Потом он схватил ее за запястье. Тесс почувствовала, как он с силой потянул ее вниз. Она послушно опустилась перед ним на колени. Держа во рту сигару, он легким движением коснулся молнии на своих брюках, а потом похлопал себя по животу.
Тесс почувствовала подступающую тошноту. В ее жизни секс ничего для нее не значил. Ни с кем, кроме Хэла. В свое время она бы ублажила сотню Эмори Боузов, не задумываясь ни о чем, если бы верила, что это поможет достичь цели. Но в этот момент мысль о том, что скрывалось за этой молнией, вызвала чувство отвращения.
Однако сейчас Тесс была готова вынести любые унижения, любые оскорбления ради Хэла.
Боуз с жестокой улыбкой уставился на нее. Его бедра слегка округлились, непристойно приглашая к себе.
– Что-нибудь? – медленно спросил он.
Никто из тех, чья судьба зависела от того, что она сейчас делала, не думал о ней в этот момент, ее муж проводил кампанию в тысячах миль отсюда, от нее, решившейся на самый отчаянный шаг в своей жизни.
Она расстегнула молнию.
XII
Лагуна-Бич, Калифорния, 28 апреля 1964 года
– Вставай, соня.
Теплые губы нежно коснулись Тима Райордана. Когда он открыл глаза, увидел пышные белые волосы, длинные и вьющиеся над большими голубыми глазами, загорелое золоченое солнцем лицо и красивую пластичную фигуру прекрасной молодой женщины.
Джулия еще была в своей коротенькой пижаме. Он вдохнул ее свежее, прохладное благоухание и задержался около нее на какое-то время, смакуя запах ее тела.
– С добрым утром, мэм, – пробормотал он, улыбаясь. Джулия низко склонилась к нему. Тим ощутил под пижамой ее тело – длинные ноги, упругую грудь, прижимающуюся к его груди.
Джулия предлагала Тиму свое тело до трогательности искренне и увлеченно. Такая естественная чувственность была неотъемлемой частью ее самой. Даже сейчас, когда ее отделяла легкая ткань, он почувствовал, как тело его напряглось.
– Я люблю тебя, – прошептала она, целуя мочку его уха.
– И я люблю тебя.
Сказать ей эти слова было так легко. Они, казалось, сами из него выпрыгнули. Она вызывала в нем прилив любви. Для Джулии Тиму не нужно было вытягивать из себя это чувство.
Она прижалась ближе. Ее руки обвили его поясницу.
– Скажи это, – прошептала она.
– Сказать что? – спросил Тим, захватив ее бедра в свою большую ладонь и заметив в глазах Джулии блеск кошачьего блаженства.
– Ты знаешь. Скажи это.
– Миссис Райордан, – сказал он. – Это хочет услышать моя леди?
– Ммм… – промурлыкала она, прижимаясь к нему бедром и мягко касаясь губами ямочки на его шее.
Тим улыбнулся. Счастье, которое он ощущал в это утро, он ждал всю свою жизнь.
Он встретил Джулию восемь месяцев назад. В то время Тим был на вершине успеха после приезда в Лагуна-Бич. Он использовал свои рекомендации и остаток сбережений после карьеры в Нью-Йорке, чтобы найти новый неиссякающий источник доходов. Тим стал консультантом по строительству и управлению гостиницами и ресторанами по всему побережью.
Его репутация сообразительного бизнесмена, его доскональность, проницательность в оценке людей вскоре сделали Тима, пожалуй, самым интересным человеком, появившимся в деловом мире. В его услугах нуждались инвесторы всей Южной Калифорнии, и успех не заставил себя ждать.
Тим разумно вкладывал свои деньги. Он приобрел недвижимость, стоимость которой ежегодно увеличивалась вдвое. На берегу океана Тим построил красивый дом, окна которого выходили на канал Сан-Педро. Лодка в 25 футов была пришвартована здесь же. Тим приобрел «мерседес 180» и «феррари-типо 555». Его шкафы были забиты костюмами от Лисл Хэйн из Лос-Анджелеса и большим набором рабочей одежды, которая подчеркивала формы его мускулистого и теперь хорошо загорелого тела.
В течение года с того времени, как он покинул Нью-Йорк, он был одним из самых желанных холостяков на побережье. Но такому безупречному, как Тим, было нелегко угодить. Он несколько лет вращался в здешнем свете, ожидая своего часа и вкушая самые колдовские чары женского обаяния, которые только могла предложить ему Южная Калифорния.
Она работала секретаршей в «Плейа дель Мар-хотель», где у него был небольшой интерес. Он встретил ее однажды вечером, идя на встречу, и был поражен гибкой легкостью ее тела и утонченной чувственностью взгляда. Тим представился, одарил Джулию пристальным взглядом и пригласил на обед. Последовавшая ночь была их первой ночью. Все произошло на его лодке.
В постели Джулия была прекрасна. Ее темно-персиковое манящее тело изголодавшемуся Тиму доставляло истинное наслаждение. Она заставила его не только ощутить себя мужчиной, но и человеком, который снова твердо стоял на ногах после долгого сурового испытания одиночеством, в тяжести которого Тим не хотел признаться даже самому себе.
После этого они виделись каждый день. Он узнал все о прошлом Джулии, ее семье в Миннесоте, о ее замужней сестре, двух братьях, которые занимались делом по контракту их отца и о желании путешествовать и развлекаться, которое и привело Джулию в Калифорнию.
Единственное, о чем он не знал долгое время, это то, что, когда они впервые встретились, Джулия была помолвлена с другим мужчиной, банкиром по инвестициям из Санта-Барбары. Она расторгла помолвку на следующее утро после встречи с Тимом.
Джулия и Тим вместе купались, гуляли, катались на лодке и ловили рыбу, играли в гольф и теннис и говорили без умолку. И еще они занимались любовью. И днем, и вечером, и всю ночь напролет они занимались любовью. Пластика тела Джулии, которое она отдавала так свободно, совершенно завораживала Тима. Более того, ее доверие и ее откровенность были неоспоримы.
Спустя два месяца они отправились в холодную Миннесоту совершить тихую традиционную свадебную церемонию в гостиной дома ее родителей. Тим легко сошелся с ее отцом – приземистым мужчиной, которому была по душе респектабельность Тима и его склонность к физическому труду. То же можно было сказать и о братьях Джулии, и об их простых и дружелюбных женах, и о сестре Треси, и о ее матери.
Все сразу хорошо приняли Тима, да и сам Тим чувствовал, что он им понравился. После свадьбы, когда пришло время уезжать, у Тима при прощании с семьей в глазах стояли слезы.
В свой медовый месяц молодожены совершили круиз вдоль берега Мексики с остановками в Пуэрто-Вальярта и Акапулько. Все эти четырнадцать дней Тим наслаждался утонченной красотой Джулии, ее невероятным очарованием в постели и восхищался ее беспредельной откровенностью.
И впервые за эти годы он позволил себе вспомнить о Лауре. Она не шла ни в какое сравнение с Джулией. Джулия была такой земной и открытой. Лаура же казалась настолько замкнутой, настолько сложной и недоступной, что было очевидным, почему Тим не смог быть счастлив с нею.
Рядом с Джулией каждое утро вспоминать о Лауре было неприятно, можно сказать, противно. Воспоминание о полной невозможности проникнуть в ее внутренний мир, об одиночестве и даже страхе причиняло боль.
С Джулией же не было никаких секретов, никаких запретных тем, ничего, чем бы он не мог с ней поделиться. Она не боялась принадлежать ему, и владеть ею было так приятно. К тому же она заставила Тима снова чувствовать себя мужчиной.
– Ладно, лентяй, – сказала Джулия, в последний раз поцеловала его и выпрыгнула из постели. Вид ее пижамы и не прикрытого ею загорелого тела вызвал у Тима улыбку. – Собирайся. Я хочу съездить в город раздобыть кое-что к вечеру. Ты вернешься к ленчу?
Тим секунду подумал. Этим утром у него была встреча в Ошенсайде, в двадцати пяти милях вниз по берегу. Сложно будет успеть вернуться к ленчу. Однако у Тима вошло в привычку всякий раз, по возможности в полдень, заниматься любовью со своей новой женой. Он надеялся успеть.
– Давай в полпервого, – сказал он.
– Согласна, – улыбнулась Джулия. – Кофе готов. Твои газеты на столе. Увидимся, красавчик.
– Пока, – сказал Тим, и она исчезла из вида.
Он слышал, как закрылась входная дверь и тяжело захлопнулась дверца «мерседеса». Заработал двигатель, и зашуршали по гравию колеса. Чудный солнечный свет прорезался через шторы.
Наконец Тим поднялся. Он еще чувствовал запах Джулии. Эти следы их близости были так приятны, что он даже не хотел принимать душ. Но он заставил себя, сделав пару быстрых упражнений перед тем, как пустить воду.
Пока Тим мылся, его не покидали мысли о Джулии. Его не оставлял аромат их близости. Естественная теплота ее улыбки и ее смех вызывали желание радостного обладания ею. Тим чувствовал такую близость с Джулией во всем, какую только мог пожелать супругам Господь Бог, удостоив их равным волнением и удовлетворением.
С Лаурой же не было никогда ничего подобного. Он всегда был рядом с ней, слишком близко к ее чарам, но никогда не была эта близость достаточна для того, чтобы возникло чувство единения и взаимной привязанности, осознание их гармонии и, таким образом, желания доверить себя ей.
С Лаурой он всегда был как бы на краю темной бездны, где он не мог дышать. Он бы никогда не смог преступить эту грань, совершить падение, которое позволило бы ему проникнуть в ее сердце. Так он и стоял на краю, растерянный и обескураженный, чувствуя, как она отдаляется от него даже в моменты их близости.
Тим не любил думать об этом. Лаура была в прошлом, принадлежала тому времени. Женившись на ней, он совершил ошибку. Сегодня же Тим был там, где хотел быть, с женщиной, которую любит. Лаура осталась дурным сном со счастливым концом.
Сформулировав это, Тим закрыл душ, вытерся и побрел в кухню. Он выпил стакан апельсинового сока и поставил кофе на стол веранды, которая выходила на канал. В руке он держал газеты.
Первой, которую открыл Тим, была «Нью-Йорк Таймс».
Он читал ее по привычке. Конечно, Тим знал, что газеты Лос-Анджелеса и Сан-Диего расскажут больше интересующих его новостей о местном состоянии дел. Ему нужна была и рыночная информация, которую первым предоставил бы «Уоллстрит джорнэл». Однако ностальгия заставляла его просматривать «Таймс» каждое утро.
Кстати, в Нью-Йорк вернулась сестра Тима, и ему доставляло удовольствие прочитать про новые места, открытые на Бродвее, про грязную, но все же занимавшую его политику Нью-Йорка, про отвратительную погоду, которая больше никогда не испортит ему настроения, и про культурные и общественные события и праздники, о которых он помнил с тех времен, когда жил там.
На первой странице Тим увидел последние новости о несчастиях Хэйдона Ланкастера на тропе его демократической кампании за президентское кресло. Заголовок гласил: «Горячая вода у Ланкастера начинает закипать». Тим не стал читать статью. Политика президента больше не интересовала его. Кто бы ни победил, для Тима это было бы хорошо, поскольку экономика продолжала бы оставаться на таком же высоком уровне, на каком она была сейчас. Он просмотрел все рубрики, ища то, что могло бы его заинтересовать. Когда Тим дошел до раздела «Искусство и досуг», его глаза остановились на заголовке:
«Триумф фотографа Лауры Блэйк в Музее современного искусства»
Над заголовком размещалась большая черно-белая фотография маленького мальчика. Это был завораживающий образ. Необыкновенно острый глаз поймал каждую его деталь, каждую черту с такой же точностью, как и передал трогательное выражение глаз.
Под фотографией была подпись: «Мальчик в полдень, 1963 г. Лаура Блэйк».
Заинтригованный, Тим вытащил этот лист, а всю газету бросил на пол к ногам. Его кофе остался забытым на столе. Тим начал читать статью. Ее окружал монтаж из фотографий, на каждой из которых крупным планом были запечатлены лица людей. На второй странице было фото Лауры, открывавшей выставку ее работ в Музее современного искусства.
Тим внимательно рассмотрел фотографию. Лаура выглядела на ней немногим старше своего возраста. На ней была одежда, в которой он ни разу не видел ее во время их совместной жизни: кожаный жакет, слаксы, свитер и кожаные ботинки. На шее висел фотоаппарат «Пентакс». Сейчас ее волосы были длиннее, до плеч, и в ней было все то же волшебное очарование, как и в старые времена.
В тихих глазах Лауры было то же беспристрастное и неоднозначное выражение, разве только более мудрое и открытое. Что-то в них просматривалось еще, чего Тим не смог сразу уловить.
Он просмотрел предисловие к статье.
«От сокрытых ценностей до национальных сокровищ.
Фотографии Лауры Блэйк явились открытием в мире серьезной фотографии за последние несколько лет, так же как и ее личность была сенсацией в американской моде, оставленной ею пять лет назад в период, когда ее карьера была на вершине успеха и приносила хорошую прибыль и известность.
Итак, миссис Блэйк – это американизированный вариант ее чешского имени – намеренно держалась такого стиля после брошенной карьеры. Ее необыкновенный талант фотографа сразу привлек внимание международного сообщества критиков. Лаура начала завоевывать награды, даже еще не закончив престижную программу по фотографии в Парсонской студии, а когда стала профессионалом, выигрывала призы в семи странах и выставлялась с другими многообещающими фотографами как здесь, так и в Европе.
Но на показе, который открылся на прошлой неделе в Музее современного искусства, были представлены только ее работы, заставившие восхвалять своего автора, который уже был назван величайшим американским художником после Стайхена и самым великим – из всех женщин, когда-либо державших фотоаппарат в руках.
Работы Лауры Блэйк уникальны. Ее многочисленные фотографии стариков, детей, больных, бродяг, странниц и других типажей, находящихся за гранью общества, вызывали такую реакцию, что с первого взгляда некоторые резкие критики называли эти работы эксгибиционизмом или сверхсенсацией. Но в то же время портреты были признаны бесподобным поэтическим исследованием методом фотографии самого человека. В признаниях критиков встречались сравнения с Рембрандтом, Гойей, Брейгелем и Ван Гогом».
Тим посмотрел на сопровождавшие статью фотографии. Они были сделаны в разное время, но во всех присутствовало вдохновение, очевидное в первых работах Лауры, когда она еще была его женой.
Но ее видение было обострено опытом и профессиональным ростом. Поражало то, что первой реакцией при взгляде на лица было желание отвернуться. Казалось, что они с молчаливой настойчивостью тянут руки за помощью. Это вызывало неприязнь.
Одним из самых сильных образов был цирковой клоун. Фотоаппарат Лауры так сумел проникнуть сквозь его грим, что, казалось, на нем нет никакой маски. Лаура обнаружила под ней более точный портрет. Глаза и черты его лица, казалось, могут рассказать историю всей его жизни, которую он старался скрыть. Лаура сумела схватить не только трогательные уловки, присущие этой человеческой личности, но и его странное достоинство.
Тим не был эстетом. Однако он чувствовал схожесть этих фотографий, различие их воздействия и значение, заключенное в этих работах. Он старался понять что-то важное, что было на этих развернутых перед ним страницах. Да, Лаура с фотоаппаратом в руках была одержима и превращалась в художника. Это похоже на нее, эта упорная определенность и, конечно же, глубина видения – ее сверхчувствительные глаз и сердце.
Лаура – известный фотограф. Пускай, подумал Тим. Он был не склонен аплодировать ее триумфу и уважать ее за это. Судя по этим фотографиям, она заслуживала своей вновь обретенной известности.
Тим обратил внимание на фото маленького мальчика, которое совершенно отличалось от того, в начале рубрики. Оно было сделано крупным планом и так необычно освещено, что притягивало к себе взгляд. Было странным и выражение лица мальчика. Казалось, он вспомнил что-то значительное из своего детства и в то же время подумал о чем-то необычайно особенном, что было в его еще развивающейся личности.
Пытаясь рассмотреть различие этих двух снимков, Тим вдруг понял, что второй был сделан в зеркале. Темные глаза мальчика были схвачены как-то абсолютно по-новому. На заднем плане виднелось окно, через которое просматривался затянутый туманом городской пейзаж. Был виден и хрупкий темный силуэт самого фотографа, склонившийся вперед с фотоаппаратом.
Фотография называлась «Ящик Пандоры».
Тим пробегал статью, пока его взгляд не остановился на одной детали.
«Серия работ, выставленных в третьем зале, а главные – в его центральной части, посвящена сыну Лауры Майклу, которому четыре с половиной года. Такой отважный жест художника мог быть воспринят как самое обыкновенное потворство своим слабостям. Именно эти работы продвинули искусство Лауры на шаг вперед от всех даже самых поразительных и зримых образов в двух предыдущих залах.
На первый взгляд, это обычные фотографии маленького очень симпатичного мальчика, запечатлевшие его развитие в возрасте от полутора до четырех с половиной лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Тесс почувствовала подступающую тошноту. В ее жизни секс ничего для нее не значил. Ни с кем, кроме Хэла. В свое время она бы ублажила сотню Эмори Боузов, не задумываясь ни о чем, если бы верила, что это поможет достичь цели. Но в этот момент мысль о том, что скрывалось за этой молнией, вызвала чувство отвращения.
Однако сейчас Тесс была готова вынести любые унижения, любые оскорбления ради Хэла.
Боуз с жестокой улыбкой уставился на нее. Его бедра слегка округлились, непристойно приглашая к себе.
– Что-нибудь? – медленно спросил он.
Никто из тех, чья судьба зависела от того, что она сейчас делала, не думал о ней в этот момент, ее муж проводил кампанию в тысячах миль отсюда, от нее, решившейся на самый отчаянный шаг в своей жизни.
Она расстегнула молнию.
XII
Лагуна-Бич, Калифорния, 28 апреля 1964 года
– Вставай, соня.
Теплые губы нежно коснулись Тима Райордана. Когда он открыл глаза, увидел пышные белые волосы, длинные и вьющиеся над большими голубыми глазами, загорелое золоченое солнцем лицо и красивую пластичную фигуру прекрасной молодой женщины.
Джулия еще была в своей коротенькой пижаме. Он вдохнул ее свежее, прохладное благоухание и задержался около нее на какое-то время, смакуя запах ее тела.
– С добрым утром, мэм, – пробормотал он, улыбаясь. Джулия низко склонилась к нему. Тим ощутил под пижамой ее тело – длинные ноги, упругую грудь, прижимающуюся к его груди.
Джулия предлагала Тиму свое тело до трогательности искренне и увлеченно. Такая естественная чувственность была неотъемлемой частью ее самой. Даже сейчас, когда ее отделяла легкая ткань, он почувствовал, как тело его напряглось.
– Я люблю тебя, – прошептала она, целуя мочку его уха.
– И я люблю тебя.
Сказать ей эти слова было так легко. Они, казалось, сами из него выпрыгнули. Она вызывала в нем прилив любви. Для Джулии Тиму не нужно было вытягивать из себя это чувство.
Она прижалась ближе. Ее руки обвили его поясницу.
– Скажи это, – прошептала она.
– Сказать что? – спросил Тим, захватив ее бедра в свою большую ладонь и заметив в глазах Джулии блеск кошачьего блаженства.
– Ты знаешь. Скажи это.
– Миссис Райордан, – сказал он. – Это хочет услышать моя леди?
– Ммм… – промурлыкала она, прижимаясь к нему бедром и мягко касаясь губами ямочки на его шее.
Тим улыбнулся. Счастье, которое он ощущал в это утро, он ждал всю свою жизнь.
Он встретил Джулию восемь месяцев назад. В то время Тим был на вершине успеха после приезда в Лагуна-Бич. Он использовал свои рекомендации и остаток сбережений после карьеры в Нью-Йорке, чтобы найти новый неиссякающий источник доходов. Тим стал консультантом по строительству и управлению гостиницами и ресторанами по всему побережью.
Его репутация сообразительного бизнесмена, его доскональность, проницательность в оценке людей вскоре сделали Тима, пожалуй, самым интересным человеком, появившимся в деловом мире. В его услугах нуждались инвесторы всей Южной Калифорнии, и успех не заставил себя ждать.
Тим разумно вкладывал свои деньги. Он приобрел недвижимость, стоимость которой ежегодно увеличивалась вдвое. На берегу океана Тим построил красивый дом, окна которого выходили на канал Сан-Педро. Лодка в 25 футов была пришвартована здесь же. Тим приобрел «мерседес 180» и «феррари-типо 555». Его шкафы были забиты костюмами от Лисл Хэйн из Лос-Анджелеса и большим набором рабочей одежды, которая подчеркивала формы его мускулистого и теперь хорошо загорелого тела.
В течение года с того времени, как он покинул Нью-Йорк, он был одним из самых желанных холостяков на побережье. Но такому безупречному, как Тим, было нелегко угодить. Он несколько лет вращался в здешнем свете, ожидая своего часа и вкушая самые колдовские чары женского обаяния, которые только могла предложить ему Южная Калифорния.
Она работала секретаршей в «Плейа дель Мар-хотель», где у него был небольшой интерес. Он встретил ее однажды вечером, идя на встречу, и был поражен гибкой легкостью ее тела и утонченной чувственностью взгляда. Тим представился, одарил Джулию пристальным взглядом и пригласил на обед. Последовавшая ночь была их первой ночью. Все произошло на его лодке.
В постели Джулия была прекрасна. Ее темно-персиковое манящее тело изголодавшемуся Тиму доставляло истинное наслаждение. Она заставила его не только ощутить себя мужчиной, но и человеком, который снова твердо стоял на ногах после долгого сурового испытания одиночеством, в тяжести которого Тим не хотел признаться даже самому себе.
После этого они виделись каждый день. Он узнал все о прошлом Джулии, ее семье в Миннесоте, о ее замужней сестре, двух братьях, которые занимались делом по контракту их отца и о желании путешествовать и развлекаться, которое и привело Джулию в Калифорнию.
Единственное, о чем он не знал долгое время, это то, что, когда они впервые встретились, Джулия была помолвлена с другим мужчиной, банкиром по инвестициям из Санта-Барбары. Она расторгла помолвку на следующее утро после встречи с Тимом.
Джулия и Тим вместе купались, гуляли, катались на лодке и ловили рыбу, играли в гольф и теннис и говорили без умолку. И еще они занимались любовью. И днем, и вечером, и всю ночь напролет они занимались любовью. Пластика тела Джулии, которое она отдавала так свободно, совершенно завораживала Тима. Более того, ее доверие и ее откровенность были неоспоримы.
Спустя два месяца они отправились в холодную Миннесоту совершить тихую традиционную свадебную церемонию в гостиной дома ее родителей. Тим легко сошелся с ее отцом – приземистым мужчиной, которому была по душе респектабельность Тима и его склонность к физическому труду. То же можно было сказать и о братьях Джулии, и об их простых и дружелюбных женах, и о сестре Треси, и о ее матери.
Все сразу хорошо приняли Тима, да и сам Тим чувствовал, что он им понравился. После свадьбы, когда пришло время уезжать, у Тима при прощании с семьей в глазах стояли слезы.
В свой медовый месяц молодожены совершили круиз вдоль берега Мексики с остановками в Пуэрто-Вальярта и Акапулько. Все эти четырнадцать дней Тим наслаждался утонченной красотой Джулии, ее невероятным очарованием в постели и восхищался ее беспредельной откровенностью.
И впервые за эти годы он позволил себе вспомнить о Лауре. Она не шла ни в какое сравнение с Джулией. Джулия была такой земной и открытой. Лаура же казалась настолько замкнутой, настолько сложной и недоступной, что было очевидным, почему Тим не смог быть счастлив с нею.
Рядом с Джулией каждое утро вспоминать о Лауре было неприятно, можно сказать, противно. Воспоминание о полной невозможности проникнуть в ее внутренний мир, об одиночестве и даже страхе причиняло боль.
С Джулией же не было никаких секретов, никаких запретных тем, ничего, чем бы он не мог с ней поделиться. Она не боялась принадлежать ему, и владеть ею было так приятно. К тому же она заставила Тима снова чувствовать себя мужчиной.
– Ладно, лентяй, – сказала Джулия, в последний раз поцеловала его и выпрыгнула из постели. Вид ее пижамы и не прикрытого ею загорелого тела вызвал у Тима улыбку. – Собирайся. Я хочу съездить в город раздобыть кое-что к вечеру. Ты вернешься к ленчу?
Тим секунду подумал. Этим утром у него была встреча в Ошенсайде, в двадцати пяти милях вниз по берегу. Сложно будет успеть вернуться к ленчу. Однако у Тима вошло в привычку всякий раз, по возможности в полдень, заниматься любовью со своей новой женой. Он надеялся успеть.
– Давай в полпервого, – сказал он.
– Согласна, – улыбнулась Джулия. – Кофе готов. Твои газеты на столе. Увидимся, красавчик.
– Пока, – сказал Тим, и она исчезла из вида.
Он слышал, как закрылась входная дверь и тяжело захлопнулась дверца «мерседеса». Заработал двигатель, и зашуршали по гравию колеса. Чудный солнечный свет прорезался через шторы.
Наконец Тим поднялся. Он еще чувствовал запах Джулии. Эти следы их близости были так приятны, что он даже не хотел принимать душ. Но он заставил себя, сделав пару быстрых упражнений перед тем, как пустить воду.
Пока Тим мылся, его не покидали мысли о Джулии. Его не оставлял аромат их близости. Естественная теплота ее улыбки и ее смех вызывали желание радостного обладания ею. Тим чувствовал такую близость с Джулией во всем, какую только мог пожелать супругам Господь Бог, удостоив их равным волнением и удовлетворением.
С Лаурой же не было никогда ничего подобного. Он всегда был рядом с ней, слишком близко к ее чарам, но никогда не была эта близость достаточна для того, чтобы возникло чувство единения и взаимной привязанности, осознание их гармонии и, таким образом, желания доверить себя ей.
С Лаурой он всегда был как бы на краю темной бездны, где он не мог дышать. Он бы никогда не смог преступить эту грань, совершить падение, которое позволило бы ему проникнуть в ее сердце. Так он и стоял на краю, растерянный и обескураженный, чувствуя, как она отдаляется от него даже в моменты их близости.
Тим не любил думать об этом. Лаура была в прошлом, принадлежала тому времени. Женившись на ней, он совершил ошибку. Сегодня же Тим был там, где хотел быть, с женщиной, которую любит. Лаура осталась дурным сном со счастливым концом.
Сформулировав это, Тим закрыл душ, вытерся и побрел в кухню. Он выпил стакан апельсинового сока и поставил кофе на стол веранды, которая выходила на канал. В руке он держал газеты.
Первой, которую открыл Тим, была «Нью-Йорк Таймс».
Он читал ее по привычке. Конечно, Тим знал, что газеты Лос-Анджелеса и Сан-Диего расскажут больше интересующих его новостей о местном состоянии дел. Ему нужна была и рыночная информация, которую первым предоставил бы «Уоллстрит джорнэл». Однако ностальгия заставляла его просматривать «Таймс» каждое утро.
Кстати, в Нью-Йорк вернулась сестра Тима, и ему доставляло удовольствие прочитать про новые места, открытые на Бродвее, про грязную, но все же занимавшую его политику Нью-Йорка, про отвратительную погоду, которая больше никогда не испортит ему настроения, и про культурные и общественные события и праздники, о которых он помнил с тех времен, когда жил там.
На первой странице Тим увидел последние новости о несчастиях Хэйдона Ланкастера на тропе его демократической кампании за президентское кресло. Заголовок гласил: «Горячая вода у Ланкастера начинает закипать». Тим не стал читать статью. Политика президента больше не интересовала его. Кто бы ни победил, для Тима это было бы хорошо, поскольку экономика продолжала бы оставаться на таком же высоком уровне, на каком она была сейчас. Он просмотрел все рубрики, ища то, что могло бы его заинтересовать. Когда Тим дошел до раздела «Искусство и досуг», его глаза остановились на заголовке:
«Триумф фотографа Лауры Блэйк в Музее современного искусства»
Над заголовком размещалась большая черно-белая фотография маленького мальчика. Это был завораживающий образ. Необыкновенно острый глаз поймал каждую его деталь, каждую черту с такой же точностью, как и передал трогательное выражение глаз.
Под фотографией была подпись: «Мальчик в полдень, 1963 г. Лаура Блэйк».
Заинтригованный, Тим вытащил этот лист, а всю газету бросил на пол к ногам. Его кофе остался забытым на столе. Тим начал читать статью. Ее окружал монтаж из фотографий, на каждой из которых крупным планом были запечатлены лица людей. На второй странице было фото Лауры, открывавшей выставку ее работ в Музее современного искусства.
Тим внимательно рассмотрел фотографию. Лаура выглядела на ней немногим старше своего возраста. На ней была одежда, в которой он ни разу не видел ее во время их совместной жизни: кожаный жакет, слаксы, свитер и кожаные ботинки. На шее висел фотоаппарат «Пентакс». Сейчас ее волосы были длиннее, до плеч, и в ней было все то же волшебное очарование, как и в старые времена.
В тихих глазах Лауры было то же беспристрастное и неоднозначное выражение, разве только более мудрое и открытое. Что-то в них просматривалось еще, чего Тим не смог сразу уловить.
Он просмотрел предисловие к статье.
«От сокрытых ценностей до национальных сокровищ.
Фотографии Лауры Блэйк явились открытием в мире серьезной фотографии за последние несколько лет, так же как и ее личность была сенсацией в американской моде, оставленной ею пять лет назад в период, когда ее карьера была на вершине успеха и приносила хорошую прибыль и известность.
Итак, миссис Блэйк – это американизированный вариант ее чешского имени – намеренно держалась такого стиля после брошенной карьеры. Ее необыкновенный талант фотографа сразу привлек внимание международного сообщества критиков. Лаура начала завоевывать награды, даже еще не закончив престижную программу по фотографии в Парсонской студии, а когда стала профессионалом, выигрывала призы в семи странах и выставлялась с другими многообещающими фотографами как здесь, так и в Европе.
Но на показе, который открылся на прошлой неделе в Музее современного искусства, были представлены только ее работы, заставившие восхвалять своего автора, который уже был назван величайшим американским художником после Стайхена и самым великим – из всех женщин, когда-либо державших фотоаппарат в руках.
Работы Лауры Блэйк уникальны. Ее многочисленные фотографии стариков, детей, больных, бродяг, странниц и других типажей, находящихся за гранью общества, вызывали такую реакцию, что с первого взгляда некоторые резкие критики называли эти работы эксгибиционизмом или сверхсенсацией. Но в то же время портреты были признаны бесподобным поэтическим исследованием методом фотографии самого человека. В признаниях критиков встречались сравнения с Рембрандтом, Гойей, Брейгелем и Ван Гогом».
Тим посмотрел на сопровождавшие статью фотографии. Они были сделаны в разное время, но во всех присутствовало вдохновение, очевидное в первых работах Лауры, когда она еще была его женой.
Но ее видение было обострено опытом и профессиональным ростом. Поражало то, что первой реакцией при взгляде на лица было желание отвернуться. Казалось, что они с молчаливой настойчивостью тянут руки за помощью. Это вызывало неприязнь.
Одним из самых сильных образов был цирковой клоун. Фотоаппарат Лауры так сумел проникнуть сквозь его грим, что, казалось, на нем нет никакой маски. Лаура обнаружила под ней более точный портрет. Глаза и черты его лица, казалось, могут рассказать историю всей его жизни, которую он старался скрыть. Лаура сумела схватить не только трогательные уловки, присущие этой человеческой личности, но и его странное достоинство.
Тим не был эстетом. Однако он чувствовал схожесть этих фотографий, различие их воздействия и значение, заключенное в этих работах. Он старался понять что-то важное, что было на этих развернутых перед ним страницах. Да, Лаура с фотоаппаратом в руках была одержима и превращалась в художника. Это похоже на нее, эта упорная определенность и, конечно же, глубина видения – ее сверхчувствительные глаз и сердце.
Лаура – известный фотограф. Пускай, подумал Тим. Он был не склонен аплодировать ее триумфу и уважать ее за это. Судя по этим фотографиям, она заслуживала своей вновь обретенной известности.
Тим обратил внимание на фото маленького мальчика, которое совершенно отличалось от того, в начале рубрики. Оно было сделано крупным планом и так необычно освещено, что притягивало к себе взгляд. Было странным и выражение лица мальчика. Казалось, он вспомнил что-то значительное из своего детства и в то же время подумал о чем-то необычайно особенном, что было в его еще развивающейся личности.
Пытаясь рассмотреть различие этих двух снимков, Тим вдруг понял, что второй был сделан в зеркале. Темные глаза мальчика были схвачены как-то абсолютно по-новому. На заднем плане виднелось окно, через которое просматривался затянутый туманом городской пейзаж. Был виден и хрупкий темный силуэт самого фотографа, склонившийся вперед с фотоаппаратом.
Фотография называлась «Ящик Пандоры».
Тим пробегал статью, пока его взгляд не остановился на одной детали.
«Серия работ, выставленных в третьем зале, а главные – в его центральной части, посвящена сыну Лауры Майклу, которому четыре с половиной года. Такой отважный жест художника мог быть воспринят как самое обыкновенное потворство своим слабостям. Именно эти работы продвинули искусство Лауры на шаг вперед от всех даже самых поразительных и зримых образов в двух предыдущих залах.
На первый взгляд, это обычные фотографии маленького очень симпатичного мальчика, запечатлевшие его развитие в возрасте от полутора до четырех с половиной лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46