Он только не уточнил, что одно из «последних дел» – обдумать, что он ей скажет сегодня вечером.
Он уже знал из анализа данных, что завтра для него будет тяжелый день. И догадывался почему.
Слухи в прессе не были только дымовой завесой. Кое-что имело к нему отношение. Была одна реальная угроза в кампании против него на прошлой неделе.
Это касалось женщин.
Сексуальная жизнь Хэла никогда не была секретом в годы его пребывания в Вашингтоне, точно так же, как стала легендой в высшем обществе задолго до того, как он вошел в правительство. Всем, связанным с общественной службой, известен риск, которому подвергаешься при внебрачных отношениях. Но они были так распространены, что виновные обычно считали, что никто из их оппонентов не осмелится бросить камень.
Такая уверенность была обоснованной. Однако каждые несколько лет чья-нибудь карьера в Конгрессе или в исполнительной власти рушилась из-за сексуальных скандалов. Это происходило, когда у кого-то появлялся враг, достаточно решительный, чтобы пойти на публичное нападение и достаточно могущественный, чтобы нанести удар жертве, не очень опасаясь ответного. А у Хэла были такие враги, не только на Холме, но и в Комитете начштабов, в Совете национальной безопасности и в других местах. Многие люди в Вашингтоне сделали ставку на международную военную конфронтацию в ряде районов, включая Вьетнам. Джон Кеннеди умер, оставив во Вьетнаме шестнадцать тысяч американских солдат, а Линдон Джонсон, под сильным влиянием Макнамары и начальников штабов, за несколько месяцев довел эту цифру до двухсот тысяч.
Джонсон тянул время перед выборами. Человек щепетильный, он рад был играть в прятки, поскольку дело касалось горячей проблемы Вьетнама. Он хотел оставить эту проблему следующему, тем более если следующий будет демократом.
Хэл был лидером среди демократов, и сам он не делал секрета из того, что, если будет избран президентом, то остановит прямую военную помощь южновьетнамскому режиму, обезглавленному после убийства президента Дьема с молчаливого одобрения США, – и оставит страну решать свои собственные проблемы.
А сейчас за ним кто-то охотится, возможно, с оружием, достаточно могущественным, чтобы заставить его действительно снять кандидатуру.
Хэл думал о своей частной жизни за то время, как стал политиком. Да, у него были всякие истории, но не больше, чем у других людей его круга. Но он не мог не понимать, что своим продолжительным обманом с Дианой он неосознанно искушал судьбу. Может быть, сама неверность была для него выражением неприятия политики, общественной жизни, к которой он в глубине души никогда не стремился. Может быть, он и хотел, чтобы его поймали, чтобы печальная правда о его женитьбе и любовной жизни выплыла, хотя бы ценой его карьеры.
Но сейчас Дианы уже нет в его жизни, а любящая, смелая Бесс рядом с ним, и вот – прошлое возвращается. Вот почему сейчас надо будет вернуться домой и провести вечер с Бесс.
Он собирался все ей поведать и попросить у нее прощения и совета. Он подозревал, что завтра на первичных выборах он действительно будет выглядеть бледно. Может быть, сейчас самое подходящее время, чтобы подвести черту под этим. Он слишком много в своей жизни отдал политике.
…Может быть, наступил момент и для него смотать удочки и начать жизнь для себя, вместе с Бесс. Все же она – лучший его друг в этом мире, и ее любовь он ни на что не променяет.
Нужно только оставить этот жестокий политический цирк и вместе с Бесс убраться куда-нибудь подальше и начать новую жизнь. Может быть, он найдет более подходящую профессию. Может быть, когда не будет напряжения политических войн, Бесс сможет родить ребенка. Новая жизнь может открыться для них. Есть о чем подумать. Есть о чем посоветоваться с Бесс.
Вот об этом он думал, не обращая внимания на трещавший телефон. Он посмотрел на настольные часы: восемь десять. Скоро он пойдет домой, к ней. Он жаждал увидеть ее красивые зеленые глаза, услышать ее голос, ощутить в объятиях ее мягкое тело. Ему только нужно несколько минут, чтобы набраться смелости и сказать ей все это.
Вдруг он вспомнил о бассейне внизу. Тридцать-сорок бросков помогут смыть грязь прошедшей недели и подготовиться к интимному вечеру с женой.
Он встал. Да, думал он, надо освежить голову, подсохнуть несколько минут и – домой к Бесс. Пора.
XXII
20:00
Тим медленно спустился в нижний холл здания Сената.
Он выглядел как скучающий сотрудник бригады ремонтников Капитолия, одетый в форменную спецодежду, с именным значком, приколотым к груди, и страховочным поясом вокруг талии. Большое кольцо с ключами позвякивало у него на бедре. Щетина, не сбривавшаяся последние сутки, полностью изменила его обычно изящную, элегантную наружность. На нем были старые коричневые туристские ботинки. Его руки были грязными и замасленными. Из заднего кармана высовывалась большая тряпка. У пояса было спрятано табельное полицейское оружие – револьвер тридцать восьмого калибра. Внутри просторной униформы он был совершенно незаметен. В обойме револьвера было восемь пуль. Тим знал, что так много вряд ли понадобится.
Под рубашкой на груди у него были две фотографии, украденные из архива Лауры. Он хотел, чтобы они этой ночью были поближе к его сердцу.
Его удивляло собственное спокойствие. Он приехал из Нью-Йорка на рейсовом автобусе «Грэйхаунд», чтобы избежать опасности быть узнанным при аренде автомобиля или в самолете. Понимая, что есть слабый шанс попасть под подозрение полиции, был осторожен. Не останавливаясь в вашингтонском отеле, переодевшись в мужском туалете на автобусной станции, он направился прямо сюда.
Никто не искал его.
Пока еще никто.
Он потребовал кампанию Ланкастера и представился сотрудником ЮПИ, отыскивающим подтверждения еще одной истории, грозящей отзывом Ланкастера из предвыборной кампании. Из непроизвольных намеков девушки на другом конце телефонной линии он легко понял, что Ланкастер вернулся домой в Вашингтон, чтобы подождать результатов голосования. Тим потратил этот день на осмотр здания. Отмычка, которую он использовал для взлома квартиры Лауры в Нью-Йорке, могла открыть любую дверь, какую он захочет.
Тим взглянул на часы. Было уже восемь вечера.
Ланкастер продолжал оставаться наверху в своем офисе. Здесь он был абсолютно защищен – так много в здании было сотрудников охраны. Но его привычки были хорошо известны. Тима интересовало, что же будет делать этот человек, когда закончит работать в офисе.
Что-то направляло шаги Тима, вносило ясность в мысли, избавляло от сомнений, поспешности. То, что должно произойти ночью, может прекратить все, оставить только один из множества возможных вариантов, выровнять весы правосудия раз и навсегда. Нет способа предотвратить это. Ничто не может остановить его спокойную поступь. Сама судьба вооружила его, чтобы провести в жизнь свои ожидания.
Здание было пусто. Он начал спускаться вниз по лестнице в подвальное помещение.
– Подождите, пожалуйста.
Тим повернулся на голос, раздавшийся позади него.
Его обладательницей была молодая и привлекательная женщина. На ней были очки, костюм пастельного цвета и шифоновый галстук. Ее длинные белые волосы были связаны сзади узкой ленточкой.
Она стояла в дверях офиса.
– Не могли бы вы немного помочь мне? – спросила она. Тим почувствовал, что взгляд направлен ему в грудь. Он повернулся и подошел к ней.
– Да, мэм?
Она показала жестом на комнату позади нее.
– У меня не открывается окно. Я умираю здесь от жары. Я десятки раз просила Джона починить его, но он ничего не сделал. Вы проходили мимо, и я подумала, что могу попросить вас… – Она всмотрелась в его именной значок. – Дин.
Тим колебался. Была вероятность, всего один шанс, что она задержит его настолько, что он опоздает на свое рандеву. Он улыбнулся.
– Я взгляну, – сказал он, следуя за ней в комнату. Он почувствовал запах дорогих духов, который исходил от нее. Дорогостоящий букет. И фигура у нее хорошая.
Он закрыл дверь за собой.
Девушка указала на окно. Он взялся за ручки и осторожно потянул на себя. Они не шевельнулись. Замки, должно быть, сломаны, и язычки заклинило из-за ржавчины.
Он взглянул на девушку. Она стояла, переложив вес на одну ногу, оценивающе наблюдая за ним.
– Я не могла видеть вас здесь раньше? – спросила она. Тим прикинул расстояние между ними. Если он захочет задушить ее, схватив за горло, ему это удастся.
– Это моя первая неделя, мэм, – сказал он. – Я был в штате перед тем, как меня направили сюда.
– Зовите меня Кэролайн, – улыбнулась она. Ее глаза скользнули по его красивому телу. – Я рада, что вы с нами, Дин.
Он повернулся к окну. Раз уж так случилось, у него есть подходящий инструмент. К счастью для него, он разбирался в запорах.
– Это не очень сложно, – сказал он.
– Вам не жарко в вашей спецодежде? – спросила она с улыбкой.
– Не отвлекайте меня, – пробормотал он, взяв отвертку.
XXIII
20:00
Изнуренная, с красными глазами после перелета из Филадельфии, Тесс вошла в джорджтаунский дом и включила свет. Внизу никого не было. Ее первая мысль была о Хэле, но дом был лишен того особенного тепла, которое всегда возникало при его появлении.
Не снимая плаща, Тесс набрала номер его офиса, думая, что он должен оставаться там до возвращения домой. Ответа не последовало.
Она повесила плащ на вешалку и позвонила управляющей.
– Констанция, я собираюсь позднее поужинать с Хэлом, – сказала она. – Не могли бы вы приготовить нам немного икры и, возможно, омара?
– Конечно, мадам. Я сделаю все прямо сейчас.
Тесс нашла бутылку шампанского и положила ее в ведерко со льдом. Затем она снова позвонила в офис Хэлу. Ответа не последовало.
Она удивленно подумала: где бы он мог быть? Возможно, он проводит время в офисе у кого-нибудь из своих коллег по Сенату. Возможно, он уже уехал и будет дома с минуты на минуту.
Она налила себе в стакан шерри и остановилась в гостиной, думая, чем бы заняться. Она спала не более десяти часов за последние трое суток. Ей нужно принять душ, если она хочет хорошо выглядеть перед Хэлом. Но сначала нужно немножко отдохнуть.
Она вошла в библиотеку, взглянув на свою любимую фотографию Хэла в бассейне, освещенную встроенными светильниками. Включила настольную лампу. На столе лежала записка, написанная рукой Хэла.
«Буду в офисе до полдевятого. Небольшая головная боль. Ужинай, не жди меня. Хэл».
Тесс улыбнулась. Значит, он был здесь перед ней.
Она сделала глоток, присела перед большой фотографией Хэла и улыбнулась ей. Она была полна светлых идей, которые лелеяла уже давно. Конечно же, она знала, что может доверить Хэлу лишь верхушку этого айсберга, когда он придет домой. Но она знала, что они должны быть счастливы этим вечером. И они будут вместе…
Она мысленно обратилась назад, к вызывающей гнусности, которая обнаружилась на прошлой неделе. Теперь худшее осталось позади. Хэл, вероятно, будет выглядеть не самым лучшим образом на предварительных выборах завтра, но когда тучи рассеются, он как будто рикошетом отскочит от своих неудач и блестяще обойдет всех на выборах кандидата от партии. Устойчивая популярность и поддержка демократов помогут ему в этом.
Партия будет монолитной и единой за Хэлом. Договор станет круговой порукой солидарности. Хэл возникнет как очевидная замена убитому Кеннеди, так что исход этих выборов будет заранее известен.
Кошмары, мучившие Тесс последние шесть дней, прошли. Будущее снова было открытой книгой.
С этой мыслью, отпив немного шерри, принесшего успокоение ее нервам, она пристально смотрела на фотографию Хэла, глядящего вниз на нее из своей прекрасной юности, его улыбка светилась среди капелек воды, навсегда запечатленных на его обнаженной коже.
К ее удивлению, картина выглядела другой этим вечером.
Конечно, она продолжала быть многозначной, интимной принадлежностью их семьи. На ней были необычно смешаны юношеский оптимизм Хэла и море слез печали, которым казалась вода вокруг него. Фотография была изящным намеком на что-то важное в Хэле, что понималось всеми, любившими его.
Улыбка Хэла, казалось, говорила: «Я люблю жизнь, и я возьму от нее все, что захочу, даже если боль станет неотъемлемой частью этого подарка, даже если мне придется пожертвовать чем-то более значительным, чем я сам». Он препоручил себя водной стихии с почти мистической покорностью, что было свойством его мягкой, смеющейся натуры. Хэл был любовником, а не истребителем.
Но этим вечером Тесс заметила что-то новое на фотографии, какую-то составную часть ее таинственности, никогда не замечавшуюся ранее. В тот день Лаура стояла позади фотокамеры, и улыбка Хэла была предназначена ей, а не бездушному объективу.
Только Тесс знала это. Одна Тесс слышала болезненно-надуманную версию Лауры о том, что случилось, и знала, как эта роковая фотография изменила ее судьбу и помогла ей начать карьеру фотохудожника.
Я не знаю, есть ли здесь фотокамера или нет, я просто наполнен любовью…
Новое знание помогало Тесс находить в портрете и новую красоту, и новую пищу для печальных раздумий. Лаура потеряла Хэла из-за Дианы. Она любила Хэла всем сердцем, глубину ее любви Тесс уже имела возможность почувствовать.
Но это было еще не все. Теперь, много лет спустя после того, как была сделана фотография, мир изменился настолько, что добавил портрету новое измерение. Сходство между юным Хэлом на фотографии и маленьким мальчиком на выставке работ Лауры было бесспорным. Так что фотография была больше чем документом о чудесной истории подружки юноши, пользовавшейся его безграничным доверием. Это было также, учитывая последующие события, утверждением его мужественности, плодовитости.
Конечно, Хэл ничего не знал о мальчике, так что это тайное значение портрета было видно только Тесс.
Только Тесс – и Лауре, если она была здесь…
Лауре, которая потеряла Хэла раньше всех других, но вновь нашла его таким неожиданным образом…
Непроизвольные слезы брызнули из глаз Тесс, когда она поняла, что сутью Хэла была любовь. Ни одна женщина не может остановить его. Вот почему эта странная, почти магическая фотография путешествует из одного ланкастерского дома в другой и преследует всех женщин, бывших в его жизни.
Это Сибил увеличила фотографию до таких размеров, Сибил, любившая Хэла с необычайной страстью и доверявшая ему одному среди людей, которых она знала в своей короткой несчастливой жизни. И Сибил дала скопировать эту фотографию Диане, потому что знала – фотография обнаружит такую любовь, которую Диана никогда не смогла бы испытать. Такой была жестокая ирония Сибил.
Теперь все точно соответствовало тому самому выражению Сибил с ее обожженными пальцами, забывшими обычную человеческую боль, ее предсказаниями и проклятиями Тесс – только ей, – проклятиями, преследовавшими Тесс все эти годы и приведшими ее в конце концов к Лауре – женщине, запечатлевшей Хэла.
Спроси того, кто в бассейне. Конечно! Лаура в трех шагах от Сибил и Тесс в этот ужасный момент откровения, спрятавшись за камерой, ее настоящее отражение – в улыбке Хэла, и ее фотокамера захватывает его. И Сибил знала об этом, потому что Хэл должен был доверить ей всю правду о Лауре и о том, что она значила для него.
Да, изображение было талисманом, объединявшим их всех в их любви к Хэлу, в любви, которая не могла быть оплаченной, в любви, которая не могла умереть. Картина была любовью во плоти, а холодная темная жестокость судьбы, что разделяет людей не только друг от друга, но внутри их самих, приготавливает каждого человека к прохождению своего собственного пути в мире, который уводит его или ее от счастья, не давая ничего взамен.
Многообещающему Лауриному таланту фотографа была дана экспрессия, которая позволяла выявить и прекрасное и ужасное в одном образе. Все они живут здесь, со своей отчаянной борьбой за счастье и безнадежной погоней за Хэлом.
Эти мысли ошеломили Тесс, она машинально поднялась и позвонила в офис Хэла снова. Ответа не последовало, и она повесила трубку, нашла номер телефона отдела обслуживания нового здания Сената и позвонила туда. Послышались долгие длинные гудки, прежде чем на другом конце ответили.
– Дежурный слушает.
– Рой, это вы? Это Бесс Ланкастер.
– Рад слышать ваш голос, миссис Ланкастер. Я видел вашего мужа сегодня вечером.
– Я поэтому и звоню, – сказала Тесс. – Я звонила в офис Хэла, но там никто не отвечает. Не были бы вы так любезны посмотреть его в коридоре…
– Не волнуйтесь, мэм. Сенатор купается. Я видел его спускающимся по лестнице несколько минут назад. Вы знаете его – он любит сделать пятьдесят кругов в бассейне, когда хочет подумать.
– Спасибо, Рой. Спасибо вам большое.
Тесс положила трубку. Ее взгляд вновь замер на фотографии Хэла. Капельки воды, покрывающие его обнаженное тело были похожи на слезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Он уже знал из анализа данных, что завтра для него будет тяжелый день. И догадывался почему.
Слухи в прессе не были только дымовой завесой. Кое-что имело к нему отношение. Была одна реальная угроза в кампании против него на прошлой неделе.
Это касалось женщин.
Сексуальная жизнь Хэла никогда не была секретом в годы его пребывания в Вашингтоне, точно так же, как стала легендой в высшем обществе задолго до того, как он вошел в правительство. Всем, связанным с общественной службой, известен риск, которому подвергаешься при внебрачных отношениях. Но они были так распространены, что виновные обычно считали, что никто из их оппонентов не осмелится бросить камень.
Такая уверенность была обоснованной. Однако каждые несколько лет чья-нибудь карьера в Конгрессе или в исполнительной власти рушилась из-за сексуальных скандалов. Это происходило, когда у кого-то появлялся враг, достаточно решительный, чтобы пойти на публичное нападение и достаточно могущественный, чтобы нанести удар жертве, не очень опасаясь ответного. А у Хэла были такие враги, не только на Холме, но и в Комитете начштабов, в Совете национальной безопасности и в других местах. Многие люди в Вашингтоне сделали ставку на международную военную конфронтацию в ряде районов, включая Вьетнам. Джон Кеннеди умер, оставив во Вьетнаме шестнадцать тысяч американских солдат, а Линдон Джонсон, под сильным влиянием Макнамары и начальников штабов, за несколько месяцев довел эту цифру до двухсот тысяч.
Джонсон тянул время перед выборами. Человек щепетильный, он рад был играть в прятки, поскольку дело касалось горячей проблемы Вьетнама. Он хотел оставить эту проблему следующему, тем более если следующий будет демократом.
Хэл был лидером среди демократов, и сам он не делал секрета из того, что, если будет избран президентом, то остановит прямую военную помощь южновьетнамскому режиму, обезглавленному после убийства президента Дьема с молчаливого одобрения США, – и оставит страну решать свои собственные проблемы.
А сейчас за ним кто-то охотится, возможно, с оружием, достаточно могущественным, чтобы заставить его действительно снять кандидатуру.
Хэл думал о своей частной жизни за то время, как стал политиком. Да, у него были всякие истории, но не больше, чем у других людей его круга. Но он не мог не понимать, что своим продолжительным обманом с Дианой он неосознанно искушал судьбу. Может быть, сама неверность была для него выражением неприятия политики, общественной жизни, к которой он в глубине души никогда не стремился. Может быть, он и хотел, чтобы его поймали, чтобы печальная правда о его женитьбе и любовной жизни выплыла, хотя бы ценой его карьеры.
Но сейчас Дианы уже нет в его жизни, а любящая, смелая Бесс рядом с ним, и вот – прошлое возвращается. Вот почему сейчас надо будет вернуться домой и провести вечер с Бесс.
Он собирался все ей поведать и попросить у нее прощения и совета. Он подозревал, что завтра на первичных выборах он действительно будет выглядеть бледно. Может быть, сейчас самое подходящее время, чтобы подвести черту под этим. Он слишком много в своей жизни отдал политике.
…Может быть, наступил момент и для него смотать удочки и начать жизнь для себя, вместе с Бесс. Все же она – лучший его друг в этом мире, и ее любовь он ни на что не променяет.
Нужно только оставить этот жестокий политический цирк и вместе с Бесс убраться куда-нибудь подальше и начать новую жизнь. Может быть, он найдет более подходящую профессию. Может быть, когда не будет напряжения политических войн, Бесс сможет родить ребенка. Новая жизнь может открыться для них. Есть о чем подумать. Есть о чем посоветоваться с Бесс.
Вот об этом он думал, не обращая внимания на трещавший телефон. Он посмотрел на настольные часы: восемь десять. Скоро он пойдет домой, к ней. Он жаждал увидеть ее красивые зеленые глаза, услышать ее голос, ощутить в объятиях ее мягкое тело. Ему только нужно несколько минут, чтобы набраться смелости и сказать ей все это.
Вдруг он вспомнил о бассейне внизу. Тридцать-сорок бросков помогут смыть грязь прошедшей недели и подготовиться к интимному вечеру с женой.
Он встал. Да, думал он, надо освежить голову, подсохнуть несколько минут и – домой к Бесс. Пора.
XXII
20:00
Тим медленно спустился в нижний холл здания Сената.
Он выглядел как скучающий сотрудник бригады ремонтников Капитолия, одетый в форменную спецодежду, с именным значком, приколотым к груди, и страховочным поясом вокруг талии. Большое кольцо с ключами позвякивало у него на бедре. Щетина, не сбривавшаяся последние сутки, полностью изменила его обычно изящную, элегантную наружность. На нем были старые коричневые туристские ботинки. Его руки были грязными и замасленными. Из заднего кармана высовывалась большая тряпка. У пояса было спрятано табельное полицейское оружие – револьвер тридцать восьмого калибра. Внутри просторной униформы он был совершенно незаметен. В обойме револьвера было восемь пуль. Тим знал, что так много вряд ли понадобится.
Под рубашкой на груди у него были две фотографии, украденные из архива Лауры. Он хотел, чтобы они этой ночью были поближе к его сердцу.
Его удивляло собственное спокойствие. Он приехал из Нью-Йорка на рейсовом автобусе «Грэйхаунд», чтобы избежать опасности быть узнанным при аренде автомобиля или в самолете. Понимая, что есть слабый шанс попасть под подозрение полиции, был осторожен. Не останавливаясь в вашингтонском отеле, переодевшись в мужском туалете на автобусной станции, он направился прямо сюда.
Никто не искал его.
Пока еще никто.
Он потребовал кампанию Ланкастера и представился сотрудником ЮПИ, отыскивающим подтверждения еще одной истории, грозящей отзывом Ланкастера из предвыборной кампании. Из непроизвольных намеков девушки на другом конце телефонной линии он легко понял, что Ланкастер вернулся домой в Вашингтон, чтобы подождать результатов голосования. Тим потратил этот день на осмотр здания. Отмычка, которую он использовал для взлома квартиры Лауры в Нью-Йорке, могла открыть любую дверь, какую он захочет.
Тим взглянул на часы. Было уже восемь вечера.
Ланкастер продолжал оставаться наверху в своем офисе. Здесь он был абсолютно защищен – так много в здании было сотрудников охраны. Но его привычки были хорошо известны. Тима интересовало, что же будет делать этот человек, когда закончит работать в офисе.
Что-то направляло шаги Тима, вносило ясность в мысли, избавляло от сомнений, поспешности. То, что должно произойти ночью, может прекратить все, оставить только один из множества возможных вариантов, выровнять весы правосудия раз и навсегда. Нет способа предотвратить это. Ничто не может остановить его спокойную поступь. Сама судьба вооружила его, чтобы провести в жизнь свои ожидания.
Здание было пусто. Он начал спускаться вниз по лестнице в подвальное помещение.
– Подождите, пожалуйста.
Тим повернулся на голос, раздавшийся позади него.
Его обладательницей была молодая и привлекательная женщина. На ней были очки, костюм пастельного цвета и шифоновый галстук. Ее длинные белые волосы были связаны сзади узкой ленточкой.
Она стояла в дверях офиса.
– Не могли бы вы немного помочь мне? – спросила она. Тим почувствовал, что взгляд направлен ему в грудь. Он повернулся и подошел к ней.
– Да, мэм?
Она показала жестом на комнату позади нее.
– У меня не открывается окно. Я умираю здесь от жары. Я десятки раз просила Джона починить его, но он ничего не сделал. Вы проходили мимо, и я подумала, что могу попросить вас… – Она всмотрелась в его именной значок. – Дин.
Тим колебался. Была вероятность, всего один шанс, что она задержит его настолько, что он опоздает на свое рандеву. Он улыбнулся.
– Я взгляну, – сказал он, следуя за ней в комнату. Он почувствовал запах дорогих духов, который исходил от нее. Дорогостоящий букет. И фигура у нее хорошая.
Он закрыл дверь за собой.
Девушка указала на окно. Он взялся за ручки и осторожно потянул на себя. Они не шевельнулись. Замки, должно быть, сломаны, и язычки заклинило из-за ржавчины.
Он взглянул на девушку. Она стояла, переложив вес на одну ногу, оценивающе наблюдая за ним.
– Я не могла видеть вас здесь раньше? – спросила она. Тим прикинул расстояние между ними. Если он захочет задушить ее, схватив за горло, ему это удастся.
– Это моя первая неделя, мэм, – сказал он. – Я был в штате перед тем, как меня направили сюда.
– Зовите меня Кэролайн, – улыбнулась она. Ее глаза скользнули по его красивому телу. – Я рада, что вы с нами, Дин.
Он повернулся к окну. Раз уж так случилось, у него есть подходящий инструмент. К счастью для него, он разбирался в запорах.
– Это не очень сложно, – сказал он.
– Вам не жарко в вашей спецодежде? – спросила она с улыбкой.
– Не отвлекайте меня, – пробормотал он, взяв отвертку.
XXIII
20:00
Изнуренная, с красными глазами после перелета из Филадельфии, Тесс вошла в джорджтаунский дом и включила свет. Внизу никого не было. Ее первая мысль была о Хэле, но дом был лишен того особенного тепла, которое всегда возникало при его появлении.
Не снимая плаща, Тесс набрала номер его офиса, думая, что он должен оставаться там до возвращения домой. Ответа не последовало.
Она повесила плащ на вешалку и позвонила управляющей.
– Констанция, я собираюсь позднее поужинать с Хэлом, – сказала она. – Не могли бы вы приготовить нам немного икры и, возможно, омара?
– Конечно, мадам. Я сделаю все прямо сейчас.
Тесс нашла бутылку шампанского и положила ее в ведерко со льдом. Затем она снова позвонила в офис Хэлу. Ответа не последовало.
Она удивленно подумала: где бы он мог быть? Возможно, он проводит время в офисе у кого-нибудь из своих коллег по Сенату. Возможно, он уже уехал и будет дома с минуты на минуту.
Она налила себе в стакан шерри и остановилась в гостиной, думая, чем бы заняться. Она спала не более десяти часов за последние трое суток. Ей нужно принять душ, если она хочет хорошо выглядеть перед Хэлом. Но сначала нужно немножко отдохнуть.
Она вошла в библиотеку, взглянув на свою любимую фотографию Хэла в бассейне, освещенную встроенными светильниками. Включила настольную лампу. На столе лежала записка, написанная рукой Хэла.
«Буду в офисе до полдевятого. Небольшая головная боль. Ужинай, не жди меня. Хэл».
Тесс улыбнулась. Значит, он был здесь перед ней.
Она сделала глоток, присела перед большой фотографией Хэла и улыбнулась ей. Она была полна светлых идей, которые лелеяла уже давно. Конечно же, она знала, что может доверить Хэлу лишь верхушку этого айсберга, когда он придет домой. Но она знала, что они должны быть счастливы этим вечером. И они будут вместе…
Она мысленно обратилась назад, к вызывающей гнусности, которая обнаружилась на прошлой неделе. Теперь худшее осталось позади. Хэл, вероятно, будет выглядеть не самым лучшим образом на предварительных выборах завтра, но когда тучи рассеются, он как будто рикошетом отскочит от своих неудач и блестяще обойдет всех на выборах кандидата от партии. Устойчивая популярность и поддержка демократов помогут ему в этом.
Партия будет монолитной и единой за Хэлом. Договор станет круговой порукой солидарности. Хэл возникнет как очевидная замена убитому Кеннеди, так что исход этих выборов будет заранее известен.
Кошмары, мучившие Тесс последние шесть дней, прошли. Будущее снова было открытой книгой.
С этой мыслью, отпив немного шерри, принесшего успокоение ее нервам, она пристально смотрела на фотографию Хэла, глядящего вниз на нее из своей прекрасной юности, его улыбка светилась среди капелек воды, навсегда запечатленных на его обнаженной коже.
К ее удивлению, картина выглядела другой этим вечером.
Конечно, она продолжала быть многозначной, интимной принадлежностью их семьи. На ней были необычно смешаны юношеский оптимизм Хэла и море слез печали, которым казалась вода вокруг него. Фотография была изящным намеком на что-то важное в Хэле, что понималось всеми, любившими его.
Улыбка Хэла, казалось, говорила: «Я люблю жизнь, и я возьму от нее все, что захочу, даже если боль станет неотъемлемой частью этого подарка, даже если мне придется пожертвовать чем-то более значительным, чем я сам». Он препоручил себя водной стихии с почти мистической покорностью, что было свойством его мягкой, смеющейся натуры. Хэл был любовником, а не истребителем.
Но этим вечером Тесс заметила что-то новое на фотографии, какую-то составную часть ее таинственности, никогда не замечавшуюся ранее. В тот день Лаура стояла позади фотокамеры, и улыбка Хэла была предназначена ей, а не бездушному объективу.
Только Тесс знала это. Одна Тесс слышала болезненно-надуманную версию Лауры о том, что случилось, и знала, как эта роковая фотография изменила ее судьбу и помогла ей начать карьеру фотохудожника.
Я не знаю, есть ли здесь фотокамера или нет, я просто наполнен любовью…
Новое знание помогало Тесс находить в портрете и новую красоту, и новую пищу для печальных раздумий. Лаура потеряла Хэла из-за Дианы. Она любила Хэла всем сердцем, глубину ее любви Тесс уже имела возможность почувствовать.
Но это было еще не все. Теперь, много лет спустя после того, как была сделана фотография, мир изменился настолько, что добавил портрету новое измерение. Сходство между юным Хэлом на фотографии и маленьким мальчиком на выставке работ Лауры было бесспорным. Так что фотография была больше чем документом о чудесной истории подружки юноши, пользовавшейся его безграничным доверием. Это было также, учитывая последующие события, утверждением его мужественности, плодовитости.
Конечно, Хэл ничего не знал о мальчике, так что это тайное значение портрета было видно только Тесс.
Только Тесс – и Лауре, если она была здесь…
Лауре, которая потеряла Хэла раньше всех других, но вновь нашла его таким неожиданным образом…
Непроизвольные слезы брызнули из глаз Тесс, когда она поняла, что сутью Хэла была любовь. Ни одна женщина не может остановить его. Вот почему эта странная, почти магическая фотография путешествует из одного ланкастерского дома в другой и преследует всех женщин, бывших в его жизни.
Это Сибил увеличила фотографию до таких размеров, Сибил, любившая Хэла с необычайной страстью и доверявшая ему одному среди людей, которых она знала в своей короткой несчастливой жизни. И Сибил дала скопировать эту фотографию Диане, потому что знала – фотография обнаружит такую любовь, которую Диана никогда не смогла бы испытать. Такой была жестокая ирония Сибил.
Теперь все точно соответствовало тому самому выражению Сибил с ее обожженными пальцами, забывшими обычную человеческую боль, ее предсказаниями и проклятиями Тесс – только ей, – проклятиями, преследовавшими Тесс все эти годы и приведшими ее в конце концов к Лауре – женщине, запечатлевшей Хэла.
Спроси того, кто в бассейне. Конечно! Лаура в трех шагах от Сибил и Тесс в этот ужасный момент откровения, спрятавшись за камерой, ее настоящее отражение – в улыбке Хэла, и ее фотокамера захватывает его. И Сибил знала об этом, потому что Хэл должен был доверить ей всю правду о Лауре и о том, что она значила для него.
Да, изображение было талисманом, объединявшим их всех в их любви к Хэлу, в любви, которая не могла быть оплаченной, в любви, которая не могла умереть. Картина была любовью во плоти, а холодная темная жестокость судьбы, что разделяет людей не только друг от друга, но внутри их самих, приготавливает каждого человека к прохождению своего собственного пути в мире, который уводит его или ее от счастья, не давая ничего взамен.
Многообещающему Лауриному таланту фотографа была дана экспрессия, которая позволяла выявить и прекрасное и ужасное в одном образе. Все они живут здесь, со своей отчаянной борьбой за счастье и безнадежной погоней за Хэлом.
Эти мысли ошеломили Тесс, она машинально поднялась и позвонила в офис Хэла снова. Ответа не последовало, и она повесила трубку, нашла номер телефона отдела обслуживания нового здания Сената и позвонила туда. Послышались долгие длинные гудки, прежде чем на другом конце ответили.
– Дежурный слушает.
– Рой, это вы? Это Бесс Ланкастер.
– Рад слышать ваш голос, миссис Ланкастер. Я видел вашего мужа сегодня вечером.
– Я поэтому и звоню, – сказала Тесс. – Я звонила в офис Хэла, но там никто не отвечает. Не были бы вы так любезны посмотреть его в коридоре…
– Не волнуйтесь, мэм. Сенатор купается. Я видел его спускающимся по лестнице несколько минут назад. Вы знаете его – он любит сделать пятьдесят кругов в бассейне, когда хочет подумать.
– Спасибо, Рой. Спасибо вам большое.
Тесс положила трубку. Ее взгляд вновь замер на фотографии Хэла. Капельки воды, покрывающие его обнаженное тело были похожи на слезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46