалось. Пульс у Ливи участился от возбуждения. Неважно, что там получится с ее лечением в Оазисе, по крайней мере, у нее появится сюжет – да такой, от которого пахло сенсацией. Она торопливо прошла через зал. – Привет, Энн, – сказала она. – Можно сесть к тебе?
Узнавание, а затем проблеск страха пробежали по лицу Энн Гарретсон.
– Конечно, – ответила она, стараясь совладать с голосом.
Мозг у Ливи бешено работал. Она была большим толкачом Хэла Гарретсона, используя страницы «Кроникл» для укрепления его притязаний на номинацию в президенты. Но теперь она почувствовала себя обманутой. Она часто видела Хэла и Энн на вашингтонских сборищах и всегда верила, что они оба безупречны, сделаны из другого материала, чем большинство политиканов. Но теперь оказалось, что у Хэла Гарретсона тоже имеется свой скелет в шкафу – и он сидел прямо здесь.
– А я-то думала, куда же ты исчезла после русского вояжа, – словно бы невзначай сказала Ливи.
Энн одарила ее безразличной улыбкой. Этого не должно было случиться, думала она, и паника нарастала в ней с каждым вздохом. Ливи Уолш находилась в центре всех новостей. Раз теперь она все узнала, осталась ли какая-нибудь надежда сохранить секрет до тех пор, пока огласка не станет уже безопасной?
– И чем же ты себя травишь? – без обиняков спросила Ливи.
– Ливи, – начала Энн. – По-моему, не следует…
– Задавать такие вопросы, – перебила ее Ливи. – Это часть терапии. Здесь нет секретов, Энн. Разве ты еще не поняла этого, работая со Стиви?
Рука у Энн дрожала, когда она потянулась к стакану воды; несколько капель упало на перед ее блузки. Ее глаза метались по столовой, словно ища спасения, но ничего не находили, никакого убежища от холодного, оценивающего внимания прессы. На какой-то миг она подумала, не стоит ли ей попытаться переменить роли и спросить Ливи о ее проблемах. Но принесет ли это понимание, отсрочку казни, которой она жаждала?
Она снова повернулась к Ливи.
– Я принимала амфетамины, – сказала Энн. – Раньше меня это не тревожило, а вот теперь… все вышло из-под контроля. Когда я выйду отсюда, я заявлю об этом публично. Но не раньше. Так что прошу тебя, Ливи, забудь, что ты видела меня здесь. Не предпринимай ничего, что может погубить карьеру Хэла.
– Я не знаю, Энн, – ответила Ливи сухо. – Нужно ли нам предоставлять людям, которые взялись служить обществу, решать, сказать ли нам то, что им по вкусу, или не сказать – выдавать правду по чайной ложке, да еще подслащенную? – Ее тон стал жестким. – Вот такой образ мыслей и привел нас к Уотергейту. Моя газета не прикрывает Дика Никсона… Почему же мне делать это для Хэла Гарретсона?
– Я не прошу ничего покрывать, – упорствовала Энн. – Я просто прошу тебя подождать, пока ты не получишь историю целиком – с ее окончанием. Пожалуйста, Ливи. Я дам тебе эксклюзивное интервью, когда выйду отсюда. Мы с Хэлом оба выступим в «Кроникл»…
В молчании Ливи тыкала вилкой в салат. Затем отложила ее в сторону.
– В этом нет ничего личного, Энн. Бог свидетель, я последний человек на свете, кто мог бы обвинять тебя или любого другого за… подобную слабость.
Лицо Энн начало успокаиваться. Тогда Ливи продолжила:
– Но ты должна понимать, что в твоем положении последствия выходят за пределы просто тебя и твоих близких. Ты должна сказать Хэлу, что он никогда не сможет стать президентом.
Энн отпрянула, словно ее ударили. – Нет! – Слово раздалось словно взрыв. – Он самая подходящая кандидатура для этого поста, – уговаривала она, а ее кулаки сами собой сжались, – и никто не заслуживает этого больше, чем он. Твоя собственная газета писала, что он самый способный политик, каких страна давно не видела. Вы писали про его качества лидера.
– Да, – признала Ливи. – И его обаяние – весьма ценное для политика качество. Он всем этим обладает, Энн. Хэл Гарретсон, возможно, и подходит для этой должности больше всех. Но ведь мы сейчас говорим не про Хэла. Вопрос в том, удачная ли ты для него «напарница по забегу»? Давай скажем прямо, Энн: жена президента более важная персона, чем вице-президент или даже член кабинета. А что, если Хэл окажется в центре переговоров в верхах или, Боже сохрани, будет стараться сохранить холодную голову в разгар ядерного кризиса – а его жена начнет разваливаться?
– Подожди, Ливи, – взмолилась Энн. – Дай я объясню, как это началось… ведь я знаю, что смогу…
– Отвечай на мой вопрос, – настаивала Ливи. – Что случится, если Хэлу придется нянчиться с женой, когда судьба страны повиснет на волоске?
– Я сказала тебе: прекрати! – завизжала Энн и в тот же миг выплеснула воду из стакана в лицо Ливи.
Ливи встала и спокойно вытерла лицо салфеткой.
– А что произойдет, – сказала она, – если ты вот так потеряешь контроль над собой на дипломатическом обеде? Ты этим только подтвердила мои слова. Твой муж не может, не имеет права получить даже малейший шанс на президентство.
Энн метнулась к Ливи, бешено размахивая руками, но Ливи отпрянула назад. Прибежали официантки и встали между двумя женщинами. Одна из них взяла за руку Энн, словно желая отвести ее подальше, но та вырвалась и побежала к выходу.
Вызванная в столовую незаметным звонком, Стиви появилась как раз вовремя, чтобы столкнуться с убегающей Энн.
– Что происходит? – спросила она.
Энн бурно рыдала, потеряв над собой контроль, ее лицо исказилось от боли.
Подбежала одна из официанток и стала объяснять:
– Миссис Гарретсон набросилась на миссис Уолш…
Энн поглядела на Стиви, будто хотела что-то возразить, но лишь покачала головой.
– Все будет хорошо, Энн, – успокоила ее Стиви. – Дышите поглубже, и мысли станут яснее. Вы сможете одна дойти до вашей комнаты?
Энн кивнула.
– Хорошо. Я буду у вас через несколько минут. Какой бы ни была проблема, вы с ней справитесь, я обещаю… – Она дотронулась до щеки Энн, стараясь побудить ее ответить, однако жена сенатора, казалось, была охвачена неописуемым ужасом.
Энн ушла, а Стиви прошла в столовую, где Ливи снова села за стол, все еще промокая блузку салфеткой. Стиви села напротив.
– Ты знаешь Энн из Вашингтона, разумеется…
– Раньше думала, что знаю, – резко сказала Ливи.
– Однако, увидев ее здесь, ты переменила свое мнение?
– Не насчет нее. – Ливи сложила салфетку и серьезно поглядела на Стиви. – Но я была вынуждена сказать Энн пару фактов из жизни политика. В ответ она устроила мне купание – и пыталась попасть правой рукой мне в челюсть. Если ты меня спросишь, я отвечу, что такое поведение неприлично для кандидатки на роль первой леди.
Стиви резко перебила ее:
– Я не про это спрашиваю. Мне нужно знать точно, что ты сказала. Что так вывело ее из себя, Ливи? Скажи прямо, без всяких выкрутасов… Мы слишком давно знаем друг друга для этого.
– Очень хорошо. Я сказала ей, что, по моему мнению, «Кроникл» не сможет скрывать известие о ее пребывании в Оазисе от американской публики.
– Ливи! Ты этого не сделаешь! Ты ведь знаешь правила… Все, что здесь происходит, строго конфиденциально.
– Кроме одного, Стиви. Вы не можете ставить себя выше, чем дело национальной безопасности.
– Черт возьми, – взорвалась Стиви. – Как бы ты себя чувствовала, если бы кто-нибудь раззвонил, когда ты приехала в Оазис пятнадцать лет назад?
Ливи потрясла головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
– У меня есть на это причины, – ответила Ливи. Каким бы верным и преданным ни был Мэтт, она не собиралась объяснять ему, что хотела приобрести службу срочной связи для Кари, что-то вроде подарка к окончанию университета. Вероятно, ей хотелось раз и навсегда показать ему, как она заботится о нем и часто думает о его будущем.
Рассказывая о своих планах Кари, она внимательно, изучала его лицо.
– Тебе хотелось получить работу с повышенной ответственностью, – сказала она, – и я полагаю, что время для этого уже настало. Ты станешь работать моим главным консультантом по «Интернэшнл Фичерс» – однако я хочу, чтобы ты знал, что я вижу тебя со временем главным редактором. Я хочу, чтобы ты оценил текущие проблемы, набросал план, как сделать «ИФ» конкурентоспособной с «Ассошейтед Пресс»… В чем дело, Кари? Ты не слишком доволен?
– Я удивляюсь, почему ты не хочешь держать меня в «Кроникл», Ливи, – спокойно сказал Кари, – или даже в отделе управления «Уолш коммьюникейшнз»… Это походит на то, как если бы я взял белого слона и поехал бы на нем работать в Сибирь.
– Все вовсе не так! – запротестовала Ливи. – Я думала, что ты будешь в восторге от такой ответственной работы, Кари… Ведь ты же получаешь возможность самостоятельно продумать и создать важный новый филиал «Уолш коммьюникейшнз». Позже, когда ты почувствуешь, что сделал для «ИФ» все, что мог, мы поговорим о твоем переходе. Я хочу, чтобы ты был счастлив. И надеюсь, что ты это понимаешь.
Кари принял предположенную Ливи должность и переехал в квартиру, находящуюся в комплексе «Уотергейт». Через шесть месяцев Мэтт внезапно скончался от инфаркта. Кари попросился на место Мэтта.
– Прежде чем ты скажешь мне, что я слишком молод, – сказал он, – просто вспомни, что отец был даже моложе, чем я сейчас, когда занял место издателя «Кроникл».
– Это верно. Но ведь он был вынужден так поступить… и было бы лучше, если бы он еще подождал. Ты можешь ждать, Кари. У тебя ведь такая хорошая работа в «ИФ», и было бы просто безумием вытягивать тебя сейчас оттуда.
Он поглядел на нее сверху вниз холодными лазурными глазами.
– А когда будет не безумие, мать?
– Скоро, Кари скоро, – сказала она. – Всему свое время.
Кари поглядел на нее.
– Чье время, мать, – сказал он холодно. – Твое или мое?
И после этого ушел, не дождавшись ответа.
Через год Ливи услышала от матери, что Кари сделал предложение Шейрон Кэилл. Она стала ждать, когда ее единственный сын поделится своей счастливой новостью. Оно пришло по почте – пышное приглашение на торжества, посвященные помолвке, в доме Кэиллов в Рай, Нью-Йорк. Когда она все это читала, слезы у нее появились скорее от ощущения тяжелой утраты, чем от радости. Она не приобрела дочь – она потеряла сына.
Оставшись одна в доме, который когда-то она делила с Кеном, Ливи боролась с желанием искать утешения в алкоголе. Дважды она едва не сдала свои позиции, но оба раза спаслась тем, что звонила Стиви в Оазис и получала от нее поддержку.
– Сейчас не нужно возвращаться к прежнему, Ливи…
Когда она поехала в Нью-Йорк, чтобы познакомиться со своей будущей невесткой, ее поразило сходство Шейрон с ней самой в ее молодые годы. Она тепло приветствовала Шейрон, надеясь как-то смягчить Кари при помощи женщины, которую он любил.
– Я так много слышала о тебе, – сказала она. – И надеюсь, что мы станем дружить.
Мне бы очень хотелось этого, – робко ответила Шейрон. – Мне так давно хотелось с вами встретиться, однако…
– Все хорошо, – вмешалась Ливи, чувствуя смущение девушки. – Возможно, это будет проще сделать, когда вы с Кари поженитесь.
Когда приблизился день свадьбы, Ливи предложила сыну должность главного редактора «Интернэшнл Фичерс», а заодно и существенную прибавку к окладу.
– Это что, свадебный подарок, Ливи? – поинтересовался он.
– Просто я выполняю данное тебе обещание, – ответила она с упреком. – К тому же, раз ты женишься, я подумала, что вам с Шейрон не помешают дополнительные средства.
– Я только не вижу возможности принять твое предложение, – сказал он. – Быть там главным редактором – все равно что быть капитаном «Титаника», Ливи. Я думаю, что тебе лучше бы продать «ИФ». Признать свою ошибку и избавиться от него, пока оно не сожрало еще больше денег Уолша.
– Но ведь его цена выросла на двадцать процентов, – возразила Ливи. – Давай поглядим, что случится, если мы протянем еще подольше.
– Я точно знаю, что случится. Эти двадцать процентов не оправдают тех денег, которые мы потратили, чтобы получить их. Через шесть месяцев мы окажемся погрязшими в долгах, и цена пойдет вниз. Позволь мне пустить несколько пробных шаров прежде очередного годового доклада.
Заколебавшись, Ливи позволила убедить себя, понимая, что перед ней еще раз встанет проблема, куда поместить Кари. Больше чем прежде он захочет войти в управление «Уолша», забрать часть власти, которая пока принадлежит ей целиком. И все же когда она думала отдать сыну то, что ему хочется, то испытывала приступы страха. Кари был так похож на Кена, только сильней. Он умен и честолюбив; сколько еще пройдет времени, пока он не захочет, чтобы она отошла в сторону? А ведь у нее нет ничего, кроме работы… ни мужа, ни любовника, ни даже нежности сына. Она уже слишком немолода, чтобы начинать все заново, а у Кари вся жизнь была впереди. Так что же ей делать? С его стороны нечестно быть таким нетерпеливым, тем более что она более чем готова предложить ему массу должностей, которые снабдят его ценным опытом.
В тот день, когда Кари нашел группу инвесторов, готовых приобрести «ИФ», намереваясь продать весь филиал, Ливи купила бутылку «бурбона» и поставила ее в свой стол.
На этот раз, хоть ей и пришло в голову, что надо бы позвонить Стиви, она не сняла трубку.
Она держала бутылку в столе, не открывая, как талисман; дотронувшись до янтарного стекла, она сообщила сыну, что он станет редактором в журнале, посвященном обустройству жилища, который вот уже десять лет является процветающим и приносящим прибыль изданием «Уолш».
Как ни странно, Кари не обнаружил никаких признаков разочарования, а просто с улыбкой сказал, что эту работу ему будет нетрудно выполнять. И на какое-то время напряженность между ними, казалось, уменьшилась. Шейрон пригласила свою свекровь на воскресный обед в их квартиру в «Уотергейте», и хотя Кари удалился сразу же после еды, Ливи почувствовала, что произошло что-то хорошее. Через несколько недель приглашение повторилось, и на этот раз Кари задержался, много не говоря, но слушая, как две женщины обсуждают планы Шейрон стать домашней хозяйкой.
– Пока у нас все хорошо, – сказала Шейрон, – однако мы с Кари пришли к выводу, что квартира не место, где можно растить детей.
– А ты беременна? – спросила Ливи.
– Пока нет, но скоро буду, надеюсь. Мы хотим много детей, может, четверых или пятерых, а еще собаку и сад. Видимо, это должно звучать банально для такой могущественной женщины, как вы.
– Нет, – сказала спокойно Ливи, – это не звучит банально, отнюдь. Я надеюсь… надеюсь, что все получится именно так, как вам хочется. – Когда она взглянула на свою невестку, озаренную надеждой и ожиданием, то внезапно почувствовала себя старой.
Через десять месяцев родился Кеннет Джеймс Уолш. Казалось, с его появлением детство Кари закончилось раз и навсегда – как и всякая нужда в материнском одобрении. Через месяц он ушел из «Уолш коммьюникейшнз», а вскоре после этого Ливи узнала – из заметки в конкурирующей газете, – что ей предстоит борьба за свое место. Захват «Уолш коммьюникейшнз» осуществляется группой инвесторов во главе с ее собственным сыном.
Она достала бутылку из стола и принесла ее домой. А когда та опустела, то она отправила шофера за двумя новыми.
Однако на утро третьего дня она решила возобновить борьбу и позвонила Стиви.
– Мне требуется еще одно чудо, – сказала она. Однако Стиви никогда не обещала чудес – этого слова вообще не было в ее лексиконе. И на этот раз она не могла дать никаких гарантий.
В разгар битвы за спасение всего, чем она жила после гибели мужа, Ливи Уолш не могла не думать, не истек ли положенный ей в жизни рацион повторных шансов.
3
Так и не распаковав сумку, Ливи отправилась в столовую на ланч. Ей так покойно было здесь среди других «путниц» – намного спокойней, чем в прошлый раз. Столовая увеличилась в четыре раза по сравнению с прошлым ее приездом. Правда, она по-прежнему имела вид кафетерия, но это уже не был сарай, с допотопными столами из клееной фанеры, а большое помещение с зеркалами, прекрасной мебелью и коврами. Что бы ни случилось с ней, Ливи чувствовала, что может гордиться той помощью, которую она оказала Стиви и Оазису.
Ливи взяла поднос, положила себе немножко салата с буфетной стойки и оглянулась вокруг в поисках свободного места. Ее бы нисколько не удивило, если бы она увидела знакомые лица и людей, с которыми она была знакома лично. Разумеется, нескольких человек она узнала – а они, несомненно, узнали ее; жена биржевого магната из Нью-Йорка, телезвезда, несколько женщин, которые много раз упоминались в разделе светской хроники ее газеты, и другие. Некоторые приветственно улыбались ей, явно радуясь ее компании.
Но когда Ливи продолжала обследовать глазами зал – вероятно, по газетной привычке, желая составить полную картину гостей Стиви, – ее взгляд внезапно остановился на одинокой фигуре, сидевшей за угловым столом. Лицо, поразительное даже без грима, немедленно всеми узнавалось. Пульс у Ливи участился от возбуждения. Неважно, что там получится с ее лечением в Оазисе, по крайней мере, у нее появится сюжет – да такой, от которого пахло сенсацией. Она торопливо прошла через зал. – Привет, Энн, – сказала она. – Можно сесть к тебе?
Узнавание, а затем проблеск страха пробежали по лицу Энн Гарретсон.
– Конечно, – ответила она, стараясь совладать с голосом.
Мозг у Ливи бешено работал. Она была большим толкачом Хэла Гарретсона, используя страницы «Кроникл» для укрепления его притязаний на номинацию в президенты. Но теперь она почувствовала себя обманутой. Она часто видела Хэла и Энн на вашингтонских сборищах и всегда верила, что они оба безупречны, сделаны из другого материала, чем большинство политиканов. Но теперь оказалось, что у Хэла Гарретсона тоже имеется свой скелет в шкафу – и он сидел прямо здесь.
– А я-то думала, куда же ты исчезла после русского вояжа, – словно бы невзначай сказала Ливи.
Энн одарила ее безразличной улыбкой. Этого не должно было случиться, думала она, и паника нарастала в ней с каждым вздохом. Ливи Уолш находилась в центре всех новостей. Раз теперь она все узнала, осталась ли какая-нибудь надежда сохранить секрет до тех пор, пока огласка не станет уже безопасной?
– И чем же ты себя травишь? – без обиняков спросила Ливи.
– Ливи, – начала Энн. – По-моему, не следует…
– Задавать такие вопросы, – перебила ее Ливи. – Это часть терапии. Здесь нет секретов, Энн. Разве ты еще не поняла этого, работая со Стиви?
Рука у Энн дрожала, когда она потянулась к стакану воды; несколько капель упало на перед ее блузки. Ее глаза метались по столовой, словно ища спасения, но ничего не находили, никакого убежища от холодного, оценивающего внимания прессы. На какой-то миг она подумала, не стоит ли ей попытаться переменить роли и спросить Ливи о ее проблемах. Но принесет ли это понимание, отсрочку казни, которой она жаждала?
Она снова повернулась к Ливи.
– Я принимала амфетамины, – сказала Энн. – Раньше меня это не тревожило, а вот теперь… все вышло из-под контроля. Когда я выйду отсюда, я заявлю об этом публично. Но не раньше. Так что прошу тебя, Ливи, забудь, что ты видела меня здесь. Не предпринимай ничего, что может погубить карьеру Хэла.
– Я не знаю, Энн, – ответила Ливи сухо. – Нужно ли нам предоставлять людям, которые взялись служить обществу, решать, сказать ли нам то, что им по вкусу, или не сказать – выдавать правду по чайной ложке, да еще подслащенную? – Ее тон стал жестким. – Вот такой образ мыслей и привел нас к Уотергейту. Моя газета не прикрывает Дика Никсона… Почему же мне делать это для Хэла Гарретсона?
– Я не прошу ничего покрывать, – упорствовала Энн. – Я просто прошу тебя подождать, пока ты не получишь историю целиком – с ее окончанием. Пожалуйста, Ливи. Я дам тебе эксклюзивное интервью, когда выйду отсюда. Мы с Хэлом оба выступим в «Кроникл»…
В молчании Ливи тыкала вилкой в салат. Затем отложила ее в сторону.
– В этом нет ничего личного, Энн. Бог свидетель, я последний человек на свете, кто мог бы обвинять тебя или любого другого за… подобную слабость.
Лицо Энн начало успокаиваться. Тогда Ливи продолжила:
– Но ты должна понимать, что в твоем положении последствия выходят за пределы просто тебя и твоих близких. Ты должна сказать Хэлу, что он никогда не сможет стать президентом.
Энн отпрянула, словно ее ударили. – Нет! – Слово раздалось словно взрыв. – Он самая подходящая кандидатура для этого поста, – уговаривала она, а ее кулаки сами собой сжались, – и никто не заслуживает этого больше, чем он. Твоя собственная газета писала, что он самый способный политик, каких страна давно не видела. Вы писали про его качества лидера.
– Да, – признала Ливи. – И его обаяние – весьма ценное для политика качество. Он всем этим обладает, Энн. Хэл Гарретсон, возможно, и подходит для этой должности больше всех. Но ведь мы сейчас говорим не про Хэла. Вопрос в том, удачная ли ты для него «напарница по забегу»? Давай скажем прямо, Энн: жена президента более важная персона, чем вице-президент или даже член кабинета. А что, если Хэл окажется в центре переговоров в верхах или, Боже сохрани, будет стараться сохранить холодную голову в разгар ядерного кризиса – а его жена начнет разваливаться?
– Подожди, Ливи, – взмолилась Энн. – Дай я объясню, как это началось… ведь я знаю, что смогу…
– Отвечай на мой вопрос, – настаивала Ливи. – Что случится, если Хэлу придется нянчиться с женой, когда судьба страны повиснет на волоске?
– Я сказала тебе: прекрати! – завизжала Энн и в тот же миг выплеснула воду из стакана в лицо Ливи.
Ливи встала и спокойно вытерла лицо салфеткой.
– А что произойдет, – сказала она, – если ты вот так потеряешь контроль над собой на дипломатическом обеде? Ты этим только подтвердила мои слова. Твой муж не может, не имеет права получить даже малейший шанс на президентство.
Энн метнулась к Ливи, бешено размахивая руками, но Ливи отпрянула назад. Прибежали официантки и встали между двумя женщинами. Одна из них взяла за руку Энн, словно желая отвести ее подальше, но та вырвалась и побежала к выходу.
Вызванная в столовую незаметным звонком, Стиви появилась как раз вовремя, чтобы столкнуться с убегающей Энн.
– Что происходит? – спросила она.
Энн бурно рыдала, потеряв над собой контроль, ее лицо исказилось от боли.
Подбежала одна из официанток и стала объяснять:
– Миссис Гарретсон набросилась на миссис Уолш…
Энн поглядела на Стиви, будто хотела что-то возразить, но лишь покачала головой.
– Все будет хорошо, Энн, – успокоила ее Стиви. – Дышите поглубже, и мысли станут яснее. Вы сможете одна дойти до вашей комнаты?
Энн кивнула.
– Хорошо. Я буду у вас через несколько минут. Какой бы ни была проблема, вы с ней справитесь, я обещаю… – Она дотронулась до щеки Энн, стараясь побудить ее ответить, однако жена сенатора, казалось, была охвачена неописуемым ужасом.
Энн ушла, а Стиви прошла в столовую, где Ливи снова села за стол, все еще промокая блузку салфеткой. Стиви села напротив.
– Ты знаешь Энн из Вашингтона, разумеется…
– Раньше думала, что знаю, – резко сказала Ливи.
– Однако, увидев ее здесь, ты переменила свое мнение?
– Не насчет нее. – Ливи сложила салфетку и серьезно поглядела на Стиви. – Но я была вынуждена сказать Энн пару фактов из жизни политика. В ответ она устроила мне купание – и пыталась попасть правой рукой мне в челюсть. Если ты меня спросишь, я отвечу, что такое поведение неприлично для кандидатки на роль первой леди.
Стиви резко перебила ее:
– Я не про это спрашиваю. Мне нужно знать точно, что ты сказала. Что так вывело ее из себя, Ливи? Скажи прямо, без всяких выкрутасов… Мы слишком давно знаем друг друга для этого.
– Очень хорошо. Я сказала ей, что, по моему мнению, «Кроникл» не сможет скрывать известие о ее пребывании в Оазисе от американской публики.
– Ливи! Ты этого не сделаешь! Ты ведь знаешь правила… Все, что здесь происходит, строго конфиденциально.
– Кроме одного, Стиви. Вы не можете ставить себя выше, чем дело национальной безопасности.
– Черт возьми, – взорвалась Стиви. – Как бы ты себя чувствовала, если бы кто-нибудь раззвонил, когда ты приехала в Оазис пятнадцать лет назад?
Ливи потрясла головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55