Молодая красота этой необыкновенной женщины – гарант верности ее учения!»
Статью надо непременно отослать Нелли! Она будет рада. Я вскакиваю, бегу босиком по мягкому розовому ковру, мимо композиторов на черных мраморных колоннах, мимо зеркальных дверей, бархатных портьер, картин, прямиком в свой кабинет. Вынимаю восемь страниц из журнала, засовываю их в большой коричневый конверт, надписываю, клею марки. Готово! Сброшу еще сегодня.
А потом происходит нечто странное. Я вдруг старательно прибираю свой письменный стол, хотя собиралась весь день праздновать. Достаю машинку из шкафа, кладу неряшливые записи Нелли справа и мои готовые сто пятьдесят страниц слева, прочитываю концовку и, не отдавая себе отчета, что я делаю, начинаю работать. Начинаю там, где остановилась ровно два месяца тому назад, посередине захватывающей главы о внутренней и внешней красоте, в которой Нелли приоткрывает маленькие секреты своей вечной молодости.
Я работаю подряд шесть с половиной часов, двадцать одна новая страница ложится одна к одной. Двухмесячный перерыв в работе освежил мой мозг, все идет как по маслу. Как была в белом купальнике, с подобранными волосами, я сижу за машинкой. Дверь на террасу широко открыта. На улице замечательная погода, идеальная для катания на лодке в Булонском или прогулки в тенистом Венсенском лесу. Но я работаю как одержимая и не могу остановиться, и от каждой красиво выстроенной и отточенной фразы, ложащейся на бумагу, испытываемое наслаждение только растет. Летают пальцы, стучат клавиши. Прощайте, террористы, бомбы и преступники в метро, вы так далеки от меня.
Я опять могу писать! Мир выздоровел для меня.
В девять звоню Бадди. Он еще дома в своей крошечной комнатке для прислуги под самой крышей одного из домов на площади Италии.
– Бадди, я сегодня приглашаю тебя на ужин!
– Правда? Куда? – Он безмерно счастлив.
– В одно шикарное место. В «Бушери». Ты голодный?
– Как всегда. Я зайду за тобой. Скажи мне свой адрес. Где ты живешь?
Я не раздумываю ни секунды. Об этом не может быть и речи. Я еще ни разу не приглашала Бадди в эту квартиру. Не хочу, чтобы он видел роскошь, которая меня окружает. Он считает меня канадской студенткой, которая годами копила на эту поездку в Париж. Моего возраста он тоже не знает. И пусть так и останется.
– Слушай, мы встретимся прямо в ресторане. Бадди колеблется.
– Я не пойду один в «Бушери», – говорит он потом жалобным голосом, – я еще никогда не был внутри. Это так по-мещански, все эти официанты. Я там тушуюсь.
– Тогда встретимся в соседнем кафе. Ты можешь там быть через час?
– Конечно! Секунда в секунду. Сказать по-честному, я сегодня вообще ничего не ел. Ты мое спасение. Я люблю тебя, подруга!
Одеваюсь очень тщательно. Новое платье, белое с золотом, я его еще ни разу не надевала. Может, чуточку чересчур броское. Но сегодня я хочу затмить всех. Капельку духов. Последний взгляд в зеркало. Прихватываю письмо Нелли и выхожу из дому.
На улице уже смеркается. Включают уличные фонари. Сильные прожектора вдруг выхватывают из полумрака Пантеон, Сакре-Кер, Нотр-Дам, Эйфелеву башню и множество других неповторимых памятников архитектуры. Париж сверкает и переливается. Сейчас он особенно красив, в ту пору, когда в начинающейся ночи так загадочно мерцает воздух. И какой ночи! Летней, теплой и обольстительной. Когда, в порядке исключения, все у меня идет по плану. Когда я наконец вознаграждена за три суровых месяца.
Да-да, Париж заботится о своих (если ждешь достаточно долго).
Что же происходит?
Все очень просто. Я знакомлюсь с новым мужчиной. Давно пора, между прочим!
Глава 13
Как и договорились, я встречаюсь с Бадди ровно в десять в кафе на набережной Монтебелло, наискосок от собора Нотр-Дам. Он почти теряет сознание, увидев меня в моем новом платье. До этого он видел меня только в брюках и свитере, потому что на джазовые концерты я хожу в удобных, неброских вещах, как и все остальные.
Сегодня меня нельзя не заметить при всем желании. Я не говорила, но после приключения со знаменитым дирижером Реджинальдо Риверой я похудела еще на три килограмма. Теперь я вешу всего пятьдесят шесть, на четырнадцать кило меньше, чем в день приезда в Париж. Сегодня на мне наконец хорошо сидит белый с золотом ансамбль от Шакока, приобретенный перед тем памятным обедом в отеле «Риц». До этого он мне был узок, а сегодня сидит идеально.
Ансамбль состоит из двух частей: широкой длинной белой юбки с рюшами и коротенькой туники с пышными рукавами, скромным вырезом и широким золотым поясом. Ткань – воздушный белый индийский хлопок, затканный тонкими золотыми нитками. На ногах у меня маленькие золотые сандалии, копну чистых волос обуздывает золотой обруч, и, конечно, на пальце – перстень.
– Это и в самом деле ты? – Бадди испуганно таращится на меня. – Что случилось? Ты выиграла в лотерею? – На нем, как всегда, высокие сапоги, линялые джинсы, и вообще он мне ни к селу, ни к городу. Он категорически отказывается идти в «Бушери», поэтому мы отправляемся в китайский ресторанчик за углом, там он чувствует себя в своей тарелке. (Зато я там выгляжу, как экзотическая птица.)
Мы заказываем суп из спаржи, китайскую лапшу с бамбуком и сморчками, тофу с экзотическими приправами, к этому два салата, а на десерт – засахаренный имбирь и маленькие белые коржики. Все очень вкусно, но Бадди почти не ест. Сидит как в воду опущенный.
– Ты обручилась? – спрашивает он наконец, не сводя глаз с моего перстня. – Откуда он у тебя?
– От моей тети из Канады.
– Раньше ты его никогда не носила.
– Да. Я его потеряла. А сегодня снова нашла, через два месяца. Это я хочу отпраздновать.
– Он ценный? Я киваю.
– Старый фамильный перстень, такой ничем не заменишь.
Бадди успокаивается. Кольцо не от мужчины. Лишь теперь он с аппетитом принимается за еду.
А я наблюдаю за тем, что происходит за соседним столиком. Рядом с нами сидит в одиночестве женщина. Шатенка, коротко подстрижена. Темная помада. Лицо, которое тут же снова забываешь. Она пьет сливовую водку и наблюдает за группой французов из четырех женщин и пятерых мужчин, сидящих напротив. Когда мужчина без пары смотрит в мою сторону, она поднимает свою рюмку и демонстративно пьет за его здоровье. Он удивлен, однако тоже поднимает свой бокал, даже улыбается, но тут же снова отворачивается и продолжает разговор с другими. Тут эта дама встает, протискивается мимо меня и Бадди, садится рядом с мужчиной на свободный стул и, выразительно посмотрев на него, говорит:
– Извини, что я тебе мешаю, но мне сегодня так плохо. Поговори со мной!
От неожиданности у меня чуть не вываливаются палочки из рук. Это самый смелый (и хитроумный) способ знакомства, который я встречала. Могу поспорить, что он сработает!
Срабатывает действительно моментально. Молодой человек явно ошеломлен, но склоняет к ней голову. Она придвигается ближе и что-то шепчет ему на ухо. На что он предлагает ей бокал вина, и вот уже оба углублены в разговор. Через несколько минут (пока соседи по столу хихикают и шушукаются) мужчина встает, платит, раскланивается со всеми и удаляется со своей новой знакомой.
Но соль в реакции четырех оставшихся за столом мужчин. Они находят все происшедшее замечательным. Ни один не шокирован, все лопаются от зависти.
– Со мной такого никогда не бывает, – сетует один в полный голос, не обращая внимания на уязвленную подругу, сидящую рядом. – Везет Полю, и мозгов не надо. – И все мужчины сходятся на том, что надо почаще выходить одному, чтобы быть свободным для таких приключений. Бадди тоже под сильным впечатлением.
– Видела? – спрашивает он и двусмысленно ухмыляется. – Удачливый парень:
Я ничего не говорю. Но думаю о своем. Зачем, спрашивается, миллионы женщин ждут, когда с ними заговорят, если достаточно нескольких слов – и ты уже имеешь то, что хочешь? Особа была даже не смазлива. Она не была ни молодой, ни очаровательной, ни волнующей, ни интересной. Но у нее была решительность. А решительность вознаграждается. Да, мои дорогие. Решительность, отвага – вот в чем соль, вот самое главное в жизни.
В Торонто у меня однажды хватило решимости вырезать дыру на абсолютно новом платье. И это окупилось. Это было в начале моего знакомства с Тристрамом, я была влюблена, как никогда прежде, каждый его взгляд, предназначавшийся не мне, сводил меня с ума. Мы были в компании. Тристрам весь вечер болтал с какими-то женщинами, а меня не замечал. Тогда я пошла в ванную, нашла ножницы и, не раздумывая ни секунды, вырезала самое смелое декольте в своей жизни. Мне, конечно, было жалко красивую шерсть, платье подарила мне мама – черное, глухое, благопристойное, но я не могла оставаться дальше незамеченной. И я действовала радикально!
Только я вышла из ванной со своим откровенным декольте, как все мужчины повисли на мне гроздьями. Тристрам не мог понять причины, а когда увидел, с типично английской сдержанностью не показал своего шока. Я с удовлетворением наблюдала, как он кипел от ревности. С того дня он никогда не бросал меня одну в компаниях. Тогда же мне пришла в голову идея с платьем на пуговках. (Вырезать дырки все-таки накладно.)
– Бадди, я ставлю бутылку шампанского.
– Где, здесь?
– Где хочешь.
– В «Труа Мэйе»!
– Прекрасно! – Я зову официанта и плачу. (Деньги, ключи и удостоверение у меня в маленькой матерчатой сумочке, спрятанной под туникой на юбке.) Потом мы рука об руку шагаем в любимое кафе Бадди. Берем там бутылку французского шампанского и слушаем новую группу из Лиона. Французский джаз. Почему бы и нет? Это друзья Бадди, играют они хорошо и с годами будут играть еще лучше. Но в отеле «Меридьен» сегодня играет Диззи Гиллеспи, знаменитый американский трубач, со своими новыми музыкантами. Кто тут устоит? Я, конечно, понимаю, что Бадди возлагает большие надежды на вечер. Он постоянно берет мою руку, смотрит на меня глазами влюбленного хомяка, но все без толку. В полночь мне это надоедает.
– Бадди, я еду в «Меридьен».
– Что? Сейчас? – Он не верит своим ушам. – Сейчас в «Меридьен»? Да там один вход стоит двести франков.
– Поедешь со мной?
– Туда я не хожу из принципа! Я поднимаюсь.
– Как хочешь. Я тебе завтра позвоню. – Быстро чмокаю его в обе щеки и испаряюсь, прежде чем он успевает опомниться. Мне его, конечно, жалко, но бутылка шампанского лишь наполовину пуста, у него там друзья, к тому же я за все заплатила. А теперь я наконец хочу послушать хорошую музыку.
Еду в такси через весь Париж, по переливающимся огнями бульварам, на другой конец города, до Порт-Мэйо. Елисейские Поля ярко освещены, перед «Лидо» – обычная полуночная пробка (большие туристические автобусы, как всегда, неправильно припаркованы), а вокруг Триумфальной арки жуткий затор, как в час пик. Но в полпервого я наконец добираюсь до цели, и звуки, доносящиеся до меня, когда я прохожу через стеклянную вращающуюся дверь, говорят мне, что решение было правильным. Блестящая идея – прийти сюда!
Отель «Меридьен» стоит в стороне от «американской тропы». Бездушную новостройку с чванливым холлом из мрамора и стекла американцы находят чересчур американской. Зато он как магнитом притягивает французов. Сюда устремляются мужчины с деньгами (желающие быть космополитами), чтобы вблизи послушать джаз. К тому же клуб в задней части холла удивительно удобный. Элегантные мягкие кресла, ковры, приятное освещение, хорошие кондиционеры, так что не рискуешь задохнуться от дыма. К сожалению, сегодня клуб набит до отказа, нет ни одного свободного столика. У бара толпятся люди, но я не вижу знакомых лиц. От большого количества прожекторов жарко. Я с трудом продираюсь сквозь толпу к официанту.
– Вы не могли бы меня куда-нибудь подсадить? – спрашиваю я и гляжу как можно более беспомощно (это во Франции всегда действует). – Может, сзади есть еще свободное местечко?
– Ну, конечно, мадам! Подождите здесь. – Ой выходит в холл, приносит стул, держа его высоко над головой, ловко ввинчивается между людей, делает мне знак, чтобы я следовала за ним, и ставит стул прямо перед сценой. Лучшего места не придумаешь.
Благослови господь французов!
Я осторожно сажусь, чтобы не помять платье (как-никак я его целый час гладила перед тем, как надеть), бросаю первый взгляд наверх, на музыкантов. Меня ударяет, словно молнией. Что это за красавчик на сцене? Бог ты мой. Да я красивее мужчины не видывала. Смуглый, почти двухметрового роста. Видный мужчина с европейскими чертами лица, светло-коричневой кожей («кофе с молоком», как говорят французы) и мелко вьющимися, короткими волосами.
Ничего не понимаю. Еще никогда чернокожий мужчина не производил на меня впечатления. Я всегда находила притягательными только белых. Среди моих сорока трех любовников были, правда, разные национальности, но цвет кожи у всех был белый. Меня никогда не тянуло в постель с цветным мужчиной. А теперь я как завороженная смотрю на смуглого красавца на сцене и не в силах отвести глаза. Он играет на контрабасе. И как играет! Выкладывается на все сто. И все другие тоже. Музыканты играют так, что дух захватывает. Воздух буквально наэлектризован, такой атмосферы я здесь никогда не заставала.
Незнакомые люди машут друг другу, смеются, раскачиваются в такт, болтают ногами, кричат и аплодируют после каждого сольного номера. Я очарована первым же выступлением, закрываю глаза и улыбаюсь, улыбаюсь, пока у меня не ломит скулы. Следующий номер быстрый и фривольный. Гиллеспи отставляет свой инструмент и поет первую строфу: «О сокровище! Разве я не ласков к тебе?» Потом он начинает пританцовывать маленькими забавными шажочками. Публика неистовствует, вскакивает, аплодисменты грозят взорвать мои барабанные перепонки. Следующую мелодию он сочинил сам: «Ночь в Тунисе». Красивее не бывает. Я откидываюсь назад и смакую каждый звук. Мой взгляд задерживается на контрабасисте. Какие руки, глаза, губы, движения во время игры. Мужчина магически притягивает к себе. Сейчас он играет соло. Зрители замирают. Потом зал взрывается аплодисментами. Он кланяется, улыбается, и я чувствую жгучее желание вспрыгнуть на сцену и вытереть ему пот со лба.
Это именно мой тип. Большое сильное тело и мягкая душа. Спать с таким было бы наслаждением. Уж он всю ночь продержится. На меня вдруг накатывает обжигающая волна. Я должна с ним познакомиться. Но как?
В два часа ночи концерт закончен. Публика буйствует и отказывается расходиться. Люди устремляются вперед, выкрикивают комплименты, просят автограф и целуют музыкантов, спускающихся со сцены. Я остаюсь где была, но становлюсь на цыпочки, чтобы лучше все разглядеть. Вот какая-то брюнетка бросается контрабасисту на шею и целует его в губы. При этом ловко вытаскивает белый платочек у него из кармана. «Ничего себе! Украла платок, и никто не заметил этого, кроме меня». Уже подошла следующая. Блондинка в красном тюрбане. Четыре раза целует его в обе щеки и никак не может оторваться.
Я с отвращением отворачиваюсь. Что мне делать? Поехать домой? Снова прийти завтра, – в надежде, что будет меньше людей? Нет! Отпадает! Музыканты пробудут в Париже всего одну неделю, и я не могу терять времени.
И пока все пробиваются вперед, я просачиваюсь назад, к бару. Сажусь там на свободную табуретку, заказываю бокал апельсинового сока и вздыхаю. Мне предстоит долгая, долгая ночь.
Как я уже говорила, я не люблю заговаривать с мужчинами. Но я знаю тысячу уловок, чтобы заговорили со мной! Одинокая женщина у стойки бара – это идеально! Но тут нужно бесконечное терпение, потому что желаемое приходит только перед самым закрытием. Только когда подумаешь: «Ну все, вечер потерян, зря тут просидела», только тогда происходит оно, и ни секундой раньше, похоже, что это закон природы.
Ожидание дается нелегко! Поначалу со мной все время заговаривают мужчины, абсолютно не симпатичные мне. Тут надо проявить стойкость. Когда я была моложе, мне это не удавалось, и я частенько ретировалась из кафе. Стояла потом одна на улице и злилась. Сегодня я ни из-за кого не убегу. Сегодня, в свой сорок один год, я пронзаю мужчину ледяным взглядом, с сожалением трясу головой и вежливо говорю: «Очень жаль, но я кое-кого жду».
Как я сказала, нужно уметь ждать, и тут очень помогает, если ты сумела расположить к себе бармена. Лучше всего сразу расплатиться, дать щедрые чаевые и завести разговор, поинтересовавшись, как идут дела. У тебя уже появляется собеседник, ты здесь как бы своя, и ожидание становится не таким тягостным.
Если этого не сделать, тебя замучат мысли. «Почему никто не подходит? – нервно спрашиваешь себя. – Может, я слишком высокая? Слишком маленькая? Тощая? Уродливая? Во мне недостаточно шарма? Чересчур высокомерный вид?» И так далее до бесконечности. При этом мучаешь себя напрасно, потому что, как ни странно это звучит, у менее красивых больше шансов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32