Фотография Линдстрэма и Лесли, сделанная людьми Боуза, дополняла рассказанное. Она увидела лица Линдстрэма и ее собственное, обнародованные средствами массовой информации.
Теперь Линдстрэм был мертв.
Лесли была шокирована и испугана. События зашли гораздо дальше, чем она могла вообразить. Теперь ее единственной защитой был Боуз, но то, что он заставил ее делать, слишком испугало ее. Сейчас у нее было только одно желание – поскорее уйти.
– Отлично, – сказала Лесли, – я хочу только, чтобы это осталось позади. Я хочу уехать в Нью-Йорк прямо сейчас, если вы не против. Я сниму комнату в городе или где-нибудь поблизости.
– Мы позаботимся о вас. Вы должны просто остановиться где-нибудь на несколько дней и ни с кем не разговаривать. Эрл разыщет вас в Нью-Йорке. А работа будет ждать вашего возвращения.
Она поднялась, чтобы уйти. В ее глазах застыл укор и страх.
– А теперь до свидания, – сказала она.
Боуз поднял голову. Похоже, он просто забавлялся ее оцепенением.
– Не самое теплое прощание, – заявил он. – Не могли бы вы быть немножко понежней, а, Лесли?
Она вздохнула, зная, чего он хочет.
– Я на самом деле не могу, мистер Боуз. Не могу… после того, что случилось. – Она нервно взглянула на него. – Гэр Линдстрэм имел семью, жену, детей… Я надеюсь, вы меня понимаете… Я просто не могу. Мне нужно сейчас же уйти отсюда.
Его лицо потемнело.
– Это не должно волновать вас, дорогая.
Его слова пронзили ее холодом до мозга костей, этого ей было достаточно, чтобы понять, что человек, организовавший уничтожение сенатора Соединенных Штатов, не остановится, чтобы раздавить такую незаметную букашку, как она.
Она осторожно приблизилась к нему. Он вытянул большое кресло из-за стола и сел в него, раздвинув ноги, в позе ковбоя, его сигара продолжала дымиться в руке. Он выглядел страшно, в темноте из-за дыма, клубившегося над головой, казалось, что в нем было что-то дьявольское. Его чувственность пугала ее.
Она подошла к нему. Он провел руками по ее бедрам и ягодицам и осторожно обнял ее. Обозленная, она задрожала от его прикосновения. Это не обеспокоило его, совсем наоборот. Она слышала его легкое похрюкивание от удовольствия. Пальцы с обгрызенными ногтями ухватили ее шелковые трусики под эластичным поясом. Он опустил их вниз, к коленям, и держал одной рукой, в то время как Лесли опустилась на колени перед ним, чтобы расстегнуть молнию.
Она продолжала оставаться одетой, когда взяла его член в свой рот. Он сидел в кресле, его глаза не выражали ничего, в то время как Лесли занималась сексом. Она старалась не дрожать, не зная, что хуже – ее отвращение или преступный страх, охвативший ее.
Она заметила, что он радуется ее страху. Это было легкое удовлетворение, его бедра вращались около ее лица. Она чувствовала себя ничтожеством, рабыней, стоя одетой на коленях перед ним, с этим мерзким членом во рту, подавленная могуществом и упрямством человека, готовящегося сейчас извергнуть в нее семя.
– Хорошо ли на вкус? – спросил он. – Я знаю, что вы, девочки, любите эти леденцы…
Она чувствовала, что он смотрит на фотографию дочери на столе. Горячие слезы брызнули у нее из глаз. Она никогда не чувствовала себя такой униженной. Казалось, это сам дьявол дрыгается и скользит у нее во рту. И не было ей прощения за такой грех…
– Ас Линдстрэмом ты это тоже делала? – осведомился он. – Я доставил ему прекрасные мгновения, не правда ли? Скажи мне, Лесли: где еще вы занимались этим? Куда ты приходила к нему? А Линдстрэм делал это тебе туда, куда ты хотела? Ты ему говорила, куда воткнуть? Давай, скажи старичку Эмори правду, не стесняйся.
Он бубнил и бубнил, и временами его голос радостно прерывался. Образы, возникавшие от его слов, были все более и более грязными, все более извращенными. Он перечислял части женского тела в болезненном экстазе.
– А ведь ты закричишь, если я не позволю тебе этого, а? – спрашивал он. – Не заплачешь крокодиловыми слезами? Ах, как там бедная миссис Линдстрэм этой ночью? Ах, как она плачет из-за того, что ты убила ее мужа!
Ее тошнило. Но она контролировала себя, оставаясь с ним, пока член брыкался, напрягался и наконец извергнул в нее свое содержимое. Когда его оргазм наступил, она остановилась и помедлила, не выплюнув содержимое. Ей просто хотелось закончить это как можно быстрее и исчезнуть.
Она встала на ноги и пошла прочь, заметив при этом, что он продолжает играть ее трусиками с пресыщенным выражением на лице. Она не попросила вернуть их ей.
Он наблюдал, как она взяла свое пальто, и поднял ее кошелек.
– И помни, я всегда буду поблизости, – заверил он ее, когда она открывала дверь. Она запомнила, ничего не ответив.
Как только дверь закрылась, раздался телефонный звонок. Эмори Боуз взял трубку.
– Да?
– Это Уоррен Хью, сенатор. Сожалею, что звоню так не вовремя.
Он узнал голос руководителя своего аппарата и давнего организатора своих предвыборных кампаний.
– Что случилось? – спросил Боуз.
– Кое-что важное. Я думаю, что вам нужно знать всю правду. Я узнал от своих друзей, что Хэйдон Ланкастер собирается бороться за ваше место на следующий срок. Он выступит против вас на первичных выборах.
Лицо Боуза потемнело. Это было самое худшее, что он мог услышать. Только удалось разделаться с Линдстрэмом – тут же возникла новая проблема.
– Вы уверены в этом? – спросил он.
– Полностью, – голос в трубке был сдавленным, извиняющимся.
Боуз задумался на мгновение, яростно стиснув в кулаке забытые трусики. Затем, нахмурив брови, сказал:
– Хорошо. Ничего не предпринимайте без меня. Если к вам начнет приставать пресса, отвечайте просто, что сенатор приветствует всех новичков, что это демократическая страна, пусть победит сильнейший, и все такое.
– Слушаюсь, сэр. Увидимся завтра утром. Боуз положил трубу.
Он думал о Ланкастере, фотогеничном молодом герое войны, счастливом обладателе миловидной жены, человеке с прекрасной репутацией, левом политике, и о его неизбежных амбициях. Он знал, что это должно было случиться.
Добро и Зло, думал он.
«Ты уже кончился, Ланкастер, – размышлял он, зажав в руке трусики. – Может быть, ты этого не знаешь, но тебя уже нет».
Лесли еле добежала до женской уборной. К счастью, та была пуста. Она зашла в кабину, и ее вырвало в унитаз. Ее рвало долго и тяжело. Никогда в жизни ей еще не было так плохо, отвратительно и страшно. Эмори Боуз был ядом, Просачивающимся в ее кости, заразой, которую невозможно было уничтожить. Она тряслась, думая о будущем, об Эрле, о щупальцах Боуза, обо всем том, что он мог потребовать от нее в дальнейшем. Ведь она была интеллигентной девушкой. Она знала, что человек вроде Боуза не успокоится, подцепив кого-нибудь на крючок.
Когда ее перестало рвать, она вышла из кабинки, подошла к раковине, вымыла лицо и привела в порядок прическу.
Через два дня она покинет этот город. Но как далеко надо уехать, чтобы спрятаться от Боуза?
Дело не в расстоянии, понимала она. Никакое расстояние не спасет ее от него.
Дело в силе.
С этой мыслью она взглянула в свой разрез и осторожно коснулась бюстгальтера.
Внутри него покоился крошечный микрофон.
Лесли предварительно подготовилась, прежде чем прийти к нему. Боуз сам подал ей эту идею, когда вооружал ее жучками перед визитами к Линдстрэму. Ее разговоры этой ночью и все ужасные сексуальные откровения Боуза – все было записано магнитофоном в машине, припаркованной к одному из зданий Капитолия.
Слава Богу, что он дал Лесли толковую голову. Пройдет время, и однажды эта магнитофонная лента перевернет все в мире.
Со все еще болезненным видом она покинула уборную.
II
13 января 1958 года
– Миссис Ланкастер, могу я сказать, что вы выглядите как обычно прекрасно?
– Почему бы и нет, спасибо. Вы очень любезны. – Диана выглядела слегка нервозно перед не менее чем десятком журналистов, собравшихся в зале на нижнем этаже. Двое из них были телевизионными репортерами, и установленные ими светильники ослепляли ее. Она надеялась, что косметика еще сохранилась, ее до сих пор расстраивало коварство телевизионного грима, и она потратила полчаса, подводя глаза перед этим интервью.
Сегодня был важный день. Впервые пресса была приглашена в дом Хэла и Дианы, переехавших на Пятую авеню. Воспользовавшись удобным случаем, Диана пригласила самых влиятельных публицистов, принадлежащих к тому слою, для которого жизнь немыслима без политики.
Они совершили большую прогулку по зданию в компании с Элен, секретаршей Дианы, и Сьюзен Пфайфер, личной помощницы Дианы по связям с общественностью. Открытие этого дома для прессы должно было стать одним из важных событий общественной жизни. Поэтому журналисты, не теряя времени, занялись тщательным осмотром и описанием бесценной мебели и картин, доставленных сюда различными родственниками Ланкастеров и Столвортов: начиная от ваз майсенского фарфора в гостиной до ставшего легендой пейзажа Тернера, украшавшего салон.
Дом был великолепен: шесть спальных комнат, два салона, столовая, в которой могла бы разместиться любая политическая группировка, если вдруг Хэлу пришла бы в голову мысль собрать ее здесь, библиотека для его многочисленных книг, красивый солярий в задней части дома и уже целиком законченный пятый этаж с бильярдной, кабинетом и комнатой для чтения.
Как бы там ни было, но это было все же довольно скромное жилье, предназначавшееся для молодой бездетной пары, а не для большой семьи. Отцу Дианы пришлось немало потрудиться, чтобы купить этот дом у его бывших владельцев, биржевого торговца и его жены, пожилой пары, которым эти деньги пригодились для обеспечения безбедной старости в Палм Спрингс. Гарри Столворт решил, что на всей Пятой авеню лишь этот дом подходил молодому человеку такого происхождения и с таким блестящим будущим.
Когда журналисты окончили осмотр дома, они подошли к Диане и начали ее интервьюировать. Зрелище их потрясло, но не заворожило. Это был десяток самых известных в стране и избалованных заказами журналистов. Они уже многократно писали статьи о Диане и до ее замужества, и после.
Они прекрасно знали, что Диана и Хэл пригласили их сегодня, потому что именно сейчас им нужны были положительные отзывы и доброжелательное отношение прессы. Сейчас, больше чем когда-либо, Ланкастерам требовалось подкрепить свою репутацию – Хэл вступал в борьбу за место в Сенате от Демократической партии с грозным соперником – Эмори Боузом, и ему предстояли жесткие схватки.
Имея в виду все эти обстоятельства, родственники Дианы тщательно подготовились к приему прессы. Всем журналистам были разосланы роскошные приглашения, а месяц назад каждый получил тщательно подобранный рождественский подарок от Ланкастеров; бутылку выдержанного «Арманьяка» для Наоми Рассел из «Таймс» – она была известна как тонкий ценитель бренди; серебряное ведерко для шампанского для Веры Штрик из «Сан-Франциско Кроникл» – она прошлым летом подготовила очерк о Диане; пара нефритовых серег и соответствующее ожерелье для Мадлен Барон из «Вашингтон Пост»; набор хрустальных бокалов для Эрики Криттендон из Си-Би-Эс, которая обожала вечеринки, и так далее.
С этими журналистами следовало обходиться очень мягко и внимательно, потому что у каждого была своя обширная аудитория, и при желании каждый из них мог бы доставить Диане немало неприятностей всего лишь парой не к месту сделанных реплик. Диана была со всеми более чем обходительна и вправе была рассчитывать на хороший результат своей работы, занявшей все утро. Это не означало, однако, что все будет так просто.
Трудности начались, когда Патриция Хэнд из ЮПИ начала задавать вопросы.
– Скажите, пожалуйста, миссис Ланкастер, – сказала она, – ваш муж начал борьбу с Эмори Боузом за место в Сенате от штата Нью-Йорк. Изменился ли ритм вашей супружеской жизни? Меньше ли вы теперь видите своего мужа?
Диана улыбнулась. Это были еще цветочки.
– Конечно, немного изменился, – ответила она. – В самом начале Хэл участвовал во множестве митингов. Но он отлично планирует время. А так как теперь он уже не занимается заокеанскими поездками для президента, я вижу его значительно чаще.
Наоми Рассел из «Таймс» продолжила интервью.
– А нет ли здесь противоречия, возможного конфликта между карьерой вашего мужа и вашей домашней жизнью? Не возникало ли у вас ощущения, что вы – вдова при живом муже?
– Вовсе нет, – мягко улыбнулась Диана. – Хэл и я отлично понимаем, что он избрал общественное поприще для служения людям – и, естественно, это отнимает у него много времени и сил. Но мы сумели добиться того, чтобы наша совместная жизнь страдала от этого как можно меньше. Например, я рано встаю, чтобы позавтракать в его компании, мы ужинаем вместе – довольно поздно, когда его рабочий день уже кончается. В случайно выпадающие свободные часы мы частенько сидим у камина и обсуждаем последние события нашей жизни.
– Карьера вашего мужа до сих пор была достаточно противоречива, – заметила Джессика Фогель из Эн-Би-Си, которой Диана к Рождеству послала подписанный оригинал картины художника, которым та восхищалась. – Его политические взгляды наверняка вызовут немало дискуссий во время предвыборной кампании. Скажите, пожалуйста, просит ли он ваших советов по наиболее щепетильным вопросам? И можно ли говорить о вашей паре, как о других, – что за каждым великим мужчиной стоит великая женщина?
Диана скромно засмеялась.
– О нет, какая же я великая женщина? Но вы правы – Хэл на самом деле обсуждает со мной политические вопросы. Я думаю, что каждый мужчина может доверять жене свои самые большие проблемы. Когда он спрашивает моего совета, я даю ему совет, если мне, конечно, есть что сказать. Но я вовсе не ожидаю, что он обязательно последует этому совету. У него есть свои соображения.
Диана была очень обходительна. Ответы ее были обтекаемы, а поведение очень контрастировало с поведением той подвижной и энергичной девушки, какой она была всего лишь несколько лет назад. Все журналисты прекрасно знали, что этот образ был тщательно продуман, и мало кто из них поверил в его искренность. Но это вряд ли имело для них большое значение.
Мадлен Барон коснулась вопроса, который был хлебом насущным для всех журналистов, тем более, если речь шла о Диане и Хэле.
– Миссис Ланкастер, – сказала она, – вы не только красивая женщина, чьей внешностью все восхищаются. Вы замужем за человеком, который из всех американских политиков является самым привлекательным мужчиной, да и самым сексуальным. Как это обстоятельство сказывается на вашей жизни?
Диана улыбнулась:
– Да, – признала она, – вынуждена сказать, что нелегко быть женой человека, у которого столько поклонниц. Мне приходится следить за тем, чтобы он не потерял голову.
Шутка вызвала оживление среди безразличных и неулыбающихся журналистов. Приятная улыбка Дианы и ее остроумие были оценены – это, несомненно, будет показано по телевидению и отмечено в статьях. Она пригласила их сюда не для того, чтобы подружиться с ними, но чтобы произвести положительное впечатление на прессу. Они же пришли сюда не для того, чтобы полюбить ее, но чтобы передать ее образ зрителям и читателям.
– Но если быть серьезной, – добавила Диана, – я считаю себя очень счастливой женщиной. Я знала Хэла, когда он еще был чувствительным и безумно привлекательным юношей. Я видела, как он повзрослел и стал самоотверженным, работоспособным мужчиной, который может быть не только привлекательным, но и любящим и понимающим мужем. Я считаю, что мое дело – оказать ему поддержку настолько, насколько это в моих силах.
Казалось, послышались недоверчивые язвительные смешки, хотя все хранили молчание.
– Раз уж вы начали об этом говорить, – продолжила Алекса Берк из «Чикаго Трибьюн», – все, конечно, знают, какое влияние производит на аудиторию внешность Хэйдона Ланкастера. Ну, а в личной жизни? Я, конечно, не спрашиваю, чихает ли он или оставляет волосы в ванной, но каков он в семейном кругу?
Все понимали, о чем именно она спрашивает, и приготовились записывать. В интервью с Дианой всегда было три главных темы: каков размер ее состояния, каков Хэл в постели и когда именно он начнет борьбу за пост президента. Как бы однообразны ни были эти вопросы и ответы для журналистов и для Дианы, публике они никогда не приедались, поэтому их задавали вновь и вновь.
– Хэл – очень серьезный человек, – ответила Диана искренне. – Очень мягкий и нежный во всех отношениях. Таким он был, когда мы встретились, таким он остается и по сей день. Он не возносит женщину на пьедестал, но и не опекает ее постоянно. Он относится ко мне, как к человеку, которого любит. Не знаю даже, как еще это можно передать словами. Мы очень близки. Мы нужны друг другу, и мы скучаем порознь. Он очень скучает по мне, а я очень скучаю по нему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Теперь Линдстрэм был мертв.
Лесли была шокирована и испугана. События зашли гораздо дальше, чем она могла вообразить. Теперь ее единственной защитой был Боуз, но то, что он заставил ее делать, слишком испугало ее. Сейчас у нее было только одно желание – поскорее уйти.
– Отлично, – сказала Лесли, – я хочу только, чтобы это осталось позади. Я хочу уехать в Нью-Йорк прямо сейчас, если вы не против. Я сниму комнату в городе или где-нибудь поблизости.
– Мы позаботимся о вас. Вы должны просто остановиться где-нибудь на несколько дней и ни с кем не разговаривать. Эрл разыщет вас в Нью-Йорке. А работа будет ждать вашего возвращения.
Она поднялась, чтобы уйти. В ее глазах застыл укор и страх.
– А теперь до свидания, – сказала она.
Боуз поднял голову. Похоже, он просто забавлялся ее оцепенением.
– Не самое теплое прощание, – заявил он. – Не могли бы вы быть немножко понежней, а, Лесли?
Она вздохнула, зная, чего он хочет.
– Я на самом деле не могу, мистер Боуз. Не могу… после того, что случилось. – Она нервно взглянула на него. – Гэр Линдстрэм имел семью, жену, детей… Я надеюсь, вы меня понимаете… Я просто не могу. Мне нужно сейчас же уйти отсюда.
Его лицо потемнело.
– Это не должно волновать вас, дорогая.
Его слова пронзили ее холодом до мозга костей, этого ей было достаточно, чтобы понять, что человек, организовавший уничтожение сенатора Соединенных Штатов, не остановится, чтобы раздавить такую незаметную букашку, как она.
Она осторожно приблизилась к нему. Он вытянул большое кресло из-за стола и сел в него, раздвинув ноги, в позе ковбоя, его сигара продолжала дымиться в руке. Он выглядел страшно, в темноте из-за дыма, клубившегося над головой, казалось, что в нем было что-то дьявольское. Его чувственность пугала ее.
Она подошла к нему. Он провел руками по ее бедрам и ягодицам и осторожно обнял ее. Обозленная, она задрожала от его прикосновения. Это не обеспокоило его, совсем наоборот. Она слышала его легкое похрюкивание от удовольствия. Пальцы с обгрызенными ногтями ухватили ее шелковые трусики под эластичным поясом. Он опустил их вниз, к коленям, и держал одной рукой, в то время как Лесли опустилась на колени перед ним, чтобы расстегнуть молнию.
Она продолжала оставаться одетой, когда взяла его член в свой рот. Он сидел в кресле, его глаза не выражали ничего, в то время как Лесли занималась сексом. Она старалась не дрожать, не зная, что хуже – ее отвращение или преступный страх, охвативший ее.
Она заметила, что он радуется ее страху. Это было легкое удовлетворение, его бедра вращались около ее лица. Она чувствовала себя ничтожеством, рабыней, стоя одетой на коленях перед ним, с этим мерзким членом во рту, подавленная могуществом и упрямством человека, готовящегося сейчас извергнуть в нее семя.
– Хорошо ли на вкус? – спросил он. – Я знаю, что вы, девочки, любите эти леденцы…
Она чувствовала, что он смотрит на фотографию дочери на столе. Горячие слезы брызнули у нее из глаз. Она никогда не чувствовала себя такой униженной. Казалось, это сам дьявол дрыгается и скользит у нее во рту. И не было ей прощения за такой грех…
– Ас Линдстрэмом ты это тоже делала? – осведомился он. – Я доставил ему прекрасные мгновения, не правда ли? Скажи мне, Лесли: где еще вы занимались этим? Куда ты приходила к нему? А Линдстрэм делал это тебе туда, куда ты хотела? Ты ему говорила, куда воткнуть? Давай, скажи старичку Эмори правду, не стесняйся.
Он бубнил и бубнил, и временами его голос радостно прерывался. Образы, возникавшие от его слов, были все более и более грязными, все более извращенными. Он перечислял части женского тела в болезненном экстазе.
– А ведь ты закричишь, если я не позволю тебе этого, а? – спрашивал он. – Не заплачешь крокодиловыми слезами? Ах, как там бедная миссис Линдстрэм этой ночью? Ах, как она плачет из-за того, что ты убила ее мужа!
Ее тошнило. Но она контролировала себя, оставаясь с ним, пока член брыкался, напрягался и наконец извергнул в нее свое содержимое. Когда его оргазм наступил, она остановилась и помедлила, не выплюнув содержимое. Ей просто хотелось закончить это как можно быстрее и исчезнуть.
Она встала на ноги и пошла прочь, заметив при этом, что он продолжает играть ее трусиками с пресыщенным выражением на лице. Она не попросила вернуть их ей.
Он наблюдал, как она взяла свое пальто, и поднял ее кошелек.
– И помни, я всегда буду поблизости, – заверил он ее, когда она открывала дверь. Она запомнила, ничего не ответив.
Как только дверь закрылась, раздался телефонный звонок. Эмори Боуз взял трубку.
– Да?
– Это Уоррен Хью, сенатор. Сожалею, что звоню так не вовремя.
Он узнал голос руководителя своего аппарата и давнего организатора своих предвыборных кампаний.
– Что случилось? – спросил Боуз.
– Кое-что важное. Я думаю, что вам нужно знать всю правду. Я узнал от своих друзей, что Хэйдон Ланкастер собирается бороться за ваше место на следующий срок. Он выступит против вас на первичных выборах.
Лицо Боуза потемнело. Это было самое худшее, что он мог услышать. Только удалось разделаться с Линдстрэмом – тут же возникла новая проблема.
– Вы уверены в этом? – спросил он.
– Полностью, – голос в трубке был сдавленным, извиняющимся.
Боуз задумался на мгновение, яростно стиснув в кулаке забытые трусики. Затем, нахмурив брови, сказал:
– Хорошо. Ничего не предпринимайте без меня. Если к вам начнет приставать пресса, отвечайте просто, что сенатор приветствует всех новичков, что это демократическая страна, пусть победит сильнейший, и все такое.
– Слушаюсь, сэр. Увидимся завтра утром. Боуз положил трубу.
Он думал о Ланкастере, фотогеничном молодом герое войны, счастливом обладателе миловидной жены, человеке с прекрасной репутацией, левом политике, и о его неизбежных амбициях. Он знал, что это должно было случиться.
Добро и Зло, думал он.
«Ты уже кончился, Ланкастер, – размышлял он, зажав в руке трусики. – Может быть, ты этого не знаешь, но тебя уже нет».
Лесли еле добежала до женской уборной. К счастью, та была пуста. Она зашла в кабину, и ее вырвало в унитаз. Ее рвало долго и тяжело. Никогда в жизни ей еще не было так плохо, отвратительно и страшно. Эмори Боуз был ядом, Просачивающимся в ее кости, заразой, которую невозможно было уничтожить. Она тряслась, думая о будущем, об Эрле, о щупальцах Боуза, обо всем том, что он мог потребовать от нее в дальнейшем. Ведь она была интеллигентной девушкой. Она знала, что человек вроде Боуза не успокоится, подцепив кого-нибудь на крючок.
Когда ее перестало рвать, она вышла из кабинки, подошла к раковине, вымыла лицо и привела в порядок прическу.
Через два дня она покинет этот город. Но как далеко надо уехать, чтобы спрятаться от Боуза?
Дело не в расстоянии, понимала она. Никакое расстояние не спасет ее от него.
Дело в силе.
С этой мыслью она взглянула в свой разрез и осторожно коснулась бюстгальтера.
Внутри него покоился крошечный микрофон.
Лесли предварительно подготовилась, прежде чем прийти к нему. Боуз сам подал ей эту идею, когда вооружал ее жучками перед визитами к Линдстрэму. Ее разговоры этой ночью и все ужасные сексуальные откровения Боуза – все было записано магнитофоном в машине, припаркованной к одному из зданий Капитолия.
Слава Богу, что он дал Лесли толковую голову. Пройдет время, и однажды эта магнитофонная лента перевернет все в мире.
Со все еще болезненным видом она покинула уборную.
II
13 января 1958 года
– Миссис Ланкастер, могу я сказать, что вы выглядите как обычно прекрасно?
– Почему бы и нет, спасибо. Вы очень любезны. – Диана выглядела слегка нервозно перед не менее чем десятком журналистов, собравшихся в зале на нижнем этаже. Двое из них были телевизионными репортерами, и установленные ими светильники ослепляли ее. Она надеялась, что косметика еще сохранилась, ее до сих пор расстраивало коварство телевизионного грима, и она потратила полчаса, подводя глаза перед этим интервью.
Сегодня был важный день. Впервые пресса была приглашена в дом Хэла и Дианы, переехавших на Пятую авеню. Воспользовавшись удобным случаем, Диана пригласила самых влиятельных публицистов, принадлежащих к тому слою, для которого жизнь немыслима без политики.
Они совершили большую прогулку по зданию в компании с Элен, секретаршей Дианы, и Сьюзен Пфайфер, личной помощницы Дианы по связям с общественностью. Открытие этого дома для прессы должно было стать одним из важных событий общественной жизни. Поэтому журналисты, не теряя времени, занялись тщательным осмотром и описанием бесценной мебели и картин, доставленных сюда различными родственниками Ланкастеров и Столвортов: начиная от ваз майсенского фарфора в гостиной до ставшего легендой пейзажа Тернера, украшавшего салон.
Дом был великолепен: шесть спальных комнат, два салона, столовая, в которой могла бы разместиться любая политическая группировка, если вдруг Хэлу пришла бы в голову мысль собрать ее здесь, библиотека для его многочисленных книг, красивый солярий в задней части дома и уже целиком законченный пятый этаж с бильярдной, кабинетом и комнатой для чтения.
Как бы там ни было, но это было все же довольно скромное жилье, предназначавшееся для молодой бездетной пары, а не для большой семьи. Отцу Дианы пришлось немало потрудиться, чтобы купить этот дом у его бывших владельцев, биржевого торговца и его жены, пожилой пары, которым эти деньги пригодились для обеспечения безбедной старости в Палм Спрингс. Гарри Столворт решил, что на всей Пятой авеню лишь этот дом подходил молодому человеку такого происхождения и с таким блестящим будущим.
Когда журналисты окончили осмотр дома, они подошли к Диане и начали ее интервьюировать. Зрелище их потрясло, но не заворожило. Это был десяток самых известных в стране и избалованных заказами журналистов. Они уже многократно писали статьи о Диане и до ее замужества, и после.
Они прекрасно знали, что Диана и Хэл пригласили их сегодня, потому что именно сейчас им нужны были положительные отзывы и доброжелательное отношение прессы. Сейчас, больше чем когда-либо, Ланкастерам требовалось подкрепить свою репутацию – Хэл вступал в борьбу за место в Сенате от Демократической партии с грозным соперником – Эмори Боузом, и ему предстояли жесткие схватки.
Имея в виду все эти обстоятельства, родственники Дианы тщательно подготовились к приему прессы. Всем журналистам были разосланы роскошные приглашения, а месяц назад каждый получил тщательно подобранный рождественский подарок от Ланкастеров; бутылку выдержанного «Арманьяка» для Наоми Рассел из «Таймс» – она была известна как тонкий ценитель бренди; серебряное ведерко для шампанского для Веры Штрик из «Сан-Франциско Кроникл» – она прошлым летом подготовила очерк о Диане; пара нефритовых серег и соответствующее ожерелье для Мадлен Барон из «Вашингтон Пост»; набор хрустальных бокалов для Эрики Криттендон из Си-Би-Эс, которая обожала вечеринки, и так далее.
С этими журналистами следовало обходиться очень мягко и внимательно, потому что у каждого была своя обширная аудитория, и при желании каждый из них мог бы доставить Диане немало неприятностей всего лишь парой не к месту сделанных реплик. Диана была со всеми более чем обходительна и вправе была рассчитывать на хороший результат своей работы, занявшей все утро. Это не означало, однако, что все будет так просто.
Трудности начались, когда Патриция Хэнд из ЮПИ начала задавать вопросы.
– Скажите, пожалуйста, миссис Ланкастер, – сказала она, – ваш муж начал борьбу с Эмори Боузом за место в Сенате от штата Нью-Йорк. Изменился ли ритм вашей супружеской жизни? Меньше ли вы теперь видите своего мужа?
Диана улыбнулась. Это были еще цветочки.
– Конечно, немного изменился, – ответила она. – В самом начале Хэл участвовал во множестве митингов. Но он отлично планирует время. А так как теперь он уже не занимается заокеанскими поездками для президента, я вижу его значительно чаще.
Наоми Рассел из «Таймс» продолжила интервью.
– А нет ли здесь противоречия, возможного конфликта между карьерой вашего мужа и вашей домашней жизнью? Не возникало ли у вас ощущения, что вы – вдова при живом муже?
– Вовсе нет, – мягко улыбнулась Диана. – Хэл и я отлично понимаем, что он избрал общественное поприще для служения людям – и, естественно, это отнимает у него много времени и сил. Но мы сумели добиться того, чтобы наша совместная жизнь страдала от этого как можно меньше. Например, я рано встаю, чтобы позавтракать в его компании, мы ужинаем вместе – довольно поздно, когда его рабочий день уже кончается. В случайно выпадающие свободные часы мы частенько сидим у камина и обсуждаем последние события нашей жизни.
– Карьера вашего мужа до сих пор была достаточно противоречива, – заметила Джессика Фогель из Эн-Би-Си, которой Диана к Рождеству послала подписанный оригинал картины художника, которым та восхищалась. – Его политические взгляды наверняка вызовут немало дискуссий во время предвыборной кампании. Скажите, пожалуйста, просит ли он ваших советов по наиболее щепетильным вопросам? И можно ли говорить о вашей паре, как о других, – что за каждым великим мужчиной стоит великая женщина?
Диана скромно засмеялась.
– О нет, какая же я великая женщина? Но вы правы – Хэл на самом деле обсуждает со мной политические вопросы. Я думаю, что каждый мужчина может доверять жене свои самые большие проблемы. Когда он спрашивает моего совета, я даю ему совет, если мне, конечно, есть что сказать. Но я вовсе не ожидаю, что он обязательно последует этому совету. У него есть свои соображения.
Диана была очень обходительна. Ответы ее были обтекаемы, а поведение очень контрастировало с поведением той подвижной и энергичной девушки, какой она была всего лишь несколько лет назад. Все журналисты прекрасно знали, что этот образ был тщательно продуман, и мало кто из них поверил в его искренность. Но это вряд ли имело для них большое значение.
Мадлен Барон коснулась вопроса, который был хлебом насущным для всех журналистов, тем более, если речь шла о Диане и Хэле.
– Миссис Ланкастер, – сказала она, – вы не только красивая женщина, чьей внешностью все восхищаются. Вы замужем за человеком, который из всех американских политиков является самым привлекательным мужчиной, да и самым сексуальным. Как это обстоятельство сказывается на вашей жизни?
Диана улыбнулась:
– Да, – признала она, – вынуждена сказать, что нелегко быть женой человека, у которого столько поклонниц. Мне приходится следить за тем, чтобы он не потерял голову.
Шутка вызвала оживление среди безразличных и неулыбающихся журналистов. Приятная улыбка Дианы и ее остроумие были оценены – это, несомненно, будет показано по телевидению и отмечено в статьях. Она пригласила их сюда не для того, чтобы подружиться с ними, но чтобы произвести положительное впечатление на прессу. Они же пришли сюда не для того, чтобы полюбить ее, но чтобы передать ее образ зрителям и читателям.
– Но если быть серьезной, – добавила Диана, – я считаю себя очень счастливой женщиной. Я знала Хэла, когда он еще был чувствительным и безумно привлекательным юношей. Я видела, как он повзрослел и стал самоотверженным, работоспособным мужчиной, который может быть не только привлекательным, но и любящим и понимающим мужем. Я считаю, что мое дело – оказать ему поддержку настолько, насколько это в моих силах.
Казалось, послышались недоверчивые язвительные смешки, хотя все хранили молчание.
– Раз уж вы начали об этом говорить, – продолжила Алекса Берк из «Чикаго Трибьюн», – все, конечно, знают, какое влияние производит на аудиторию внешность Хэйдона Ланкастера. Ну, а в личной жизни? Я, конечно, не спрашиваю, чихает ли он или оставляет волосы в ванной, но каков он в семейном кругу?
Все понимали, о чем именно она спрашивает, и приготовились записывать. В интервью с Дианой всегда было три главных темы: каков размер ее состояния, каков Хэл в постели и когда именно он начнет борьбу за пост президента. Как бы однообразны ни были эти вопросы и ответы для журналистов и для Дианы, публике они никогда не приедались, поэтому их задавали вновь и вновь.
– Хэл – очень серьезный человек, – ответила Диана искренне. – Очень мягкий и нежный во всех отношениях. Таким он был, когда мы встретились, таким он остается и по сей день. Он не возносит женщину на пьедестал, но и не опекает ее постоянно. Он относится ко мне, как к человеку, которого любит. Не знаю даже, как еще это можно передать словами. Мы очень близки. Мы нужны друг другу, и мы скучаем порознь. Он очень скучает по мне, а я очень скучаю по нему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46