Она больше не страдала от сознания того, что события обгоняют ее. Наоборот, внутри нее родились способности идти на несколько шагов впереди жизни. Как и всем прочим, ей предстояло пережить время испытаний, но в отличие от всех прочих Лаура была во всеоружии.
По поводу учебы у нее не было особых проблем, как на протяжении всего семестра, так и в пору подготовки к экзаменам. Во время промежуточной сессии ей удалось получить «А» по всем предметам. Она была готова к взятию следующего барьера – итоговых экзаменов за семестр. Голова ее была полна материалом, который без труда подчинялся ее внутренней воле: она могла вызвать его из своей памяти в любую минуту, организовать и сформулировать в виде ответов практически на любые Вопросы.
Впрочем, если ее память работала на всех профессоров, то интеллект был полностью посвящен Натаниелю Клиру. Его курс сам по себе выглядел произведением искусства. Лаура решила показать у него на экзамене все, на что была способна. Она заставила его пообещать ей, что он поставит ей высший балл «А» лишь в том случае, если она этого по-настоящему заслужит.
Он только смеялся поначалу и подшучивал над ней:
– Представляю! Это все равно что дать, например, Матиссу «А» за «Открытое окно», но поставить «В» за «Гвоздику»! Забавно! Ладно, если ты уж так настаиваешь на строгости, я – так и быть – влеплю тебе «В», если ты вообще не появишься на экзамене!
Лаура, затаив дыхание, представляла себе, как проведет с таким замечательным педагогом еще три с половиной года и… не могла поверить своему счастью. За один только первый семестр он сумел оказать гигантское влияние на ее интеллектуальный рост. В ее голове вертелись десятки идей и новых мыслей об искусстве и художниках. Эти идеи она кратко набрасывала в своем домашнем дневнике. Их было очень много, поэтому Лаура всегда торопилась, чтобы ничего не забыть. Она уже видела, как все эти разрозненные заметки соединяются между собой крепкими связями, становятся одним целым, приобретают стройность строгой теории – и вот уже готов ее полновесный вклад в дело развития искусства! Вклад истинного мыслителя и писателя!
И хотя Лауру никак нельзя было назвать амбициозным человеком, и она не терпела мыслей о «большом будущем», она чувствовала, что стоит на пороге многих открытий. Открытий, которые рождены глубоко внутри нее самой. Открытий, которые в один прекрасный день могут увидеть свет и принести прекрасные плоды. И даже старые, туманные переживания, которые она привыкла называть «дождливыми мыслями», стали приобретать в свете ее интеллектуального развития значение и смысл.
С какой стороны ни посмотреть, Лаура находилась на вершине мироздания. Могло случиться, что ее полет очень опасен и не подстрахован ничем, но ее это совершенно не волновало. Она считала, что уж лучше один раз в жизни подняться на истинные высоты, чем уныло смотреть снизу, как печально утекают годы в решето зловещего однообразия повседневности. Почему не рисковать каждую минуту всем, что имеешь? Почему не отдаться с головой каждому новому впечатлению, каждой новой мысли, каждому новому чувству?
И хотя стороннему наблюдателю Лаура как раз показалась бы рассудительной девушкой, на самом деле ее жизнь была сопряжена с риском и опасностями. И она не могла уже повернуть в сторону. Она уже и забыла, что можно жить как-то по-другому.
Рождественское настроение города действовало на нее, словно живительный эликсир. Она выбрала время, чтобы сходить купить подарки для дяди Карела, тети Марты, Айви и Уэйна. Она радовалась при этом, как ребенок, хотя и понимала, сколь малая частичка ее сердца отдана этим незнакомцам, которые уже, небось, сдали ее комнату в аренду очередному клиенту и которых она увидит только на Рождество.
Она прогулялась по Пятой авеню и словно зачарованная смотрела на укутанных по самые носы детишек, которые самоотверженно продирались сквозь мороз и задерживались с широко раскрытыми глазами перед красиво украшенными витринами. Мамы нетерпеливо дергали их за руки. Она подумала о Санта Клаусе, об этом волшебном эльфе-язычнике, который своей веселостью и различными милыми озорствами компенсирует религиозность и торжественность Рождества. Подумав об этом, она тут же ощутила внутри себя эхо последней забавы, когда она нарядилась ведьмой и удивила Ната в канун Дня Всех Святых. Эта шалость закончилась целым вечером любви, который она никогда не забудет.
Единственное, что беспокоило ее во время похода за покупками, это то, что она никак не могла выбрать подарок для Ната. Она лениво подумала о том, чтобы купить ему что-нибудь из одежды. Например, свитер, рубашку или даже хорошие брюки, чтоб они были под стать его красивым ногам. Впрочем, она ему пока не жена. Такой подарок выглядел бы излишне нахальным.
В конце концов у нее появилась другая идея, тоже в своем роде дерзкая. Не так давно она выполнила «черновой» автопортрет, где попыталась отобразить всю свою внутреннюю экзальтацию, которую Лаура стала чувствовать с тех пор, как вступила в интимные отношения с Натом. Она раскрасила набросок акварелью, и ей показалось, что теперь те чувства, которые она испытывала к нему, проступили еще отчетливее. Она решила, что это и будет ее рождественским подарком возлюбленному.
В конце концов, разве он не пристает к ней уже давно с просьбой показать какие-нибудь ее рисунки? Показывая ей свои картины, он всегда любил говорить, что тем самым она его «раздевает донага». Почему бы не позволить ему сделать то же самое с ней? Ведь это так приятно, когда тебя раздевает Нат!.. Акварель будет ее ответом на все его назойливые просьбы. Ответом, который не породит между ними никакой натянутости, которая случилась бы почти неизбежно, если бы она все-таки решила остановиться на рубашке или свитере.
Как только Лаура приняла окончательное решение о подарке для Ната, она сразу же ощутила прилив праздничного рождественского настроения и поняла, что никогда в жизни еще не была так счастлива. Весь сезон прошел под знаком чуда, которое было с ней каждый день.
Наконец началась неделя экзаменов.
На утро понедельника была назначена сдача современной живописи. Экзамен у Натаниеля Клира был в среду днем. История – в пятницу утром, а чертова биология – в следующий понедельник.
Она с большой неохотой вынуждена была отказать Нату, когда он предложил провести у него дома ночь с пятницы на субботу.
– Только после экзамена по биологии, – сказала она.
– Да ладно тебе, – не отставал он. – Небольшой отдых и переключение просто необходимы для такой «ботанички», как ты! Если ты откажешь себе в передышке, то слишком устанешь, чтобы показать все, на что ты способна.
– Только после биологии, милый, – печально улыбаясь, повторила Лаура и провела рукой по его густым темным волосам.
Он был явно разочарован, но она не сдалась и настояла на своем, хотя в душе была полностью на его стороне.
Всю эту неделю она работала, как проклятая, рассчитав время так, чтобы во время подготовки к экзаменам по искусству выделять по нескольку часов для биологии и истории, не считая тех дней, которые были полностью отведены для этих предметов. Все стены в ее комнате были увешаны рисунками позвоночных и растительных клеток, среди которых терялись репродукции ее любимого Матисса, которые она приобрела в течение семестра. К ее письменному столу примыкала широкая доска из пробкового дуба, вся покрытая историческими датами и биологической терминологией.
Чувствуя одурение от тяжелой работы, она временами переключалась с одного предмета на другой. Когда это происходило в первой половине дня, у нее все удавалось. Однако, после обеда ее начинало клонить ко сну, и тогда начинали происходить чудеса… Классический портрет девятнадцатого века каким-то непостижимым образом смешивался с Тройственным Союзом или Договором в Генте, а пропорции обнаженной натуры пересекались с анатомическим строением ранних млекопитающих.
К пятнице она уже была так измотана, что в три часа пополудни, не помня себя, заснула на своем стареньком, продавленном кресле, а очнулась лишь в восемь, когда вся квартира была погружена в темноту. Она выглянула в окно и увидела падающие узорчатые снежинки. Снег валил совершенно беззвучно и изящно, только шипел за спиной радиатор.
Долгое время Лаура неподвижно сидела, окруженная вечерними тенями. Не было никакого смысла остаток дня проводить за учебниками, все равно в голову ничего не полезет. Она ощущала какое-то летаргическое расслабление всех своих нервов, что не давало ей ни на чем сосредоточиться. Как Нат и предупреждал, она слишком заработалась в эту неделю. Ей необходим был радикальный отдых. Если нет, то завтра утром книги будут вываливаться у нее из рук.
Потом она вдруг почувствовала какое-то смутное беспокойство. Повинуясь необъяснимому импульсу, она накинула на себя куртку и вышла на улицу, вдыхая свежий вечерний воздух. Уличные огни затуманивались снегопадом и казались размытыми нимбами над головами святых. Воздух был свежим, но совсем не холодным.
Она пошла, куда глаза глядят, и вскоре приблизилась к ярко освещенному кафе. На витрине были выложены ароматные пончики и датские пирожные. Почувствовав голод, она зашла внутрь, выпила целую чашку горячего кофе с молоком и сахаром и съела большой пончик. Насытившись, она еще на некоторое время осталась в кафе, чтобы разобраться в своих чувствах. Еда и горячий напиток придали немного сил ее уставшему, разбитому от неподвижности телу, но нисколько не притупили душевную тревогу.
Сидя в душном помещении и бесцельно глядя в окно, она вдруг почувствовала себя полностью опустошенной и очень несчастной. Она припомнила приглашение Ната. Его настойчивость. Его улыбку. Чувственный блеск в глазах. Теперь она, конечно, ругала себя за отказ. Господи как же она жаждала провести этот вечер с ним! Она почти физически ощущала, как ей не хватает его крепких объятий. Ей было так же одиноко, как потерявшемуся ребенку, который забрел слишком далеко от дома.
Она вышла из кафе и бесцельно побрела по городу. Рождественские декорации на улицах теперь не радовали, а наоборот раздражали ее, ибо символизировали единство людей и их праздничное настроение, которого ей сейчас остро недоставало. Она то и дело замечала влюбленные парочки, гуляющие под руки. Им – кино и рестораны, а ей что? Она увидела, как владелец какого-то магазинчика закрывает его и выключает рождественские огни на витрине. Почему-то от этого ей стало спокойнее.
Думая о наступающем празднике, который пройдет для нее под знаком тяжкой подготовки к биологии, Лаура жалела о своем одиночестве. Ее дом с дядей Карелом и тетей Мартой был уже в прошлом. Да, если уж на то пошло, он и домом-то для нее никогда не был. Ее новая жизнь в качестве независимой студентки потеряла всю свою привлекательность на фоне душевной опустошенности, одиночества и недели экзаменационной сессии. Вместе с окончанием занятий в университете студгородок перестал быть сообществом друзей. Каждый теперь ставил перед собой задачу единоличного выживания в пору экзаменов.
Через несколько минут Лаура уже жалела о том, что вышла на улицу подышать свежим воздухом. Ночь пугала ее. Она сомкнулась вокруг нее и давила на Лауру, стремясь вытеснить ее из своих пределов. У нее было ощущение того, что этот город, погруженный в вечернюю темноту, олицетворяет собой хитрую ловушку, в которую она попалась. В эти минуты она на многое стала смотреть пессимистически. Перспектива трех с половиной лет обучения в высшей школе теперь уже не казалась радужной, ибо она поняла, что от диплома ее отделяет целая череда «ломовых» экзаменационных сессий и горы рефератов, написание каждого из которых представлялось ей сейчас невыносимой мукой.
Она искала выход из этой безнадежной ситуации. Выхода не было.
Вдруг она резко остановилась и стала оглядываться вокруг.
Через минуту она поняла, что каким-то необъяснимым образом, подавленная и угнетаемая мрачным настроением, незаметно для самой себя, бесцельно блуждая в окрестностях студгородка, она забрела на улицу Ната. Его дом был всего в полуквартале от того места, где она сейчас стояла. Она хорошо видела его высокий, похожий на обелиск силуэт и освещенные квадраты окон, словно маленькие теплые гавани в море ночного неба.
Лаура помедлила, осмысливая ситуацию. Только сейчас, оказавшись так близко от его дома, она осознала, насколько мучительно ей не хватает сегодня Ната. Ее настроение было мрачнее, чем можно было ожидать, и ухудшалось с каждой минутой. Никогда прежде она еще не чувствовала себя такой одинокой и покинутой всеми.
Она подумала о Дне Всех Святых. Как тогда было хорошо! Воспоминание вызвало улыбку у нее на лице и она почти неосознанно пошла вдоль по улице к его дому. Странный прилив смелости нахлынул на нее и потопил в себе природную робость. Она, конечно, очень удивит его, Ну и что с того? Почему бы ей и не удивить его? Он едва на колени не становился, когда уговаривал ее провести эту ночь с ним. Ее неожиданное появление удивит его, но и порадует. Уж не говоря о том, как это порадует ее саму!
Она дошла до крыльца и остановилась перед дверью, все еще колеблясь и не решаясь претворить в жизнь созревший план.
Кто-то вышел из дома на улицу. Прежде чем дверь успела захлопнуться, Лаура, ни о чем не думая, юркнула внутрь дома и тут же остановилась на фоне многочисленных рядов почтовых ящиков.
Она оглянулась через плечо назад. Человек, который только что вышел из дома, уже скрылся из виду. Очевидно, он куда-то торопился.
Ну, ладно, раз уж она уже зашла так далеко… Не было никакого смысла сворачивать с полпути. Она убедилась в том, что дверь закрылась на замок и направилась к лифту.
Озорной дух праздника Всех Святых вновь припомнился ей.
Она вошла в лифт и нажала на кнопку с цифрой «17». В кабине пахло женскими духами и табаком. Лифт стал бесшумно и мягко подниматься до знакомому отрезку шахты. Только чуть шелестели промасленные тросы на блоках. Шахты лифтов всегда напоминали Лауре человеческий пищевод.
Лифт остановился. Лаура медленно, даже с какой-то опаской, вышла из него. Перед ней открылась знакомая лестничная площадка, которая, однако, выглядела сегодня как-то иначе. Очевидно, потому, что Нат не ждет ее у открытой двери в свою квартиру, с гостеприимной улыбкой на лице.
Стены со старыми обоями, маленький столик эпохи Людовика Шестнадцатого, увядший пейзаж в рамке на противоположной от лифта стене. Все эти предметы, казалось, смотрели на гостью с молчаливым неодобрением, словно скучные соседи-старики, которые ворчат, когда кто-то нарушает их благостный одинокий покой.
Лаура нерешительно прошла вперед, прислушиваясь к звуку своих шагов по ковру. Она с удивлением услышала скрип половиц. Прежде она никогда не замечала, не обращала внимания на этот звук, потому что, позабыв обо всем на свете, бежала через всю площадку в объятия улыбающегося Ната. Ощущая внезапно проснувшуюся робость, но не отступая под влиянием своего одиночества и желания, которые приглушали все сомнения и колебания, Лаура подошла к двери его квартиры, положила на нее свою холодную ладонь и, еще чуть помедлив, тихо постучала.
Долгое время ответом ей была только тишина.
Преодолев нерешительность, она постучалась еще раз, уже громче. Затем она заглянула в хрустальный круглый глазок. Она знала, что все равно ничего не увидит внутри квартиры, но и Нат не поймет, кто рвется к нему в гости. Тем больше будет его удивление, а потом радость.
Затем она услышала приглушенный шум какого-то движения по ту сторону двери. Вдруг она осознала всю неловкость своего положения. На мгновение ей почудилось, что это место негативно отреагировало на стук в дверь гостя, которого здесь не ждали. Она не могла понять, откуда у нее появилось такое чувство. Нат говорил как-то о возможности контактной связи между одушевленным и неодушевленным мирами. Видимо, с ней произошло что-то в этом роде.
Только теперь она по-настоящему спросила себя: а так ли уж умно она поступила, придя сюда?
Но было уже слишком поздно. Ручка двери уже поворачивалась.
Она машинально отступила на шаг назад, дверь открылась и в проеме показался Нат в домашнем халате. У него был усталый и раздраженный вид. Увидев, кто перед ним стоит, он сначала очень удивился, а потом смутился.
– Что ты здесь делаешь? – глухо спросил он. – Я думал, что ты готовишься к экзамену.
Лаура обратила внимание на этот его тон… Он никогда прежде не говорил с ней в таком тоне и таким голосом. Что это с ним?
Затем она заметила, что он пытается загородить от нее зеркало, висевшее в прихожей. Она поглядела в него через его плечо. В зеркале отражался открытый дверной проем в спальню. Картины на стене слева от постели не было видно, но сама постель была, как на ладони.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52